-Нет.
     -   А   не   мешает  иногда   пожаловаться.  Бывает,  пригодится.  Ушиб
какой-нибудь был?
     - Что-то не помню.
     - Дурак, а кто это проверит. Говори - был, с тех пор не сплю нормально,
трудоспособность понизилась. Не хочу быть для товарищей обузой.
     Честно  говоря, не хотелось мне в эти хитрости пускаться.  Списываться,
так по одной причине - "не ваше собачье  дело". Зачем мне это вранье, если я
уже  не вернусь? Он-то вернется, я знаю,  поколобродит и вернется, больше-то
он делать ни  черта не умеет. А я уж  спишусь, так навсегда. Поначалу хоть в
депо свое устроюсь. Мне надо по-серьезному решаться, а не так, с панталыку.
     - Ну, как? Рвем на пару?
     - Нет.
     - Ты ж договаривался!
     - Когда?
     Он на меня поглядел с презрением.
     - Э, на дураках в рай ездят. Я тебе  как умному  советовал. Пример тебе
подавал.
     - Да списывайся ты один, для других не старайся.
     - И спишусь. Думаешь - духу не хватит?
     - Да ничего не думаю.
     - Вот и видно. Думал бы, так...
     Он не договорил, пошел от меня. Совесть его, что ли, мучила, что он нас
покидает? С базы крикнул ухман:
     - Эй, бичи, провизию примите!
     Кандей Вася вывалил за борт  на штерте мешок и коровью ногу. Он уже был
хорошо веселый, наш кандей. Рядом с ним дрифтер появился и "маркони". У всех
того же цвета рожи.
     Дрифтер взревел:
     - Полундра, сети кидаю!
     Восемь зеленых покидал, из сизаля, и две белых, капроновых.
     - Эти ко мне в каюту несите.
     Ясное дело,  в порядок он их не поставит. Он их как-нибудь поприжмет до
порта, выгадает  на  штопке,  на  перештопке,  а  эти  дружкам  подарит  для
переметов. Да и не к чему их в порядок ставить - капроновые долго не рвутся,
но зато рыбу режут до крови, и другая рыба боится лезть в ячею.
     Кандей Вася смайнал свой груз и предупредил:
     - Сухофруктов хоть полмешка оставьте, больше не дадут.
     - А нам и не надо больше, - Шурка уже туда руки по локти запустил. - Ты
за нас выпил, мы за тебя хоть закусим.
     "Маркони" с фильмами сам пожелал спуститься.
     Я  помог ему дотащить  коробки до салона. Вдруг он остановился, хлопнул
себя по лбу.
     - Сень! Совсем выпало. Тебя ж там одна девка спрашивала. Постой... Лиля
ее зовут. Ну да,  Лиля. Их там трое при Гракове, молодые специалисты. Хочешь
- свидание устрою?
     Я укладывал коробки в рундук, читал названия и молчал.
     - Слушай! - сказал "маркони". - Я ж туда передатчик аварийный должен на
проверку сдать.  Барахлит. Ну, скажу, что  барахлит.  Мне  же его  одному не
стащить, ты поможешь.
     - А кто на палубе останется?
     - Такой ты незаменимый, Сеня?
     - Это не знаю, а шорох поднимется. У нас уже двое сбежали.
     - Что ж делать? Надо чего-нибудь придумать. Пока он придумывал,  с базы
опять крикнули:
     - Строп идет!
     Мы  его  нагрузили, потом  ухман подал сетку  -  для  "маркони". Я  его
подсаживал.
     - Чего передать? - он спросил.
     - Привет. Больше ничего.
     - Так мало, Сеня? Нет, я все-таки придумаю.
     Он ехал вверх и держался одной рукой, а другой мне помахивал. Ухман его
выматерил и втащил за пояс.
     Качало уже чувствительно, и строп мотался над всей палубой, от мачты до
мачты.  Мы ждали, что прекратят разгрузку,  - кранец  взлетал выше борта. Но
успели  все-таки  выгрузить  один трюм.  Половина работы. Шурка  подмел  там
веничком и вылез.
     -  Стоп, ребятки,  -  сказал ухман.  -  Отдохните пока. Сейчас решают -
может, вам отойти.
     Ну, пока  они  там решат, мы в  кубрик кинулись. Попадали в ящики,  кто
даже в сапогах.
     Я задремал было, потом услышал - меня зовут с палубы.



2


     - Сень! - "маркони" кричал сверху. - Принимай гостей!
     Он качался на сетке, еще с двумя  какими-то, не бичами, одеты  они были
слишком пестро, - и сетка шла прямо в трюм. Кто-то из них двоих завизжал как
резаный,  - тут я и понял, что за гости пожаловали. Я принял сетку, отвел, и
они соскочили.
     Лиля была в кожанке и в синих брюках, набекрень - ушанка с синим мехом.
А в чем  ее подружка,  я сразу не разглядел, - в таком  ярком, что  в глазах
рябило.
     - Вот ты какой!
     Лиля смотрела  на мои доспехи  и  улыбалась.  Протянула мне руку. Я для
чего-то скинул шапку, потом пожал ее  руку  -  твердую  и сухую. Моя-то была
посырее. Она это перенесла, даже не заметила.
     - Познакомься. Это Галя.
     "Маркони"  тоже подтвердил,  что  Галя. Была она  в  красной шапочке  с
помпоном, беленькая, крашеная, с кудряшками. Все  озиралась,  поглядывала на
борт плавбазы и ужасалась - неужели это она оттуда съехала.
     - Ну, как ты тут живешь? - спросила Лиля.
     Я что-то замялся, но Галя меня выручила:
     - Ой, как тут интересно! А нам все-все покажут?
     - Прошу! - "Маркони" ей подал  руку  кренделем.  Он обращение знает, на
торпедных катерах служил.
     Из   рубки  старпом   выглянул,  в  сильной  задумчивости.   Вообще-то,
самовольство, - дамы на корабле, можно и осерчать по такому поводу. Но можно
и схлопотать в ответ при этих дамах. Он предпочел в тень уйти.
     - А  тут симпатично! - Голос у Лили был чуть хриплый, осевший на ветру.
И мне  как-то  неприятно  было,  что  она  с  этим  голосом  под  свою  Галю
подделывается. - А это что, лебедка?
     - Да, - говорю, - она самая.
     - А это трюмы?
     - А это трюма.
     - Учти, мать, - говорит она Гале, - тут все произносится с ударением на
"а". Боцмана, штурмана. А где же у вас кубрик?
     Вот,  не хватало только,  чтоб  я ее в  кубрик повел, где бичи храпят в
ящиках,  свесив сапоги  через бортик. А кто не спит, тот,  значит, с корешом
беседует на трехэтажном уровне, и ведь не спустится оттуда при дамах.
     - Да что там, в кубрике? Эка невидаль.
     Я уж спиной чувствовал: кто-то из капа выглядывает на такое диво. Так и
есть, Шурка выполз, оповещает тех, кто внизу:
     - Бичи, каких лошадей привели!
     Ну, и те, конечно, тоже повыползали, человека три, тут уже не до сна.
     - Ого! - сказала Лиля. - Какие тут красавцы плавают!  Вот  кого нужно в
кино снимать.
     - Правда, у вас лошади есть? - спросила Галя.
     Мы с "маркони" чуть не упали.
     - Мать, не срами меня. Лошади - это мы. Чувствуешь, какая галантность.
     Галя вся  вспыхнула,  стала, как ее шапочка.  А Лиле как будто все было
нипочем, смотрела на бичей спокойно,  улыбалась одними губами. Но я-то знал,
как сильно она смущается, только виду не подает.
     - Бичи, - объяснил "маркони", - это у нас гости. Из этого... из судкома
ВЛКСМ. Попрошу, товарищи моряки.
     - А чего ж только двое? - спросил Шурка. - Нам бы весь судком.
     Кто-то еще пропел кошачьим тенорком:
     У ней - такая ма-аленькая грудь,
     А губы - губы алые, как маки.
     "Маркони" объяснил гостям:
     - Это у нас традиционное приветствие, когда на борту появляются дамы.
     - Мы так и поняли, - сказала Лиля.
     Мы их  быстренько  повели  в салон, по  дороге  -  через люк - показали
машинную шахту. Там полуголый Юрочка сидел  на верстаке и чего-то напевал, -
хорошо, что слов было не слышно. "Маркони", однако, не задерживался:
     -  А  сейчас  мы вам  покажем  "голубятник".  Всякое  судно,  с  вашего
разрешения, начинается с "голубятника".
     Поднялись в ходовую.  Старпом от нас  отскочил как ошпаренный,  удрал в
штурманскую.  Молодой  еще  он  был,  архангелогородец  наш.  "Маркони"  его
все-таки вытащил за руку:
     - Прошу познакомиться. Старший  помощник нашего капитана. Мастер лова и
навигации, мой лучший друг и боевой товарищ.
     Старпом  упирался, как будто  его на  казнь вели, мычал  чего-то насчет
вахты.  Гости  с  ним поздоровались  за  руку.  Он  сразу взмок,  как  мышь.
"Маркони" его отпустил с Богом.
     Из окон видна была  вся палуба, с разинутыми  трюмами.  Бичи  стояли  в
капе, пересмеивались. Гале вдруг захотелось перед ними пококетничать.
     - А это штурвал? А можно покрутить?
     Штурвал положен был влево и застопорен петлей.
     - Нельзя, нельзя, - старпом закричал из штурманской.
     - Почему нельзя, товарищ старший помощник? - спросил "маркони". Старпом
не ответил, шелестел какими-то бумагами, как будто  он что-то там вычисляет.
- Можно, девочки, можно.
     Откинул петлю, Галя стала к штурвалу, а он ее сзади облапил.
     - Ой, какие ручки!..
     - Это не ручки, это шпаги.
     - Шпаги? Ой, как интересно! Те, которые у мушкетеров?
     - Совершенно те же самые. А крутят их вот так, Галочка.
     Крутил  он  ее,  в  основном,  у  бичей на виду. В общем, дела  у них с
"маркони" были в самом разгаре, а хохоту - вагон с тележкой.
     - Получил мое письмо? - спросила Лиля.
     - Да.
     Мы отошли в угол рубки. В дверное окно видно было открытое море, зыбь с
белыми гребнями  шла на нас, как полки  на  штурм, и  птицы  носились косыми
кругами.
     - Сердишься, что я тогда не пришла?
     - Нет.
     - Что-то разговор у нас - "да", "нет"...
     А какой он еще мог быть? Я  - в рокане, на нем чешуя налипла и ржавчина
с  бочек. Старпом бы  меня  вполне  мог  выставить из ходовой, и пришлось бы
послушаться.
     - Я понимаю, - она улыбнулась, - ты тут не на своей территории.
     - Вроде этого.
     - А  вот это "картушка", - "маркони" там  объяснял. Чтобы поглядеть  на
эту картушку, Гале надо было перегнуться через  штурвал, а ему - прижаться к
ее щеке.
     Галя его шлепнула по рукам.
     -  Вот  так ты, значит, и живешь? -  Лиля меня  спросила. - На берегу я
как-то все иначе себе представляла... В общем,  я  кое-что про  тебя поняла.
Кроме одного: как же получилось - ты с флота хотел уйти, а пошел в море?
     - Это долго объяснять. Как-нибудь потом.
     - Ну, зачем... Механизм твоих решений  мне приблизительно ясен. Я даже,
когда  ты  мне  все  это  говорил,  почему-то  подумала, что будет  как  раз
наоборот. - Говорила она со мной как-то свысока, мне что-то уныло сделалось.
- Странный ты все-таки парень. Неглупый. "С мечтой", как говорят. Почему все
это тебя устраивает?
     - Деньги добываю.
     - Неправда, я  знаю, как  ты к ним относишься. Мы с тобой, кажется, три
раза были  в "Арктике"? Ты их тратил - не как обычно мужчина перед женщиной,
когда хочет показать широкую натуру.  А как будто они тебе карман жгут, и ты
от них хочешь скорее освободиться.
     - Может, мне просто интересно. Хочу что-то главное узнать о людях.
     - Ты еще не все про эту жизнь знаешь?
     Я пожал плечами:
     - Про себя - и то не знаю.
     -  Скажи  мне, ведь ты мог  бы  в торговый перейти? Если ты  так любишь
плавать.  Там же  все-таки  лучше.  Рейсы  - короткие,  заходы в иностранные
порты. Увидел бы весь мир.
     - Шмоток бы понавез...
     - И это неплохо. Но главное - мир повидать.
     - Да  я ходил с ними в один  рейс, до Рейкьявика. С боцманом поругался.
Больше они меня не взяли.
     - Из-за чего же вы поругались?
     - Не помню. Характерами не сошлись. Взглядами на жизнь.
     -  Но  ты  же  мог  на  другое судно  попроситься. Где  боцман  получше
характером.
     - Он-то получше, да штурман какой-нибудь похуже. Или еще кто-нибудь.
     - А нельзя с ними как-нибудь ладить? Просто не замечать и  все. Ну, вот
этот боцман, что вы поругались, - какое тебе дело до его взглядов?
     -  Да  мне-то  чихать.  Он  сам ко  мне прилип. "Будешь,  говорит,  мне
докладывать про настроения экипажа". Тоже, нашел докладчика! Почему - я?
     - В каком смысле - докладывать?
     -  Ну,  может,   кто  золото  вывез,  обратно  -  валюту  повезет.  Или
какие-нибудь товары запрещенные. Или -  книжки. А  то  - вообще  за границей
решил остаться.
     - Вон что! И как ты ему ответил?
     - Плюнул, да и пошел от его бесстыжей морды.
     - Но можно же было и по-другому: "Настроение экипажа прекрасное, ничего
подозрительного не замечаю".
     - Ну... это я как-то не догадался.
     Она улыбнулась, посмотрела искоса.
     - Нужно сдерживать свои чувства.
     -  Вот и учусь. Зато  здесь я лаяться могу, сколько  душе угодно. Никто
меня отсюда не,погонит.
     Она спросила, отведя пряди от щеки:
     - Лучше всего - в самом низу общественной лестницы?
     Не понял  я, что  это  за лестница. И  почему я -  в самом  низу. Пожал
плечами.
     Она сказала, задумавшись:
     - Наверное,  в  этом есть  своя прелесть.  В сущности говоря,  живешь -
стерильной жизнью,  чисто  и  бесхлопотно.  Даже позавидовать можно... Но я,
кажется, поняла теперь, кто ты. Знаешь, ты - Ихтиандр*, Жить можешь только в
море, а на берегу - задохнешься.

     *   Герой   романа   А.   Беляева   (также   и   одноименного   фильма)
"Человек-амфибия".

     Опять я ее не понял.
     Галя объявила:
     - Ну хватит. Мне уже надоело, мы  все крутим и крутим. Покажите нам еще
что-нибудь.
     - Мы крутим только пять минут. А вот он, - "маркони" на меня показал, -
по два часа его крутит на вахте, как штык. И не надоедает.
     Галя на меня посмотрела с уважением.
     -  Ему  тоже  надоедает,  -  сказала  Лиля,  - только  он у  нас  такой
мужественный, никогда не жалуется.
     - Кто, Сеня? Мой лучший друг!
     - А вон там чего? - спросила Галя. Показала на дверь в радиорубку.
     - Мое хозяйство, дом родной.
     Галя потребовала:
     - Хочу посмотреть на твой дом..
     "Маркони"  быстренько свою койку застелил. Простыни у него были  серые,
наволочка тоже не крахмал. Галя отвернулась, потрогала пальчиком магнитофон,
передатчик.
     - Можем завести музыку. Желаете?
     - Твист? Ой, здорово!
     Он кинулся заправлять бобину  и тут же  ленту порвал. Пальцы его что-то
не слушались.
     - Не надо, - сказала Лиля, - Мы же тут мимоходом..
     "Маркони" все заправлял ленту и рвал.
     - А это что? - Галя уже на часы показывала, над передатчиком.
     - Это? Обыкновенные судовые часы.
     - А вот это что за полосочки?
     - Какие полосочки?
     - Вот эти, красненькие.
     -  Не  полосочки,  а  сектора.  По  три   минуты.  В  это  время  "508"
прослушивается. Все радисты слушают море.
     - И музыку?
     - Ни Боже мой! Никакой музыки. Исключительно сигналы бедствия.
     -  Ну,  мать, -  сказала Лиля, - ты у меня  совсем оскандалишься.  Надо
знать  святые морские  законы. Вот сейчас как раз  без шестнадцати,  где-то,
наверное, пищат. Кто-то терпит бедствие.
     - Да-а? - сказала Галя. - А почему же мы не слышим?
     - У базы стоим, - объяснил "маркони". - Ихний радист слушает. А у нас и
антенна сейчас снята.
     Прилипли  они к этим часам крепко. "Маркони" мне  подмигнул - чтоб я  с
ним вышел. Затворил дверь.
     - Ключик не требуется?
     - Какой ключик?
     - От каюты, какой. Я  сейчас  с  Галкой  на базу поднимусь, у  ней  там
отдельная. Старпом не сунется, я скажу.
     - Иди ты!..
     Я открыл  дверь. Обе стояли в радиорубке как неприкаянные. Слышать они,
конечно, не могли, качало, и кранец бился о борт, но Лиля на меня посмотрела
и усмехнулась.
     - О чем это вы там? - спросила Галя.
     - О том, что нам пора уже, загостились.
     "Маркони" их выпустил и - за спиной у них - помахал ладошкой около уха.
     - Главное, мать, - сказала Лиля, - не загоститься, уйти вовремя.
     С  базы что-то  кричали нам. Старпом выскочил  из  штурманской, опустил
стекло.
     - Восемьсот пятнадцатый! - кричали. - Готовьтесь отдать концы!
     Мы  сошли  с  "голубятника".  Бичи  уже  успели уйти. Палуба снова была
серая, по ней ходили брызги от кормовой волны. База, наверно, поворачивалась
на якорях, чтоб лагом не стоять к зыби, и мы поворачивались вместе с нею.
     -  Шалай! -  крикнул  старпом. -  Зови  там швартовных,  трансляцию  не
слышат, черти.
     - Зови негров, Шалай, - сказала Лиля.
     Я пошел звать.  Они там,  и правда, заспались, долго не отвечали. Потом
кто-то вякнул из темноты:
     - Выходим, не ори.
     Когда я вернулся, сетку еще не спустили,  и лица у обеих были тревожные
-  спустят  ли  ее вообще, не  пришлось  бы  на траулере  задержаться.  Я их
успокоил - пока их не подымем, концов не отдадим.
     - Раз Сеня говорит, - сказала Лиля, - значит, так и будет. У него слова
с делом не расходятся.
     Я смолчал. Сетка уже пошла. "Маркони" поймал ее и отвел от трюма.
     - Ой, я боюсь, - сказала Галя. Она улыбалась, но как-то бледно.
     - Мать, - сказала Лиля, - спускаться же страшнее. Ты смотри вверх.
     Но рука у нее у самой подрагивала, когда она мне пожала локоть, - слава
Богу, молча.
     " Маркони " тоже с ними вцепился.
     -  Ты-то  куда?  -  я  стал  его  отрывать.  Совсем  он  сомлел  и  еще
геройствовал перед девками, держался одной рукой.
     - Аппаратура, Сеня. Чес-слово, у меня там аппаратура, не веришь?
     - Восемьсот пятнадцатый! - в "матюгальник" сказали с приложением. - Что
у вас там с сеткой?
     Я  его отпустил,  "маркони".  Черт  с  ним, никто  еще  из  моряков  не
сваливался. Девки  бы  не свалились. Сетка раскачивалась сильно, я боялся  -
грохнется  об базу. Но  обошлось, ухман ее попридержал на середине, а  потом
разом вздернул над бортом. Лиля еще выглянула, чуть  бледная, махнула мне  и
исчезла. Ухман их там отогнал.
     Волна  ударила   нам  в  корму,   и  пароход  пронесло  вперед,  кранец
заскрежетал между бортами.
     - Восемьсот пятнадцатый! - крикнули с базы. - Срочно отдавайте концы!
     Старпом высунулся из рубки.
     - У нас еще люди на базе!
     - Отходите, вам сказано!..
     Он куда-то метнулся  от окна, я подумал - трансляцию врубить.  Но вдруг
взбурлил  винт, и  нас медленно  потащило назад, а бортом навалило на  базу.
Мостик ударился об ее верхний кранец - покрышку от грузовика - и зазвенел.
     - Куда? - с базы орали. - Куда отрабатываете? Глаза у вас на затылке?
     Старпом опять появился в окне.
     - Отдать кормовой! - чуть не взвизгнул.
     И тут нас качнуло с кормы. Корма задралась, потом пошла вниз - поначалу
медленно и все быстрее, быстрее и опустилась с ударом.
     Я не устоял на ногах. А когда поднимался, услышал с базы:
     - ...вашу мать, отходите немедленно! Мало вам этого?
     И увидел  старпома - он ко мне бежал, белый, с трясущимися губами. Я не
понял, когда он успел выскочить из рубки. И зачем выскочил.
     - Хватай топор! - он мне кричал. - Руби кормовой!
     Я кинулся  к дрифтерному  ящику, потом -  с  топором -  в корму.  Конец
натянулся и не звенел уже, а пел. Но рубить его не пришлось, он вдруг ослаб,
и я успел  сбросить несколько  шлагов. А когда  он опять стал  натягиваться,
корма уже отвалила. Я подождал,  когда он снова послабеет, скинул  последние
шлаги, и конец выхлестнуло из клюза.
     Борт плавбазы отодвигался, на ржавых цепях высоко подпрыгивали кранцы -
толстенные черные сарделины. И тут я увидел нос того траулера, который стоял
за  нами и тоже  теперь  отходил. Фальшборт  на нем  смялся, оборванный штаг
болтался в воздухе,  а  вся носовая  обшивка погнулась внутрь. Я  сразу и не
заметил  всего, занят был  концом, а теперь  только и понял, как  все вышло,
когда этот олух отработал назад. Корма у  нас поднялась на волне,  а его нос
опустился, а потом они пошли навстречу...  Чистый "поцелуй". Но что же там с
нашей-то  задницей?  Я  перегнулся  через планширь  -  огромная  вмятина,  с
трещиной, возле руля. Но сам-то руль не заклинило, он работал, я слышал, как
гремят штурцепи.
     База  уже едва виднелась за сетью  дождя.  Когда  он пошел, я  тоже  не
заметил. Все скрылось в сизой пелене. Только донеслось, как сквозь вату:
     - Восемьсот пятнадцатый, идите в Фугле-фиорд!..
     Я пошел на палубу. Волна катилась по ней и шипела, а трюма были открыты
настежь, и только один кто-то,  в рокане, возился  с  лючинами.  Я ему  стал
помогать.
     - Ты где  шлялся? -  повернул ко мне  мокрое лицо. С рыжих усов капало.
Бондарь.
     - Не шлялся. Кормовой отдавал.
     - Хорошо ты его отдавал! Вовремя.
     - Отдал, когда приказали. И не ори, сволочь.
     - Удрали, никому дела нет, что потонем.