.
     Еще мальчишкой в Бристоле Джон Сильвер был знаком с девушками, но эти
были, как существа из  иного  мира!  Негритянки,  мулатки  и  квартеронки,
стройные или полные, бесстыдные или  застенчивые,  быстро  сновали  вокруг
него, и женственность их смущала юношескую невинность Джона. Вино и  жара,
нескромные прикосновения и смех разгорячили Сильвера и его товарищей, и те
стали танцевать с женщинами, перебегавшими от  одного  моряка  к  другому,
болтая что-то весело, но непонятно.
     - Джим, мне легче побрататься с французом, чем сказать пару  слов  на
этом дьявольском языке, не вывихнув себе челюсть, - сказал он мне.  -  Но,
боже мой, каким я был танцором в молодости, когда стоял на обеих ногах!
     И так он танцевал,  обнимая  за  стройную  талию  темнокожую  молодую
мулатку с полными губами и необыкновенно розовыми щеками. И кто знает,  до
чего бы все это дошло, но вдруг возник, заполнив своей тушей весь  дверной
проем,  разъяренный  Монго  Джек  и  разрядил  свои  пистолеты  под   ноги
танцующим.
     Моряки моментально протрезвели. Женщины с  визгом  разбежались  сломя
голову, завидя своего господина, повелителя и супруга в праведном гневе.
     - Бог мой, да всех, гляжу, эти танцы просто взбесили, - сказал  Монго
Джек. - Ишь, почуяли юбки, как собаки беглецов.  Ладно,  в  танцах  ничего
плохого нету, парни, но  попрошу  не  трогать  моих  жен.  А  лучше  всего
ступайте спать, - прибавил  он  с  угрозой  в  голосе,  -  завтра  с  утра
африканское солнце выпарит из вас веселье.
     Сильвер и его товарищи скоро поняли значение этих слов, потому что  с
рассветом отправились в путешествие вверх по Рио Орто за  рабами.  Вел  их
сам Фини, а командование "Ястребом" было поручено мрачному Грирсону. Монго
Джек дал им переводчика и проводил восторженными благопожеланиями.
     Река вилась между густо заросшими берегами, то и  дело  оглашавшимися
криками невидимых Сильверу  зверей  и  блистающих  разноцветным  оперением
бесчисленных птиц. Обнаженные моряки,  обливаясь  потом,  гребли  большими
веслами. Наконец добрались до  цели  -  фактории  Оба,  где  и  собирались
торговать.
     После коротких переговоров с могучим негром,  разукрашенным  вычурной
татуировкой  и   разноцветными   красками,   переговоров,   сопровождаемых
недорогими подарками, путешественники получили дозволение на  аудиенцию  у
Его Величества, короля  этих  мест,  владевшего  жизнью  и  собственностью
нескольких тысяч  чернокожих  подданных,  ютившихся  в  десятке  деревушек
вокруг Оба. Эта аудиенция, собственно, и была целью путешествия, поскольку
монополией на торговлю "черным деревом" в Оба владело само Его светлейшее,
хотя и чернокожее величество.
     Окруженный женами, стражей и рабами, король жил в большой  просторной
хижине. За ним стоял палач,  опоясанный  мечом,  готовый  в  любой  момент
исполнять приказы своего государя. Даже  в  то  время,  когда  Фини  через
переводчика обменивался пышными и многословными приветствиями  с  королем,
моряки со смешанным чувством  наблюдали,  как  двух  полуголых  африканцев
извлекли  из  толпы  и  тут  же  обезглавили.  Горячая  кровь   несчастных
забрызгала пурпурную мантию короля,  но  тот  обратил  на  это  не  больше
внимания, чем на несколько капель дождя. И скоро Сильвер понял почему.
     - Ну, там и  дела  творились,  Джим,  этот  старый  дьявол  не  ценил
человеческую жизнь ни в фартинг, - говорил он. - Этот черномазый промышлял
торговлей людьми, но не нам его за  это  упрекать.  Покупай  мы  мясо,  он
устроил бы у себя во дворце бойню, вот и все.
     Темницы короля Оба действительно битком были  набиты  рабами,  частью
захваченными его  жестокими  наемниками  во  время  набегов,  частично  же
купленными у местных торговцев. Вскоре Фини направил своих людей  отбирать
рабов подороже.
     - Слушайте, парни, - сказал  он,  -  мы  здесь  не  для  того,  чтобы
подбирать среди этих дикарей всякий  мусор.  Берите  только  первоклассный
товар и ничего другого. Всех старше, скажем, тридцати пяти  лет,  всех,  у
кого не хватает зубов или пальцев  на  руках  и  ногах,  или  глаза,  или,
скажем, уха, сразу же бракуйте.
     Так Сильвер, еще недавно  дрожавший  за  собственную  жизнь,  получил
неограниченную власть над этими несчастными невежественными существами. Он
с трудом таил в себе чувство отвращения, глядя, как его  товарищи  сновали
между рабами, толкали их, били, пинали и ругали.  Затем  отобранный  товар
заклеймили личным клеймом Фини, чтобы король Обо или Монго Джек не  смогли
какой-нибудь хитростью подменить хороших рабов плохими перед загрузкой  на
борт "Ястреба".
     Клеймение было привычным делом для приятелей Сильвера, обращавшихся с
раскаленным железом с таким  спокойствием,  будто  клеймили  скот.  Жевали
табак, перекидывались грязными шутками, как всегда, ныли и  жаловались  на
тяжелую работу. Время от  времени,  плотоядно  ухмыляясь,  замирали  перед
красивой рабыней, прежде чем  прижать  раскаленный  металл  к  темнокожему
телу.
     Молодой Джон старался  отвести  взор  от  этого  гнусного  зрелища  и
заставлял себя не слышать плача и стонов рабов. Вдруг сквозь дым и смутные
тени перед глазами он увидел насмешливую улыбку Фини и услышал его голос:
     - Эй, парень, бери мое клеймо, у меня еще много дел поважнее. - И тут
же он ощутил в своей руке железо, а два товарища  толкнули  к  нему  юношу
почти его возраста. На миг он замер  в  нерешительности,  пустыми  глазами
глядя на лоснящуюся от пота черную руку, которую держали перед ним.
     - Давай, дурашка, - добавил Фини  успокоительно.  -  Это  не  больнее
укуса пчелы. Конечно, горелое мясо воняет неприятно, но ты представь себе,
что это жареный окорок.
     Услышав слова Фини, Сильвер скривился от отвращения.
     - Не могу! - буркнул он.
     - Испугался, паренек? - засмеялся рыжебородый моряк.
     Вокруг послышались издевательские голоса:
     - Как приедем в Бристоль, купим тебе юбку!
     - Смотрите, какая у нас тут, оказывается, красотка завелась!
     - Эй, Бетси, поди сюда, дай на тебя полюбоваться!
     Гордость Сильвера была уязвлена. Рука его  рванулась  вперед,  железо
зашипело, юноша вскрикнул по-заячьи, и дело свершилось.
     - Браво, парень, тебе бы окорока разделывать, будешь еще мужчиной!  -
заявил  Джордж  Томпсон,  старый  моряк,  все  время  плавания  дружелюбно
державший себя с Сильвером.
     - Давай, давай, Окорок! - подхватил рыжебородый моряк.
     Остальные расхохотались.
     - Окорок! - заорал один из них. - Такого имечка до сих пор не бывало,
не так ли, джентльмены? С крещением вас, сэр Окорок!
     Почти теряя от омерзения сознание, Сильвер  увидел  перед  собой  еще
одну черную руку. Он накалил железо, потом еще и еще раз. Крики его  жертв
смешались с общим гамом, и вскоре Джон перестал обращать внимание на  них.
"Лучше уж так, - сказал он себе, - чем гнить в тюрьме".
     Когда клеймение закончилось, волей или неволей, но Джон  Сильвер  уже
потерял часть юношеской  своей  невинности.  Твердая  кора  безразличия  к
человеческим страданиям начала покрывать его израненное честолюбие. Так он
сделал первые шаги по пути, приведшему его к жестокости и убийствам. Кроме
того, он приобрел прозвище, потому что товарищи стали повторять  слова,  с
которыми Фини ехидно подал ему раскаленное клеймо, и до конца  жизни  Джон
Сильвер оставался "Окороком".



                             5. К БАРБАДОСУ

     Через три дня после того, как Фини и моряки, ушедшие с  ним  выбирать
рабов, вернулись в знойный порт  Анамбу,  "Ястреб"  отплыл  в  Вест-Индию.
Несмотря на краткую стоянку, молодой Сильвер узнал  очень  много  о  жизни
Гвинейского берега и о работорговцах, получавших там большие доходы.
     Перед отплытием Монго Джек и Фини договорились о цене  за  почти  две
сотни рабов, доставленных с верховьев реки и запертых в хижинах  фактории.
Оба знали ее достаточно  хорошо,  но  несмотря  на  это,  торговались  так
упорно, как будто бы от этого зависели их жизни. Богохульная  ругань  Фини
мешалась с пискливыми протестами Джека, не желавшего сбавить цену. Все  же
сравнительно быстро согласились - триста  испанских  дублонов  и  двадцать
тысяч отличных гавайских сигар.
     Экипаж  "Ястреба"   стал   готовить   рабов   к   путешествию   через
Атлантический океан. Едва усвоив технику клеймения, Сильвер  стал  учиться
на цирюльника и брить рабам головы перед погрузкой на судно.
     Вначале он обратился к Джорджу Томпсону.
     - С какой стати мы их бреем? - спросил он.  -  Мне  кажется,  жестоко
оставлять их без волос на этом палящем солнце. Им же  выжжет  мозги.  Нет,
мне это не нравится!
     - Послушай, молодой мой Окорок, - отвечал Томпсон, - может быть, ты и
стал первосортным мастером по клеймению, но как я погляжу, твои  мозги  на
этой жаре просто испарились. Волосы тебе понравились! А  не  хочешь  иметь
вшей, болезни и бог знает что еще на борту "Ястреба"? Капитан  Фини  знает
свое дело. Когда отплывем, увидишь достаточно болячек и грязи, попомни мои
слова.
     Сильвер, замолчав, принялся за работу. Нагрузили рабов в лодки и  так
пришли на "Ястреб". Одни трепетали и стенали от ужаса, взбираясь  на  борт
корабля, другие удивленно таращили глаза  на  "большую  деревянную  лодку"
белых, куда их привезли. Мужчин поместили в один трюм,  женщин  в  другой,
мальчиков и девочек - в третий. Набитые  в  трюмы,  как  сельди  в  бочку,
обезумевшие от страха перед неизвестностью,  начали  эти  несчастные  свое
путешествие в Новый Свет.
     Сильвер уверял, что по сравнению с  другими  капитанами,  которых  он
знал, Десмонд Фини проявлял много заботы о  рабах.  Он  желал  им  доброго
здоровья - в случае повышенной смертности убытки были бы велики - и потому
ухаживал за ними так, что,  погляди  на  это  другие,  жестокие  капитаны,
смертность тоже повысилась бы, на сей раз среди самих капитанов, если  это
правда, что от смеха помирают. Экипаж кормил  затворников  дважды  в  день
маисовой кашей с солью, перцем и кокосовым  маслом.  Трижды  в  неделю  им
приносили  вареные  бобы,  которые,  утверждал   Сильвер,   воспринимались
узниками с такой неподдельной радостью, "как будто бы им подавали жареного
фаршированного гуся".
     Хотя старые моряки вроде Джорджа Томпсона и ворчали,  что  им  задают
дополнительную работу, и вздыхали по прежним беззаботным дням,  в  хорошую
погоду Фини всегда устраивал после полудня прогулку  рабов  по  палубе.  В
сущности, в начале плавания Сильвер смотрел на все это  широко  раскрытыми
глазами и ничто не вызывало его отвращения.
     -  Может  быть,  ты  думаешь,  Джим,  -  сказал  он,  хитро  на  меня
поглядывая, - что было жестоким заставлять этих  дикарей  спать  на  голых
досках, но ведь на Гвинейском берегу перины тоже не  водятся,  ты  уж  мне
поверь, сынок.
     В одном отношении Фини был небрежен - в вопросе о дисциплине экипажа.
Чтобы команда выполняла работу, капитан делал вид, что  не  замечает,  как
моряки напиваются  дешевым  черным  ромом.  Более  того,  он  позволял  им
свободно выбирать себе негритянок. Далеко не все матросы тешили  так  свою
похоть, но  те,  кто  делал  это,  вытворяли  с  несчастными  беззащитными
рабынями такое, что Сильвер содрогался от жалости и омерзения.
     Хотя красота многих негритянок и вводила Сильвера  в  искушение,  ему
был отвратителен царивший на судне разврат  и  те  жестокости,  что  часто
сопровождали его. Наконец Джон собрался с  духом  и  осмелился  поделиться
тревогой с первым помощником.
     - Не по душе мне все это, сэр! - заявил он равнодушному  Грирсону.  -
Не дело, что этих черных девушек силком оторвали  от  дома  и  запихали  в
трюм, как скот, да еще измываются над ними, как могут.  Не  по-христиански
это, ведь, в конце концов, они женщины, сэр!
     - Я не капитан, - раздраженно  ответил  Грирсон.  -  Здесь  командует
капитан Фини.
     - Точно так, сэр, - возразил Джон, - но приказ есть  приказ.  Капитан
Фини говорил еще на суше, в Гвинее: "Обращайтесь с ними хорошо. Строго, но
хорошо" - вот так он сказал. А у нас совсем другое дело, вы согласны, сэр?
     - Когда подрастешь,  -  отрезал  Грирсон,  -  может  быть,  научишься
держать язык за зубами и не лезть не в свои дела. Сдается мне, что ты  или
бунтовщик, или начинающий молодой адвокат, а то и  попик.  А  ну-ка,  ваше
преподобие, живо за работу, иначе испробуешь линька!  Я,  парень,  с  тебя
глаз не спущу!
     Сильвер замолчал, в который раз уже осознав, что  мир  гораздо  более
жесток, чем он считал в своей неопытности.
     Но в скором времени молодому Сильверу пришлось столкнуться с  другими
отвратительными  вещами,  поскольку  за  двадцать  четыре  дня   пути   от
Гвинейского берега трюмы, где томились рабы, превратились в смердящий  ад.
К счастью для судна, обошлось без оспы, зато началась дизентерия.  Сильвер
объяснял эпидемию спертым воздухом в трюмах, люки  в  которые  были  вечно
закрыты  из-за  плохой  погоды.  По  моему  же  мнению,  рассказанное   им
свидетельствовало о наличии какой-то вредной примеси в еде, что и  вызвало
вспышку болезни. Но в чем бы ни состояла  причина,  последствия  оказались
ужасными. Трюмы, где содержали негров, и ранее не были  особенно  чистыми,
поскольку по нужде рабам приходилось  ходить  в  один-единственный  тесный
гальюн. Кроме того, судно кишело крысами, по ночам запросто расхаживающими
по телам спящих рабов. Но после начала  эпидемии  негры  буквально  залили
помещение извергнутой пищей, кровавой рвотой и испражнениями.
     Фини и строгому Грирсону требовалось принудить моряков  опуститься  в
трюмы и попробовать навести хоть какой-то  порядок  в  этом  аду.  Желудок
Сильвера так сжался от гнусного смрада и вида нечистот, что и его вырвало.
Но боцман и квартирмейстер, равно как и капитан с первым помощником,  были
неумолимы в решимости заставить весь экипаж справиться с заразой.  Сильвер
и другие моряки, спотыкаясь среди множества содрогающихся и стонущих  тел,
выносили на палубу тех, кто, как им казалось, больше  нуждается  в  свежем
воздухе. Сортируя "товар", они, конечно,  не  могли  определить,  кому  из
рабов больше нужна помощь, но все же вынесенным  на  палубу  полегчало  от
свежего воздуха и полного покоя. Правда, некоторые из них, а  также  около
тридцати из оставшихся в трюме рабов, погибли в мучительной агонии, и тела
погибших даже без молитвы были выброшены  за  борт.  Акулы,  до  той  поры
следовавшие за судном в ожидании добычи, набросились  на  них  и  устроили
пиршество в покрасневшей от крови воде.
     После почти трех месяцев плавания "Ястреб" достиг Барбадоса и вошел в
залив Карлайл, откуда открывался  вид  на  Бриджтаун.  За  время  плавания
количество рабов  убавилось  почти  на  четверть.  Не  считая  умерших  от
эпидемии, были случаи, когда рабы отказывались принимать пищу и погибли от
истощения. Одна женщина умерла во время  родов,  и  еще  двое,  доведенные
насильниками до умоисступления, бросились в море.
     С уцелевших рабов сняли оковы и принялись кормить их так,  чтобы  они
быстро  оправились.  Капитан  Фини,  в   ком   снова   пробудилась   жажда
деятельности, скороговоркой  сыпал  направо  и  налево  приказания,  чтобы
придать неграм здоровый и холеный вид. Сильвер признавался, что  эти  меры
казались ему столь же смешными, сколь излишними.
     - Все судно превратилось одновременно  в  цирюльню  и  рынок  свиней,
Джим, - рассказывал он мне. - Надо было натереть  их  всех  маслом,  чтобы
лоснились, как новые сапоги, да чесать щетками их курчавые волосы. Честное
слово, Джим, Фини только зубы им не чистил да носов не утирал.
     Оказалось,  однако,  что  "Ястреб"  вполне  может  распродать   толпу
полуживых рабов в самом плачевном виде, так как работорговцы  и  владельцы
плантаций  не  обращали  на  это  особого  внимания;  более  того,  многие
рабовладельцы находили выгодным в кратчайшие сроки  вытягивать  из  негров
все силы так, чтобы те умирали  от  истощения,  а  затем  покупать  новых,
нежели держать  их  до  старости.  Поэтому  они  спешили  послать  агентов
встречать каждое новое судно, груженное  рабами,  еще  до  того,  как  оно
подходило к причалу.
     Сильвер помогал вести помытых и начищенных негров по  пыльным  улицам
Бриджтауна  на  рынок  и  не   скрывал   удивления,   глазея   на   толпу,
сопровождавшую их. Надсмотрщики и  агенты  в  широкополых  шляпах  спешили
ощупать негров, щипали и кололи их на пути к рынку.  Рабы,  сопровождавшие
своих белых господ, покрикивали на новоприбывших,  то  ли  насмехаясь  над
ними, то ли обнадеживая.
     Джордж Томпсон посмеивался над удивлением Сильвера.
     - Это что, Окорок, - говорил он. - Однажды, слышал  я,  больше  сотни
черномазых побросались в море прежде, чем  их  купили.  А  знаешь  почему?
Потому что какой-то, так его и разэтак,  раб-шутник  забрался  на  борт  и
натрепал этим остолопам, что белые колдуны им выколют глаза, а после этого
сварят и съедят. Нет, но  убытки-то  каковы  были!  Нам  такие  штуки  без
надобности, и мы уж их не допустим!
     И действительно, ничего такого не произошло. Выручив несколько фунтов
за десяток больных и умирающих рабов, Фини без труда получил хорошую  цену
за остальных. Агенты так спешили получить товар, что  несколько  раз  дело
чуть не доходило до драки.
     После  распродажи  морякам  выплатили  половину   жалованья,   и   те
рассеялись по  кабакам  и  публичным  домам  Бриджтауна.  Вначале  Сильвер
пировал с товарищами, но через два  дня  протрезвел  и  пошел  осматривать
окрестности. Ясные сине-зеленые воды  Карибского  моря,  белые  коралловые
рифы, экзотические тропические рыбы и пышная растительность  произвели  на
молодого Сильвера гораздо более сильное впечатление, чем  берега  Западной
Африки. Детство в Бристоле и  даже  страшный  процесс  и  тюрьма  остались
далеко в прошлом. Он открыл для себя новый мир, мир, полный  опасностей  и
жестокости, но таивший в себе нечто привлекательное и неуловимое, имя чему
- надежда.



                           6. БУНТ НА КОРАБЛЕ

     Когда рабы уже были проданы, а матросы пропили  все  деньги  и  стали
поодиночке возвращаться из бриджтаунских кабаков,  Десмонд  Фини  загрузил
судно сахаром и отплыл в Бристоль. Обратный путь представлял собой  третью
сторону позорного треугольника торговли между Англией, Западной Африкой  и
Вест-Индией. Вернувшись в Бристоль, Сильвер не осмелился сойти на берег  и
появиться в родном городе; он даже не пытался встретиться с  родителями  и
только в последний день перед новым отплытием на Гвинейский берег  написал
короткое и ласковое письмо в обувную мастерскую на  Корабельной  улице,  в
котором известил, что после бегства из тюрьмы жив, здоров, взялся за ум  и
просит не забывать его в молитвах, обращенных к Спасителю.
     В Гвинее вновь сошел Сильвер на берег за живым товаром и снова слушал
хныкание и жалобы Монго Джека. Поход в верховья Рио Орто  почти  ничем  не
отличался от того, что было в первый раз, с тем, однако, различием, что на
сей раз король Обо устроил  им  кровожадное  представление  -  умилостивил
разгневанного бога дождя человеческими жертвами. Колдун со страшной маской
на лице и львиными лапами, надетыми на руки, вывел к толпе десять девочек,
с ног до головы размалеванных белой глиной. После этого, по знаку  короля,
головы несчастных слетели наземь и  трепещущие  тела  были  разрублены  на
куски. Я не сомневаюсь, что против  собственной  воли,  еще  совсем  юным,
наблюдая обычаи дикарей Западной Африки и грубость  и  жестокость  моряков
работоргового судна, Сильвер очерствел настолько, что получил  способность
не задумываясь отнять у человека жизнь. Разве  сам  я  не  был  свидетелем
того, как он предательски убил честного моряка Тома на острове Кидда,  так
же спокойно, как раздавил бы насекомое? И все же я готов поклясться, когда
он вспоминал об ужасах жертвоприношения, которое  ему  пришлось  наблюдать
та