ему император, -  мне  нравится  твердость  вашего
характера, я смог бы вас помиловать, если бы был убежден, что в  будущем
вы станете мне верным слугой.
   - Ваше величество, - ответил осужденный, - именно это  обстоятельство
и вызывает наше недовольство, император может миловать и может  казнить,
в то время как народ не имеет  права  возразить  императору.  Поэтому  я
прошу ваше величество не нарушать закон ради меня,  и  пусть  в  будущем
судьба ваших подданных не зависит от капризов и вспышек вашего гнева.
   Он допросил Михаила Бестужева-Рюмина.
   - Я ни в чем не раскаиваюсь, - ответил Бестужев, - я умираю, исполнив
долг и убежденный в том, что за меня отомстят.
   Долгое время император оставался задумчив, уверенность в  собственной
непогрешимости,  вера  в  предначертанную  миссию,  которую  он   должен
исполнить и о которой  мы  расскажем  несколько  позже,  -  не  было  ли
поколеблено все это?
   Конечно же, нет. Ведь когда старый  сенатор  Лопухин  принес  ему  на
подпись Приговоры суда, он вначале  стал  рассматривать  те,  в  которых
Пестель, Рылеев, Муравьев-Апостол,  Михаил  Бестужев-Рюмин  и  Каховский
были приговорены к четвертованию. Не колеблясь, он  начертал:  "Быть  по
сему", подписав: "Николай". Затем он вручил приговор председателю суда.
   Старый Лопухин, без содрогания лицезревший безумные выходки Павла  I,
побледнел, увидев молодого императора, утвердившего столь жестокую кару.
   - Что с вами, Лопухин?  -  спросил  император  у  председателя  суда,
побледневшего и дрожавшего. - Разве мы здесь занимаемся  игрой  и  разве
приговор суда несправедлив?
   - Отнюдь нет, ваше величество, - ответил сенатор, - но,  быть  может,
суд вынес столь суровый  приговор  лишь  для  того,  чтобы  предоставить
возможность вашему величеству проявить милосердие.
   -  Я  могу  утвердить  приговор  суда,  ибо,  утверждая  его,  я   не
приговариваю, а лишь подтверждаю. Если же я изменил бы форму  казня,  то
это означало бы,  что  приговариваю  их  я.  Сообщите  суду,  что  форма
исполнения смертной казни может быть изменена по его усмотрению.
   При этом он разорвал приговор, с тем  чтобы  суд  представил  ему  на
подпись другой.
   23 июля собрался Верховный суд для  того,  чтобы  изменить  приговор,
касающийся  Пестеля,  Кондратия  Рылеева,   Сергея   Муравьева-Апостола,
Михаила Бестужева-Рюмина, Петра Каховского.
   Вот заключительная часть приговора:
   "Верховный суд, учитывая то милосердие,  которое  было  проявлено  их
величеством, смягчившим наказание  в  отношении  других  преступников  и
пользуясь предоставленным ему правом, приговаривает:
   Вместо  мучительной  смертной  казни  четвертованием  Павлу  Пестелю,
Кондратию Рылееву, Сергею Муравьеву-Апостолу, Михаиле Бестужеву-Рюмину и
Петру Каховскому приговором Суда определенной, - сих преступников, за их
тяжкие злодеяния, - повесить".
   Все милосердие ограничилось заменой жестокой казни казнью позорной.
   Несчастные смертники надеялись, что их расстреляют либо обезглавят.
   В России  виселицы  не  существовало  со  времен  Петра,  когда  были
повешены стрельцы.
   Император Николай  подписал  приговор  суда,  предоставил  осужденным
двадцать четыре часа, чтобы, прежде чем предстать перед  всевышним,  они
могли предаться возвышенным размышлениям, а сам уехал в Царское Село.
   Никто не может поведать  о  том  впечатлении,  которое  произвела  на
приговоренных  эта  "милость".  Все  с  бесстрастными  лицами  выслушали
приговор, не обмолвившись ни единым словом.
   Все согласились принять церковное благословение.  Священник  пообещал
Рылееву,  что  он  лично  передаст  его  последнее  письмо  к  жене.   В
доказательство того, что письмо  вручено  адресату,  вдова  должна  была
вручить священнику золотую табакерку. Когда мы в дальнейшем расскажем  о
русском духовенстве, читатели смогут убедиться, что  вознаграждение  для
священнослужителей не является чем-то предосудительным.
   Все пребывали в безмолвии, но в особенности невозмутим  был  Пестель,
не отвергая ни одного из своих убеждений, не раскаиваясь ни в  одном  из
совершенных им деяний. Он оставался  до  конца  убежденным  в  том,  что
принципы, изложенные  в  "Русской  правде",  являются  благоразумными  и
своевременными.
   25 июля, около двух часов ночи, хотя  казнь  должна  была  состояться
лишь в 10 часов, на валу в крепости  сооружалась  широкая  виселица,  на
которой должны были висеть пять осужденных.
   Это происходило напротив  маленькой  деревянной  церкви  св.  Троицы,
воздвигнутой на берегу Невы на Петербургской стороне,  там,  где  прежде
всего обосновался Петр Великий.
   Слабая дробь барабанов, зловещие звуки фанфар  неслись  из  различных
кварталов города, так как каждый полк  Петербургского  гарнизона  должен
был направить роту солдат к месту казни.
   Роты солдат, отряженные из различных казарм, соединились в крепости и
расположились у подножия ее стен.
   Отсюда исходили зловещие звуки барабанной дроби протяжные и траурные,
исполняемые сводным оркестром барабанщиков.
   Двести либо  триста  зрителей  расположились  за  кругом,  замкнувшим
солдатскую цепь, выстроенную возле крепостной стены, а так  как  ужасная
сцена казни должна была произойти на валу,  собравшиеся  ясно  различали
все через головы солдат.
   В три часа вновь раздалась барабанная дробь. Тогда все увидели  четко
выделявшихся на фоне прозрачной утренней лазури тех осужденных,  которых
впоследствии помиловали.
   Их распределили по группам. Каждая группа находилась напротив  полка,
к  которому  ранее  принадлежала,  позади  каждой  находилась  виселица.
Вначале они выслушали приговор, потом их поставили на  колени,  затем  с
них были сорваны  эполеты,  знаки  отличия,  форменное  платье,  над  их
бритыми головами были сломаны их шпаги, им был нанесен удар "в лоб", они
были переодеты в широкие солдатские плащи, затем прошли один  за  другим
перед эшафотом, в то время как в огромный костер бросали их форму, знаки
отличия, ордена. После чего поодиночке они вошли в крепость.
   И  тогда  пятеро  приговоренных  к  смертной  казни  в  свою  очередь
появились на помосте.
   Толпа, находившаяся на расстоянии  ста  шагов  от  приговоренных,  не
могла различить черты их лиц, к тому же осужденные были  одеты  в  серые
плащи с опущенными на голову капюшонами.
   Они  поодиночке  поднялись  на  помост,  потом  встали  на  табуреты,
установленные напротив виселицы, в том порядке,  который  был  определен
приговором. Первым взошел Пестель, на крайнюю левую скамью, если считать
от тех, кто на них смотрел. Затем Рылеев, затем Сергей Муравьев-Апостол,
потом Бестужев-Рюмин, и, наконец, правую крайнюю занял Каховский.
   Их шеи обкрутили веревкой,  и  то  ли  по  невежеству,  то  ли  из-за
жестокости, веревки  были  обтянуты  вокруг  капюшонов,  что  продлевало
процесс удушения до того момента, пока не будет переломан позвонок шеи.
   Исполнив это, палач удалился.
   Сразу же после его ухода помост из-под их ног провалился.
   И тут произошло нечто ужасное.
   Тела двух висевших по краям эшафота - Пестеля и  Каховского  остались
висеть, медленно лишаясь жизни.
   Но трое других выскользнули из петли и упали вниз  вместе  со  своими
табуретами.
   К смертникам направились конвоиры.
   Первым извлечен из могилы (у них были связаны руки, и  они  не  могли
помочь себе) был Муравьев-Апостол.
   - О господи, - произнес он, снова увидев свет,  -  согласитесь,  ведь
весьма тяжело умирать дважды только лишь за то, что мечтал о свободе для
своей страны.
   Он спустился с  помоста,  сделал  несколько  шагов  и  остановился  в
ожидании. Вторым был Рылеев.
   - Взгляните только, на что способен народ-раб! -  произнес  он.  -  И
повесить-то не умеют!
   И он направился к Муравьеву.
   Затем появился  Бестужев-Рюмин;  при  падении  он  сломал  ногу.  Его
перенесли к двум сподвижникам.
   - Значит, так определено свыше, - сказал  он,  -  ни  в  чем  нам  не
повезло, даже в смерти!
   И он улегся возле них, не будучи в силах стоять на ногах.
   Помост установили вновь, им вновь обвязали веревками шею, и вновь, на
этот раз прочно, затянулся ужасный шнур.