у
сапожнику.
   - Стоп, - сказал полковник.
   Заячья губа ошалело смотрел на него. Диомидов потребовал подробностей.
   - Словили вы меня, начальник, - огорчился Заячья губа. -  Ко  чего  не,
того не...
   Из дальнейших сбивчивых пояснений Заячьей губы вытекало, что он  всегда
считал Петьку  великим  трепачом.  И  тогдашней  его  фразе  про  "ксиву",
проданную сапожнику, Заячья губа не придал значения. Кроме того,  с  точки
зрения Заячьей губы этот факт был мелким,  не  стоящим  внимания.  Рядовым
фактом, одним словом. Потерявшим ко всему еще свою значимость за давностью
времени.
   - Ну-с, - сказал Диомидов Ромашову, когда они остались одни. -  Как  мы
будем расценивать эту информацию?
   - Во всяком случае, - усмехнулся  Ромашов,  -  пища  для  умозаключений
имеется.
   - А по-моему, - заметил Диомидов, - имеется умозаключение. Но его нужно
просто обосновать.
   - Настоящий Ридашев?
   Диомидов кивнул.
   - Да, - сказал он. - Мы не интересовались писателем  Ридашевым  с  этой
стороны. Теперь, когда нам окончательно ясно, что сам он к беклемишевскому
делу непричастен, думаю, можно  и  поговорить  с  ним.  Мне  вообще-то  не
хотелось  тревожить  этого  человека.  Но  что  поделаешь?  Хотя...   Хотя
давайте-ка свяжемся с паспортным столом. Уточним.
   Умозаключение подтвердилось. Два года назад  писатель  Ридашев  заявил,
что он потерял паспорт. Ему был выдан новый.
   - Что и требовалось доказать, - сказал Диомидов. - Кстати, вспомните-ка
записную книжку Хенгенау. Именно тогда  Зигфрид  сообщил  данные  об  Отто
Дирксену.  А  данные-то  были  старые.   Поэтому   Отто,   предупрежденный
Зигфридом, на всякий случай решил обзавестись документами Ридашева.
   - Зачем?
   - Не у кого спросить, - усмехнулся Диомидов. - Вот поймаем Отто,  тогда
уж.
   Потом им предстояло ответить на вопрос: сколько  сапожников  в  Москве?
Потом... было много "потом". До тех пор, пока Ромашов не сказал: он!
   ...Они стояли у прилавка в булочной. В окно  был  виден  дом  напротив.
Машину Диомидов поставил за угол.
   - Он, - сказал Ромашов и передал Диомидову бинокль.
   - Вот, значит, когда встретились, - пробормотал Диомидов, разглядывая в
окне дома напротив фигуру человека, склонившегося над низеньким  столиком.
- Однако я где-то его уже видел. Где же? Странно...
   Он видел Отто, когда ехал к Зое. Бежевое такси  стояло  тогда  рядом  с
диомидовской машиной перед светофором...
   Человек за окном методично  взмахивал  рукой  с  молотком.  Изредка  он
отрывался от работы и бросал меланхоличный взгляд на улицу.
   - Нет, не припомню, - сказал Диомидов, опуская бинокль. - Да и не место
здесь предаваться воспоминаниям. Опергруппа готова?
   - Они ждут звонка.
   - Что ж, - сказал Диомидов. - Пора, пожалуй. А то скоро  станет  темно.
Идите. А я понаблюдаю.
   Автомат был в "Гастрономе", метрах  в  трехстах  от  булочной.  Ромашов
поднял воротник пальто  и  пошел  звонить.  Ходил  он  минут  пять.  Когда
вернулся, Диомидова в булочной не было.
   - Он рассердился на что-то, - сказала продавщица. - И убежал.
   Ромашов выругался про себя и бросился к дому напротив.  Дверь  квартиры
сапожника была раскрыта. Ни его, ни Диомидова, ни следов борьбы Ромашов не
обнаружил. Машины за углом не было тоже.



9. ПАРАДОКС ВЕЛИКОГО ПТА

   Диомидов приветственно помахал  Ромашову  здоровой  рукой.  Краснолицый
доктор показал им обоим растопыренную длань, что должно было означать пять
минут, и вышел из палаты.
   - Он узнал вас, когда вы вышли из булочной, - сказал Диомидов.  -  И  у
него был мотоцикл.
   Ромашов кивнул. Он понял это потом, во  время  погони.  Опергруппа  два
часа металась по Москве, пока не вышла на верные следы. Три машины  и  два
мотоцикла вырвались на загородное шоссе.  Автомобиль  Диомидова  стоял  на
обочине в двух шагах от каменной стены  старинного  парка.  Метрах  в  ста
валялся мотоцикл. В двадцати шагах от него Ромашов наткнулся на труп Отто.
Неподалеку, под обломками стены, непонятно почему обрушившейся, лежал  без
сознания Диомидов.
   - Мне не хотелось его убивать, - сказал Диомидов. - Сперва я снял его с
мотоцикла. Уже темнело. Пока я держал его в свете фар, он стрелял. Мне это
надоело. Остановил  машину.  Удалось  попасть  в  колесо.  Думал,  что  он
покалечится. Мотоцикл сделал, наверно, восемь  оборотов.  А  он,  сволочь,
уцелел. Вскочил на стену. Ну и... А вы эту штуку нашли?
   - Какую штуку? - удивился Ромашов.
   - Да трость эту. Она же под стеной  осталась.  Этот  Отто  выронил  ее,
когда полез на стену.
   - Мы не думали, - сказал Ромашов.
   - Я так и предполагал,  -  заметил  Диомидов.  -  А  она  осталась  под
обломками. Ведь из-за нее стена обрушилась.
   - Я сейчас позвоню, - сказал Ромашов.
   - Да, надо сделать это побыстрее. И знаете что. Позвоните  заодно  тому
ученому, Лагутину. У меня есть для него кое-что интересное.
   - Но доктор? - сказал Ромашов.
   - Что доктор?
   - Он сейчас придет и выгонит меня.
   Диомидов усмехнулся.
   - Я знаю петушиное слово. Кроме  того,  и  доктору  полезно  послушать.
Таких вещей ни один доктор на Земле еще  не  слыхал.  Эту  штучку  вкусил,
видимо, только Беклемишев. Да еще те "приносящие жертву". Но они,  бедные,
ни черта не поняли.
   Диомидов замолчал. Потом задумчиво заметил:
   - Да и я, признаться, тоже.
   Дверь открылась, и  на  пороге  возник  краснолицый.  Его  правая  рука
описала в воздухе полукруг, который можно было истолковать только в  одном
значении. Диомидов  заговорщически  подмигнул  Ромашову.  Тому  так  и  не
удалось узнать, какое же петушиное слово сказал полковник врачу. Когда он,
позвонив  по  телефону,  вернулся  в  палату,  краснолицый  доктор   мирно
беседовал с Диомидовым. На появление Ромашова он не обратил внимания.
   - Все в порядке, - сказал Диомидов, вкладывая в эти слова  и  вопрос  и
утверждение одновременно.
   - Да, - сказал Ромашов. - Мне удалось застать  Лагутина  на  месте.  Он
уже, наверное, выехал.
   Ждать пришлось недолго. Когда Лагутин в наспех накинутом халате  уселся
возле постели, Диомидов сказал:
   - Я, пожалуй, начну с  самой  сути.  Когда  я  выстрелил,  эта  трость,
валявшаяся возле  стены,  вдруг  вспыхнула  зеленым  светом.  На  какое-то
мгновение я увидел перед собой зеленый шар...
   Лагутин завозился на табуретке, устраиваясь поудобнее. Краснолицый врач
с изумлением уставился на Диомидова. Он впервые слышал о  том,  что  такое
может быть. Ромашов тоже навострил уши. Он сидел дальше всех от кровати, а
полковник  говорил  тихо.  И  ему  пришлось  наклонить  голову,  чтобы  не
пропустить ни слова из удивительного рассказа.
   ...Шар превратился в зеленое облако,  плававшее  над  землей.  Из  него
потянулись  зеленые  отростки.  Один  из  них  коснулся  головы.  Диомидов
отпрянул. Но было уже поздно. Что-то мягкое,  липучее  обволокло  мозг.  И
Диомидов ощутил себя кем-то другим. В то же время он чувствовал, что  этот
другой - он сам. Только его диомидовское "я" отодвинулось очень далеко. На
первом плане жил и действовал тот - второй. Звали его Пта.
   Его руки лежали на отливающем синевой грушевидном предмете. Диомидов не
понимал, что это. Пта знал, что стоит перед пультом управления. Он  только
что  включил   аппарат   долговременной   памяти,   который   должен   был
зафиксировать все, что увидит и почувствует он, Пта. А  Диомидов  подумал,
что этот аппарат очень похож на тот жезл,  который  столько  лет  пролежал
зарытым  в  беклемишевском  саду.  Диомидов  с   удивлением   и   робостью
разглядывал странную  компанию  кошколюдей,  пытался  понять,  о  чем  они
говорят. Мысли Диомидова странным образом  переплетались  с  мыслями  Пта,
который думал об участниках экспедиции, о беспокойном  Кти,  о  сомнениях,
его одолевавших. Он поговорил с Кти и перевел взгляд на пульт. Прямо перед
его глазами находился экран обзора.  Его  края  были  словно  обожжены.  В
середине темнел провал, черное  пятно,  заметно  уменьшающееся.  Он  знал:
когда это пятно превратится в точку, установка перестанет существовать.
   - Включаю защиту, - тихо произнес он и сдвинул ладони на пульте. Сверху
с легким свистом опустился стержень с темным шариком  на  конце.  По  нему
побежали  красные  искры,  сплетаясь  в  причудливом  узоре.   Затем   над
участниками опыта возник зеленый туман, скрыл их фигуры, стал уплотняться.
   Начинался опыт. Теперь никто  не  мог  остановить  его.  Высшая  защита
позволяла только ощущать происходящее.
   Это был Великий Опыт. Пта  называл  его  прыжком  в  бесконечность.  Он
рассчитал режим работы установки,  он  разработал  защиту,  которая  могла
выдержать напор энергии, он поманил неизведанным. И  нашлись  добровольцы,
те, кто жаждал знаний так же страстно, как  жаждал  их  Пта.  Но  был  еще
парадокс: при удачном исходе опыта его участники оставались в одиночестве.
Они навсегда расставались со своей цивилизацией, знания, добытые  ими,  не
могли никому пригодиться. Такова была цена  Великого  Опыта.  Пта  утешала
только мысль о преемственности цивилизаций. Они  пронесут  эстафету  через
время и передадут ее тем, кто будет после них.
   ...В мозгу стали возникать неясные образы. Пляшущие оранжевые языки  на
пронзительно черном фоне сменились мертвенным, синим светом. Он изливался,
казалось, отовсюду и проникал в каждую  клетку.  Синий  свет  пульсировал,
переливался немыслимыми оттенками. Возникали и в то же мгновение  исчезали
странные фигуры,  мелькали  фиолетовые  тени.  Потом  открылся  космос.  И
Диомидов услышал голос Пта.
   - Сейчас мы видим свет, который давно умер.  Установка  будет  работать
еще (тут Пта употребил  термин,  обозначающий,  видимо,  какой-то  отрезок
времени). За этот период наш взгляд проникнет очень далеко  во  вселенную.
Смотрите же лучше...
   Диомидов замолчал. Краснолицый врач наклонился  к  постели  и  поправил
подушку. Он ничего не понимал. Да и остальные слушатели были не  в  лучшем
положении. Лагутин нетерпеливо попросил:
   - Дальше? Что было дальше?
   - Мне трудно рассказывать, - задумчиво произнес Диомидов. - Нет, нет, -
отмахнулся он, заметив движение краснолицего. - Трудно потому, что я в том
своем, втором варианте мыслил не так... И мне сейчас нужны какие-то  новые
слова, чтобы передать все... Там были другие категории  понятий.  Странная
терминология, недоступные зрительные образы. Мне -  тому  все  казалось  в
порядке вещей. Но мое настоящее "я", о котором, кстати, я не забывал ни на
секунду, так вот, это мое настоящее "я" находилось в  положении  человека,
листающего книгу на незнакомом языке. Причем  даже  это  сравнение  весьма
приблизительно. Ну вот  хотя  бы:  мне  сразу  показалось,  что  установка
напоминала космический корабль. На самом деле никакого  корабля  не  было.
Скорее это была некая изолированная камера.  Потому  что  мое  второе  "я"
отлично помнило сцену начала Великого Опыта. Мы  долго  ехали  на  машине,
напоминающей пулю, увеличенную в десятки  тысяч  раз,  ехали  по  равнине,
залитой красноватым светом заходящего солнца. Потом спускались под  землю,
где находилась установка для  проведения  Великого  Опыта.  Нас  никто  не
провожал, потому что этого нельзя было сделать по  причинам,  которые  для
моего второго "я" были настолько ясны, что "я" настоящее о них попросту не
могло составить представления.
   - А сам опыт? - спросил Лагутин.
   - Я уже говорил, что мое второе "я" мыслило  категориями,  недоступными
для моего понимания.  В  приблизительном  переводе  Великий  Опыт  означал
переход через световой барьер. Причем обставлялся опыт  так,  что  не  его
участники осуществляли прорыв, а само пространство и время обрушивалось на
установку. Словно  бесконечная  вселенная  сорвалась  и  понеслась  сквозь
установку. Представьте себе, что вы сидите в центре шара, а стенки его  не
что иное, как сплошной экран.  И  на  нем  звезды.  Так  вот,  эти  звезды
беспрерывно текут сквозь ваше  тело.  Как  мячики  в  стереокино.  Мальчик
бросает в вас мячик. Кажется, вот-вот он ударится  в  вашу  голову.  Нечто
похожее и я наблюдал. Только не мячики на меня летели, а  звезды.  Недаром
Беклемишев в свое время определил это как конец света.
   - Прыжок в бесконечность, - сказал Лагутин.
   - Может, и так, - согласился Диомидов. - Однако их установка была хитро
устроена. Время от времени -  кстати,  весь  опыт,  по-моему,  продолжался
минут пять, - так вот, время от времени внутренность сферы,  в  которой  я
находился, гасла, и  глазам  представал  только  один  ее  участок.  Выбор
происходил, конечно, случайно: просто работала автоматика. Так вот, в  эти
моменты мы словно оказывались перед телескопом. Помните странные  картинки
в яме? Это были остаточные явления. А нам, находящимся в кабине установки,
удалось  заглянуть  в  жизнь  какой-то   невообразимо   далекой   планеты.
Продолжалось  это  несколько  секунд.  Сначала  появилась  планета,  потом
изображение приблизилось настолько, что я смог рассмотреть странный  город
с  кубическими  зданиями,  на  миг  мелькнуло  тело  какого-то   существа,
прямоугольные зрачки... И опыт кончился.
   - Все? - спросил Лагутин.
   - Нет еще, - улыбнулся Диомидов. - Опыт-то кончился, а  действие  этого
жезла продолжалось. По всей видимости, этот прибор сейчас является не  чем
иным, как демонстрационным аппаратом. В  свое  время  он  был  включен  на
запись памяти. Ну и работал, пока его не выключил этот Пта.


   - А затем было вот что, - сказал Диомидов  после  минутного  отдыха.  -
Даже не знаю, как все это  поточнее  передать.  Словом,  как  только  опыт
закончился,  меня  будто  бы  неожиданно  выкинули  из  этой  установки  и
забросили высоко над землей. Не меня - Диомидова, а того - Пта. И будто бы
повис я в воздухе над лесом. И вижу: прямо перед глазами совсем из  ничего
выкатился вдруг зеленый шар. Покачался над деревьями и мягко опустился  на
полянку. А я снова в установке очутился. Смешно?
   Лагутин только вздохнул в ответ.
   - Кстати, - сказал Диомидов, - вот я рассказываю сейчас и чувствую, что
вы не до конца меня понимаете. А толковей не выходит. Ну вот хоть  с  этим
эпизодом. Ни Пта, ни тем более я сам установки не покидали.  Мы  не  могли
этого сделать по одной простой причине. С того  самого  момента,  как  Пта
включил высшую защиту, никого из участников опыта вроде и не существовало.
Оставалось только понимание того, что я нахожусь в  раздвоенном  виде.  Ни
рук своих, ни ног, ни соседей, с которыми беседовал  перед  опытом,  я  не
видел. Все было как во сне. Вроде ты присутствуешь при событиях, а вроде и
нет тебя.
   - Да, это трудно усвоить сразу, - сказал Лагутин, потирая лоб.
   Ромашов и краснолицый врач молчали.
   - Неужели вам кажется, - улыбнулся Диомидов, - что я лучше  осведомлен?
Конечно, будь на моем месте ученый, он, наверное, кое в чем разобрался бы.
Но ведь еще не все потеряно. Эту штучку, -  он  взглянул  на  Ромашова,  -
наверное, уже извлекли из-под стены?
   Ромашов кивнул, сказал, что он сейчас пойдет звонить.
   - А вас я позвал, - сказал Диомидов Лагутину, -  вот  почему.  Я  видел
фиолетовых чудовищ, наделавших шуму в мире. Да. Только вот в чем дело. Они
не были тогда чудовищами. Словом, лучше по порядку. Удивлять так удивлять.
Короче говоря, когда защита растворилась и мы, не подберу  другого  слова,
возникли из небытия, я, или Пта, как хотите, отдал  команду  приступать  к
исследованиям. В чем они заключались, сказать могу только в общих  чертах.
Из установки никто не вышел на поверхность  планеты.  Наш  шар  ощетинился
датчиками, загудели какие-то машины. Ко мне один за другим стали подходить
кошколюди с результатами анализов атмосферы,  почвы,  растений  -  словом,
всего, что нас окружало. Не понимаю,  как  я  воспринимал  это,  но  помню
отчетливо  одну   мысль   об   адаптации.   О   необходимости   адаптации,
приспособления к новым условиям, в которых мы очутились.
   - Разве это было не на Земле? - вырвалось у Лагутина.
   - Не знаю, - сказал Диомидов. - Хотя постойте. Конечно, на Земле.  Ведь
тросточка-то сейчас на Земле...  И  потом...  Впрочем,  я  все  время  был
уверен, что нахожусь  на  Земле.  Ну  бог  с  ним.  Уже  немного  осталось
рассказать. Об этой  самой  адаптации.  Несколько  часов  Пта  обрабатывал
данные на какой-то странной машине с экраном. На нем все  время  держалось
изображение, которое неуловимо менялось. Сначала это был  кошкочеловек,  а
под конец... Как вы думаете?
   - Фиолетовая обезьяна, - быстро сказал Лагутин.
   - Да, - медленно произнес Диомидов. - А потом началось самое  странное.
Все участники опыта по очереди стали проходить сквозь... Не знаю, как даже
это описать... То ли  какая-то  туманная  завеса,  то  ли  плотная  кисея,
которая возникла после того, как я, простите,  Пта,  поиграл  пальцами  на
пульте. Пта пошел последним. Но не это важно.  После  того  как  кошколюди
проходили  через  этот  туман,  они  становились  фиолетовыми  обезьянами.
Впрочем, это название ни о чем не говорит. Они становились людьми,  правда
очень похожими на обезьян из сельвы, но людьми.  Да  ведь  и  обезьяны  из
сельвы в общем были люди. Странный цвет кожи -  только  и  всего.  Да  еще
бессмысленный взгляд. Это у обезьян. А  у  бывших  кошколюдей  взгляд  был
вполне осмысленным.
   - Вот чудасия,  -  пробормотал  краснолицый  врач.  Лагутин  кивнул.  А
Ромашов заерзал беспокойно на стуле и вдруг вскочил.
   - Не терпится? - усмехнулся Диомидов.
   - Пойду узнаю.
   Ромашов вышел. Отсутствовал он минут пять. Вернулся довольный.
   - Ну как? - спросил Диомидов.
   - Нашли, - быстро сказал  Ромашов.  -  Генерал  дал  команду  отправить
тросточку к вам в институт, - обратился он к Лагутину.
   Тот кивнул, но с места не сдвинулся.  Всем  было  интересно  прослушать
диомидовский рассказ до конца.
   - А в общем-то, - сказал Диомидов, - это и  все,  пожалуй.  Пта  прошел
последним через адаптационный аппарат и прикоснулся к пятну на  пульте.  В
глазах у меня сверкнул свет, все исчезло, а я очутился здесь.
   - Н-да, - протянул краснолицый врач.
   - Любопытно, - сказал Лагутин.  -  Если  они  собирались  передать  нам
информацию о Великом Опыте, то непонятно, как это они думали сделать. Ведь
надеяться на то, что эта тросточка попадет к нам, по меньшей мере глупо...
   - Вот именно, - сказал Диомидов. - Приплюсуйте  сюда  еще  удивительный
способ включения этого прибора. "Приносящий жертву..." Помните?
   Лагутин наклонил голову.
   - Да, - сказал он. - Загадок тут порядочно.
   Выйдя на улицу, Лагутин купил  свежую  газету.  На  четвертой  странице
наткнулся на пространный перевод статьи из "Глоб".
   "Тайна  фиолетовой  чумы  раскрыта",  -  прочитал  он.  -   "Еще   одно
преступление нацистов против человечества". "Немец-антифашист  Курт  Мейер
делает потрясающее разоблачение". "Вчера на пресс-конференции в  Рио  Курт
Мейер заявил, что он нашел  в  сельве  развалины  лаборатории  фашистского
профессора   Людвига   Хенгенау.   Этот   отщепенец,    как    выяснилось,
экспериментировал над  людьми.  Ему  удалось  найти  средство,  вызывающее
мгновенную перестройку белковой структуры клеток живого организма.  Причем
клетки,  перестраиваясь,  приобретали   активность.   Возникала   как   бы
возможность цепной  реакции.  Малейший  контакт  с  зараженным  организмом
приводил или к гибели, или  превращал  контактирующее  лицо  в  фиолетовое
чудовище.  Механизм  самого  процесса  далеко  не   ясен.   Некоторые   из
присутствовавших на пресс-конференции видных биологов утверждают даже, что
этого не может быть, что это  противоречит  известным  законам  природы  и
современной теории эволюции организмов. Но мы не можем просто  отмахнуться
от факта существования обезьян. Наш долг пролить свет на их  происхождение
и в этой связи хотя бы прислушаться к голосу  человека,  который  совершил
подобную попытку".
   - Адаптация, - пробормотал Лагутин, засовывая газету в ка