чистой  бумаги  вызывает  страстную  дрожь.  Он  торопится
побыстрее расправиться с ее девственностью и заполняет  листки  никому  не
нужными опусами. Настоящий писатель, наоборот, долго и обстоятельно  сидит
перед стопкой белых листов и не прикоснется к ним пером до тех  пор,  пока
явственно не проступят в его просветленной голове контуры  будущей  книги.
Анонимщик не успокоится, пока не испачкает бумагу грязью,  почерпнутой  из
отстойника своей зловонной  души.  Отвергнутый  влюбленный,  увидев  перед
собой листок, обязательно  обольет  его  слезами.  А  счастливый,  написав
письмо, капнет на него духами "Кармен",  купленными  по  такому  случаю  в
ближайшей аптеке за углом.
   Словом, как  нет  двух  человек  с  похожими  голосовыми  связками  или
тождественными рисунками капиллярных линий на  пальцах,  так  нет  и  двух
людей,  одинаково  относящихся  к  чистой  бумаге.   Одни   любят   бумагу
линованную,  другие  -  непорочно  белую,   как   платье   невесты.   Есть
индивидуумы, предпочитающие писать на узких четвертушках  и  осьмушках,  а
есть и такие, что уважают листы только простынного формата. Кое-кто  пишет
на розовой бумаге, некоторые - на желтой. Есть любители писать на бумажных
салфетках, на срыве с сахарных голов, на обыкновенной серой  оберточной  и
даже на черных пакетах из-под фотобумаги.
   Все зависит от склонностей и темперамента. Одни пишут медленно,  другие
быстро. Люди, любящие подумать, кроме того, часто рисуют на бумаге женские
профили или смешных  человечков.  Диомидов,  например,  рисовал  чертиков.
Можно поручиться, что  таких  чертиков  никто  в  мире,  кроме  Диомидова,
рисовать не умел. Хотя Диомидов и не был художником.
   Рисуя, Федор Петрович думал о деле,  которое  с  неимоверной  быстротой
стало обрастать новыми, крайне странными фактами.
   Полчаса назад он вышел  из  кабинета  генерала.  Разговор  был  долгим.
Полковник рассказал о сосенских наблюдениях и о беседе с Анной  Павловной.
Часть дня он посвятил наведению справок о дневниках Беклемишева.
   - И наткнулся на Ридашева, - сказал он, невесело усмехнувшись.
   Генерал не понял. Диомидов пояснил, что майору Беркутову  очень  быстро
удалось установить адрес музея, в котором хранились эти  дневники.  Но  их
там не оказалось. С месяц назад их обнаружил в архивах  писатель  Ридашев.
Его заинтересовала личность Беклемишева.  Дирекция  музея  любезно  выдала
дневники. И Ридашев забрал их домой.
   -  Это  что  же  выходит?  -  спросил  генерал.  -   Наглец   живет   и
здравствует...
   - В том-то и дело, что это не тот Ридашев.
   - То есть как не тот? - спросил генерал хмуро. - Их что, два? Один ищет
дневники, второй убивает старика? Вы это хотите сказать?
   - Что-то вроде, - кивнул Диомидов. - Мы успели установить  вот  что.  В
Москве действительно живет писатель Ридашев. У него любопытная  биография.
В 1943 году он попал в плен. С год находился в лагере смерти в  Треблинке.
Там возглавлял группу подпольщиков. Бежал. Воевал в  партизанском  отряде.
Имеет несколько наград. Писателем стал уже после войны. Одна из  его  книг
пользуется некоторой популярностью.
   - Я припоминаю теперь, - сказал генерал. - "Жажда", кажется?
   - Да, - кивнул Диомидов. - Так вот. Этот Ридашев в последние дни никуда
из Москвы не выезжал. Установлено точно. Беркутов ручается.
   - Ручалась кума, да заручка подвела, - усмехнулся генерал.
   - Мы успели проверить, - сказал Диомидов и разложил на столе  несколько
фотографий. -  Ромашову  показывали.  Он  сказал,  что  этот  человек  ему
незнаком. А ведь сосенского Ридашева он помнит.
   - Ну, ну, - поощрительно бросил генерал.
   - Телефон, который сосенский Ридашев оставил Анне Павловне, - фикция.
   - Значит, мы вышли на след?
   - Меня смущает страннее  алиби  этого  сосенского  Ридашева,  -  сказал
Диомидов.
   Генерал полистал бумаги, лежащие перед ним в папке.
   - В деле фигурирует еще аптекарь Мухортов, - сказал он.  -  Не  мог  он
быть сообщником? Ромашов, помнится, говорил сегодня о  визите  аптекаря  к
нему. Глаза утопающего Ридашева показались аптекарю несколько странными. А
Ромашову - столь же странными эти запоздалые показания. Знаете, что он мне
сказал? Аптекарь заметает следы, почувствовав, что дело запахло керосином.
И валит все на своего сообщника.
   Диомидов покачал головой.
   - Это было бы слишком просто, - сказал он. - На реке были еще Тужилины.
   - Их легко можно было усыпить.
   - Но тогда  почему  аптекарь  утверждает,  что  он  чуть  не  всю  ночь
бодрствовал возле Ридашева? Тут явно что-то не сходится.
   - Пожалуй, - согласился генерал. - Но почему он так  неаккуратен,  этот
сосенский Ридашев? Сначала организует алиби на реке. Потом эта примитивная
кража "тросточки". Затем дикое убийство вора в лесу. Кстати, при  чем  тут
вор? Какое-то нагромождение нелепостей. Плюс еще фантастика.
   - Может,  в  этой  фантастике  и  зарыта  собака,  -  осторожно  сказал
Диомидов. - Из-за нее и нелепости.
   - Может быть. Что вы сделали с Бухвостовым?
   - Положили в клинику. Вокруг него уже  собрались  медицинские  светила.
Идет всестороннее обследование.
   - Ну ладно. Значит, сейчас на очереди дневники?
   - С ними тоже чудасия...
   - Что еще?
   - Несколько дней назад  московскому  Ридашеву  позвонили  на  квартиру.
Человек назвался сотрудником археологического музея. Он якобы по поручению
директора  попросил  Ридашева  вернуть  документы.   Когда   тот   явился,
выяснилось, что никто из музея писателю не звонил.
   - Все?
   - Все, - кивнул Диомидов.
   - А где дневники?
   - У Ридашева. Он готовит материал к печати.
   - Н-да, - протянул генерал. - Историйка.  Между  прочим,  эти  дневники
надо прочитать, не вступая в прямой контакт с  Ридашевым.  Сможем  мы  это
сделать?
   - Попробуем. Можно пригласить Ридашева в издательство.
   - А вы не интересовались, каким образом у этого Ридашева возникла  идея
заняться наследством Беклемишева? Откуда он вообще узнал о Беклемишеве?
   - Он наткнулся  на  дневники  случайно.  Он  даже  не  подозревал,  что
Беклемишев жив.
   - А что поделывает Бергсон? - спросил генерал.
   - Все то  же,  -  сказал  Диомидов.  -  Заходит  в  будки  автоматов  и
позванивает кому-то.
   - Ну что ж, - резюмировал генерал. - Подумать есть над чем.
   И Диомидов пошел думать. На дворе была глубокая ночь, а он все сидел за
столом в своем кабинете и рисовал чертиков. Веселые чертики плясали вокруг
черной ямы. Один из них размахивал тросточкой.



9. СТРАНИЧКИ ИЗ ДНЕВНИКОВ

   Нет, не сумел полковник ничего  найти  в  этих  страничках.  Или  почти
ничего. Подумав, он взялся перечитывать их во второй раз.
   "29 января. Мне удивительно повезло. Я пробрался  живым  через  льяносы
Ориноко. Я проделал путь, которым когда-то прошел Рэли. Проводники-индейцы
давно покинули меня. У меня есть хороший винчестер и немного патронов. И я
иду. Куда? Сельва простирается до самых Анд. И нет цели. Но я рад.  Мысль,
что я один, совсем один, заставляет бешено колотиться сердце.  Как  хорошо
не знать ничего и никого.
   Вчера мне встретилось странное плато. Какие силы сбросили этот каменный
массив на лес? Плато вдоль и поперек иссечено  трещинами.  Как  будто  его
вымостили брусчаткой огромных размеров. А в центре какой-то великан, будто
играючи, положил каменный шар".
   "22 февраля. Сегодня я видел сон. Ее лицо  улыбалось  мне  откуда-то  с
высоты. Она беззвучно шевелила губами и, казалось, манила меня за собой. Я
проснулся словно от  толчка  и  заметил  над  головой  темную  тень  пумы.
Огромная кошка не мигая смотрела мне  в  глаза.  А  я  засмеялся.  Хриплое
клокотание, вырвавшееся у меня из груди, спугнуло зверя.  Я  хотел  что-то
сказать, но слова выговаривались плохо. Я  подумал,  что  могу  разучиться
говорить. Эта мысль сначала позабавила меня. А потом  мне  стало  страшно.
Сколько времени я буду еще блуждать в  этом  зеленом  полумраке?  Зачем  я
взялся нести этот крест?"
   "10 марта. Календарь я еще помню. Лес кончился  вчера.  Я  выбрался  на
равнину и увидел вершины Анд. Почти месяц я брел в зеленом еду. Переплывал
реки, населенные кайманами. Питался чем попало. Сейчас я лежу на  траве  и
смотрю на огромных бабочек, порхающих вокруг..."
   "Все. Счет дням потерян.  Сколько  времени  я  лежал  без  сознания?  А
бабочки опять порхают. А я думаю, что где-то  далеко  сейчас  идет  мягкий
пушистый снег... В висках стучат молоточки. Это,  наверное,  конец.  Когда
нет даже одиночества..."
   "Март. Счет дням, увы, потерян. Но я жив. Они спасли меня. Я,  кажется,
бредил, все пытался поймать на ладонь красивую снежинку, а она  ускользала
от меня и что-то говорила.  Слова  были  певучие  и  непонятные.  Когда  я
впервые открыл глаза, то увидел голую  индианку.  Она  шевелила  губами  и
пыталась влить мне  в  рот  какую-то  жидкость  из  тыквенной  бутылки.  Я
испугался, оттолкнул руку. И вдруг заметил, что вокруг  меня  сидит  много
людей Меня поразил цвет их  кожи.  Она  не  была  коричневой,  как  у  тех
индейцев, которых я знал. Эти были почти  белыми.  Длинные  черные  волосы
спадали на голые плечи. Мне эти люди показались странно похожими  друг  на
друга. Я подумал, что все это  мне  видится  в  бреду.  Но  женщина  снова
протянула к моему рту  тыквенную  бутылку.  Я  сделал  несколько  глотков.
Ароматный жгучий напиток оказался хорошим лекарством. Мне стало  хорошо  и
уютно. И я уснул.
   Несколько дней я возвращался к жизни. Сегодня впервые смог  взяться  за
карандаш. Женщина,  которая  спасла  меня,  с  любопытством  смотрит,  как
карандаш бегает по бумаге..."
   "Март. Индейцы, мигрировавшие на восток, наткнулись на  меня  случайно.
Отчасти из любопытства,  отчасти  из  сострадания  они  помогли  человеку,
оказавшемуся на их пути. Племя называет себя "аиаи". Оно  идет  по  своему
ежегодному маршруту. Все это я понял из рассказа женщины, которая  взялась
обучать меня их языку. Я понял, что каждый  год  племя  в  полном  составе
покидает место своего постоянного пребывания и отправляется  в  предгорья,
чтобы  принести  жертву  божеству.  По  обычаю,  который   показался   мне
чрезвычайно странным, богу отдается тот, кто в прошлом году  сам  приносил
жертву. А тот, кому выпадет честь убивать, становится вождем на весь год.
   - А где сейчас вождь? - спросил я.
   - Он идет к богу другим путем, - туманно ответила женщина.
   Я удивился.
   - Он же может не прийти на место. Уйдет. Скроется.
   - У нас не бывает так, - гордо ответила женщина.  -  Приносящий  жертву
уподобляется богу. А боги презирают и смерть и смертных".
   "Март. Выбрав как-то удобное время, я спросил  женщину,  можно  ли  мне
посмотреть этот обряд. Она просто ответила, что  можно.  Только  чужеземец
ничего не увидит. Для этого надо уподобиться богу.
   Я попросил женщину рассказать мне об этом.
   - Давно, - сказала она, - когда наши лица были совсем  белыми,  человек
по имени Аманагуа сделал это. И сказал он: так будет вечно.
   - А кто такой Аманагуа?
   - Он пришел оттуда, - женщина махнула рукой, указывая на север. - И  он
привел наших предков. И нашел обитель бога. И первым сделал то, что делаем
по его завету мы.
   - Его тоже принесли в жертву?
   - Нет. Аманагуа был велик. Он был велик всегда. И умер своей смертью. А
обычай установил он. Потому что так поступали предки Аманагуа, когда  жили
в этих местах.
   - Жили?
   - Да, тогда они носили одежду, как ты. И украшали ее желтыми камнями  и
теми вещами, которые делали из них. Аманагуа сказал,  что  это  презренный
обычай, и вернул наших предков на путь богов.
   - Они сняли одежду?
   - Я не так сказала, а ты не так понял, - улыбнулась женщина. -  Ты  еще
плохо знаешь наш язык, чужеземец. Сначала были боги. Потом не было ничего.
Только большие звери, похожие на тапира. И змеи с телом тапира.  И  предки
наших предков. Они были похожи на нас. Ходили без одежды и не знали  того,
что знаем мы. Они жили рядом с большими обезьянами. Жили мирно, пока  одна
из обезьян не унесла  женщину  племени  в  горы.  Слабые  люди  не  смогли
бороться с обезьянами. И они ушли очень далеко. И там встретили  бога.  Он
научил  предков  многому  тому,  что  знаем  мы.  И  ушел.  Память  о  нем
передавалась из поколения в поколение. Племя стало большим и могучим.  Вот
тогда они стали носить одежду  и  посыпать  ее  желтым  песком.  Все  было
забыто. Только несколько избранных помнили  о  боге,  который  должен  был
вернуться. И он вернулся.  Но  в  это  время  шла  большая  война  племен.
Аманагуа был вождем одной из групп. Когда он увидел бога, то принял его за
вражеского лазутчика. И убил его. Тогда и  случилось  это.  Аманагуа  стал
велик и  могуч.  Он  мог  советоваться  со  светилами  и  видеть  то,  что
недоступно простым смертным. Он увел  свой  отряд  в  горы,  построил  там
капище и вытесал статую бога. Туда мы идем сейчас. Теперь ты понял?
   - Я хочу увидеть капище.
   - Ты еще слаб. Окрепнешь, мы пойдем туда. Только ты ничего не  увидишь.
Это не дано никому, кроме бога".
   "Апрель. Я снова один. Как это все случилось? Голова  раскалывается  от
грохота камней и криков несчастных. Землетрясение было настолько  сильным,
что, казалось, горы взбесились и кинулись на людей.  Мертвы  все.  А  бог,
стоящий в центре капища, как будто смеется. Такой колоссальной жертвы  ему
еще не приносили никогда. "Приносящий жертву уподобляется богу"... Я  знаю
только одно: мне необходимо вернуться. Потому что я отмечен печатью  бога.
Теперь во всем мире я единственный, кто посвящен в величайшую и непонятную
тайну. Где ее истоки, где ее причины. И никому  нельзя  рассказать.  Этому
невозможно поверить, хотя доказательство у меня в руках. Но между  мной  и
тайной стоит смерть"...
   Диомидов отодвинул листки в сторону. Их было много,  этих  листков.  Но
перечитывал он только те, которые  показались  ему  наиболее  любопытными.
Кроме дневников, был еще отчет о  путешествии.  Толстая,  добротно  сшитая
рукопись. В ней содержались сведения об обычаях индейцев аиаи, приводились
рецепты  разных  лекарств,  описывались  растения  и   животные,   которые
встречались на пути Беклемишева. На титульной странице отчета чья-то  рука
каллиграфическим почерком вывела: "В архив" и поставила дату: "12  августа
1914 года".
   В том году России было не до самодеятельных путешественников.


   - Слушай, животное, -  сказал  Диомидов  коту,  придя  на  другой  день
вечером домой, - ты глупая рыжая скотине. Тебя, конечно, не  волнует,  что
твой хозяин испытывает затруднения. И это  еще  мягко  сказано.  Я  просто
окончательно запутался в этой чертовщине и уже перестаю  понимать,  что  к
чему и кто есть кто.
   Говоря это, Диомидов раздевался. Потом стал готовиться к ужину. Коту он
кинул кусок колбасы. Дон  Педро  лениво  съел  угощение,  потерся  о  ноги
хозяина и вспрыгнул ему на плечо. Это было его любимое место. Вторым  была
пижамная куртка, лежащая на кресле.  Кот  обожал  спать  на  этой  куртке.
Устраиваясь, он долго мял  ее  передними  лапами  и  мурлыкал  в  экстазе.
Диомидов называл это "доением". "Подоив" пижаму, кот  свертывался  на  ней
клубком и засыпал.
   Сегодня ему спать не хотелось, и он осторожно укусил Диомидова за  ухо.
Полковник снял кота с плеча и пересадил в кресло.
   - Так будет лучше, -  сказал  он.  -  Нам  с  тобой  нужно  подумать  в
спокойной  обстановке.  Или,  может,  не  думать,  а  позвонить  Зойке   и
закатиться в кино. Что ты скажешь? Имеем мы право отдохнуть?  Правда,  уже
поздно. И какое дело Зойке до нас с тобой? У нее другие заботы. А мы?  Вот
именно:  "приезжаем  -  уезжаем".  И  не  звоним.  Вот,  брат,   как   все
оборачивается. Дневники мы с  тобой  прочитали.  И  что?  Ничего.  Занавес
висит, и никто не  торопится  его  поднимать.  Вот  ведь  какая  петрушка.
Спросить бы у старика, что он там такое увидел. Да ведь не спросишь. Убили
старичка.  "Приносящий  жертву  уподобляется  богу".   Черту   лысому   он
уподобляется. Что это за фраза такая? "Приносящий  жертву..."  Ишь  ты!  А
может, в самом деле уподобляется? Скажи об  этом  кому-нибудь  -  на  смех
поднимут.  Но  ведь  от  ямы  в  саду  не  уйдешь.  Ямка  была.  И  жертва
соответственно. Все сходится. Н-да. Вот тебе и штучки-дрючки...
   Произнеся этот длинный монолог, Диомидов встал со стула  и  заходил  по
комнате. Мысль вертелась в каком-то кругу. Факты  нагромождались  друг  на
друга. Чего стоила одна сегодняшняя история  с  московским  Ридашевым.  На
бульваре к Ридашеву внезапно приблизился Бергсон, показал писателю  черный
бумажный прямоугольник и попросил спичку. Прикуривая, вполголоса заметил:
   - А вы здорово изменились.
   Ридашев изумленно взглянул на него и ничего не сказал.
   - Потом, - рассказывал Беркутов, - нашему человеку удалось услышать еще
одну фразу: "Вы превесело отдыхали в  Треблинке,  не  отрицайте".  Ридашев
пожал плечами. Он смотрел на Бергсона так,  как  смотрят  на  человека,  с
которым никогда не встречались. А тот бесцеремонно взял писателя под  руку
и повел в сторону от бульвара. Ридашев сказал резко: "Что вам надо?"  -  и
пошел в сторону, Бергсон догнал его и начал что-то тихо говорить.  Ридашев
сердито отмахнулся. Потом Бергсон громко сказал:
   - Не ломайте дурака! Хенгенау уже нет в живых. А босс идиотов не любит.
Советую подумать.
   - И пошел прочь, - сказал Беркутов, раскладывая на  диомидовском  столе
пачку фотографий. - Вот Ридашев после разговора, - показал он на последний
снимок.
   У писателя был явно ошеломленный вид. Диомидов просмотрел все снимки.
   - Но ведь и Бергсон ошарашен не меньше, - сказал он Беркутову, указывая
на одну из фотографий. Беркутов кивнул и заметил,  что  все  это  выглядит
довольно глупо.
   - Какого дьявола он полез к Ридашеву? - спросил он.
   Игра и в самом деле приобретала какой-то глупый  оттенок.  Неужели  они
заметили наблюдение и начали путать следы? Но тогда  почему  Бергсон  стал
действовать так примитивно и грубо? И какого  Хенгенау  он  имел  в  виду?
Неужели того  эсэсовца,  про  которого  рассказывал  Курт  Мейер?  Значит,
история с обезьянами связана с делом  Беклемишева.  Выходит,  что  старика
убили не только для того, чтобы заполучить эту непонятную  трость.  И  эта
история с московским Ридашевым.  Кто  звонил  ему,  кто  требовал  вернуть
дневники? Если предположить, что звонил Бергсон, то выходит, что это  надо
было ему для того, чтобы проверить: тому ли человеку он звонит?  Допустим,
звонил Бергсон. Ридашев понес дневники, и Бергсон удостоверился,  что  это
он тот человек, который  ему  нужен.  Но  в  таком  случае  как  объяснить
недоумение Ридашева? Оно было неподдельным. А если Бергсон сунулся  не  по
адресу?  Но  ведь  это  ерунда.  Опытный  агент  не  может  поступить  так
опрометчиво. Что-то тут не так.
   - Порочный круг, - сказал Беркутов, внимательно  слушавший  рассуждения
Диомидова.
   - Что? - откликнулся тот.
   - Я говорю: порочный круг, и в нем два Ридашева. Замкнутый круг.
   -  Вы  что?  Математикой  стали   увлекаться?   -   спросил   Диомидов,
усмехнувшись.
   - Да нет, это я так, - смутился Беркутов. - Для пущей образности.
   - Знаете что? Нам, дорогой мой Беркутов, надо не круги  придумывать,  а
версии. Есть у вас, к примеру, какая-нибудь версия?
   - Я... Я считал... - промямлил Беркутов.
   - Считать не надо. Я никогда ничего не считаю. Даже сдачу, когда  делаю
покупку... Вы, кстати, не задавали себе вопроса о  воре?  Да,  да,  о  том
самом, которого нашли убитым в той ямке в лесу?
   - Нет, - недоумевающе  поднял  глаза  Беркутов.  -  Мне  казалось,  что
есть... Ну, более важные дела... И я выполнял задание...
   - Это верно, - задумчиво сказал Диомидов. - С заданием  вы  справились.
Но клубочек по-прежнему запутан...
   - Вы думаете, - спросил Беркутов, - что вор?..
   - Вор - это один из многих кончиков, что торчат  из  клубка.  Попробуем
дернуть еще и за этот кончик.
   - Я понял,