. А танки,  к  башням  которых  были  привязаны  клетки  с
обезьянами,   вспороли    лес    и    исчезли    вместе    с    загадочным
профессором-эсэсовцем.
   Курт все-таки выбрался. Работал на оловянных рудниках, грузил бананы. А
когда кончилась война, решил вернуться на родину. Здесь его ждал  сюрприз.
В Бонне  умер  его  двоюродный  дядя,  державший  небольшую  зубопротезную
мастерскую. Курт стал наследником маленького капитала. После  войны  спрос
на зубы скакнул вверх. Нужно ли говорить  о  том,  что  было  дальше.  Кто
знает, думал ли Вилли о домашних туфлях,  теплых  кальсонах  и  туристских
поездках. Во всяком случае, жизнь кинула  к  ногам  Курта  счастье  рыжего
Вилли, и он от него не стал отказываться.  И  звезды  его  больше  уже  не
тревожили. Ночное небо перестало манить Курта в мерцающую глубину.  Теперь
на звезды безмолвно скалит зубы череп рыжего Вилли, нашедшего  свой  конец
на берегах Амазонки.
   ...Человека, которого Курт Мейер знал как Бергсона, звали  Фернандесом.
В посольстве той страны, которую оно представляло,  Фернандес-Бергсон  был
мелкой сошкой. В  Москве  он  вел  себя  вполне  прилично.  Ни  с  кем  не
встречался, хотя часто  посещал  выставки  и  музеи.  И  только  два  раза
позвонил кому-то по  телефону-автомату.  Это  обстоятельство  и  заставило
Диомидова усилить наблюдение.
   Полковник не связывал рассказа Курта с событиями,  взволновавшими  весь
мир. Четверть века - слишком большой срок. За это время профессор-эсэсовец
мог свободно умереть, а Бергсон сменить покровителей. Кроме того, Курт мог
и напутать. Ведь встречаются люди, похожие друг на друга. Правда,  Бергсон
кому-то звонил.  Тот  факт,  что  звонил  он  из  автомата,  настораживал.
Вероятно, он ищет встречи и не хочет, чтобы о ней знали  в  посольстве.  И
полковник  не  снимал  наблюдения,  ежедневно   интересовался   поведением
"подшефного". Вчера тот снова заходил в будку автомата.
   Разговор был, видимо, коротким и неприятным, потому что у  Бергсона  не
сходило с лица кислое выражение.
   Диомидов доложил обо всем генералу.
   - Так, - сказал генерал, ломая сигарету пополам и засовывая половинку в
мундштук. - Так, значит, - генерал чиркнул спичкой, - значит, туман?
   Полковник промолчал. Генерал задумчиво произнес:
   - Меня в этой истории занимает одно слово: "Амазонка". Во  время  войны
Курт видел Бергсона на Амазонке. Фиолетовые обезьяны, или как их там, тоже
на Амазонке. А теперь вот еще... Полюбуйтесь, - и генерал вынул  из  ящика
стола телеграмму Ромашова.
   - Что это? - спросил Диомидов.
   - Донесение о несостоятельности, -  усмехнулся  генерал.  -  Телеграмма
скупа,  но  я  выяснил:  Ромашов  в  Сосенске  с  ног  сбился.  Загадочное
самоубийство какого-то Беклемишева. И ко всему еще мистика. Свет над домом
самоубийцы, который когда-то, во времена туманной юности, путешествовал по
Амазонке. Ну и вообще все атрибуты. Несостоявшаяся любовь плюс мистика.
   - То есть?.. - поднял брови Диомидов.
   - То и есть, - буркнул генерал.  -  Чего  вы  не  понимаете?  Любовь  и
мистика. Нонсенс какой-то. Потом дневники.
   - Какие дневники?
   - Дневники этого Беклемишева о путешествии по Амазонке.
   Диомидов покрутил головой. Генерал рассказал  о  последних  событиях  в
Сосенске. Федор Петрович слушал его рассказ как сказку.
   Закончив, генерал заметил:
   - Учтите вот что. Около старика лежал "вальтер".
   - Хорошо, - кивнул Диомидов. - Когда ехать?
   - Да завтра и поезжайте.


   Но  выехать  Диомидову  не  пришлось.  Не  удалось  даже  как   следует
позавтракать, хотя встал он рано.
   Город еще спал. Под окном скреб лопатой дворник.
   Выключив бритву, Диомидов взял тюбик  с  кремом  и  выдавил  на  ладонь
маленькую белую колбаску.  Растирая  по  щекам  пахнущую  яблоками  массу,
бросил взгляд  на  часы  и  подумал,  что  встал  он,  пожалуй,  рановато.
Старость, что ли? Или устал?
   Он приблизил лицо к зеркалу. Как будто  нет  причин  для  недовольства.
Конечно, припухлые губы и широкий, плоский нос не давали  повода  величать
себя красавцем, но  грустить  об  отсутствии  античного  профиля  можно  в
двадцать лет. В сорок человека одолевают другие заботы.  В  сорок  человек
начинает считать морщины на лбу и выдергивать по  утрам  седые  волоски  с
висков. Диомидову считать ничего не пришлось. И  он  довольно  ухмыльнулся
своему отражению.
   На подоконнике забулькал кофейник. Мордатый рыжий кот, севший погреться
около него, подозрительно покосился на шумного соседа и мягко спрыгнул  на
колени к Диомидову. Тот щелкнул кота по лбу. Зверь  обиделся.  Перешел  на
кровать и уставился оттуда на Диомидова немигающими желтыми глазами.
   Полковник стал нарезать сыр. Кот замурлыкал. Диомидов  засмеялся.  Кота
он приютил с год назад. Возвращаясь как-то поздно вечером  из  управления,
увидел под дверью мокрого  котенка.  Диомидову  стало  жаль  зверя,  и  он
впустил его. Котенок быстро привел себя  в  порядок,  освоился.  Уезжая  в
командировку, полковник поручал котенка старушке, жившей  через  площадку.
Та добродушно ворчала, что Диомидову  надо  жениться,  раз  он  так  любит
животных. Диомидов хохотал и отмахивался. Котенок вырос  и  превратился  в
большого ленивого кота. За меланхоличный нрав  и  брезгливое  отношение  к
мышам Диомидов нарек его доном Педро.
   Отхлебнув кофе, Диомидов придвинул поближе вчерашнюю газету со статьей,
которая его заинтересовала.  Неведомый  ему  кандидат  биологических  наук
Тужилин громил своего коллегу Лагутина за антинаучные взгляды на  проблемы
наследственности.
   "Наследственная память, - писал  Тужилин,  -  есть  не  что  иное,  как
зашифрованная в молекуле ДНК информация о  развитии  организма.  Носителем
этой информации является молекула ДНК в особой структуре тимина,  гуанина,
аденина и цитозина. Приписывать "наследственной памяти"  какие  бы  то  ни
было другие посторонние функции - значит уводить науку в туманную область,
из которой только один выход - к мистицизму, к признанию бога..."
   Диомидова заинтересовали "посторонние функции", но дочитать  статью  не
пришлось. Зазвонил телефон. Диомидов снял трубку и  услышал  голос  майора
Беркутова.
   - Товарищ полковник, - взволнованно кричал Беркутов, - Федор  Петрович!
Такое дело!
   - Какое? - осведомился Диомидов.
   Он  не  любил  Беркутова  за  излишнюю  суетливость,  за  присущую  ему
способность громоздить из пустяков видимость сложных и запутанных дел.
   - В общем, вы меня ждите, - кричал Беркутов. - Я сейчас подскочу.
   - Ну, ну, - пробормотал Диомидов и стал торопливо одеваться.
   "Волга" уже стояла у подъезда. Взглянув  на  лицо  Беркутова,  Диомидов
подумал, что на этот раз  произошло  что-то  действительно  серьезное.  Он
втиснулся  на  сиденье  рядом  с  Беркутовым.  Мельком  оглядел   третьего
пассажира - капитана милиции. И приготовился слушать. Беркутов не заставил
ждать.
   - Это тут, - начал он. - По дороге на Юхнов.  В  общем,  дело  выглядит
так. Утром нам позвонил вот он, - Беркутов кивнул на капитана  милиции,  -
Малинин. ЧП с какой-то чертовщиной. Понимаете? Я его принял,  Малинина.  В
общем, в лесу все и произошло. Места там грибные,  дачи  стоят  редко.  До
электрички километра два. Один грибник на них  и  напоролся.  Увидел  -  и
драла. До станции добежал, на пост заскочил. А дежурный,  не  будь  дурак,
взял этого грибника да обратно повел. Пришли.  Видят  -  перед  ними  яма.
Вроде воронки от полутонной бомбы. Дно гладкое и блестит словно зеркало. А
в ямке лежит мужчина. Затылок прострелен. Около ямы - женщина без  чувств,
руки связаны шарфом. Рот заткнут. Мужчину-то милиционер сразу  узнал.  Вор
он. Бывший карманник. Недавно из тюрьмы. Милиционер попытался  привести  в
чувство женщину. Не удалось. Тогда сообразил он что-то на  манер  носилок.
Вдвоем с грибником доставили ее на  станцию,  в  больницу.  Потом  звонки.
Генерал распорядился, чтобы я вам сообщил. И ученым. Потому что в этой яме
кино какое-то... И свет...
   - Что за свет? Какое кино?
   - Не знаю, - сказал Беркутов. - Капитан видел. Прямо в яме  этой  кино.
Как на экране. Только понять ничего нельзя.
   Диомидов покосился на капитана милиции. Тот сидел неподвижно,  устремив
взгляд на дорогу, и, видимо, не испытывал потребности разговаривать.
   Диомидов вспомнил про свет над домом самоубийцы в Сосенске,  о  котором
говорил генерал, и спросил Беркутова:
   - Эта женщина... Кто она?
   -  Зубной  врач  Беликова.  Живет  на  Беговой,  -  быстро  откликнулся
Беркутов.
   - Что-нибудь еще вы предприняли? -  обратился  Диомидов  теперь  уже  к
капитану.
   - Определили место, с которого был произведен выстрел. Собака  след  не
взяла, хотя трава там, где стоял убийца, явно примята.
   - Так. А почему он не стрелял в женщину?
   Капитан пожал плечами.
   - Я думал, - сказал он медленно.  -  Тут,  по-видимому,  есть  какая-то
связь с этой ямой. Но, может, сама женщина скажет...
   - Может, - откликнулся Диомидов и стал смотреть на дорогу.
   Машина  уже  свернула  на  проселок.  Мимо  бежали  деревья.   Диомидов
разглядывал лес и завидовал счастливцам, которые вот  в  такое  прозрачное
утро могут взять в руки корзинку, кинуть в нее несколько  огурцов,  ломоть
хлеба, круто посыпанный солью, и отправиться бродить между  деревьями,  не
думая ни об убийствах, ни о других чрезвычайных происшествиях.
   Наконец машина, переваливаясь, как гусыня, с боку на бок, выбралась  на
поляну. Взревел и заглох  мотор.  Хлопнули  дверцы,  и  наступила  тишина.
Только шумел ветер в верхушках деревьев, словно  напевая  унылую  ямщицкую
песню.  Диомидов,  Беркутов  и  Малинин  направились  к  группе  людей   в
милицейских шинелях.
   Трое, стоявшие возле ямы, отдали честь. Четвертый лежал на траве  около
синей машины с красным кантом. Диомидов  подошел  к  яме.  Она  напоминала
углубление, оставленное большим тяжелым шаром. Шар кто-то аккуратно убрал,
а углубление покрыл тонким слоем черного блестящего лака. И сейчас дно ямы
загадочно посверкивало в лучах неяркого осеннего солнца.



5. "ПРИНОСЯЩИЙ ЖЕРТВУ"

   Бергсон заметил, что за ним наблюдают.  Ужиная  в  кафе,  он  явственно
ощутил на себе  чей-то  взгляд.  Опытный  в  таких  делах  Бергсон  только
мысленно чертыхнулся. Допил кофе, расплатился и медленно пошел  к  выходу.
Задержался на секунду перед зеркалом,  небрежно  поправил  галстук.  Рысьи
глаза окинули зал. Мелькнула мысль, что в этой  чертовой  стране  даже  на
легальном положении нельзя чувствовать  себя  спокойно.  Но  кому  он  мог
понадобиться? Ведь он еще ни с кем не встречался. Он даже  не  знает,  как
зовут  того  наглухо  законспирированного  агента,  где  он  живет  и  как
выглядит. Только один раз Бергсон позвонил ему по телефону и спросил,  как
обстоят дела. Неужели старик просчитался? Или Бергсона узнали в России? Но
кто мог знать его здесь? Его и в  Германии-то  никто  не  знал.  И  его  и
Хенгенау. Они оба существовали тогда для будущего. Еще весы войны качались
в неопределенном положении, а Хенгенау уже начал свое дело.
   Старый ипохондрик знал, что за него ухватятся, когда продавал свой опыт
и ум. Тогда весь мир бредил атомом.  А  хрыч  предложил  такое,  что  даже
видавшие виды генералы побледнели. "Маугли". Бергсон  не  был  посвящен  в
детали операции под этим  кодовым  названием.  Старик  умел  хранить  свои
тайны. Теперь он послал Бергсона  в  Россию  с  заданием  привезти  в  Рио
какую-то вещь, о которой и сам, вероятно, толком не  знал.  Но  послать-то
послал, а сам?
   Что-то случилось  со  стариком.  Бергсон  понял  это,  прочитав  первые
сообщения о катастрофе.  Он  догадывался  о  причинах,  Или  не  выдержали
нервишки у Хенгенау. Или подвела ограда террариума. Но как бы там ни было,
бутылка с джином разбилась.
   Ограда не ремонтировалась пять лет. Старику давали мало  денег.  Только
на лабораторные работы. Ему перестали верить. Босс однажды  недвусмысленно
заметил, что Хенгенау просто  ловкий  шарлатан,  а  сами  они  -  ротозеи,
поверившие в бредовую выдумку. Бергсон в душе соглашался с боссом. Он даже
привез старику помощников. Но хрыч затопал ногами, послал босса к дьяволу,
а помощников выгнал. Он боялся, что кто-нибудь может проникнуть в тайну.
   "И брат перестанет узнавать брата,  жена  мужа,  а  дети  родителей,  -
вспомнил вдруг Бергсон слова, услышанные им вчера по радио из Боготы. -  И
прекратится род людской, и будет царствовать на земле Виолет..."
   Бергсон поежился и подумал, что, пожалуй, на  земном  шаре  выдержаннее
всех ведут себя русские. Правительство СССР  предложило  свою  помощь  для
изучения причин катастрофы. Видные ученые выразили готовность  поехать  на
место происшествия. Но правительства заинтересованных государств отклонили
эти предложения.
   А босс, наверное, сейчас кусает локти...
   Бергсон зашел в будку телефона-автомата и позвонил  законспирированному
агенту. Услышав в ответ лаконичное "рано", он выругался и вторично  набрал
номер. Из трубки послышались сиплые  протяжные  гудки.  Бергсон  выругался
снова и вышел на улицу.
   Он был человеком дела. Любая затяжка выводила его из себя еще и потому,
что освобождалось время для раздумий. А Бергсон думать не любил.  Он  умел
соображать, прикидывать. Только не оценивать  свои  действия  и  поступки.
Потому что действовал Бергсон всегда по чьей-либо указке. В  данное  время
он выполнял задание Хенгенау. На пути возникли затруднения. Бергсон еще не
знал, в чем они состоят, но догадывался, что  в  деле  обнаружилось  некое
неблагополучие. За ним, кажется, следят. Агент избегает какого  бы  то  ни
было контакта.
   Дойдя в своих рассуждениях до этого места, Бергсон снова вспомнил,  как
старик, посылая его в Россию, говорил, что  будет  ждать  встречи  в  Рио.
Тогда Бергсон не обратил внимания на это. В Рио  так  в  Рио.  Но  сейчас,
начиная  сопоставлять  все  известные  ему  факты,  Бергсон   вдруг   стал
утверждаться в мысли, что все это затеяно неспроста. Неужели?.. Нет, такое
не могло бы прийти в голову даже Хенгенау. Это просто  ошибка.  Чудовищная
ошибка...
   Бергсон шел по вечерней Москве. Его не слепили сполохи неоновых  огней.
Москва  не  предлагала  Бергсону  лиловых  подтяжек,  похожих  на  плоских
огромных червей. Такие подтяжки носил полный джентльмен.  И  ему  не  было
никакого дела до переживаний Бергсона. В данный момент  полный  джентльмен
раздумывал над способом, с помощью которого можно связать Бергсона с Отто.
Ибо полный джентльмен был не кем  иным,  как  тем,  кого  Бергсон  называл
боссом. И босс считал, что Бергсон должен вступить в контакт с Отто не  от
имени Хенгенау, а от его, босса, имени. Потому  что  в  конце  концов  он,
босс, содержал и Хенгенау и Бергсона. А Отто? Отто обязан был  подчиниться
тому, кто больше платит. Так думал босс. И был уверен, что  все  получится
так, как думает он...
   Бергсон шел по Москве. На улице Горького на  него  равнодушно  поглядел
парень в рабочем комбинезоне. На улице Герцена его проводили  карие  глаза
молодого человека, стоявшего с букетом цветов у магазина готового  платья.
Потом молодой человек зашел в магазин и позвонил по телефону.
   А за Бергсоном шли две подружки, оживленно болтая о том, что  если  они
будут плестись так медленно, то опоздают к началу сеанса. В  фильме  играл
Ефремов. Подружкам очень нравился актер.
   Утром Бергсон собрался снова  позвонить  по  условленному  телефону.  И
опять почувствовал  за  собой  слежку.  Пытаясь  понять,  кто  же  за  ним
наблюдает,  он  исколесил  треть  Москвы.  Останавливался  в  подворотнях,
спускался в метро. Один раз поймал случайное такси и, проехав  с  километр
по  Садовой,  быстро  перескочил  из  машины  в  отходящий   с   остановки
троллейбус. Он проделывал эти маневры в надежде уловить ошибку  того,  кто
за ним следует. Но ничего подозрительного не заметил.  Тогда  он  подумал,
что слежка ему мерещится. Однако заходить  в  будку  телефона-автомата  не
решился. Интуиция  разведчика  заставляла  его  еще  и  еще  раз  обдумать
ситуацию.


   - Максимум аккуратности, - сказал ему тогда Хенгенау.
   И он и  Бергсон  стояли  на  вершине  пирамиды,  затерянной  в  сельве.
Хенгенау, потирая руки,  бормотал  о  случайностях,  приводящих  гениев  к
открытиям. Он воображал себя Фаустом. Бергсон слушал и думал, что за годы,
проведенные в джунглях, можно вполне  сойти  с  ума,  а  не  только  найти
какой-то дурацкий храм.
   Храм был  когда-то  шикарным.  Огромная  усеченная  пирамида  ступенями
поднималась над лесом. Даже сельва  не  смогла  задавить  ее.  Они  прошли
внутрь. Бергсон хмыкнул. Напротив входа сидел бог с кошачьими ушами.  Лицо
его, высеченное из камня, было  сурово  и  непреклонно.  Когда  они  стали
подниматься по узкому коридору в глубь пирамиды, Бергсон увидел на  стенах
горельефы, изображавшие таких же кошколюдей в разных  позах.  Одна  фигура
привлекла его внимание. Странное существо держало у глаз бинокль.  Бергсон
мог бы поклясться, что он видит бинокль. Он дернул  Хенгенау  за  рукав  и
показал на стену. Тот отмахнулся.
   - Я мог бы поразить археологов мира, - сказал Хенгенау.  -  Но  у  меня
другие цели. Может быть, потом...
   И не договорил, пошел дальше.  Под  самым  потолком  пирамиды  оказался
круглый  зал.  В  потолке  зияла  дыра.   Посреди   зала   стояла   статуя
кошкочеловека с вытянутой вперед, сжатой в кулак рукой.  Другой  рукой  он
прикрывал глаза. Перед пьедесталом фигуры лежала толстая  каменная  плита,
слегка выпуклая посредине.
   - Вот мы и у цели, -  сказал  Хенгенау.  Он  дал  возможность  Бергсону
осмотреться. - Вы, конечно, ничего не понимаете?
   Бергсон покрутил головой.
   - Смотрите сюда. - Хенгенау показал на угол плиты. - Вы еще  не  забыли
русский?
   - Бе-кле-ми-шев, - прочитал по слогам Бергсон. - Ну и что?
   - Сейчас вам будет яснее, - сказал старик и хлопнул  в  ладоши.  И  тут
Бергсон увидел, что в зале есть второй выход. Оттуда появился голый индеец
с длинными волосами. Подобострастно улыбаясь,  он  подошел  к  Хенгенау  и
протянул руку. Старик вынул  из  кармана  шорт  пачку  коки  и  бросил  на
коричневую ладонь. Индеец отщипнул кусок  и  быстро  сунул  его  за  щеку.
Бергсон поморщился.
   - Зачем этот цирк? - спросил он угрюмо.
   - Хранитель ушастого бога, - представил индейца Хенгенау. - Я  приручил
его. Слушайте, что он вам скажет. - И старик кивнул индейцу.
   - Приносящий жертву уподобляется богу, - протяжно произнес индеец. - Он
видит скрытое и познает непознанное. Само солнце становится ничтожным  для
него, и звезды меняют  свои  пути.  Молитесь,  люди,  приносящему  жертву,
падите ниц пред ним. Ждите, когда солнце позолотит  вершину  храма.  Тогда
приносящий жертву снова вернется к вам. И будет  он  велик,  и  будете  вы
преклоняться перед ним...
   - Что мелет этот ублюдок?
   - Он говорит, что вам надо ехать в Россию, - сухо  сказал  Хенгенау.  -
Дело в том, что сейчас бесполезно приносить жертву. У  бога  украли  некую
штучку, которую он держал вот тут. - И Хенгенау показал Бергсону на  кулак
кошкочеловека. - Унес ее очень давно тот, кто расписался на этом камне.
   - М-да, - промычал Бергсон. - А на  что  хоть  она  похожа,  эта  самая
штука?
   - Вам ее передадут. И вы привезете ее мне.
   - Не люблю я этих тайн мадридского двора.
   - Не ваше дело, - рассердился Хенгенау. - Это подарок Случая. И  я  его
просто так никому не отдам. Ни вам, ни тем, кому вы сейчас лижете пятки.
   Бергсон удивился. Кто кому лижет пятки? А кто кому платит деньги?  Ведь
эта обезьяна с лошадиной мордой давно сдохла бы тут, если  бы  Бергсон  не
выбивал субсидии на опыты. Там уже  перестали  верить.  Старик  впадает  в
детство и даже не понимает, что его акции уже почти не котируются.
   Он хотел сказать все это, но сдержался. Хенгенау спросил:
   - Ну так  как,  Бергсон?  Возьмете  это  дело?  Двадцать  процентов  от
предприятия.
   - А сколько стоит все?
   - Мн