Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Приключения
   Приключения
      Владимов Г.Н.. Три минуты молчания -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  -
с ходу взошли в столовую - тут же, у Центральной проходной, и сели в хорошем уголке, возле фикуса. А над нами как раз это самое: "Приносить - распивать запрещается". - Это ничего, - говорит Вовчик. - Это для неграмотных. Одолжил у торгаша самописку и приделал два "не". Получилось здорово: "Не приносить и не распивать запрещается". - Вот теперь, - говорит, - для грамотных. Но мы все сидели, грамотные, а никто к нам не подходил. Официантки, поди-ка, все ушли на собрание - по повышению культуры обслуживания. - Бичи, - говорю, - не отложим ли встречу на высшем уровне? - Что ты! - Аскольд вскочил. - С такими финансами мы нигде не засидимся. Сейчас пойду Клавку поищу, Клавка нам все устроит, на самом высшем. Пошел, значит, за Клавкой. А торгаш поглядывал на нас с Вовчиком и посмеивался. У них в торговом порту все это почище делается, и никто этих дурацких плакатов не пишет. Все равно же приносят и распивают, только не честь по чести, а вытащат из-под полы и разливают втихаря под столиком, как будто контрабанду пьют или краденое. Пришла наконец Клавка, стрельнула глазами и сразу, конечно, поняла, кто тут главный, кто будет платить. Передо мной и с чистой скатерки смела. - Мальчики, - говорит, - я вам все сделаю живенько, только чтоб по-тихому, меня не выдавайте, ладно? - Сколько берем? - Аскольд захрипел. По-тихому он не умеет. - Ну, сколько, - говорю, - четыре и берем, раз уж мы сидя, а не в стоячку. Пора уже вам жизнь-то понимать! - Вот это Сеня! Добрый человек! А ты думаешь, Клавдия, почему он такой добрый? А он с морем прощается нежно, посуху жить решил. Очень это понравилось Клавке. - Вот, слава Богу! Хоть один-то в море ума набрался. Ну, поздравляю. - А ты думаешь, Клавдия, мы не добрые? Видишь, как мы его прибарахлили? - Вижу. Хорошо, если эту курточку и его самого до вечера не пропьете. - Клавка мне улыбнулась персонально. - Ты к ним не очень швартуйся, они пропащие, бичи. А ты еще такой молоденький, ты еще человеком можешь cтать. Вся она была холеная, крепкая. Красуля, можно сказать. А лицо этакое ленивое и глаза чуть подпухшие, будто со сна. Но я таких - знаю. Когда надо, так они не ленивые. И не сонные. - Кому от этого радость, - спрашиваю, - если я человеком стану? Тебе, что ли? Опять она мне улыбается персонально, а губы у нее обкусанные и яркие, как маков цвет. Наверно, никогда она их не красила. - Папочке с мамочкой, - говорит. - Есть они у тебя? - Папочки нету, зато мамочка ремнем не стегает. Неси, чего там у тебя есть получше. - Не торопись, все будет. Дай хоть наглядеться на тебя, залетного... Торгаш посмотрел ей вслед, как она плывет лодочкой, не спеша, чтобы на нее подольше глядели, и даже присвистнул. - Хорошая, - говорит, - лошадка. И ты уже определенно действие производишь. Я бы уж не пропустил, ухлестнул бы на твоем месте. - Что же не ухлестнешь? - Своя имеется. Пока хватает. - Тоже и у меня своя. - Это другое дело. Правду сказать, насчет "своей" это я так брякнул. Были у меня "свои", только они такие же мои, как и дяди Васины, - но вот за такими Клавками, крепенькими, гладкими, на портовых щедрых харчах вскормленными, я еще салагой гонялся. И с ними-то я быстрее всего состарился. Принесла она "рижского" на всех и закусь, какой и в меню не было, - прямо, как для ревизии, - жаркое "домашнее" и крабов, даже копченого палтуса. Поставила передо мною поднос и так это скромненько: - Угодила? Я и не посмотрел на нее. - Ух ты, рыженький, какой сердитый! А говорил - что жизнь понимаешь. Как же ты ее понимаешь, скажи хоть? Ни больше, ни меньше захотела знать! Да еще я почему-то рыженький для нее. Ну, есть малость, но никто меня так не называл. - Сколько надо, - говорю, - столько понимаю. На все другое боцман команду даст. Что касается тебя - не глядя вижу. - Ах, - говорит, - какой залетный!.. Опять они с Аскольдом ушли, потом он приносит, озираясь, четыре поллитры в телогрейке, и мы с них зубами содрали шапочки, налили по полному и закрасили пивом. Они-то по половинке решили начать - для долгой беседы, а мне - о чем с ними особенно беседовать, хлопнул его весь, ну и другие за мной, ободренные примером. - А ты здорово! - торгаш говорит. Он и то заслезился, а уж, наверно, отведал там, в загранке, и ромов, и джинов. Стали закусывать быстренько, как будто нас кто-то гнал. - Вот, Сеня, - Вовчик ко мне придвинулся и начал проповедовать. Он как выпьет, всегда чего-нибудь проповедует. Тем он мне и надоел. - Видишь, как все красиво, по-мирному получилось, а ты уже и знаться с нами не хотел. А я тебе так скажу, Сеня: не отрывайся ты от бичей, они тебе родная почва. Настоящих бичей, как мы с Аскольдом, мало осталось, все - шушера, никто тебе не поможет. Вот ты с флота уходишь, а никого вокруг тебя нету, один ты по причалам шляешься. Почему бы это, Сеня? А мы тебя и проводим, и на поезд посадим, рукой хоть помашем тебе. Торгаш мне подмигнул. - Пропаганда. Но мне вдруг так жалко стало Вовчика. Ведь спивается мужик, и ничего я тут не поделаю. Я его бить хотел - ну куда его бить! Руки у него трясутся, капли по бороде текут, глаза мутны, в них жилки краснеют. И Аскольда пучеглазого мне тоже стало жалко. Орет, дурень такой, рот у него не закрывается, губы никак не сложит, ну жалко же человека, разве нет! И так мне захотелось утешить Вовчика, и Аскольда утешить, и торгаша заодно - наверно, не от хорошей жизни такую куртку толкнул... - О чем говорить, бичи! - это я, наверное, во всю глотку рявкнул, потому что набилось тут много портового народа, и все на меня глядели. - Вечером сегодня отвальную даю - в "Арктике"! Всех приглашаю! Бичи мои взвеселились, Аскольд ко мне обниматься полез, чуть глаз мне не выколол щетиной. - Нет, - говорит, - ты мне скажи: за что я тебя сразу полюбил? Вот веришь - не знаю. Но я всем скажу: "Он такой человек! Таких теперь нету. Все умерли!" А Вовчик справился с нервами и говорит: - Отвальная - это здорово! Святой закон. А сколько ж ты на нее отвалишь? - О чем ты говоришь, волосан! - Аскольд ему рот ладошкой прикрыл. - Мелко плаваешь, понял. Не хватит у него, так я пиджак заложу. Сейчас вот Клавку позову и заложу! - Не надо, - говорю, - поноси еще. Будь другом, поноси. - Так, - кореш мой, Вовчик, соображает. - А ежели мы с собой кого приведем? - Валяй, приводи свою трехручьевскую. И я свою приведу. - Ясное дело, - Аскольд кивнул. - Какая же отвальная без баб? А кто она у тебя? Может, она какая-нибудь тонкая, не захочет с бичами в ресторане сидеть. Не все же такие, как ты, Сеня! - Как так не захочет? Раз вы со мной - захочет. Вовчик совсем растрогался - опять всем налил по полному, и мы опрокинули, а пивом уже не закрашивали, не до того было, и тут я почувствовал, что не худо бы и кончить. Я закусил наспех, а потом встал и качнулся, голова пошла кругом, но все же выстоял. - Салют вам, бичи! До вечера. - Да посиди ты, - Аскольд меня не пускал. - И не побеседовали, душой не раскрылись. А ведь интересный же ты человек, содержательный!.. - В "Арктике" побеседуем. Все в "Арктике" будет. Тут Клавка подошла, не понравилось ей, что мы так расшумелись, а я ее взял за плечи и поцеловал за ухом, в пушистые завитки. - И тебя, дуреха, тоже приглашаю. Она и не спросила - куда, только кивнула и засмеялась. - Значит, так, - стал Вовчик черту подводить. - Столик на восемь персон. Это двадцатку кладем на первый заказ, ну и официанту на лапу. Аскольд авторитетно бровями подтвердил. Черт знает, что у них там за арифметика. В жизни, наверно, за порядочным столиком не сидели, с таких всегда деньги вперед просят. Да мне перед Клавкой не хотелось торговаться. И неудобно было, что деньги у меня в платке, как у какого-нибудь сезонника. Но Клавка не стала смотреть, собрала посуду и ушла, а я развернул всю пачку и отсчитал - и на заказ, и на лапу, и за все, что мы тут имели. Торгаш заторопился, надел свою мичманку и снова сделался ладненький, ни в одном глазу. - Погоди, - Аскольд мне сказал, - Клавка тебе сдачу сосчитает. - Сами сосчитаете. Все равно у вас, - думаю, - с Клавкой одна коалиция. Ну, и черт с вами, а я буду - добрый. Помирать мне придется с голоду - вы мне копья не подкинете, знаю. И все равно я буду добрый. Вот я такой. Я добрый, и все тут. Торгаш вышел со мною. - Ты, - спрашивает, - серьезно это - насчет приглашения? - Что за вопрос? - А то, что девка правду сказала, ты к ним не больно жмись. - Такая же она, эта девка! - А не важно, кто учит. Ко всем прислушивайся. Гроши попридержи, не носи с собой. Уродовался, наверно, в море за эти гроши? - А для чего ж уродовался? Чтоб скрипеть над ними? Пусть знают мою добрость. - Это они знают, родной. А поэтому семь шкур сдерут - и мало покажется. Ну, что вы скажете - профессор! Но, между прочим, сам только что полторы шкуры содрал, - от стыда не помер. - Будь здоров, - говорю. - Придешь в "Арктику"? - Точно не обещаю. А в смысле курточки - вспомнишь меня не раз. Ей сносу не будет. Заляпаешь - потри ацетончиком и опять она новая. - Вспомню, - говорю, - потру ацетончиком. Салют! 3 Я вышел из порта веселый, и мороз мне был нипочем, вот только пиджак и пальто неудобно было тащить - все, кто ни шел навстречу, ухмылялись: ну и фофан, обарахлился, до дому не утерпел. И я подумал - сколько ни живи с людьми, а что они про тебя запомнят? Как ты глупый и пьяненький по набережной шел. И ладно, какая мне от этого печаль, не вернусь я в эти места никогда. Сверху уже не видно было - ни воды, ни причалов, сплошное облако плыло между сопками. Небо загустело к ночи, стало ветреней, и пока я шлепал к общежитию - мимо вокзала, по-над верфью, - понемногу голова засвежела. И тут я вспомнил про бичей. И чуть не завыл - Господи, а зачем я этот цирк затеял! "Всех приглашаю!" Видали лопуха? А ведь эти деньги, если на то пошло, уже и не мои были. Вот я им брякнул насчет "своей", - а ведь я правду сказал. Была девочка. И это я из-за нее решил уехать. С нею вместе уехать. Куда - не знаю, это мы еще решим, но кто же нам на первое время поможет? Вся надежда была на эту пачку. А она уже вон как потоньшала - я прямо душой почувствовал, сквозь рубашку. Я шел как раз мимо Милицейской, где Полярный институт, и хотел уже дойти до общаги закинуть шмотки, но посмотрел на часы - около четырех, а в пять она кончает работу. Потом ее кто-нибудь провожать пришьется или в кино позовет, в наших местах девочку скучать не заставят. Старуха-вахтерша кинулась на меня, но я сказал ей: - Мамаша, метку несу. А это как пароль. Метят эти ученые деятели пойманную рыбу, цепляют на жабры такие бляшки и выпускают, а рыбаков просят эти бляшки приносить и рассказывать - где эту рыбу снова поймали. Который год они ее метят, а рыба все та же в Атлантике и на палубу сама не лезет. Однако рубль за такую метку дают. Так что старуха меня пропустила, только велела вещички на вешалку сдать. А спросила бы - покажи метку, я бы еще чего-нибудь придумал, на то я и матрос. На втором этаже ходил по площадке очкарик, что-то в кулак себе шептал. Такой чудак с приветом - отрастил бородку по-северному, как у норвега, а теперь щиплет и морщится. Житья человеку нет. - А нельзя ли, - говорю, - вызвать товарища Щетинину? - Лилию Александровну? - Ага, - говорю, - Александровну. Оживился очкарик. Вот такие, наверное, и пришиваются. Черт-те чего он ей нашепчет, а девка и уши развесила. - К вам, - спрашивает, - вызвать? - Ага, к нам. Уставился на меня с подозрением. Но я прилично держался, в сторонку дышал. - Нельзя, - говорит, - она в лаборатории. Простите, рабочее время. - Ну, это детали. А главное - к ней брат приехал из Волоколамска. Сегодня же и уезжает. И откуда у меня в башке Волоколамск взялся? Старпом у нас был из Волоколамска. - Это вы - брат? - Нет, что вы? Он там внизу дожидается. - Почему же вошли вы, а не он? - Знаете, глухая провинция. Стесняется. Пошел все-таки звать. Вот тебе и очкарик. С бородой, а не сообразит, что может парню девка просто так понадобиться вдруг до зарезу. Хотя бы и в рабочее время. Наконец она вышла, Лиля. И он за ней выглянул. - Лиличка, я понимаю, брат, но мы и так не укладываемся... Такой он был вежливый, никак не мог уйти, стучал дверьми в коридоре, а мы стояли, как дураки, молча. Потом я спросил у нее: - Сразу догадалась? - Нет. Подумала - кто-нибудь из моих. Мы стали у перил. Тишина тут, как в церкви, по всей лестнице малиновые ковры, и всюду, куда ни посмотришь, картинки: какая на белом свете водится рыба и как ее ловят - кошельком, тралом, дрифтерными сетями, на приманку, на свет. Почему-то ни разу я к ней сюда не приходил. А вот "мои" - наверное, побывали. - Кто же они, "твои"? Что-то не рассказывала. - Два моих сверстника тут приехали. Из Ленинграда. Тени забытого прошлого. Завтра уходят в плавание. - На "Персее"? Есть у них при институте такое научно-исследовательское корыто, больше чем на две недели не ходит. - Нет, они не из Рыбного, это еще школьное знакомство. Хотят на сейнере пойти, простыми матросами. - Романтики захотелось? - Не знаю. Может быть, просто заработать. - Тогда б они на СРТ шли. А то все чего-то на сейнера лoмятся*. * СРТ - средний рыболовный траулер - приспособлен для дальних океанских экспедиций. Сейнер - суденышко для местного лова, обычно - в виду берегов. - Это я им объясняла. Но им больше нравится говорить "сейнер". - Ладно, - говорю. - Покурим? Никогда мне не нравилось, если девка курит, но у нее хорошо это выходило, сигарету она разминала, как парень, и когда затягивалась, голову склоняла набок, смотрела мимо меня. А я на нее поглядывал сбоку и думал - чем она может взять? Она ведь и угловатая, и ростом чуть не с меня, и жесткая какая-то - руку пожмет, так почувствуешь, - и бледная чересчур, по морозу пройдет и не закраснеется, - и волосы у нее копной, как будто даже и не причесанные. Но вот глаза хорошие, это правда, у нее первой я это заметил, а насчет других и не помню - какие у них глаза. Вот у нее - серые. И не в том даже дело, что серые, а какие-то всегда спокойные. Вот я и думал: это она с другими - и угловатая, и жесткая, а со мною - самая мягкая будет, всегда меня поймет, и я ее только один пойму. - Вот так, Лиля... - Да, Сенечка? - Одни, видишь, в плавание идут. А другие... некоторые - с флота уходят. - Совсем уходят некоторые? - поглядела искоса и улыбнулась чуть-чуть. - Много мы сегодня выпили? - Ну, выпили. Разве плохо? - Почему же? Для храбрости, наверное, не мешает. Курточка тоже по этому поводу? Я к ней стоял плечом, облокотясь так небрежно на перила, как будто эта курточка была на мне год. Но перед нею-то ни к чему было выставляться. И я как-то почувствовал, не выйдет у меня сказать ей, что хотел. - Я тебе что-нибудь должна посоветовать? - Не должна. - Ты ведь и раньше говорил, что уйдешь. - Раньше говорил, а теперь - ухожу. - Наверное, тебе так будет лучше? Вот бы и спросить: "А тебе?" Но какая-то немота дурацкая на меня нападала, когда я с ней говорил. - Учиться мне, что ли, пойти? Тоже дело. - А я еще и за минуту про это дело не думал, - Только вот куда? - А тут я тебе и вовсе не советчица. Если даже про себя не могла решить. В свое время я это предоставила решать маме. Наши мамы не всегда же говорят глупости. Вот я никак не могла выбрать после школы - в медицинский или на журналистику. Почему-то все мои подружки шли или туда, или туда. А мама сказала: "В Рыбный". Почему в Рыбный? "Там нет конкурса". Я бесилась, ревела в подушку, хоронила себя по первой категории. А потом - ничего, успокоилась. - И теперь не жалеешь? - А что я, собственно, потеряла? Талантов же никаких. Самая обыкновенная. Как все. Только это я от нее и слышал. "Ничего мне не надо, Сенечка. Я - как все". Да всем-то как раз и хочется: одному денег побольше и чтоб работа не пыльная, другому - чтоб ходили под ним и отдавали честь, третьему только семейное счастье подай, дальше трава не расти. А ее - ну никак я не мог зацепить, ну всем довольна. Но я-то видел, как ей жилось - в чужом краю, без жилья своего, без грошей особенных, без папы с мамой, - она без них не привыкла, письма писала им чуть не каждый день. - Что ты вдруг загрустил? - положила мне руку на руку. - Ну, не со мною тебе советоваться, что я в твоей жизни понимаю? Бог ты мой, если б она знала - все она мне уже посоветовала. Еще когда я ее увидел. Не она бы, так я бы все жил, как живу, и ни о чем не думал, кидал бы гроши направо-налево, путался с кем ни придется. - И ты ведь главное уже все решил. Завидую тебе, честное слово. Чувствую твое блаженное состояние. Может быть, самое лучшее - когда ничего не знаешь, что у тебя впереди. В окнах почернело, вахтерша зажгла люстру и пригляделась: чего это мы примолкли на лестнице? А я и не сказал еще - ради чего пришел, не мог даже подступиться. Но впереди была "Арктика", там-то хорошо языки развязываются. Там я скажу ей - или потом, когда пойду провожать: "Уедем отсюда вместе!" Вот так и брякну. "Куда?" - она спросит. "А куда глаза глядят". Лишь бы она не спросила: "Почему вместе?" Но, наверно, что-нибудь же придет мне в голову. Я спросил: - В "Арктику" не пойдешь сегодня? - Знаешь, мои хотят какой-то сабантуй устраивать, прощальный. У меня в комнате. Им же больше негде. Я их в наше общежитие устроила, но там такие строгости, Боже мой... И ты приходи, если хочешь. - Спасибо... - А почему именно сегодня в "Арктику"? - Можно и завтра. Только я уже договорился, компания будет. - Просто так или - мероприятие? - Отвальную даю. - Так полагается по вашим морским законам? Тогда я, пожалуй, приду. Ну, я постараюсь. А что за компания? - Обыкновенная. Бичи. - Господи, всюду только и слышишь: "бичи", "бичи", а я ни одного живого бича в глаза не видела. Ты знаешь, я, кажется, все-таки приду. А если я своих сагитирую? - Как хочешь... Ты ведь их для себя приведешь... - Нет, если так, то не нужно. Ладно, я что-нибудь придумаю. Фактически им же только хата нужна. - А ты? - Ну, и я - до определенного градуса. Но вообще-то они вроде грозились каких-то дам привести. Долго я с ними не высижу. Ты лучше не заходи за мной, я как-нибудь сама... Как раз он и высунулся, очкарик. И мы притушили свои окурки. - Лиличка, я же просил... - Да-да, Евгений Серафимович, куда же вы делись? Он на меня сверкнул стеклышками, я ему сделал ручкой и скинулся по лестнице. Снизу мне слышно было, как он ее допрашивал: - Где же, простите, брат? Это он и есть? И быстренько она ему заворковала. Это она умела - чтоб на нее не обижались. Вахтерша на меня заворчала - где же, мол, метка, шашни тут развели, о

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору