ы. Из них следовало, что нам предстоит большая и трудная работа.
     Исправление руля заняло больше месяца. Наш коллектив затратил много сил ч энергии, но существенных результатов все же не достиг. Лишь на следующее лето удалось вернуть "Седову" частичную управляемость.
     Неудача, однако, не лишила коллектив зимовщиков бодрости и уверенности. В машинном отделении полным ходом продолжалась подготовка к навигации.
     С каждым днем ледовая обстановка становилась благоприятнее. Во всех направлениях виднелись разводья. Черные, как уголь, полосы открытой воды чередовались с серыми и желтыми пространствами рыхлого, ноздреватого льда. Вокруг "Садко" лед настолько протаял, что подломился, и наш флагманский корабль неожиданно превратился в свободно плавающее судно. К концу июля толщина льда уменьшилась в среднем на 70 сантиметров по сравнению с тем, что было в начале лета.
     Еще совсем недавно нас окружали грозные ледяные хребты, и, когда в феврале солнце взошло впервые, оно озарило фантастический ландшафт голубовато-зеленых скал. Мы часто вспоминали, как на огромном торосе перед отлетом на материк собрались зимовщики с трех кораблей. Их было свыше двухсот человек, а издали казалось, что это мухи сидят на обломке сахарной головы. И вот за каких-нибудь два месяца этот торос исчез. От него осталась жалкая кучка рыхлого льда.
     Летом сообщение между судами было чрезвычайно затруднено. Отправляясь в поход, приходилось брать с собой багры, так как по пути часто надо было перепрыгивать трещины, достигающие двух метров в ширину.
     В конце июля образовались трещины и разводья. Наша бедная фауна оживилась: появились в большом количестве нерпы, утки, чайки и даже нарвал - морской зверь из семейства китовых, сделавшийся частым гостем ближайших полыней.
     После работы зимовщики отправлялись с ружьями вдоль разводьев попытать счастья. Охотничий сезон открыл капитан "Садко" Хромцов, застреливший двух уток. Потом пришел черед более крупной добычи: малыгинцы добыли нерпу, весившую около 5 пудов.
     Это было большое событие, вызвавшее разговоры на всех кораблях. Консервы давно уже надоели, и потому даже мясо нерпы могло сойти за деликатес.
     Малыгинцы гостеприимно пригласили всех желающих отведать новое лакомство. Желающие не замедлили принять приглашение. Бифштексы из нерпы, приправленные клюквой, показались вполне приемлемыми: если не обращать внимание на запах сырой рыбы, то можно представить себе, что имеешь дело с медвежьим мясом.
     После этого обеда каждому захотелось убить нерпу. Теперь в свободные от работы часы вдоль разводьев крались охотники, выслеживавшие зверя. Наибольшей виртуозности в этом трудном деле достиг старпом "Малыгина". Он ползал по льду, извиваясь, как нерпа, рассчитывая, что морские животные примут его за своего собрата.
     Очень хлопотливым делом было и вылавливание убитых нерп из воды. Нередко убитые звери сразу шли ко дну и охотникам оставалось оплакивать ушедшую из-под самого носа добычу. Поэтому, собираясь на охоту, стали брать байдарки и резиновые надувные шлюпки.
     Вскоре катание на этих шлюпках стало самостоятельным видом развлечения. Их уносили за километр от корабля, где открылось огромное разводье, расходившееся временами до 700 метров, и отправлялись в дальнее плавание вдоль его берегов.
     С большим оживлением проходили политзанятия. В июле была проведена теоретическая конференция комсомольцев трех судов по теме "Социализм и коммунизм". В работе этой конференции участвовали почти все члены экипажей.
     Ежедневно во время чая зачитывались вслух "Последние известия", которые аккуратно принимал Полянский.
     Наш коллектив обычно очень чутко отзывался на все политические события, о которых сообщало радио. Ведь наши корабли были частью советской территории, а мы - советскими людьми. Поэтому каждая весть о каком-либо событии государственного значения сразу же находила живой отклик, и мы подолгу обсуждали ее - так же, как делали бы это в родном порту.
     Помнится, в один из дней Полянский принял тревожные радиограммы с дальневосточной границы. Они сообщали о провокации японской военщины в Посьетском районе, у озера Хасан. Посьет я знал: часто приходилось там бывать, когда служил на Тихом океане. О Хасане же раньше не слыхал. Но вскоре мы вместе со всеми советскими людьми хорошо узнали это слово, и в Ледовитом океане оно произносилось с такой же гордостью, как в Москве или Владивостоке. Мы радовались боевым успехам нашей могучей армии, преподавшей зарвавшейся японской военщине хороший урок.
     Радостное оживление в наш быт вносило празднование дней рождения зимовщиков. Эти дни отмечались с большой торжественностью. Каждый именинник имел право пригласить со всех судов гостей по своему желанию. Капитан корабля преподносил "новорожденному" подарки. С подарками являлись и гости, приглашенные с других судов.
     Подвижки льда давно уже прекратились. Погода стояла тихая, туманная, в июле было всего четыре ясных дня.
     Подготовка к навигации закончилась. 29 июля мы очистили лопасти руля ото льда и вручную провернули машину на передний ход на один оборот. Механики зорко и придирчиво следили при этом за работой каждого клапана и подшипника. Но придраться было не к чему: машина оказалась в полном порядке.
     Андрей Георгиевич и я взялись за проверку гирокомпаса и других электронавигационных приборов. К концу августа гирокомпас был приведен в рабочее состояние, и, когда судовая динамо-машина дала ток, его ротор развил нормальное количество оборотов: прибор заработал как хорошие часы.
     Как уже говорилось, после долгой и трудной зимовки наш пароход выглядел весьма непривлекательно. Надстройки закоптились, корпус облупился и заржавел. Между тем с каждым днем росла уверенность, что на выручку подойдут ледоколы: ледовая обстановка улучшалась.
     Надо было готовиться к встрече. И вот примерно в середине августа начался большой аврал: все, от капитана до кока, взялись за чистку, мытье и окраску корабля.
     Теперь корабль имел приличный вид. Все механизмы были в полной готовности, и даже машинный телеграф звякал так, словно мы уходили в рейс. В 24 часа механики развели огонь в топке малого котла. Впервые за 10 месяцев "Седов" поднимал пары: мы хотели привести в действие рулевую машину, чтобы окончательно выяснить, насколько повинуется ей искалеченный льдами руль.
     Только состояние руля не давало нам покоя и снижало у всех праздничное настроение: несмотря на то что мы заставляли рулевую машину работать с предельной нагрузкой, удавалось поворачивать перо вправо всего на 8°, а влево - на 10. Полтора часа бились механики и матросы у машины, непрерывно перекладывая руль, но угол поворота от этого не возрастал.
     Оставалось надеяться только на буксир. Если бы нас повел за собой "Садко" или "Малыгин", то вслед за ледоколом мы, пожалуй, могли бы кое-как добраться до чистой воды.

Глава вторая. "Седов" остается один

     Во льдах моря Лаптевых зимовали еще несколько кораблей. Каждый из них выполнял свое задание в Арктике. Одни шли с грузом на запад, другие - на восток, их .сопровождали ледоколы. Ледокольные пароходы выполняли гидрографические работы.
     В конце навигации ледовая обстановка, и без того тяжелая на западных участках Северного морского пути, резко ухудшилась в море Лаптевых. Скопления льдов надвинулись с севера и закрыли пролив Вилькицкого. Суда оказались в ледовой ловушке. Как назло, море Лаптевых раньше обычного покрылось молодым льдом, еще больше затруднившим навигацию. Зимовка транспортов и ледоколов проходила неспокойно. Тревожили частые подвижки льдов. В середине зимы погиб пароход "Рабочий": он был раздавлен льдами. Запасы угля в порту Тикси, где бункеровались транспортные пароходы и ледоколы, оказались недостаточны. В результате почти все находящиеся в море Лаптевых корабли остались зимовать.
     Если не считать слабосильных ледокольных пароходов "Таймыр" и "Мурман", в план ледокольных операций 1938 года мог быть включен один лишь "Ермак".
     Рабочие Ленинграда в исключительно короткий срок исправили все повреждения, нанесенные ледоколу Арктикой, и в самом начале 1938 года, когда в Финском заливе стоял еще метровый лед, "Ермак" пробил эту ледовую блокаду и ушел в Гренландское море навстречу папанинской льдине.
     Это был первый этап триумфального пути "Ермака". Затем ранней весной, задолго до начала арктической навигации, мы совершенно неожиданно получили такую радиограмму от капитанов "Русанова", "Пролетария" и "Рошаля":
     "Вчера вышли за "Ермаком". Идем разводьями. Зимовка закончилась. Желаем вам и вашему каравану скорого благополучного освобождения".
     Оказывается, "Ермак" дерзким сверхранним рейсом пробил тяжелые льды, подошел к Земле Франца-Иосифа и увел оттуда зимовавшие корабли.
     Далее из эфира посыпались вести одна радостнее другой. В начале июля "Ермак" подошел к Диксону, снабдил углем зимовавшие там шесть лесовозов и помог им выйти на чистую воду. Оттуда он пробился к зимовавшему в проливе Вилькицкого близ острова Большевик каравану ледокола "Литке" и 6 августа освободил его из плена. По каналу, проложенному "Ермаком", корабли вышли к острову Русскому в Карское море. "Литке" немедленно включился в навигацию.
     Славный подвиг совершили моряки комсомольского ледокола "Красин". В суровую полярную ночь они под руководством мужественного капитана М. П. Белоусова организовали добычу угля на берегу. Превратившись в углекопов, моряки за зиму снабдили свой корабль топливом, и "Красин", не дожидаясь прихода "Ермака", поднял пары и начал выводить из дрейфующих льдов караван ледокола "Ленин".
     Мы с огромным вниманием следили за всеми этими операциями, развертывавшимися в небывало быстром темпе. Один узел развязывался за другим. "Ермак", словно могучий великан, яростно крушил и мял льды. И куда бы он ни шел, всюду ему сопутствовала победа. За каких-нибудь два месяца он прошел почти всю Арктику с запада на восток, освободив при этом десятки кораблей из арктического плена!
     Когда в районе дрейфующего каравана появились разводья, у нас окрепла уверенность в том, что и наши корабли могут быть выведены из льдов.
     Выло бы чрезвычайно обидно упустить это благоприятное время: короткое арктическое лето близилось к концу, и со для на день можно было ожидать понижения температуры и образования молодого льда.
     Совершенно неожиданно 20 августа, когда мы находились на 82°86',2 северной широты и 136°47' восточной долготы, по радио прибыла "молния", несказанно обрадовавшая нас:
     "Разведкой летчика Купчина обнаружена чистая вода до широты 78°30'. Идем на север. Шевелев" <М. И. Шевелев - заместитель начальника Главсевморпути, начальник экспедиции на ледоколе "Ермак".>.
     Семь дней пробивался к нам "Ермак". Чтобы не тешить нас напрасными надеждами, командование "Ермака" сообщало, что оно производит глубокую ледовую разведку. И только тогда, когда координаты ледокола почти совпали с нашими, мы поняли, что подразумевается под этой разведкой.
     В ночь на 28 августа механики подняли пары в котлах. Зажужжала судовая динамо-машина. Палубная команда кончила плести из пенькового троса гигантский кранец длиной в 3 метра, диаметром в 60 сантиметров. Этот кранец мы хотели надеть на нос своего судна, если придется идти на коротком буксире за "Садко".
     Далеко за полночь разошлись немного прикорнуть. Не успел я заснуть, как вдруг почувствовал, что кто-то трясет меня за плечо. Я открыл глаза. У кровати стоял старший радист Полянский. В его глазах светилась несказанная радость.
     - Капитан,- сказал он,- на юго-юго-западе виден ледокол "Ермак".
     Сон как рукой сняло. Я вскочил и торопливо скомандовал:
     - Будить команду!
     - Есть будить команду! - откликнулся Полянский и исчез в дверях.
     За переборкой уже одевался Андрей Георгиевич. Мы выбежали с биноклями на мостик. Полянский не ошибся. Далеко-далеко, у самой черты горизонта, вился дымок и, словно игла, виднелась мачта ледокола.
     Через несколько минут все одиннадцать седовцев вышли на палубу. Было заметно оживление и на других кораблях. Повсюду люди карабкались на марсы и надстройки, чтобы лучше разглядеть могучего гостя. Чувствовалось, что даже мощные машины "Ермака" с огромным трудом преодолевают сопротивление льдов. В бинокль можно было разглядеть, что корабль часто останавливался, потом медленно отползал назад, потом снова бил с разбегу ледяные поля.
     Никто не хотел ложиться спать. На палубе и в машинном отделении люди завершали последние приготовления к походу. "Ермак", наша надежда и наша гордость, был рядом с нами, здесь, за 83-й параллелью.
     7 часов утра. "Ермак", продвигаясь среди льдов, медленно подходит к "Садко", который стоит к нему ближе всех. Мы невольно завидуем садковцам - они первыми встречают дорогих гостей. Оттуда доносятся приветственные крики. Снова вспыхивает "ура". Но "Ермак" не останавливается. Он бережет время и топливо. Ломая торосистый лед, могучий корабль обходит вокруг "Садко". Потом разворачивается и снова целиной, через ледяные поля, через протоптанные нами за год дорожки, идет к "Седову".
     Я много раз наблюдал работу ледоколов, сам немало поработал на "Красине" и прекрасно знаю возможности стальных великанов. Но теперь, когда я вижу, как "Ермак" расправляется со льдами, перед которыми мы были бессильны, эти возможности особенно убедительны.
     В 8 часов "Ермак" подходит к нам вплотную. Мы устраиваем ему не менее горячую встречу, чем садковцы. Но ледокол и на этот раз не останавливается. Он делает круг, окалывает наш левый борт, и многометровые льдины отваливаются, переворачиваются и дробятся.
     В течение нескольких минут вся привычная, устоявшаяся география окрестностей "Седова" коренным образом меняется.
     С мостика "Ермака" кто-то кричит мне в рупор:
     - Приготовиться к буксировке!
     - К буксировке готовы! - отвечаю я.
     А "Ермак" уже уходит к "Малыгину". Разломав весь лед вокруг него, он останавливается у самого борта ледокольного парохода, как будто решив немного отдохнуть. В бинокль видно, что на палубах обоих кораблей забегали люди. Начинается перегрузка угля с "Ермака" на "Малыгин".
     В 20 часов все приготовления были закончены. "Ермак" отошел от "Малыгина" и направился к нам. Подойдя вплотную к правому борту "Седова", он отколол часть ледовой чаши, в которой покоился корабль, и подошел своей кормой вплотную к нашему форштевню.
     - Принимай концы! - прозвучала команда.
     На носу "Седова" закипел аврал. Все свободные от машинной вахты, включая радиста и доктора, принимали концы, заводили буксир в якорные клюзы, подкладывали под стальной трос деревянные брусья.
     Буксир был закреплен в течение 15 минут. "Ермак" попытался стронуть с места наш корабль. Толстый стальной трос натянулся как струна. Брусья трещали и лопались. Надо было усиливать крепление.
     Не прошло и получаса, как один из добавочных буксиров со свистом лопнул. Оборвавшийся конец чуть-чуть не задел Соболевского, нашего медика, стоявшего на носу.
     Корабли остановились. Мы приняли и закрепили новый буксирный трос. "Ермак" двинулся дальше. 40 минут спустя часть гигантской ледяной чаши, висевшей у левого борта "Седова", внезапно оторвалась, и наше судно стремительно накренилось в противоположную сторону. Теперь мы шли за "Ермаком" с креном на левый борт в 25°.
     С тяжелым грузом за кормой "Ермак" двигался очень медленно. Буксир сильно стеснял его. "Ермак" не мог свободно и смело давать задний ход и потом с разбегу громить тяжелый лед, как это делает обычно в таких условиях линейный ледокол.
     Через десять минут нам предложили с "Ермака" пустить в ход машину, чтобы уменьшить натяжение буксира. За кормой "Седова" забурлил винт. Но еще 10 минут - и буксир лопнул.
     За два часа караван не прошел и мили. Нельзя было больше возиться с буксиром. И "Ермак", отдав концы, ушел вперед с одним "Малыгиным", чтобы нащупать наиболее легкий путь и пробить канал.
     "Седов" и "Садко" остались на месте. Люди сильно измучились и устали. Мы не спали уже целые сутки. Но никто не уходил с палубы. Огромное нервное напряжение помогало держаться на ногах: ведь именно в эти часы решалась судьба кораблей. И вдруг мы узнали серьезную весть, предопределившую судьбу "Седова".
     Я стоял на баке, когда ко мне подошел Полянский. В руках у него белели две радиограммы.
     Молча протянул он мне свои листки и внимательно, испытующе следил за мной, пока я читал:
     ""Садко" - Хромцову. "Седов" - Бадигину. "Ермак" потерял левый винт. Буксировать "Седова" не сможет. Предлагаю "Садко" срочно взять на буксир "Седова", попытайтесь идти за нами. Шевелев".
     ""Седов" - Бадигину. Если буксировка с помощью "Садко" не удастся, то буду вынужден оставить "Седова" на вторую зимовку, уходить только с "Малыгиным" и "Садко". Сообщите, что вам нужно дать из снабжения.
     Учтите, что в будущем году весной будут снова сделаны такие полеты, как прошлой весной, для чего организованы базы на Рудольфе, Котельном и Челюскине. Шевелев".
     ...Вторая зимовка! Вихрь невеселых мыслей пронесся в голове. Остаться с искалеченным кораблем в районе полюса, еще год не видеться с семьей, еще одну зиму провести во мраке, среди штормов, вьюг, среди движущихся льдов... Но другого выхода нет.
     Я взглянул на Полянского. Он все так же испытующе глядел на меня и медлил уходить. Я прекрасно понимал его. Он любил рассказывать о своих маленьких ребятишках - Вите и Зоечке, мечтал о встрече с ними. И, конечно, сейчас он многое отдал бы за разрешение уйти на юг с "Ермаком".
     - Ну что? - неопределенно спросил я.
     - Да так, ничего...- столь же неопределенно ответил он.
     - Мы еще поговорим, Александр Александрович,- сказал я.- Но ведь вы понимаете, насколько это важное дело - радиосвязь в дрейфе. А насчет радиограмм пока никому ни слова...
     - Это ясно,- ответил Полянский и медленно пошел к рубке.
     Шел третий час утра. На носу продолжался аврал: готовили кранец и деревянные брусья для крепления буксира с "Садко". Люди еще не знали, как мало теперь у нас надежды на выход из дрейфа.
     Я подозвал Андрея Георгиевича. После двух бессонных ночей он с трудом держался на ногах.
     - Прочтите,- сказал я и подал ему радиограммы. Он внимательно прочел их, подумал, потом еще раз прочел и вопросительно взглянул на меня.
     - Вы можете перейти на "Ермак",- сказал я,- я добьюсь для вас смены. Вы больной человек и нуждаетесь в отдыхе...
     - Я остаюсь, Константин Сергеевич,- решительно сказал он.
     - Подумайте, Андрей Георгиевич! Вторая зимовка будет очень трудной...
     - Подумал.
     Крепко жму руку верному товарищу.
     Я никогда не раскаивался, предложив Андрею Георгиевичу должность старшего помощника. Мы вместе плавали больше двух лет на ледоколе "Красин" и хорошо знали друг друга.
     Через полчаса мы уже стояли за кормой "Садко" и готовили буксирное крепление. Вскоре из туманной мглы вынырнула громада "Ермака". Тяжело переваливаясь с одного ледяного поля на другое, он подтянулся к "Седову" и стал борт о борт с нами.
     На "Седов" пришли Герои Советского Союза Шевелев и Алексеев <М. И. Шевелев и А. Д. Алексеев получили звание Героя Советского Союза за полет к Северному полюсу в 1937 году.>. Они рассказали подробности аварии. Оказывается, у левой машины "Ермака" лопнул вал и конец его вместе с винтом ушел на дно океана.
     - Надо подготовить ваш экипаж ко всяким случайностям,- сказал Шевелев.- Люди должны знать, что их ждет. Если "Садко" не осилит буксировку, вы останетесь здесь. Пока будет готовиться буксировка и пока мы будем совещаться, начнем на всякий случай перегрузку угля и снаряжения.
     В 6 часов 30 минут утра были пущены в ход грузовые стрелы. По воздуху плыли с "Ермака" бочки с бензином, ящики с продовольствием, мешки, тюки. Шевелев приказал передать на "Седов" все лучшее, что было в кладовых ледокола.
     Тем временем в нашей тесной кают-компании был созван митинг экипажа. Я сказал, что кораблю придется остаться еще на одну зимовку.
     Это была тяжел