Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
льчиком.
- В глазах света, - сказала она, - у моего ребенка нет ни имени, ни
семьи. Если мать Алексея захочет, я отдам ей сына, так как не могу взять
его с собой в такой далекий путь, но сама навязывать его, конечно, не
стану.
И она позвала кормилицу, чтобы поцеловать ребенка и показать мне, как
он похож на своего отца.
То, что должно было случиться, - случилось. Мать. Анненкова, узнав о
рождении ребенка, написала Луизе, что ждет ее с сыном к себе. Если до
сих пор Луиза все еще колебалась, то это письмо уничтожило все ее
сомнения. Ее тревожила лишь участь ребенка; теперь же она могла ехать
незамедлительно.
Однако, как ни мечтала Луиза поскорее отправиться в путь,
беременность и особенно пережитые волнения так расстроили ее здоровье,
что она с трудом оправлялась после родов. Я посоветовался с ее врачом,
который сказал мне, что она слишком слаба для такого длительного
путешествия. Все это нисколько не помешало бы ей тотчас уехать из
Петербурга, но остановка была за разрешением, которое я должен был
выхлопотать через посредство Горголи.
Однажды рано утром кто-то постучал в мою дверь, и я услышал голос
Луизы. Я подумал, что с ней приключилось новое несчастье. Наскоро
одевшись, я открыл дверь и был поражен видом Луизы: она сияла от
радости.
- Он спасен, - воскликнула она, - спасен!
- Кто? - спросил я. - Он, он, Алексей! - Каким образом?
- Читайте!
И она протянула мне письмо графа. Я посмотрел на нее с удивлением.
- Прочтите это письмо, - сказала она, упав в кресло под влиянием
обуревавшей ее радости. Я прочитал:
"Дорогая Луиза!"
Человеку, который отдаст тебе это письмо, ты можешь довериться так
же, как и мне: это мой лучший друг, мой спаситель.
Я заболел в дороге, и меня пришлось оставить в Перми. Случаю было
угодно, чтобы в брате смотрителя здешней тюрьмы я узнал старого слугу
нашей семьи. Благодаря его стараниям тюремный врач признал меня больным
и не разрешил ехать дальше. И вот мне было позволено провести всю зиму в
здешнем остроге, откуда я пишу тебе это письмо.
Все готово к моему бегству. Смотритель тюрьмы и брат его убегут
вместе со мною, и я должен, конечно, вознаградить их за то, что они
потеряют из-за меня, а также за ту опасность, которой подвергнутся.
Отдай, пожалуйста, подателю сего все деньги, какие у тебя найдутся, а
также все драгоценности.
Я знаю, как сильно ты меня любишь, и надеюсь, что ты не задумаешься
сделать все возможное ради моего спасения.
Как только я буду в безопасности, я вызову тебя, и ты приедешь ко
мне.
Граф Анненков".
- Ну и что же? - спросил я, пробежав письмо еще раз.
- Как, что же? - удивилась она. - Разве вы не видите?
- Да, он предполагает бежать. Я уверена, что это ему удастся.
- И что же вы сделали?
- И вы еще спрашиваете?!
- Неужели, - вскричал я, - вы отдали неизвестному человеку...
- Все, что у меня было. Ведь Алексей пишет, чтобы я доверилась его
другу, как ему самому. - А вы уверены, - медленно проговорил я, - что
это письмо от Алексея?
В свою очередь она с изумлением посмотрела на меня.
- От кого же, как не от него?
- Ну, а если этот человек.., я не могу этого утверждать, но у меня
такое тяжелое предчувствие...
- Какое? - спросила Луиза, бледнея.
- А что если этот человек - мошенник, подделавший почерк графа?
Луиза вскрикнула и вырвала у меня из рук письмо.
- О, нет, нет! - воскликнула она, как бы стараясь успокоить самое
себя. - Нет! Я прекрасно знаю почерк Алексея и не могу ошибиться!
И однако, перечитав письмо, она побледнела.
- Нет ли у вас при себе другого письма от него? - спросил я.
- Есть. Вот его записка, написанная карандашом. Почерк письма был,
по-видимому, тот же самый, и все же в нем чувствовалась какая-то
неуверенность.
- Неужели вы думаете, - спросил я, - что граф обратился бы к вам за
помощью?
- А почему бы нет? Разве не я люблю его больше всех на свете?
- Да, конечно, за любовью, за нежностью он обратился бы к вам, но за
деньгами - к своей матери и только к ней.
- Но разве все, что я имею, не принадлежит ему? - спросила Луиза
дрогнувшим голосом.
- Да, несомненно, но либо я не знаю графа Анненкова, либо это письмо
писал не он.
- Боже мой, - вскричала Луиза, - ведь эти 30000 рублей - все мое
достояние, моя единственная надежда!
- Скажите, а как он подписывал свои письма к вам? - спросил я.
- Попросту "Алексей".
- А это письмо подписано "граф Анненков".
- Да, - подтвердила Луиза, совершенно подавленная.
- Вы не знаете, что сталось с этим человеком? - Нет. Он мне сказал,
что приехал вчера вечером и немедленно уезжает обратно в Пермь. - Надо
заявить в полицию. Ах, если бы полицеймейстером по-прежнему был Горголи!
- Заявить в полицию?
- Конечно!
- Ну, а если мы ошибаемся, - спросила Луиза, - если человек этот
окажется не мошенником, а спасителем Алексея, ведь я могу погубить его
из-за нескольких тысяч? Ведь я вторично буду виновницей его несчастья?
О, нет, лучше рискнуть! А что до меня, я как-нибудь выйду из положения.
Не беспокойтесь обо мне. Единственное, что я хотела бы знать,
действительно ли Алексей в Перми?
- Послушайте, - сказал я, - мне довелось слышать, что конвой,
сопровождавший сосланных в Сибирь, недавно вернулся обратно. Я знаком с
одним жандармским ротмистром. Я схожу к нему и узнаю, в чем дело.
Подождите меня.
- Нет, нет, я пойду с вами.
- Не советую, вы еще слишком слабы, чтобы лишний раз выходить на
улицу. Вы и так поступили очень неосторожно, что пришли ко мне. А,
главное, вы помешаете мне собрать нужные сведения.
- В таком случае идите один и возвращайтесь как можно скорее.
Помните, что я вас жду!
Я поспешно оделся, взял извозчика и спустя десять минут был у
жандармского ротмистра Соловьева: одно время он тоже был моим учеником.
Я не ошибся: конвой и в самом деле вернулся три дня тому назад.
Узнав, какого рода сведения мне нужны, Соловьев предложил помочь мне:
оказалось, что унтер-офицер, в партии которого был Анненков, его хороший
знакомый.
Соловьев послал за ним, и спустя несколько минут офицер этот явился.
Это был человек с прекрасной военной выправкой, с суровым и вместе с тем
добрым лицом. Хотя я и понятия не имел о том, что он сделал для графини
и ее дочерей, я сразу же почувствовал к нему симпатию.
- Вы были начальником конвоя, сопровождавшего четвертую партию
ссыльных? - спросил я.
- Да, я.
- В этой партии был граф Анненков?
- Гм.., гм...Унтер-офицер замялся, не зная, к чему клонятся мои
расспросы. Я увидел его смущение и поспешил объясниться:
- Вы говорите с другом графа Анненкова, готовым пожертвовать жизнью
ради него, - проговорил я, - умоляю вас, скажите мне всю правду.
- Что вам угодно знать? - спросил офицер по-прежнему недоверчиво.
- Я хочу прежде всего знать, не заболел ли он в дороге?
- Ничего подобного.
- Затем, остался ли он в Перми?
- Мы там даже не останавливались.
- Значит, он продолжал безостановочно свой путь?
- Да, до Козлова, где он, надеюсь, и по сей час находится в таком же
добром здоровье, как мы с вами.
- А что это такое - Козлово?
- Сельцо на Иртыше, примерно в восьмидесяти верстах от Тобольска.
- Вы уверены, что он там?
- А то как же! Ведь я получил расписку от местных властей и
представил ее позавчера его превосходительству господину
полицеймейстеру.
- Стало быть, и болезнь и остановка графа в Перми - это басни?
- Конечно. Ни слова правды в этом нет.
- Благодарю вас, друг мой.
Я отправился затем к Горголи и все ему рассказал.
- И вы говорите, - спросил он, - что это девушка решилась отправиться
за своим любовником в Сибирь?
- Да.
- Хотя у нее нет теперь никаких средств?
- Да, ваше превосходительство.
- В таком случае передайте ей от меня, что она к нему поедет.
Я вернулся домой. Луиза ждала меня.
- Скажите, - тут же спросила она, - вы узнали что-нибудь?
- Узнал и хорошее и дурное: ваши тридцать тысяч пропали. Граф в
дороге не болел и теперь находится в Козлове, откуда ему вряд ли удастся
бежать. Зато вы получите разрешение отправиться к нему.
- Другого я ничего и не желаю, - обрадовалась она, - только бы
поскорее получить это разрешение.
Я передал Луизе свой разговор с Горголи, и она вполне успокоилась:
так сильно было ее желание уехать к Алексею.
Проводив ее домой, я отдал ей все, что имел, - что-то около трех
тысяч рублей. К сожалению, остальные свои сбережения я незадолго до
этого отослал во Францию, не предполагая, конечно, что они могут мне
понадобиться.
Горголи сдержал слово: Луиза не только получила разрешение на
поездку, но к нему были приложены 30 тысяч рублей. Кроме того,
сопровождать ее в Сибирь в качестве фельдъегеря был назначен тот самый
унтер-офицер, который конвоировал графа Анненкова.
Глава 17
Было решено, что Луиза выедет в Москву на следующий же день и там
оставит своего ребенка у матери Алексея. Я обещал сопровождать ее до
Москвы, второй столицы России, которую давно собирался осмотреть. Луиза
попросила фельдъегеря позаботиться об экипаже и лошадях, чтобы выехать с
утра, часов около восьми.
В назначенный час лошади были готовы, что указывало на
исполнительность фельдъегеря. Более того, он получил разрешение взять
для этого путешествия экипаж и лошадей из дворцовых конюшен.
Луиза была бесконечно счастлива: все ее страхи исчезли. Еще накануне
она готовилась отправиться в путь чуть ли не пешком, без копейки в
кармане. Сегодня ей предстояло путешествовать с роскошью, о которой она
и мечтать не смела. Экипаж был превосходный и очень поместительный.
Кто не путешествовал по России, тот не знает, с какой быстротой ездят
русские. Между Петербургом и Москвой около семисот верст, и если щедро
давать на чай ямщикам, то они покрывают это расстояние за сорок часов.
Между станциями по этому тракту двадцать - тридцать верст, а хорошие
чаевые составляют от пятидесяти копеек до рубля. Если платить ямщику эти
деньги, то, подъезжая к почтовой станции, он еще издали кричит: "Лошадей
для моих орлов!". Это означает, что он получает хорошие чаевые и что
нужно поскорее дать свежих лошадей. Если ямщику дают мало или ничего не
дают, он подъезжает к станции молча, всем своим видом говоря, что
спешить с перепряжкой лошадей нечего.
Около каждой почтовой станции обычно стоят человек десять -
пятнадцать крестьян с лошадьми. В ожидании проезжих, они играют в
какие-нибудь игры, а, заслышав крик ямщика об "орлах", поспешно тянут
жребий. Встав бок о бок, дни берут постромку или какую-нибудь веревку,
сжимают ее обеими руками, а тот, кому достанется ее конец, и везет
дальше седоков. Если же, напротив, проезжие не дают чаевых или дают
слишком мало, то ямщик, которому выпал жребий доставить их на следующую
станцию, бывает не слишком доволен: он медленно идет за лошадьми, нехотя
запрягает их и не торопясь пускается в путь.
Ямщик редко прибегает к кнуту. Лошади слушаются его голоса и то
ускоряют, то замедляют бег. Обыкновенно они мчатся во весь дух, и ямщик
редко объезжает то, что валяется на дороге, будь то дерево, вязанка
хвороста, пук соломы, а вывернув своих седоков, он утешает их следующими
словами: "ничего" и "небось". Каков бы ни был ваш чин, положение и
возраст, ямщик неизменно обращается к вам на "ты".
Когда в дороге случается поломка, ямщик тотчас же исправляет ее.
Загорится ли ось, сломается ли спица в колесе, он срубит ближайшее
дерево топором, который всегда находится при нем, и изготовит то, что
ему нужно.
В пути ямщик распевает свои бесконечные песни, не обращая внимания на
то, что делается позади него в экипаже. Бывали случаи, что седоки
вываливались на ухабах из экипажей, а ямщик как ни в чем не бывало
продолжал ехать дальше. И только потом, заметив исчезновение своих
седоков, возвращался за ними и говорил в утешение со своей обычной
улыбкой:
- Это ничего.
Мы приехали в тот же вечер в Новгород, старинный русский город,
который взял себе девизом следующую поговорку: "Супротив бога и великого
Новгорода никто не устоит".Новгород был колыбелью русской монархии,
шестьдесят церквей которого едва могли вместить достославное население
великого города. Теперь же со своими полуразрушенными стенами и
пустынными улицами он встает между Санкт-Петербургом и Москвой - этими
двумя современными столицами Русской империи, - как тень былого
могущества.
Мы остановились в Новгороде лишь для того, чтобы поужинать, и тотчас
же продолжали путь. Ночью мы видели порой по бокам тракта костры и
вокруг них длиннобородых мужиков и целый ряд повозок. Это были возчики,
которые за неимением постоялых дворов, ночуют на голой земле и утром
встают отдохнувшие и веселые, словно провели ночь в удобных кроватях.
На другое утро мы проснулись в так называемой русской Швейцарии.
После неизменных равнин и огромных еловых лесов перед нами лежал
живописный край с озерами, долинами и холмами. Город Валдай - столица,
этой северной Гельвеции находится от Петербурга на расстоянии,
приблизительно равном девяносто лье. Едва мы въехали в этот город, как
нас окружили торговки с пряниками, напомнившие мне уличных девиц в
Париже. В самом деле, девушки эти были в коротких юбках и, как мне
показалось, не столько занимались торговлей, сколько ремеслом, не
имеющим с ней ничего общего.
За Валдаем лежит Торжок, город, славящийся сафьяном, из которого там
выделывают всевозможную обувь, порой очень элегантную.
Следующим городом была Тверь - центр Тверской губернии, где находится
мост через Волгу, длиной в шестьсот шагов.
Когда мы отъехали верст на двадцать пять от Твери, наступила ночь, а
проснувшись утром, мы уже увидели золотые купола московских церквей.
Москва произвела на меня сильнейшее впечатление: я видел перед собой
огромную могилу, где Франция похоронила свое военное счастье. Я
вздрогнул помимо воли, и мне показалось, что передо мной вот-вот
предстанет тень Наполеона и, плача кровавыми слезами, поведает о своем
поражении.
В Москве я видел повсюду следы пребывания французов в 12-м году. То
тут, то там попадались разрушенные, обгорелые здания - свидетельства
дикого патриотизма Растопчина. Мне хотелось выскочить из экипажа и
расспросить про дорогу в Кремль, но я был не один. Я решил отложить
осмотр города, и в частности Кремля, до другого раза, а пока что мы
направились в гостиницу, хозяин которой оказался французом. По воле
случая наша гостиница находилась вблизи особняка графини Анненковой.
Луиза очень устала с дороги, так как почти все время держала на руках
своего сына. Я советовал ей сперва отдохнуть, а уже потом известить
графиню о своем приезде и попросить разрешения представиться ей. Но она
меня не послушала: не медля, послала графине записку о нашем
благополучном прибытии и сообщила, где мы остановились.
Десять минут спустя у подъезда гостиницы остановился экипаж, из
которого вышли графиня и две ее дочери. Они не стали ожидать, когда к
ним явится Луиза, а сами поспешили к ней. Старая графиня и ее дочери,
видимо, оценили благородное сердце Луизы и не могли допустить, чтобы та,
которую они называли дочерью и сестрой, жила в гостинице во время своего
краткого пребывания в Москве.
Через тонкую стенку, отделявшую мой номер от номера Луизы, я слышал,
с какой сердечной теплотой они беседовали с Луизой.
Луиза показала им уснувшего сына, и прежде, нежели она высказала свое
желание оставить его у них, барышни завладели ребенком и передали его
старой графине.
Узнав, что я приехал с Луизой, они пожелали видеть и учителя
фехтования, преподавателя графа Алексея. Я ожидал этого и успел заранее
привести себя в порядок после длительного путешествия.
Легко догадаться, что меня буквально засыпали вопросами.
Я хорошо знал графа Алексея и очень любил его, так что с
удовольствием удовлетворил их любопытство. Бедные женщины очень тепло
отнеслись ко мне и настойчиво предлагали поселиться у них, но я
отказался. Во-первых, я не имел права на такое внимание с их стороны, а
во-вторых, я чувствовал себя гораздо свободнее в гостинице. Так как я не
собирался оставаться в Москве после отъезда Луизы, мне следовало
воспользоваться своим кратким пребыванием в этом городе, чтобы осмотреть
его.
Для ознакомления с Москвой я взял с собой фельдъегеря: он был
участником войны 12-го года, совершил отступление от Немана до
Владимира, а затем принимал участие в преследовании французов от
Владимира до Березины. Такой человек был для меня сущим кладом. Луиза
уехала с Анненковыми, а я остался в гостинице, пообещав, что приду к ним
в тот же день обедать.
Четверть часа спустя мы с фельдъегерем начали прогулку по Москве.
Глава 18
Несмотря на повсеместные следы бывшего здесь в 12-м году пожара,
сохранившиеся как мрачное воспоминание об этой ужасной године, Москва
стала после этого еще краше и величественнее, чем прежде. Московский
Кремль остался нерушимым свидетелем былых дней, нисколько не утратив
своего византийского характера, благодаря которому он с первого взгляда
напоминает дворец дожей в Венеции.
Само собой разумеется, что прежде всего я направился в Кремль. Я
вошел в него через Спасские ворота, по обычаю русских обнажив при этом
голову. Кроме Спасских, еще четверо ворот пробиты в его зубчатых стенах.
Кремль означает собственно "камень". В Кремле находится сенат,
арсенал. Благовещенский собор, Успенский кафедральный собор, в котором
цари венчаются на царство и где недавно короновался император Николай,
Архангельский собор, где похоронены первые русские цари. Патриарший
дворец и древние царские палаты, в которых родился Петр Великий.
Благодаря моему проводнику я все осмотрел подробно. Фельдъегерь
показал мне подземный ход, через который Наполеон выбрался из Кремля, а
также апартаменты, где он, как говорят, простоял целые сутки у окна и,
скрестив на груди руки, следил за приближением нового, неведомого и
страшного врага - огненной стихии, отнимавшей у него шаг за шагом плоды
его побед. Из этих комнат я вышел на террасу, откуда Москва
представилась мне утопающей в садах и сверкающей своими бесчисленными
золотыми куполами.
Кремль расположен в центре Москвы, на холме, у подножия которого
течет Москва-река. С высоты террасы, где я стоял, Москва видна, как на
ладони, и со своими извилистыми улицами, причудливыми домами и церквами
кажется фантастическим городом из "Тысячи и одной ночи".
Налюбовавшись видом Москвы, я спустился к зданию сената, построенному
в царствование Екатерины, на котором красуется слово "закон", написанное
на всех его четырех стенах. Так как здание это не представляло для меня
особого интереса, а долго оставаться в Москве я не рассчитывал, не стал
тратить время на его осмотр, а направился в арсенал, обширное здание,
начатое постройкой в 1702 году Петром Великим.
Здание это было заминировано в 12-м году при отступлении французской
армии и носит до сих пор следы взрыва, совершенно его исковеркавшего.
Отсюда мы направились к церкви Ивана Великого, построенной в 1600
году в память избавления народа от голода, поразивш