питана. Однако Михаил Прокопьевич сумел не только овладеть ледокольной техникой, но и нашел правильный путь к объединению сил старых и молодых красинцев. К приходу во Владивосток он завоевал уважение всего экипажа.
     Нелегко дался Белоусову его первый арктический рейс. В Чукотском море мы плавали по единственной и далеко не точной карте. Остров Геральд, например, был нанесен с ошибкой в 80 миль; некоторые мысы на Чукотском побережье и на острове Врангеля были помечены далеко не на своем месте. О глубинах я уже не говорю - они были указаны на карте не густо и тоже не всегда точно. По Чаунской губе мы шли, выслав вперед шлюпку с промером, почти как во времена Чирикова или братьев Лаптевых.
     Здесь следует помянуть добрым словом и дублера капитана - Дмитрия Никаноровича Сергиевского, всегда помогавшего добрым советом.
     Через пять лет еще одна памятная встреча. Наш дрейф на "Седове" подходил к концу. Мы находились на широте 82°02'. Посланный к нам "И. Сталин" под командованием Михаила Прокопьевича Белоусова достиг 80°27'. Дальше ледокол продвигался с огромным трудом: его окружал сплошной лед, вместе с "Седовым" из центральной части Ледовитого океана дрейфовали огромные торосистые поля. Круглые сутки была ночь, озаряемая лишь полярным сиянием.
     Не так-то просто двигаться ночью среди льдов Арктики. Летом, когда видимость хорошая, безопасную дорогу по разводьям отыскать нетрудно. Опытному судоводителю много скажет цвет льда, небо над горизонтом. Другое дело зимой. Самый сильный прожектор "И. Сталина" высвечивал льды впереди не больше, чем на полмили.
     Работая вслепую, Белоусов попал в разводье, которое при изменении ветра закрылось и зажало ледокол. Понадобилось большое мастерство, чтобы во мраке полярной ночи найти правильное решение и благополучно выбраться из ледовой ловушки. За годы работы на "Красине" и "И. Сталине" Михаил Прокопьевич стал первоклассным арктическим капитаном.
     В 1940 году М. П. Белоусов опубликовал книгу "О тактике ледового плавания", впервые обобщив опыт ледокольной работы. Небольшая по размеру, книга эта не потеряла значения и в настоящее время.
     Михаил Прокопьевич неизменно оказывался на самых трудных участках. В 1941 году он был назначен заместителем начальника Главсевморпути и в этой должности находился до последних своих дней.
     Имя капитана Белоусова у моряков связано с представлением о хорошем товарище, о жизни, отданной морю, освоению Арктики.
     Тяжело доставались нам, сотрудникам архангельского штаба морских операций, последние месяцы года. Мы старались использовать каждый оставшийся день. Однако природа неумолима. Зима все больше вступает в свои права, днем и ночью с моря дует свирепый ветер.
     Вместе с Александром Сергеевичем Будановым я отправился в порт Северодвинск определить его готовность к зимним перевозкам. Недалек день, когда в Белое море выйдут ледоколы для проводки пароходов и теплоходов.
     Северодвинск вырос и окреп. Он может принимать несколько судов одновременно. Поставлен мощный кран для выгрузки тяжеловесов. За лето 1942 года глубины в порту несколько увеличены. Один из причалов приспособили для бункеровки ледоколов и пароходов углем. Все работы выполнены при крайнем напряжении сил.
     Многое было сделано для ускорения выгрузки союзных транспортов с драгоценным грузом для фронта. Однако британское адмиралтейство снова временно прекратило конвоирование судов.
     Как сообщал в письме от 9 октября У. Черчилль, из Рейкьявика в Архангельск стали направляться союзные и советские транспорты без сопровождения и охраны. Первые два судна вышли 29 октября. Через три дня вышли еще восемь транспортов. Интервал между парами судов составлял 200 миль. Для спасения команд в случае необходимости на пути транспортов поставили несколько тральщиков. Эти одиночные плавания англичане называли "по капле".
     Из десяти союзных транспортов к нам дошло пять, остальные погибли в пути. Из наших северных портов в Исландию в октябре - декабре вышли двадцать три транспорта - тоже в одиночку, без военного сопровождения. Дошли двадцать два. Погиб танкер "Донбасс".
     Капитан танкера Виталий Эмильевич Цильке рассказывал впоследствии:
     - В ноябре мы проходили между островами Медвежий и Шпицберген. Весь день свирепствовал пронизывающий ледяной ветер, временами встречались полосы тумана и снежные заряды, видимость была слабая. К большой нашей досаде, после полуночи погода улучшилась, что было выгодно для противника.
     7 ноября на праздничном митинге я поздравил экипаж с днем Великой Октябрьской социалистической революции и объявил, что судно вошло в опасную зону. Около девяти утра в облаках послышался характерный глухой звук моторов самолета.
     Развив скорость до 11 узлов, мы шли зигзагами, резко меняя курсы. Одновременно привели в боевую готовность все зенитные средства защиты: две 76-мм полуавтоматические пушки, шесть крупнокалиберных пулеметов, парашютные минометы против пикировщиков. На стальном тросе выпустили воздушного змея.
     Появился самолет-разведчик. Мы открыли огонь. Самолет отошел за пределы дальности стрельбы нашей артиллерии и стал описывать вокруг судна круги. Были слышны кодированные радиосигналы барражирующего разведчика. Через несколько минут к нему присоединились бомбардировщики, которые с большой высоты один за другим начали пикировать на судно, сбрасывая бомбы.
     В последующие часы неоднократно появлялись новые группы самолетов. Они не только бомбили нас, но и обстреливали из пушки и пулеметов, пытаясь подавить зенитные установки.
     Я все время находился на открытой палубе верхнего мостика, следил за действиями врага.
     Фашисты целый день пытались атаковать судно, но все безуспешно. Уверенным прицельным огнем мы не допускали самолеты противника на близкое расстояние, и ни одна из сброшенных ими бомб в цель не попала. Авиаторпеды тоже проходили мимо судна...
     Но вот детонация от взрывов бомб вблизи танкера нарушила нормальную работу судовых двигателей, скорость снизилась до 6 узлов. И тут, уже вечером, из темноты неожиданно возник военный корабль. Он быстро приближался с кормы, уклоняясь немного вправо.
     Не зная национальности корабля, я скомандовал влево, держа в боевой готовности пушки и пулеметы. Корабль резко перешел на наш левый борт и открыл огонь. Одновременно ответили и мы. Попав под обстрел, неприятель моментально удалился из зоны действия наших пушек и, пользуясь превосходством артиллерии, с большой дистанции обрушил на танкер ураганный огонь из орудий большого калибра.
     Так команда "Донбасса" вступила в новый ожесточенный бон. Но слишком неравными были силы. Наши моряки проявили беспредельное мужество и высочайшую доблесть. Однако бой танкера с эсминцем означал для нас верную гибель. Первые же вражеские снаряды вывели из строя многие механизмы, прервали связь, в топливных танках загорелась нефть. Пламя, черный дым охватили машинное отделение и кормовые надстройки. Главные машины остановились, судно превратилось в неподвижную мишень.
     Видя, что танкер не тонет и продолжает отстреливаться, взбешенные фашисты выпустили две торпеды. Судно сильно подбросило, корпус разламывался пополам. Взрывной волной и хлынувшей на мостик водой меня сбило с ног. Вскочив, увидел, что носовая часть танкера медленно погружается. Я приказал всем перейти на корму и бросился в свою каюту, забрал из сейфа документы.
     Носовая часть окончательно отделилась и пошла на дно. Корма еще держалась. Уцелевшая пушка продолжала стрелять. Но кончились боеприпасы. Правда, через несколько минут пушка вновь заговорила, послала по врагу два последних снаряда, ранее давших осечку. И опять вражеские залпы...
     Тяжело было находиться в положении расстреливаемого и до отчаяния сознавать свое бессилие... Я приказал экипажу покинуть судно, вернее, его остатки.
     Вместе с помполитом Морозовым мы убедились, что на борту остались только мертвые, и сошли на небольшой плот, сбитый матросами из деревянных обломков. В ярком свете горящего танкера фашисты расстреливали плот. В числе убитых оказался Морозов.
     Наш примитивный плот с оставшимися в живых шестнадцатью моряками понесло ветром на север. Неожиданно подошел эсминец и взял всех нас на борт. Так мы оказались в плену.
     Вооруженный автоматом матрос подвел меня к офицеру, видимо, командиру. Я едва держался на ногах. Стукнув меня по лбу, офицер зло сказал: "Дурак, ты один думал воевать против эскадры. Какой ты большой глупец. Посмотри налево".
     Переводчик перевел мне это. Я обернулся. Возле нас, совсем близко, проходил фашистский крейсер...

Глава тринадцатая. Малые ледокольные дела

     Третий день трудился портовый ледокол "восьмерка", стараясь выколоть пароходы, стоявшие у лесобиржи на Маймаксе <Маймакса - река, отходящая от корабельного рукава, ниже Соломбалы.>. Мороз наращивал лед не по дням, а по часам. Разломанный и разбитый, он тут же смерзался.
     Продолжать работу стало бессмысленно, только даром сжигался драгоценный уголь. Решили немного передохнуть, надеясь в душе, что скоро придет ледокол "Ленин". Его возвращения в Архангельск ждали со дня на день.
     Капитан порта В. А. Миронов и я перебрались по льду на берег, вызвали по телефону дежурную "эмку" и разъехались по домам. Жил я в то время на проспекте Павлина Виноградова в небольшом деревянном домике. Горсовет предоставил мне две комнаты. Одна из них, поменьше, с кирпичной печкой, очень удобной и жаркой. На ней можно было быстро вскипятить чайник и приготовить обед.
     Намерзнувшись за трое суток, я пил крепкий чай долго, с наслаждением, до седьмого пота. Лег на диван и сразу заснул. Разбудил настойчивый телефонный звонок. Я взял трубку:
     - Бадигин слушает.
     - Костя, как ты можешь спать! Победа, большая победа под Сталинградом,- услышал я голос Мещерина,- наши перешли в наступление.
     Вот оно, долгожданное! Шесть месяцев шли тяжкие, смертельные бои. Советские люди отдавали победе все, что могли: кто работал по двадцать часов на заводах и в поле, кто жертвовал сбережения всей жизни на постройку танков и самолетов, а многие и многие отдавали жизнь...
     - Я плачу, Костя,- говорил, срываясь, Мещерин,- плачу от радости.
     Весь день прошел под впечатлением этих волнующих вестей с берегов Волги.
     И у нас на берегу Белого моря радость: 1 декабря в Архангельск прибыл "Ленин", а 6 декабря в Северодвинск-"Красин".
     Пришвартовавшийся к причалу ледокол "Ленин" от клотика до ватерлинии покрыт инеем и снегом. Капитан Николай Иванович Храмцов показался мне изможденным. Хрипловатым баском он рассказывал о тяжелых и опасных походах в Арктике.
     Я всегда относился с большим уважением к Храмцову, честному человеку, опытному, знающему судоводителю. Николай Иванович родился в семье смотрителя старинного беломорского маяка Иицы, на котором мезенцы Храмцовы из поколения в поколение несли вахту. Море было его призванием. В тридцать лет он стал капитаном.
     Работу его ледокол "Ленин" совершил за последние месяцы поистине великую. На столе капитана лежала предварительная сводка.
     Начало рейса - 19.7.42 года. Место действия - западная и восточная Арктика. Конец рейса - 1.12.42 года.
     Ледокол вышел из Архангельска и посетил Диксон, Тикси, Амбарчик, остров Айон, устье реки Енисей, пролив Юшар и снова вернулся в Архангельск.
     Сделано миль - 8673.
     Проведено судов - 77.
     Затрачено судо-суток на проводку - 98,9.
     Расход топлива - 6152 тонны.
     Из них на ходу - 4838 тонн...
     Я-то знал, что это была за работа. Непрерывная проводка и околка застрявших судов, помощь аварийным, снабжение водой и углем оскудевших - зачастую круглые сутки. Собственно, это плавание можно назвать двойным сквозным рейсом по Северному морскому пути, совершенным в тяжелейших условиях.
     Наш "папанинский" штаб закончил свою деятельность 9 декабря. Почти все сотрудники откомандированы в Управление беломорских ледовых операций. Белоусов М. П.- начальник управления, а я - первый заместитель. В состав управления входили начальник архангельского пароходства, несколько опытных капитанов дальнего плавания, авиагруппа, гидрологи и синоптики. Е. М. Сузюмов назначен инспектором по погрузочно-разгрузочным работам в Мурманск.
     С приходом ледокола "Ленин" морозы нам не страшны. Ведь он будто специально сделан для Северной Двины. По осадке может работать на всех фарватерах, подходить к причалам и окалывать транспорты. У него есть третья машина, расположенная на носу. "Ленин" свободно проходит Березовый бар, а две кормовые машины делают его разворотливым. При весенних паводках он разрушает заторы льда. В общем, когда ледокол в порту, архангелогородцы чувствуют себя спокойно. Вот и теперь они с радостью поглядывали на ледокол, явившийся, как рождественский Дед Мороз, к Новому году.
     Ледокол требовал ремонта, но мы знали, что "Красная кузница" не подведет. Рабочие самоотверженно и в короткие сроки ремонтировали наши корабли. Если было необходимо - прямо у причала, во время погрузки или выгрузки, а на ледоколе - в ночное время. На нашем заводе ремонтировали и военные корабли Беломорской флотилии, и корабли союзников. Много значил во время войны для Архангельска судоремонтный завод "Красная кузница". Все наши успехи закладывались в его цехах. Никогда не подводили его кадры, знающие флот, море.
     Теперь несколько слов о тяжеловесном кране. Плавучий 150-тонный кран завода в те годы был одним из самых больших богатств во владениях начальника порта. Вспоминая этот кран, я не могу понять, как он выдержал бесконечные перетяжки с причала на причал, передвижения по реке во льдах... Его таскали даже морем в Северодвинск и обратно. Как не вспомнить тут добрым словом кранового мастера В. Новикова, не сходившего с крана ни днем ни ночью?
     Все это так, но ледоколу "Ленин" необходим доковый ремонт. А дока на заводе нет. Вместе с капитаном Храмцовым пошли в обком партии. Нам посоветовали единственное, что могли: поезжайте в "Кузницу", поговорите с рабочими, инженерами, подумайте вместе, как быть.
     Поехали, осматриваемся, беседуем. В одном из цехов к нам подошел рабочий и предложил вместо дока приспособить кессоны, оставшиеся после ледореза "Ф. Литке".
     - Но у "Литке" и "Ленина" обводы корпуса совсем не одинаковы,- напоминаем мы.
     - Можно подогнать,- сказал рабочий.- Я берусь подогнать.
     Сопровождавший нас главный инженер завода поддержал эту мысль и согласился принять ледокол.
     Мы поблагодарили рабочего. К сожалению, за давностью лет я запамятовал его фамилию.
     А до ремонта "Ленин" из последних сил освобождал изо льдов и выводил в море пароходы "Мета", "Алдан", "Урицкий", "Уссури".
     Через много лет после описываемого калининградский поэт Виктор Данилов написал стихотворение "Ледокол". Когда я читал его, мне вспоминались наши северодвинские ледовые битвы:
     Был февралем под лед упрятан
     Пролив,
     И в эту толщу льда,
     Как в мох осенние опята,
     Вросли торговые суда.
     А по волнам, хромая тяжко,
     К судам, не вставшим на прикол,
     В пролив вошел в стальной рубашке
     Двухтрубный старый ледокол.
     Он лед крошил широкой грудью.
     И следом, словно большаком,
     За ним суда пошли, как люди
     В суровый час за вожаком.
     Только "Ленин" встал к причалу завода, только разобрали на нем машины и стали подгонять кессоны, возникла крайняя необходимость провести три большие баржи, груженные корпусами мин, к левому берегу для их начинки и отправки на фронт.
     - Это обязательно и как можно быстрее,- напирали на меня военные.
     - В ближайшие дни возможностей никаких нет. Ледоколов нет,- ответил было я.
     Но вдруг пришла мысль: а если привести в Архангельск "Красин"? Он пока в рабочем состоянии. Но глубины Березового бара... Может, выгрузить с ледокола уголь, оставить только самое необходимое количество, освободить балласты от лишней воды? А если он и тогда застрянет? Баржи с минами -дело большое, однако "Красин" дороже. Застрянет, а враг разнюхает и разбомбит его... Ведь в июне, когда "Красин" проходил Северодвинский бар, немцы еще не бомбили Архангельск.
     Решил посоветоваться с Г. П. Огородниковым. Он спросил:
     - Какой процент вероятности благополучного прохода ледокола в Архангельск?
     - Девяносто девять процентов,- сказал я.- Но бывает и один процент...
     - Приводите в Архангельск,- сказал Георгий Петрович.- И немедля. Березовый бар мы постережем.
     Через два часа я вылетел из Архангельска в Северодвинск на маленьком У-2.
     - Что же, Константин Сергеевич,- сказал капитан "Красина" М. Г. Марков, узнвв, что от него требуется,- раз надо, значит, надо. Пишите приказ,- он придвинул ко мне свой блокнот.
     Старший механик доложил, что на борту и воды и угля самая малость. Ледокол должен вот-вот стать под бункеровку. Подсчитали. Выходило, что проскочить можно.
     "Красин" поднял пары и уже в пути кое-кому оказал помощь. Приятно было смотреть, как мой старый приятель расправляется с беломорскими льдами. Маловодье-бар прошли благополучно.
     В районе Экономии стояло несколько пароходов. На них ослепительно вспыхивали огни электросварки - выездные бригады с "Красной кузницы" укрепляли корпуса и ставили пушки на транспортах, которым предстояло плавание в Англию и США.
     Начальником аванпорта Экономия был М. Ф. Причерт, деятельный молодой человек, один из лучших руководителей грузовых участков. В 1943 году он был назначен начальником Северодвинского порта.
     В середине дня 7 декабря "Красин", разрезая двинский лед, проделал дорогу к левому берегу. Выколол застрявшую во льду малосильную "восьмерку" и вместе с ней провел к причалам баржи с минами. Но на этом работа ледокола не закончилась. Его помощь требовалась многим.
     Через неделю была воздушная тревога. Несколько самолетов прорвались к городу. "Красин" открыл шквальный огонь из всех своих пушек, из двенадцати стволов. Недаром англичане называли ею "крейсером противовоздушной обороны"...
     Ледоколом были недовольны только те из архангелогородцев, кто пешком переходил реку с левого берега на правый и наоборот. Несмотря на сильный мороз, развороченные льды замерзали не сразу, приходилось бросать пешеходам для безопасности тесины.
     По всей реке "Красин" проходил свободно. Единственное труднопроходимое место оказалось на разделе корабельного рукава. Там набило льда до самого дна, и даже "Красин" при ударах отскакивал от этой будто каменной стенки.
     Работу в архангельском порту ледокол закончил 31 декабря. За это время он оказал помощь двадцати судам.
     А теперь вспомним страницу прошлого. После Февральской революции капитаном ледокола "Святогор" стал поручик по адмиралтейству Николай Дрейер, а председателем судового комитета - коммунист Александр Терехин.
     1 августа 1918 года английская эскадра подошла к острову Мудьюг и открыла огонь по крепостной артиллерии. На подмогу островитянам были посланы вооруженные ледоколы "Святогор" и "Микула Селянович".
     Когда интервенты подавили мудьюгские пушки, капитаны ледоколов получили приказ затопить свои суда, чтобы преградить путь вражеской эскадре. Однако ледоколы затонули не точно на фарватере. Англичане вошли в Архангельск, потом подняли ледоколы и увели с собой. Капитана Дрейера интервенты расстреляли 26 мая, Терехина - 24 июня 1919 года.
     В 1921 году "Святогор" был возвращен в Советскую Россию и назван "Красиным". "Микулу Селяниновича" Лондон передал Франции...
     26 ноября 1942 года прибыл из дальних странствий ледокол "А. Микоян". В этот же день я вылетел в Северодвинск.
     Я знал, что на пути из Арктики ледокол натолкнулся на мину. Когда же он сможет принять участие в работе нашего управления?
     Капитану Ю. К. Хлебникову сказал:
     - Ваш корабль передается в оперативное подчинение УБЛО, Юрий Константинович. Вы знаете об этом?
     - Что значит УБЛО?
     - Управление беломорскими ледовыми операциями. Мы будем зимой проводить транспорты союзников через лед в Северодвинск и из Северодвинска на кромку льда.