ть закончена в конце года, а до тех пор ледоколы могут бункероваться с пароходов-угольщиков в любом удобном месте моря.
     Бюро Архангельского обкома партии обсудило предложения комиссии и внесло свои ценные дополнения. Можно сказать, что все самое важное для грузовых операций во время войны было предусмотрено.
     В первых числах октября по вызову А. И. Микояна мы вместе с А. С. Будановым вылетели в Москву.
     Самолет наш был покрыт желтыми пятнами камуфляжа. Летели низко, временами на бреющем полете. Неподалеку от Москвы нас атаковали "мессершмитты". К счастью, наши истребители их вовремя отогнали.
     Столица еще больше посуровела. По улицам двигались танки, автомобили с пехотой. Аэростатов воздушного заграждения стало еще больше, они придавали городу какой-то фантастический вид. Ополченцы, обмундированные в новую, только что выданную форму, молча шагали по Ленинградскому шоссе. У Белорусского вокзала мы увидели противотанковые надолбы.
     Ночью на улицах кромешная тьма. Изредка сверкнет синий огонек в руках патрульного, проверяющего документы. Машины двигались медленно, осторожно. У подъездов домов стояли дежурные с противогазами через плечо. Следили, чтобы даже слабенький огонек не мелькнул в окнах из-за штор затемнения...
     В Москве мы узнали, что 1 октября было подписано соглашение о расширении поставок в СССР разного рода военных материалов из США и Англии. Мы ясно представили, что доставка и прием этих грузов - задача сложная и потребует напряжения всех сил.
     Анастас Иванович встретил нас приветливо.
     - Почему вы считаете на зиму Северодвинск более подходящим, чем аванпорт Экономия? - спросил Микоян, рассматривая привезенную нами карту.- Меня интересуют ледовые условия, остальное понятно.
     - В зимнее время Березовый бар трудно проходим. Лед там наторашивает чуть не до дна,- отвечал Буданов.
     - Хорошо, но ведь Северодвинский рейд расположен очень близко. Разве там лед не торосит?
     - Там припай, Анастас Иванович.
     - Что это?
     - Лед примерзает к берегу. Он толстый и крепкий, поэтому его не ломает и не торосит.
     - Но почему так происходит? - допытывался Анастас Иванович.
     К сожалению, на этот вопрос мы тогда не могли ответить толком. Позже я узнал, что своим преимуществом Северодвинск обязан удачным очертаниям берега, образующим глубокий залив.
     - Ну, ладно... А почему здесь открытая вода?
     Микоян ткнул карандашом юго-западнее от Никодимского маяка. Отсюда до Летнего берега не было льдов.
     Анастас Иванович посмотрел на меня.
     Увы, я не мог тогда дать и на этот вопрос исчерпывающего ответа.
     А объяснение, как я узнал потом, простое: ветер образует разрывы между береговым припаем и дрейфующим льдом Центрального бассейна моря. Под Летним берегом действует и постоянное течение.
     На все остальные вопросы Анастаса Ивановича мы ответили без запинки.
     Итак, будем принимать союзные караваны в Северодвинске, если аванпорт Экономию закроют льды.
     Дальнейшие события показали правильность этого решения.
     После нашего съезда в Москве было принято соответствующее постановление, полностью утвердившее меры, предложенные архангельскими руководителями.
     Здесь уместно заметить, что после войны мне пришлось вплотную познакомиться с поморскими плаваниями через Белое море. И что же? Предки наших поморов зимой плавали под Летним берегом. Мне удалось установить, что зимой, идя на юг, мореходы стремились выйти к Никольскому устью, к монастырю. Идя Терским берегом, поворачивали на юг у реки Стрельны, где можно было переждать непогоду, запастись продовольствием. Следуя дальше курсом юго-восток, судно быстро выходило на разреженный лед, а потом и в прибрежное разводье.
     В прилив, во время сжатий, поморский коч или ладья дрейфовали на юг вместе со льдами, в отлив шли под парусами, пользуясь разводьями. Разгружались у причала древнего Никольского монастыря и по санной зимней дороге переправляли грузы в Холмогоры...
     Подходило время зимней навигации, а нерешенных вопросов осталось много. Не ясно было, какие ледоколы будут в распоряжении отряда, кто их будет снабжать углем, кто ремонтировать. Пока по-прежнему единственным кораблем отряда был ледокол номер восемь под командованием Андрея Михайловича Кулакова <После ноябрьских праздников 1941 года в отряд вошел портовый ледокол номер шесть под командованием Алексея Александровича Миронова.>. Несколько раз я обращался с рапортом к командующему флотилией контр-адмиралу М. М. Долинину и заменившему его вице-адмиралу Г. А. Степанову.
     Были в штабе флотилии и такие разговоры: вот-де придут ледоколы, мы вооружим их и превратим во вспомогательные крейсеры. И они-де будут выполнять задания по охране союзных транспортов.
     У меня на этот счет была иная точка зрения. Для меня ледокол был огромной, во время войны невосполнимой ценностью: без ледоколов на северных морских дорогах делать нечего. Я был твердо убежден, что не ледоколы должны охранять транспорты, а военные корабли должны охранять ледоколы.
     В общем, было о чем подумать в те дни.
     Когда из высоких широт Арктики стали возвращаться ледоколы, в Архангельск приехал Иван Дмитриевич Папанин, а затем и Николай Герасимович Кузнецов. Вскоре состоялась встреча с II. Г. Кузнецовым в кабинете у командующего флотилией вице-адмирала Г. А. Степанова. Николай Герасимович занимал место командующего за письменным столом, Степанов сидел в кресле напротив меня.
     - Вы готовы к действиям в зимних условиях? - спросил нарком Степанова.- Вернее, к проводкам во льдах союзных транспортов?
     Командующий встал:
     - Штаб ледокольного отряда укомплектован полностью. Имеется в некотором количестве уголь для зимней кампании... Подготовлена инструкция для плавания во льдах... Лучше меня это знает товарищ Бадигин.
     Действительно, Степанов занимал должность командующего всего несколько дней и не совсем вошел в курс наших дел. У него были задачи и поважнее.
     - Доложите,- коротко сказал Кузнецов, обернувшись ко мне.
     Я тоже встал, хотя докладывать мне вообще-то было не о чем. Часть ледоколов еще в Арктике, а те, что вернулись, оставались по владении Главсевморпути. Я рассказал о боевой подготовке на ледоколе номер восемь, о том, сколько было выходов на стрельбы, о готовности инструкций по всем специальностям.
     Николай Герасимович слушал как-то рассеянно. Когда я кончил, он некоторое время молча постукивал карандашом по столу, посматривая в окно на Двину. Потом как бы нехотя сказал:
     - Я вынужден вас огорчить, товарищ Бадигин. Начальник Главсевморпути Папанин удержал ледоколы за собой. Они только временно передаются в наше оперативное подчинение. Но не беда, вы получите новое назначение,- добавил нарком.
     Вечером дома я все обдумал. Конечно, жаль, что выношенное мною дело попадет в другие руки. Но ведь никто не отменяет зимние беломорские перевозки! И если мои предположения оправдаются, перевозки пройдут успешно, я буду удовлетворен. А может быть, действительно, ледоколам в штатском пиджаке будет удобнее, чем в военном мундире?
     На следующий день произошел разговор с Папаниным. Он встретил меня в коридоре обкома партии и пригласил в свой кабинет.
     Когда мы сели, Иван Дмитриевич вынул из бумажника документ:
     - Читай.
     Это был мандат ГКО, выданный 15 октября.
     "Выдан сей мандат,- читал я,- тов. Папанину И. Д. в том, что он назначен уполномоченным Государственного Комитета Обороны по морским перевозкам в Белом море и организации погрузки-выгрузки в Архангельском порту.
     Все партийные, советские и хозяйственные организации должны оказывать т. Папанину И. Д. необходимую помощь и содействие в выполнении возложенного на него поручения.
     Председатель Государственного Комитета Обороны
     И. Сталин".
     Я молча вернул документ.
     - Согласен ли ты работать у меня, Константин Сергеевич? - спросил Папанин.
     - Я получаю новое назначение от Кузнецова.
     - Ну, а кто тебя мог бы заменить в Архангельске, на беломорских проводках?
     - Конечно, Михаил Прокопьевич Белоусов. Я не знаю лучшего полярного капитана.
     Я действительно получил вскоре другое назначение в наркомате Военно-Морского Флота и вернулся в Архангельск, к Папанину, только через полгода.
     Но это потом, а пока в порту разгружали второй караван: тяжелые танки, самолеты, другие оборонные грузы. Вскоре прибыл третий караван. Над городом шумела пурга, наступали морозы. Октябрьский праздник прошел невесело. Страна переживала тяжелые дни.
     Москва... 20 октября бои происходили в районе Можайска и Малоярославца, в столице было введено осадное положение.
     В Арктике навигация прошла успешно, и все суда вернулись в Архангельск. Фашисты не предпринимали попыток помешать нашим плаваниям в Ледовитом океане. В Арктическом пароходстве стали поговаривать о том, что он вообще недоступен для врага. Как-то я допоздна задержался в штабе. Закончив работу, включил радио. Передавали статью Алексея Толстого "Москве угрожает враг". Никогда не забуду чувств, охвативших меня в тот час.
     "Ни шагу дальше,- говорил диктор.- Пусть трус и малодушный, для кого своя жизнь дороже Родины, дороже сердца Родины нашей, Москвы, гибнет без славы, ему нет и не будет места на нашей земле. Встанем стеной против смертельного врага..."
     Остановить фашистов. Вот сейчас самое главное.
     "Но что я сделал для этого?" - пришла вдруг мысль. На суше и на море мы схватились с гитлеровцами насмерть. А я все еще занимаюсь боевой подготовкой, запасаю уголь и разрабатываю планы на будущее...
     Диктор читал статью Толстого, а мне вспоминалась встреча с Алексеем Николаевичем летом 1940 года. Он рассказывал о своей работе над "Петром Первым". Горы исписанной бумаги, сотни прочитанных книг. Толстой - интересный собеседник, мы просидели с вечера до солнечного восхода. Это было мое первое личное знакомство с большим писателем. Оно оставило след на всю жизнь. Помню, Алексей Николаевич восхищался работой моряков, называл их труд благородным, героическим...
     В Архангельске холода. Северная Двина быстро покрывалась льдом. В ясные вечера луна всходила огромная, багровая. В ноябре ледокол "Восьмерка" работал на реке и днем и ночью. Море быстро стыло. Быстрее всего замерзали Кандалакшский и Онежский заливы.
     В середине ноября наш единственный ледокол был срочно затребован для оказания помощи пароходу "Сакко". Он пришел из Кандалакши с четырьмя тысячами архангелогородцев, возвращавшихся с постройки оборонительных сооружений. При посадке людей на пароход каждому была дана буханка хлеба на дорогу. Предполагалось, что плавание в Архангельск займет около суток. Но природа распорядилась по-своему: морозы сковали залив. Пробиваясь среди льдов, пароход находился в пути неделю. На пароходе голодали, однако, по законам войны, капитан не мог попросить помощи по радио: он выдал бы свое местонахождение вражеским самолетам, и тогда могли погибнуть все.
     Только на Березовом баре, встретив непроходимые льды, капитан дал телеграмму с просьбой срочно доставить на пароход хлеб и прислать ледокол, что и было немедленно сделано.
     Как мне рассказывал старпом ледокола Василий Павлович Корельский, многие пассажиры "Сакко" спустились на лед и шли в порт пешком, падая от слабости. За ними выслали несколько лошадей с санями.
     Случай с "Сакко" показывает обстановку в Архангельске и на Белом море: несколько морозных дней сделали море труднопроходимым для переходов, и в то же время оно оставалось легкодоступным для вражеской авиации.
     Я представил себе семь тяжелых дней, проведенных архангелогородцами на пароходе. Ночью стояли во льдах при полном затемнении, днем медленное движение вперед. Каждый вражеский самолет-разведчик заставлял сжиматься сердца тысяч людей...
     Как-то вечером на Поморской встретил Андрея Федоровича Пинежанинова. Морозило, шел редкий сухой снег. Мы зашли в гостиницу. Андрей Федорович сообщил печальную весть - погиб ледокольный пароход "Садко", на котором в 1937 году я попал в полярный дрейф. В первый раз этот пароход затонул еще в прошлую мировую войну и пролежал на дне семнадцать лет. В 1933 году он был поднят эпроновцами и через два года вошел в строй ледокольного флота. Пинежанинов был на "Садко" старпомом <В послевоенное время А. Ф. Пинежанинов удостоен почетного звания Героя Социалистического Труда.>.
     Вечером 14 сентября, рассказывал Андрей Федорович, пароход в Карском море плотно сел на неизвестную подводную скалу. Камни пробили днище, внутрь хлынула вода... Печально. Весть о гибели судов, на которых плавал, всегда воспринимается тяжело, словно погиб близкий друг.
     В Архангельске жизнь шла своим чередом: тяжко было архангелогородцам. Однако город жил, трудился, помогал фронту, готовился к воздушным налетам. В подвалах жилых домов (их было совсем мало) оборудовались бомбоубежища. В саду около городского театра, на улицах, где посуше, на откосах берега копали щели.
     Как уже говорилось, с начала войны в Архангельске были сформированы истребительные батальоны и отряд народного ополчения. Они насчитывали около двадцати шести тысяч человек. Многие ушли в партизанские отряды. Десять тысяч мужчин и женщин выехали в Мурманскую область возводить оборонительные сооружения. Работы велись на всем протяжении фронта - от Баренцева моря до реки Свирь.
     Мобилизованные архангелогородцы не каждый день получали горячую пищу, спали в шалашах, построенных на скорую руку, работали до кровавых мозолей на руках. На некоторых участках рвались вражеские артиллерийские снаряды. Но люди ни на что не жаловались. Их воодушевляла любовь к Родине, поднимали на подвиг призывы партии. Все работы шли под непосредственным руководством партийных организаций.
     Решением Центрального Комитета партии в Архангельском порту был создан самостоятельный политотдел и его начальником утвержден по совместительству секретарь обкома А. С. Буданов.
     Способные носить оружие шли на фронт, а в город вливалась масса эвакуированных из Мурманской области и Карелии. Их сразу же размещали, обеспечивали продовольствием и направляли на предприятия первостепенного значения.
     Выполняя требования фронта, налаживали изготовление и отправку на передовую авиабомб, мин, гранат, аэросаней и многого другого. На строительстве железнодорожной ветки от Экономии до переправы работали две тысячи юношей, девушек и женщин.
     Немало забот и внимания требовал и торговый флот.
     Прошло лишь несколько месяцев, а город не узнать. Да, трудности предстояли еще большие, но все уже было перестроено на военный лад, все работало в военном темпе, можно было добавлять новые нагрузки. Так оно и получилось. Многие предприятия, в том числе порт и завод "Красная кузница", выполняли план с более высокими показателями, чем до войны.
     Один за другим приходили и уходили союзные караваны с военными грузами. За первый год войны из Англии и Исландии в порты Белого моря были проведены семь конвоев (от PQ-0 до PQ-6). Прибыли 53 транспорта, включая советские. Из наших портов в Англию отправлено четыре конвоя (от QP-1 до QP-4), Всего ушло 47 транспортов.
     Работать лоцманам теперь приходилось с осторожностью. Они принимали под проводку суда с большей осадкой, чем прежде, и длиной до ста пятидесяти метров.
     Союзные транспорты приходили в Архангельск крупнотоннажные, грузоподъемностью по 10 тысяч тонн и больше. В пути от Исландии до Архангельска транспорты расходовали топливо и воду, осадка у них уменьшалась. И все же они могли проходить Березовый бар только на ровном киле в полную воду...
     Уже уехав из Архангельска, я получил в письме Виталия Мещерина печальное известие. Андрей Георгиевич Ефремов, мой старший помощник на пароходе "Георгий Седов", погиб летом 1941 года во время трагического перехода флота из Таллина в Кронштадт. Он был штурманом на сторожевом корабле. Погиб, защищая Мурманск, Павел Власович Мегер - повар "Седова", старшина Северного военного флота. Оба пали смертью храбрых.

Глава четвертая. В главном управлении Северного морского пути

     С 1 июля 1942 года я снова в Москве, в кадрах Главсевморпути. В управлении затишье. Многие сотрудники в Арктике - кто в западном районе, кто в восточном. Иван Дмитриевич Папанин был в своем кабинете <И. Д. Папанин был уполномоченным ГКО по морским перевозкам в Белом море, одновременно оставаясь начальником Главсевморпути.>.
     Папанин указал мне на кресло у своего стола и обстоятельно рассказал о делах управления. Выходило, что работы непочатый край, а работников не хватает. Да, так оно и было - многие ушли на фронт. Под конец беседы он спросил, что я хотел бы делать в Главсевморпути.
     - Только плавать,- ответил я.- Пойду капитаном на любое судно.
     - Хорошо, подумаю... А сейчас надо подготовить докладную записку на имя Анастаса Ивановича Микояна. Все ледоколы должны быть у Главсевморпути. Если согласен с этим, напиши проект.
     Да, я был согласен с тем, что ледоколами должны командовать знающие люди. То, что я видел в Архангельске и что рассказывали мне товарищи, заставило продумать вопрос глубже. Ледокол во время войны должен уметь стрелять и должен быть вооружен, с этим спорить никто не будет. Однако ледокол и после того, как на него поставят пушки, защитить себя не сможет. Он требует защиту, не меньшую, чем линейный корабль. Использовать ледоколы для конвоирования транспортов в свободном от льдов море - недопустимо. Во льдах ледокол менее уязвим: он недосягаем для подводных лодок. Но авиация всегда его может уничтожить. Бомбить во льдах малоподвижную цель удобнее, чем маневренный корабль на чистой воде.
     Все эти обстоятельства не всегда принимались во внимание, когда ледоколы и ледокольные пароходы, входившие в отряд, рассматривались как боевые единицы Беломорской флотилии.
     Больше того. Считалось необходимым для успеха будущей ледокольной кампании 1942-1943 годов полностью отмобилизовать корабли Севморпути и поднять на них военно-морской флаг. Я не был уверен в том, что это нужно делать, учитывая обстановку, сложившуюся в те времена на Севере.
     Доказательство - случай с ледокольным кораблем "И. Сталин". 15 января 1942 года во льдах Белого моря (у острова Сосновец) он принимал уголь с парохода "Правда". Внезапно появившийся вражеский бомбардировщик, пролетев на высоте 40- 50 метров, сбросил четыре бомбы. Три мимо, а одна попала в середину корпуса ледокола. Артиллеристы сделали несколько выстрелов по самолету, однако фашисту удалось уйти безнаказанным.
     У нас - четверо убитых и одиннадцать раненых.
     Корабль получил 102 крупных и мелких повреждения и на несколько суток вышел из строя. В Северодвинск он прибыл только 26 января да еще два месяца находился на ремонте.
     Такой случай мог и не произойти, находись ледокол под соответствующей защитой.
     Забегая немного вперед, скажу, что при беломорских ледокольных операциях 1942-1943 годов особое внимание уделялось охране ледоколов и транспортов, находящихся в море.
     Когда докладная записка была готова, Папанин подписал ее и тут же по вертушке соединился с А. И. Микояном.
     - Прошу вас, Анастас Иванович, срочно принять Бадигина для важного разговора... да, да... сейчас... Отвезете письмо,- сказал он уже мне,- и все расскажете своими словами. Ледоколы должны быть у нас.
     Микоян прочитал докладную записку, выслушал меня и сказал:
     - Передайте Папанину, что я его поддержу.
     Иван Дмитриевич ждал меня с нетерпением. Я застал его с дымящей сигаретой, что было редкостью. Когда я передал ему слова А. И. Микояна, он был обрадован чрезвычайно.
     - Назначаю тебя капитаном на "Сталинград",- торжественно сказал он.- Видишь, я исполнил свое слово. Когда получишь приказ, поезжай в Архангельск.
     - Когда приходит "Сталинград"? - спросил я.
     Папанин развел руками.
     - Судно стоит под погрузкой в Англии... Предстоит плавание в конвое.
     В морском управлении я узнал, что корабль догружается в порту Ньюкасл. Груз - самолеты, танки, боеприпасы. На судне заменен винт, и ско