людей, тех, кто бил врага на фронтах, и тех, кто работал для победы здесь, в Архангельске.
     - На ваших заводах работает много женщин и подростков... Я восхищен,- повторял лейтенант,- твердостью духа ваших женщин.
     Возвращались мы в город чистые и довольные. По дороге Девис спросил:
     - А когда соберется в Архангельске "большая ледокольная тройка"?
     - Простите? - не понял я.
     - Так мы в английской миссии называем Белоусова, Вас и Аннина <Н. П. Аннин - помощник начальника УБЛО по военной части.>. Разве не слышали?
     - Не пришлось.
     - Коммодор Монд собирается устраивать прием, так вот хотелось бы пригласить вас вместе.
     - Белоусов обещал быть в конце марта.
     В 6 часов вечера дежурный диспетчер доложил о готовности всех транспортов. В семь мы уселись с лейтенантом в аэросани и через 30 минут были в Северодвинске. Остальные сотрудники походного штаба выехали заранее поездом. Мороз держался злой, около 25 градусов.
     На этот раз флагманом,был назначен "Анастас Микоян". Хотелось убедиться, как работает последний из построенных перед войной ледоколов.
     Дело в том, что новые ледоколы имели существенный недостаток. В месте перехода форштевня от наклонной подводной части к вертикальной надводной по капризу конструктора было сделано утолщение. В результате корабль не ломал, а толкал перед собой льдину. Первая цепляет вторую, третью, и, глядишь, ледокол "садится" на лед. Скорость в этом случае и ледокольные качества резко снижались даже в разрушенном льду.
     Ни у "Красина", ни у "Ермака" подобных утолщений на форштевне не было.

***

     Проснулся я задолго до шести - времени выхода в море. В порту еще темно. Медленно падал редкий снежок, но мороз стал еще сильнее.
     Проходя по нижнему коридору ледокола, я услышал - через приоткрытую дверь на кочегарские решетки - громкий, энергичный разговор и лязг чугунных топочных дверец. Пахнуло сернистым духом лежавшего на плитах шлака. Звонко шаркали лопаты о железные плиты - кто-то забрасывал в топку уголь. Кочегары держали котлы в полной готовности.
     Сейчас мы почти забыли о главной движущей силе на пароходе - кочегарах, а во время войны от кочегаров зависело многое. Мускульная сила человека двигала пароход. Если пар держался на марке, пароход шел с нормальной скоростью. Если же нет, еле полз и мог быть отличной мишенью для противника.
     Матрос выходил на вахту через 8 часов, кочегару давалось на отдых двенадцать. В шторм работа у котла делалась еще тяжелее. Особая выносливость нужна при плавании в тропической жаре. Помню, во время рейса из Одессы во Владивосток одному кочегару сделалось дурно и к котлу вместо него поставили меня, молодого, крепкого матроса. Тогда я как следует прочувствовал все прелести кочегарской работы. Особенно - чистку топок.
     Держать пар на марке - это целая наука. Во время войны к трудностям кочегарской работы добавилась опасность, сопряженная с пребыванием людей у самого днища судна. При поражении торпедой машинного отделения или одного из кочегарских отсеков, как правило, погибала вся машинная вахта.
     Всем, кто плавал на угольщиках, памятны частые бункеровки, при которых весь пароход покрывался слоем черной пыли. Она проникала повсюду. В Арктике грузили уголь силами экипажа. После каждой такой бункеровки производилась генеральная мойка и уборка всего судна. А если вспомнить еще, что на пароходах, стоявших в портах, шлак скапливался на палубе и только при выходе в море его сваливали "авралом" за борт...
     Сейчас не только ледоколы - весь советский морской флот плавает на жидком топливе. От должности кочегара не осталось даже названия. Регулирует подачу мазута в двигатель не кочегар, а котельный машинист.
     По-моему, пароходы, работающие на твердом топливе,- это эпоха в истории мореплавания. Такая же эпоха, как парусники. Под парусами плавали при полной зависимости от ветра, а на твердом топливе - при полной зависимости от мускульной силы человека.
     Но я отвлекся, вспомнив ладную работу кочегаров "Микояна".
     В шесть утра, по расписанию, вывели караван в Белое море. Вскоре встретили тяжелые льды. Корабли остановились. Умолк грохот и скрип льда под стальными корпусами, наступила тишина. Где-то далеко за кромкой льда шумели холодные волны, а здесь одетое в тяжелую броню море было неподвижно и молчаливо. Шел прилив. То там, то здесь трещал лед, громоздясь в невысокие торосы.
     Плавание в горле Белого моря тяжелее всего в марте. Это объясняется тем, что в марте через горло проходит лед центрального бассейна, намерзший в феврале, во время самых сильных морозов.
     Необходимо пробить широкую перемычку. А времени до встречи с союзным эскортом оставалось совсем немного. Ветер же хотя и небольшой, но с северо-востока, и надеяться на скорое разрежение не приходилось.
     "Микоян" начал форсировать льды первым, как и подобает флагману. Однако канал приходилось проламывать в смерзшемся битом льду, который иной раз будто камень и колется плохо. "Микоян" пробивался ударами, продвигаясь каждый раз на двадцать - тридцать метров...
     Через час я решил "предоставить первое слово" "Красину". У М. Г. Маркова дело пошло лучше, ледокол проходил с удара несколько корпусов. Это, конечно, не зависело от деловых качеств капитана, а целиком относилось к возможностям корабля. Как я уже говорил, обводы новых ледоколов были с недостатками.
     Я с удовольствием наблюдал за работой "Красина". Он немного отходил назад для разгона, давал полный ход всем машинам и со скрежетом влезал на лед, тяжестью продавливая себе дорогу.
     Движение в тяжелых льдах вперед-назад, вперед-назад необычайно утомляло однообразием и требовало большого напряжения.
     Корабль врезался в ледяную перемычку, рушил ее и медленно отползал, как бы набирая силы. И так нужно было пройти, шаг за шагом, 5 миль. То там, то здесь встречались обломки многослойных полей.
     Есть очень важный момент в работе ледокола. Как только корабль начнет выдыхаться, надо успеть до полной остановки дать задний ход всем машинам. Если остановиться в тяжелом льду, корабль заклинит и его не скоро высвободишь.
     "Красиным" руководила опытная рука. Заклинивания ни разу не произошло. Через 2 часа канал был прорублен. В его белых берегах ледокол был похож на огромный черный утюг... Да, тяжеленько было бы во время войны без замечательного детища адмирала Макарова. Трудно представить себе, как проходила бы навигация в высоких широтах. Северный морской путь, Белое море - без ледоколов здесь нечего делать. Можно гордиться тем, что корабль, приспособленный к работе в арктическом льду,- русское изобретение. Забегая вперед, скажу, что ледоколами, в том числе и атомными, последнее слово еще не сказано.
     "...Я знаю, как можно достигнуть Северного полюса,- сказал однажды Макаров,- надо построить ледокол такой силы, чтобы он мог ломать полярные льды. В восточной части Ледовитого океана нет льдов ледникового происхождения, а следовательно, ломать такой лед можно, нужно только построить ледокол достаточной силы. Это потребует миллионы, но это выполнимо".
     Я полагал, что время претворения в жизнь пророчества адмирала не за горами. Один из советских атомных ледоколов сумеет пройти Ледовитый океан вдоль и поперек. Северный полюс будет достигнут и на корабле...
     Но вот "Красин" возвратился к транспортам, околол их со всех сторон и дал сигнал: "Следуй за мной". На разные голоса откликнулись пароходы и теплоходы. Снова началась проводка.
     Транспорты, двигаясь за ледоколом, должны соблюдать заданную дистанцию, немедленно выполнять приказания. От того, как будут выполняться эти простые правила, зависит успех. В тяжелых льдах дистанция между судами короткая - всего три корпуса. На таком расстоянии судно успеет остановиться, не повредив идущего впереди, и двигаться гораздо легче.
     Союзные транспорты строго выполняли все правила. Лоцманами на них обычно ставили опытных судоводителей.
     Незаметно скрылось за торосами багряное солнце. Стало темнеть. Пришлось остановиться. Но главная преграда - тяжелая ледовая перемычка - уже позади.
     Хороши выпадают дни в марте на Белом море - чистые, безоблачные. Ослепляюще светит солнышко, поблескивает белоснежная скатерть моря. А еще лучше мартовские ночи. Темное небо открывает взору свои звездные сокровища, все, до единой маленькой звездочки, все, какие посильно увидеть человеческому глазу. Ярко светит луна, катясь по далекому бесконечному пути.
     Белое море живет. Здесь нет мертвой тишины, как бывает зимой в Ледовитом океане. Недаром здешние льды называют живыми. Они ни часу, ни минуты не остаются в спокойствии.
     Словно тяжелые вздохи, заглушенные расстоянием, издалека доносился грозный шум сжатия... Звуки то утихали, то нарастали вновь. Где-то совсем близко гулко лопнула крепкая льдина: как после взрыва, дробно осыпались в воду обломки, явственны всплески и шум взбудораженной воды.
     Наступил рассвет. Ветер изменился. За ночь широкая река разрезала льды до самого горизонта. Ее ледяные берега раздвигались, уходили все дальше и дальше... И теперь совсем рядом на морозном воздухе дымилось большое пространство чистой воды.
     Оранжевый шар медленно поднимался над морем. Льды окрасились словно синью, а разводья казались наполненными багровой жидкостью.
     Краски красками, а война войной...
     У кромки льда сторожевые корабли обнаружили вражескую подводную лодку. Глубинными бомбами заставили ее убраться из наших краев.
     Проводка закончилась неплохо. Все транспорты пришли не место встречи в срок и без повреждений.
     Полярные льды... Меня всегда удивляли местные их обозначения. Да и кому же знать льды, как не поморам, промышлявшим в них зверя без малого тысячелетие? Особенно выразительно слово "сало", определяющее вторую стадию образования морского льда - мягкий, полупрозрачный слой, действительно напоминающий сало морских животных и примерно равный ему по толщине. Следующая стадия - образовавшийся из "сала" "нилас", тонкий лед, но уже выдерживающий вес человека. На промысле важно знать, сможет ли лед выдержать зверобоя.
     Когда-то я читал книгу Ф. Литке "Четырехкратное путешествие в Северный Ледовитый океан на военном бриге "Новая Земля" в 1921 -1924 гг.". Там написано, что "нилас"-это испорченное английское "нью айс" (молодой лед). Выходит, что англичане, взглянув на льды, сразу их назвали своими именами, а поморы за тысячу лет не могли придумать и позаимствовали чужое?
     На ледоколе- мне попалась книга С. В. Максимова "Год на Севере". Он пишет: "Намерзший тонкий лед, по-тамошнему "налыс", налипает по берегам так рано, что на обратном пути с промысла трудно бывает сквозь него протолкаться".
     Я вспомнил, что поморы называли спокойное, тихое море "лысым" или "лосым" морем. Значит, лед, образовавшийся на спокойном море, стал называться "налысом" или "налысью".
     Не веря еще в догадку, я вышел на палубу (мы проходили ниласовые льды) и спросил старика помора, работающего на ледоколе матросом:
     - Что это за лед?
     - Налыс,- не задумываясь ответил помор.
     Вот тебе и "нью айс"!
     Проводив караван, мы на обратном пути взяли несколько транспортов из нового конвоя с запада - они нас ждали у кромки льда.
     Этот конвой на пути попал в жестокий шторм. Несколько судов получили повреждения и возвратились в Исландию. Повернули назад поврежденные штормом крейсер и авианосец. Противник не проявил настойчивости в преследовании конвоя, и выдержавшие непогоду двадцать два транспорта благополучно прибыли в Кольский залив.
     Приведя западный караван в порт и вернувшись к себе, прочитал в "Правде" отзыв Алексея Толстого на кинофильм "Сталинград". Запомнились заключительные слова:
     "Фильм "Сталинград" - новый документ о советском военном гении, о славе русского народа, возлюбившего свободу больше жизни, документ о трудных делах, которые совершает непокорный и гордый народ, устремивший прозорливые глаза свои к осуществлению добра и справедливости..."
     Надо обязательно посмотреть фильм, когда он появится у нас в Архангельске.

Глава пятнадцатая. Сквозь льды Белого моря

     Очередная проводка через беломорские льды должна начаться завтра утром. А сегодня я целый день в Северодвинске. Дел много. Самое главное - закончить к 12 часам ночи выгрузку всех транспортов.
     Рабочие справляются превосходно. Здесь каждый человек видит, какую помощь он оказывает фронту. Она выражается в самолетах, танках, пушках и пулеметах, снарядах и взрывчатке, выгруженных на причалах из трюмов пароходов и теплоходов.
     Поздно к вечеру все транспорты опорожнены, готовятся к походу.
     Закончив с береговыми делами, я перебрался на ледокол "Красин", на котором мне предстояло плавание. На борт пришли также Николай Петрович Аннин, синоптики, связисты, шифровальщики.
     Пусть читатель простит: каждый раз, как я оказываюсь на "Красине", сквозь сегодняшние дела меня неодолимо охватывают воспоминания моей морской молодости. И когда пишу о нем, то же самое.
     "Красин" - моя ледокольная школа. В мореходке педагоги без устали предостерегали нас: избегайте льдов, всячески оберегайте от них судно. А на "Красине" я постиг другое: давить корпусом и ломать лед, вести за собой пароходы. В какой-то мере мне, как и другим вахтенным помощникам, приходилось командовать "ледовым парадом". А ведь сначала надо самому научиться маневрировать тремя машинами корабля. Было однажды: в те первые дни, окалывая застрявший пароход, я едва не пропорол ему борт...
     На "Красине" я побывал третьим, вторым и старшим помощником. Знал каждую доску на палубе, каждый болт.
     Итак, завтра в море. Я медленно прошел по коридорам ледокола, заглянул в кают-компанию, перемолвился словом со стармехом и забрался в приготовленную каюту. Как тепло и уютно на ледоколе! Как удобно и привычно! Разливая теплоту по трубам и радиаторам, со слабым шипением и пощелкиванием течет пар. Похоже, будто в трубах шевелится кто-то живой, горячий и своим теплом согревает судно.
     Опять вспомнилось минувшее... Март 1935 года. Мы, комсомольцы-красинцы, только еще ехали поездом на свой ледокол. Нас, пока еще ничего не сделавших для Родины, "салаженков", на каждой станции встречали, как героев Арктики. На перегонах - яркие транспаранты, пламенные митинги, духовые оркестры.
     Все мы горели желанием как можно скорее сразиться с арктическими льдами, хотя, признаюсь задним числом, большинство из нас имело представление о них весьма и весьма туманное.
     К всеобщему огорчению, во Владивостоке узнали, что "Красин" еще работает на Севере, пробивает канал для транспортных судов во льду бухты Нагаева. Опять дорога, только теперь по Японскому и Охотскому морям...
     Наконец мы на своем ледоколе. На палубу вступили с волнением, знали, что "Красин" - это славные страницы в истории советского мореплавания, за ним уже числилось несколько героических походов по ледовитым морям.
     В Охотском море мы получили ледовое крещение. Каждый старался как можно быстрее и лучше освоить свое рабочее место на корабле. Не все комсомольцы-кочегары сразу справились с тяжелыми красинскими котлами. Ледоколу приходилось останавливаться, не хватало пару.
     Труд у котла требует напряжения всех сил. На "Красине" каждый кочегар должен был ежесуточно забросить в топку, "перелопатить", как мы тогда говорили, около 5 тонн угля. Да еще чистка топок, да работа в бункерных ямах...
     Нет, не просто дались нам эти первые дни и мили плавания на ледоколе. Но они были хорошей наукой - эти первые дни и мили!
     Как всегда - и в начале, и в день, о котором пишу сейчас,- шагнув на борт судна, отходящего в плавание, отрешаешься от всего земного, личного. Остается то, что необходимо для работы в море, для корабля. Как говорится в старинном русском морском уставе: "Собери умы свои и направи в путь. Горе, когда для домашних печалей ум мореходу вспять зрит".
     Хорошие, умные слова.
     Поздно вечером на ледокол явился связной с союзниками лейтенант Девис. Как всегда, он вежливо справился о здоровье и записал в свой блокнот номера транспортов, их порядок в конвое.
     С капитаном М. Г. Марковым мы прикинули предварительные курсы на всякие варианты проводки. Михаил Гаврилович, бывший челюскинец и сибиряковец, ученик В. И. Воронина, был приверженцем поморской тактики плавания в беломорских льдах. Раздумчиво и неторопливо он говорил:
     - При таком ветре денька бы через два в море. Хорошо пошли бы. Отложить, однако, нельзя. Понимаю. Пройдем и так. Вот здесь придется поработать и вот здесь, Константин Сергеевич,- он показал пальцем на карте.
     В 4 часа утра, еще в темноте, транспорты начали движение. С помощью портовой "восьмерки" они медленно разворачивались на створы. Ледокол "Микоян" вышел первым, расчистил канал и теперь ожидал суда на внешнем рейде. Оставались считанные минуты. Вдали слышались резкие гудки, повторенные густым басом: буксир выводил последний транспорт. За транспортами выполз ледокол "Адмирал Лазарев", а за ним пришла и наша очередь. Мы вышли последними, но, когда миновали судоходный канал, не останавливаясь, обогнали караван. Раздались наши гудки, два длинных и один короткий, что означало: "Иду вперед, следуйте за мной".
     На мачте подняли сигнальные флаги. Все суда повторили наш сигнал.
     Итак, впереди флагманский "Красин". Потом три транспорта, за ними "Микоян", еще три транспорта. Шествие замыкал "Адмирал Лазарев".
     Как мы решили вчера с капитаном Марковым, курс взяли на северо-запад, в обход тяжелых льдов центральной части моря. На западе должны быть постоянные разводья или места с разрушенным льдом. Иногда бывают разводья и на востоке, но они обманчивы, кратковременны.
     День выдался солнечный, ясный, мороз держался около 30 градусов. На льдах сверкало алмазами белоснежное покрывало. "Красин" двигался средним ходом, легко справляясь с ровными полями. Временами впереди образовывались трещины, быстро расширявшиеся и уходящие вправо или влево.
     Транспорты шли не задерживаясь, послушно выдерживая заданные интервалы. Плавание в конвоях приучило капитанов к точности.
     На всех судах внимательно наблюдали за небом. По сравнению с Баренцевым морем у нас большое преимущество: противник не пошлет на наш караван ни подводных, ни надводных кораблей. Мелководное Белое море при сильных морозах и большой активности льдов совершенно недоступно немцам. Однако солнечная погода на руку воздушному врагу.
     Ночью движение замедлилось. Идем со скоростью 2-3 мили в час. Лед стал заметно плотнее, хотя ветер с северо-востока пока совсем слабый.
     Рано утром мне позвонил капитан.
     - Выйди на мостик, Константин Сергеевич.
     В небе еще горели большие звезды. Осмотревшись, я заметил с левого борта на льду тюленью залежку.
     - Посмотри направо, сердце горит!
     Направо, немного дальше, тоже лежали звери.
     Я понял Маркова. В нем заговорил прирожденный помор. С древнейших времен зверобойный промысел кормил жителей приморских поселений.
     - Сочувствую, Михаил Гаврилович.
     - Всего полчасика, разреши, Константин Сергеевич! Несколько штук бельков. Подкрепим военный паек. Свежий печеночный паштет для команды, да и мяском не побрезгуем.
     Я подумал, что ничего особенного, если задержимся на 30 минут. Во льду предстоит еще не одна остановка. Во всяком случае, был уверен, что упущенное время наверстаю и к месту встречи с кораблями эскорта придем вовремя.
     - Когда сочтете удобным, давайте сигнал остановки.
     Над льдами стоном стоял плач проголодавшихся тюленят - бельков. В разводьях то и дело появлялись отлучавшиеся на охоту матери. Они вытягивали из воды шеи, стараясь разглядеть среди тысяч орущих малышей своего детеныша. Выбравшись на лед, звери ловко и быстро передвигались, отпихиваясь ластами и скользя по гладкой поверхности. Лежавшие на льду самки, повалившись на бок и плотно прижав к брюху котарки, кормили сосунков.
     Детная залежка тянулась несколько километров. Хороший бы промысел взяли наши зверобои на этом месте! Именно в эти дни. Промы