,  он  ощутил  себя,
сжатого. Ему захотелось биться, все сбросить и убрать -  дурацкий  костюм,
воду, слишком густой и мокрый воздух.
   ...Луна ухмылялась с  особенным  значением.  Какое-то  судно  шло  мимо
Сельгина. Оно появилось внезапно - черное, без огней и стуков машины.
   Сельгин молча следил, как мимо него шел черный, длинный корпус.  Он  не
хочет связи, не хочет помогать. Почему? Свяжусь-ка с Синуголой.
   Корабль шел - молчаливый, в окрашенных луною волнах. Его борт... В  нем
проступала черная трещина. Вода входила в нее и  выливалась  обратно.  Те,
огромные и черные, что возились на борту, быстро собрались в одно  широкое
тело. Оно с плеском упало в воду и рванулось к  Сельгину.  Вода  закипела,
вокруг завертелись и взметнулись черные толстые  веревки.  В  тот  же  миг
спас-аппарат с долгим шипением выпустил густо-черное облако. Оно  затянуло
луну. У Сельгина перехватило дыхание.
   - Кальмар...  Прошу,  не  дышите  полторы  минуты,  полторы  минуты,  -
бормотал костюм. - Это напал кальмар. Считайте до девяноста, считайте.
   Сельгин тряс головой - едкий пар жег лицо.
   ...Когда газ рассеялся,  тело  корабля  было  далеко.  Оно  сверкало  и
походило на упавший в воду осколок луны. И вокруг никого -  вода,  вода...
Проклятый кальмар удрал.
   Спас-костюм жужжал электросигналами, зовя какого-то Тики.
   "Напрасно", - решил Сельгин. В той абракадабре воды, клочьев воздуха  и
морской жути найти его почти невозможно.  Но  какая  яростная  и  жестокая
стихия! С ней приятно сцепиться. Это настоящая борьба!
   - Хорошо! - крикнул он. - Спас-костюм, здесь хорошо!
   - Помешался, взываю к "Тики", к  "Тики"...  -  говорил  спас-костюм.  -
Рекомендую успокоить  себя.  И  мне  трудно  -  отказало  сопротивление  N
1001882. Возьмите в рот трубочку, покрытую светящимся составом. Возьмите в
рот светящийся состав. Немедленно! Я срочно зову "Тики", нас переместят...
- Костюм бормотал и охал. Сельгин потянулся шеей, поймал трубочку  губами,
ощущая горечь.
   Вместе с нею появилась мглистая,  зелено-черная  путаница  в  голове  и
пришел сон. Нет, начало его - рябь и мелькание зеленых пятен. Или  темных,
живых тел?..
   Они подскакивали, всплескивались. Это куски  волн.  "Сон...  Сон..."  В
наступившем приятном сне перемещались разные  ощущения  и  звуки:  толчки,
пронзительные  свисты,   чье-то   быстрое   бормотание.   Сельгин   уловил
движение... "Сон..."
   Вдруг лицо его затянула пленка воды.  Он  фыркнул  и  поднял  голову  -
вокруг него вращался тесный клубок тел. В наушниках - их странный говор.
   "...Сон". Он опустил голову, зажмурился, слышал странные голоса:
   - ...Мы несем, несем человека, поднимая его высоко. ("Сон, я сплю, но в
космосе не бывает таких снов".)
   Опять посмотрел - черные спины крутились в воде. Веселая толкотня,  его
несут... Отличный сон!
   - Спасатели, - бормотал во сне знакомый голос. А,  это  спас-костюм.  -
Они работают в здешней зоне, они помощники Руфуса.  Слушайте  электронного
переводчика. ("И это сон, - думал Сельгин. -  Сон,  сон".)  Но  пение  все
пробивалось в наушники, звуки слагались в слова.
   - Сарти, что делал ты в камнях Синуголы?
   - Я искал моллюсков-жемчужниц... Мы плывем, плывем, плывем...
   - Ты нашел их?
   - Меня просил Ямамото, он освежает кровь устричного стада.
   - Что ты увидел в водах прибрежных камней?
   - Многое... Мы плывем, мы плывем...
   - Как миновал ты опасности мануэзов?
   - Они не тронули меня и не помешали. Я видел  Эвана,  твоего  взрослого
сына, он живет там.
   - ...Мы плывем, мы плывем, мы плывем...
   - Что ты говорил ему?
   - Я не волновал его твоим прокушенным спинным плавником...
   - Мы плывем, мы несем человека...
   - Да это же не сон! - крикнул Сельгин.
   Он резко поднял голову. Вокруг него быстрые, скользящие черные  тени...
Акулы? Он похолодел от ужаса. А-а, это  дельфины!  Он  слышит  перевод  их
вскриков в  понятную  речь.  В  океане  чудесно.  Товарищи,  спас-костюмы,
дельфины, вода, званы. Хорошо. Космос рядом с  океаном  -  простая  черная
доска с меловыми линиями формул. Пустота! А жизнь - здесь.
   - Говорите, говорите, - просил он дельфинов.
   - ...Жиго, где ты пропадал вчера? Мы играли весь день.
   - Я был в черных проливах.
   - Что делал там?
   - Я провожал большие машины и не давал им сесть на  камни.  Я  играл  с
ними. Люди бросали мне вкусные сардины.
   - Тебе было хорошо, но и мне, но и мне.
   - А что делал ты?
   - Я подскакивал вверх, я разбегался и взлетал  вверх,  я  почти  жил  в
стихии человека.
   - Напрасно, каждому дано свое. Мы ушли с земли в теплое и сытное  море,
вспомни наши легенды. Если бы новый друг жил с нами, ему было  бы  хорошо.
Он не искал бы гремящего полета, а плавал в  голубых  лагунах  и  познавал
нашу мудрость...
   - У каждого существа своя мудрость.
   - Есть общая мудрость.
   - Знаю - помогать и жертвовать. Быстрее, Джерри. Я слышу.  Руфус  зовет
меня. Я слышу, слышу его, он почти живет с нами, мы бережем его.
   - Он близко?
   - Он рядом, до него сто, и  двести,  и  еще  пятьдесят,  и  еще  тысяча
всплесков. Сейчас наш друг - в этом холодном и плотном  костюме  -  пустит
вверх яркую звезду, и капитан Джерри увидит ее.
   - ...Мы плывем, мы несем человека...


   Когда загремело железо и свет прожектора ударил в лицо, Сельгин  поднял
голову. К нему подходила светящаяся громада - корабль "Тики" под  командой
капитана Джерри Руфуса.
   Ходят  слухи,  что  именно  Джерри  Руфус   уговорил   Сельгина   стать
океанавтом, но это глубокая  неправда.  Решение  родилось,  когда  Сельгин
увидел игру темных тел, услышал дельфиньи голоса.
   Но правда, что  он  сказал  Джерри  Руфусу  (тот  поднес  ему  в  каюте
согревающую рюмочку коньяка).
   Он сказал:
   - Черт возьми, я до смерти хочу к вам, к ним, в воду.



   Аскольд Якубовский.
   Счастье

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Купол Галактики".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Идет день, и  все  здесь  привычно.  Хотя  свет  и  пропитан  какими-то
искорками, хотя он не льется, а сыплется на землю. Пусть себе!
   А вот закат - это на Маг делается здорово! Вот только что  солнце  было
круглое и голубое, и уже уперлось в горизонт и смялось в  четырехугольник,
выбросив рыжие протуберанцы. Одни поднимаются  вверх,  другие  врастают  в
горизонт. Солнце теперь похоже на усталую голову рыжебородого человека.
   Похоже на Эрика (я видел его фото).
   Оно - сам Эрик - легенда этой планеты.
   Затем солнце как бы застревает, и долго-долго на  горизонте  видна  его
рыжая голова.
   И если спешит молодая магянка, то обязательно остановится и пристально,
долго смотрит на закат.  Так  долго,  что  хочется  крикнуть  ей:  "Да,  я
согласен, Эрик умел любить. Но он умер, умер... А вот я  живой  и  сижу  в
этом кафе".
   Но уходит магянка, и снова мы втроем - голова Эрика, я и  посеребренная
роботесса.
   Стакан крепкого кофе зажат в моей руке:  я  люблю  разглядывать  другие
планеты, прихлебывая горячий кофе.


   Маг пустынна. А если бы сюда кипение городов? Женщин  в  их  светящихся
платьях?
   Ресницы их сияют, а глаза черны. Они сразу ставят четкий вопрос:
   - Вы космонавт? (Эти ценятся высоко: деловиты, эффектны, храбры.)
   - Предположим.
   - Почему  ты  не  носишь  свой  значок?  (Первая  космическая  скорость
знакомства.)
   - ...Ты... ты такой сильный.
   Я пью кофе и думаю: хорошо, что здесь нет городов. Здесь люди  деловиты
и неспешливы. Вон пролетает  в  прозрачном  вертолетике  любитель  древней
техники. Летит на уровне горы, где стоит кафе.
   Машинка старается, крошит воздух красными лопастями. Летун глядит прямо
вперед. Закат краснит одну (и только одну) сторону его лица.
   Куда, зачем он спешит?
   Здесь надо идти пешком и думать не о делах (им нет конца), а об Эрике.


   Я пью кофе. Я думаю теперь о фитахе - разгадка его все уходит. Я  думаю
о когда-то погасшем солнце этой планеты (а ведь горит), о  Вивиан  Отис  и
Эрике, их удивительной любви.
   Взлаивают собаки, светятся шляпки грибов -  равнина  покрыта  ими.  Они
будут светиться еще часа два-три, а там и погаснут. На рассвете.
   Эрик садится - скрываются его рыжие космы. Испарения поднимаются  вверх
и прижимаются к стеклам.  Шевелится  зелень,  тянется  вверх.  Пружинистые
сяжки царапают стекло, тысячи нелепых коготков. Они просятся ко мне.
   - Откройся! - командует кто-то.
   Окно с шуршанием отходит. Запах ванили, толпа стеблей. В листьях мигают
их широкие травяные глаза.
   Отчего глаза? Что они видят? Тайна, тайна...
   - Ха! Вот он ты!
   В окно просовывается голова Гришки Отиса.
   Живоросток игриво обвил шею Отиса и зеленым крючком  трогал  мочку  его
большого и плоского, как оладья, уха.
   И скворчит, скворчит ему что-то.
   - Вот ты куда забрался.
   Отис дышал тяжело. Рубашка расстегнулась, оголив шею.
   - Отщепенец!
   Отис влез в окно, оборвав  кучу  ростков,  и  сел  за  мой  столик.  Он
улыбался мне пьяновато и жалко: виноградники  здесь  отличные,  лучшие  во
всех мирах.
   Вдруг схватил мою руку и стал благодарить меня. Я так и  не  понял,  за
что.
   - Спасибо, - говорил мне Отис. - Спасибо.
   - За что? - спросил я и понял: пропал мой одинокий вечер.


   Гришка Отис цеплялся за руку и уговаривал:
   - Пойдем к нам, не будь таким. Поешь домашнего, вкусного, сытного.
   - Не, - говорил я. - Не.
   Я представил себе его семейку, его родичей. Занудные, унылые типы,  как
и он. Их много - человек двадцать дедушек, сто  двадцать  бабушек,  тысячи
внучек и собак.
   - Пойдем, - ныл Гришка. - Ты мне нужен. Посмотришь, посмотришь.
   - Не, - говорил я.
   - А сестренка-то у меня Вивиан Отис. Эрикова!.. Понимаешь?..
   И он подмигнул. Я словно лбом ударился. Вивиан Отис и Эрик?.. И  Гришка
Отис, наш бортмеханик? Муть какая-то.
   - ...?
   Отис мигнул мне. Он сидел и мигал, мигал, мигал.  Мне  стало  казаться,
что веко его стучит. Потом он ударил кулаком по  столу,  шмыгнул  носом  и
сказал:
   - Она снова отказала Дрому.
   Я молчал.


   Вивиан  Отис  поднялась  нам  навстречу.  Она   стояла   среди   мебели
рыжевато-золотистого тона. Я пробормотал имя, но видел одно - среди  всего
золотистого стояла Вивиан Отис  во  плоти.  Нет,  легенды  не  врали  -  с
золотыми волосами и с золотыми глазами.
   Гришка чуть смахивал на нее, но был блеклый. Так, серебро  с  процентом
золота, целиком пошедшего в бороду.
   Вивиан!.. Не может быть! Я видел ее фотографию, Дром держит ее  у  себя
перед носом, роскошный и сентиментальный Дром.
   Я жалел, что пошел с Гришкой.
   Нельзя соприкасаться с живой легендой (или живой ее частью)  -  легенда
умирает.
   Скажу прямо - Вивиан Отис, ты  обманула  меня  в  тот  вечер.  Ты  была
подвижно-веселая женщина, ты говорила нам о вкусном ужине и не имела права
говорить о нем.
   Ты подала мне руку - маленькую, крепко жмущую руку в золотистом  пушке,
а не должна была давать.
   Я не знаю, что ты могла делать, но  твердо  знал,  что  было  запрещено
тебе, Вивиан.
   Запрещено обыкновенное.
   Ты не смела готовить ужин и тем более есть его. Нарушения так  потрясли
меня, что я сел в кресло. И  пока  оно  обнимало  меня,  мурлыкая  на  ухо
какую-то чепуху, я пытался помириться с тобой, Вивиан Отис, и не мог.
   Ты предала меня! За ужином - очень хорошим ужином - я сидел истуканом.
   Во-первых, этот тусклый  брат.  Во-вторых,  Вивиан  должна  быть  вечно
молода. В-третьих, она должна говорить об Эрике (или молчать совсем), а не
болтать как попугай.
   Я позволил бы  тебе,  Вивиан  Отис,  только  разговоры  о  фитахе.  Это
соответствовало бы идее Великого Риска.
   А тут еще Отис.
   - Выкинь из головы Эрика! - заорал он и бросил вилку.
   Сестра качала головой.
   - Он тебя опутал! - вскрикнул Отис. -  Мне  противно  глядеть  на  этот
склеп! Всюду его хитрые рожи.
   Отис нажал на что-то -  засветились  портреты  Эрика.  Объемные  -  они
отрывались от золотисто-рыжих стен. И мне подумалось о его долгом счастье.
Он вошел в эту женщину навсегда. Она дарила Эрику бессмертие, а  он  ей  -
взаимно.
   Или она не в силах отказаться, стать иной, уйти от этого имени -  Эрик,
уйти из легенды?
   Вивиан громко засмеялась и стала грозить пальцем Отису:
   - Эх ты!
   - Выкинь Эрика! Ты не любила его.
   Я слушал их, держа на лице улыбку, и думал, что в  конце  концов  мы  и
живем только в памяти других людей, и умираем там же.  Становимся  меньше,
меньше - и исчезаем. А если легенда?.. Тогда человек растет.
   - Уйдем от нее, - сказал мне Отис.
   Сестра его смеялась. Она говорила мне, что так шумят они в его  прилеты
и было скандалов не менее десятка.
   - А могла бы иметь мужа и семью! - уныло  говорил  Отис.  -  И  мне  бы
нашелся уголок.


   Я смотрел в ночь (над равниной  поднималось  голубое  сияние).  Во  мне
рождалось великое любопытство.
   Меня не интересовал Дром - он проиграл игру.
   Не манила воображение Вивиан: она обжилась в легенде, ей тепло,  уютно.
Привлекла  внимание  хитрость  Эрика:  он  победил  время  и  Дрома,  этот
невзрачный человек.
   "Он хитрый", - сказал Отис.
   Все было мелким рядом с этой великолепной хитростью. И несчастье Дрома,
и  бесконечное  терпение  Вивиан.  Эрик   перековал   несчастье   человека
нелюбимого в нечто обратное - в счастье сделать новое  солнце,  в  счастье
остаться в сердце женщины, предельно  красивой  в  ушедшие  годы.  Что  он
сделал для этого?
   Я облетал всю планету за ту неделю, что мы  отдыхали  здесь.  Я  был  в
музеях, я говорил с людьми, я узнал все, что мог узнать о времени Великого
Риска и Эрике.
   Я проследил за Проектом. (Магяне  до  сих  пор  говорят:  это  было  до
Проекта, а это - после.)


   Открыл Маг робот Звездного Дозора. Он приземлился - живая планета!.. Но
через две сотни лет первые колонисты  застали  планету  угасающей.  Солнце
стало багровым, сателлит - невидимым. Почву обтянула корка льда.
   По планете носились пыльные бури, перегоняя с места  на  место  ледяную
пыль. Но кислород имелся, а живомхи еще цепко держались  за  камни,  будто
надеясь.
   Командир Лаврак удивился неточности сообщения.
   Жена его, Магда, тихая женщина, умерла в полете. Я  видел  в  музее  ее
стереограммы - в ней  мягкое,  домашнее.  По  лицу  рассыпались  веснушки,
пухловатые руки говорили о лени, но лоб ее  был  решителен.  Ее  видишь  с
детьми или на кухне, она же была хирургом экспедиции.
   У Магды, жены  Лаврака,  было  лицо  человека,  одержавшего  над  собой
победу.
   Планету же стали звать Маг.
   Но колонисты  были  довольны:  недра  планеты  оказались  щедры  (уран,
алмазы, титан, золото, медь). Есть воздух, вода. Под  куполами  выращивали
съедобную зелень (там же коснулись загадки фитаха и увидели мощь  жизни  в
спящих магинских семенах).
   И через десять-двадцать или тридцать  поколений  колонисты  сделали  бы
вторую оболочку над планетой, и  Маг  окончательно  перешла  бы  в  разряд
полуискусственных тел. Но солнце остывало.
   Солнце гасло, и  Всесовет  предложил  эвакуацию.  Были  отменены  рейсы
кораблей в иные секторы. Но, снимая с трасс корабль за кораблем и  посылая
их на Маг, Всесовет продумывал и иные предложения. Их поступило два.
   Проектом номер один был срыв Маг с орбиты и крейсирование ее  в  другую
солнечную систему. Проект номер два был практичнее. Предлагалось, разогнав
массу Н до субсветовой скорости, вбить ее в центр  солнца,  возбудить  его
активность взрывом этой массы.
   Это предлагал Эрик Сельгин - энергетик Мага.  Проект  был  одобрен,  но
энергии требовалось больше наличного запаса планеты.
   А если неудача?
   Этот проект назвали Проектом Великого Риска. И в истории планеты  вдруг
появились рыжий Эрик, Вивиан Отис, и  сплелись  их  судьбы  в  прихотливое
кружево легенды.
   А третьим лишним стал роскошный Дром.
   Беспокойные дни. Я  крестил  планету  своими  маршрутами,  я  бродил  в
шахтах, бывал на заброшенных заводах. Был в горах, был всюду.
   Эрик?.. Обычный пресноватый человек, пожалуй, слишком суровый к себе. С
детства он любил Вивиан, и только.
   Дром?.. Эффектный, говорливый, блестящий. Ум, энергия!  (И  его  любила
Вивиан.) Гришка Отис?.. Так, тень Дрома.
   Вот фото (оно лучше других). Отисы, Дром, Эрик.  Фигуры  их  шевелятся,
губы двигаются. Я слышу слова - чешую, одевающую этих людей. Словами Эрика
прочно скрыт его замысел. А Вивиан?..  Шутки,  капризы,  легкомыслие.  Еще
одно фото - она, и рядом, бросая черную тень, хромает рыжий Эрик.  Впереди
них  шагает  рослый  Дром,  роскошный  Дром.  Гены  негров.  Лицо   умное,
энергичное, темное, сильное. Откуда оно? С равнин Уганды? С берегов  озера
Виктория? С болот Конго?..
   Я спрошу его когда-нибудь.
   Они шли - три человека и три их тени. Жизнь их была завязана в  крепкий
узел, но из троих все знал один Эрик.
   Они идут, и один Эрик знает все, что может знать человек.
   Знал - солнце зажжется.
   Знал - Дром торжествует последние дни. Это  знание  и  кладет  на  лицо
Эрика налет угрюмой хмурости. Но и торжества тоже.


   Я прослеживал жизнь этих троих на поверхности и в глубине  планеты,  на
магнитных линзах (они летали вместе с Эриком смотреть их).
   Они облетали сооружения. Около каждой линзы,  подобно  рыбе,  спящей  в
ночной воде, торчала  межзвездная  гигантская  ракета.  Светились  цепочки
иллюминаторов, вращались ее антенны. Я вижу  крохотные  их  фигурки  среди
сплетения алюминиевых и стальных ферм - металл одел идею Эрика.
   Ее можно было видеть и трогать.
   Эрик... Он улыбается - теперь у него все шансы в руках - он рос  вместе
с Вивиан, он знал ее. Хорошо.
   Или это улыбка инженера, которому приятно видеть механизм?


   Цепь магнитных линз для разгонки массы Н поддерживали корабли Звездного
Дозора и лайнеры.
   Цепь протянулась на нужные миллионы. Масса Н, получив  импульс,  должна
была пролететь в каждую магнитную  линзу  и  брать  в  ней  дополнительную
энергию у ракет. Последняя линза уточняла удар. От нее зависел успех,  она
направляла массу Н в  рассчитанную  точку.  Эта  масса  пронзит  солнце  и
возродит его.
   И вспыхнет солнце, сгорит прицельная - последняя -  линза,  и  кончится
работа.
   И он, Эрик, хромой и невзрачный, останется один на один против Дрома  и
Вивиан, как был.
   Он знал - счастье впереди, если он будет смелым. Он  все  решил  и  все
взвесил. Я вижу его озабоченным. На лбу - вертикальная морщина. Еще  фото:
я вижу его около Вивиан. Он, хмурый и упорный, стоит  на  снимке  рядом  с
Дромом.
   Я пристально смотрю на него.
   Лицо Эрика... Оно обычно. (Но видишь и холодок глаз.) Борода  заслонила
его крепкую нижнюю челюсть - в ней его неукротимость.
   Лоб его выпирает вперед. Он рассечен мыслью  на  два  сильных,  больших
бугра.
   Тяжелая, большая голова. А рука?
   У  него  прекрасная,  женственная  рука  ученого  в   противоположность
грубоватому лицу. Оно плосковатое. У всех  волевых  натур  такие  лица.  У
Дрома, например.
   Тогда еще Дром был счастливым баловнем жизни.
   Последние часы Эрик провел на прицельной линзе. Он  никому  не  доверил
ее, даже приборам. Там не было корабля - линза должна была  сгореть.  Эрик
остался один, и его ракетная шлюпка была пришвартована к устройству. В это
время его электронный двойник появился на главной станции  и  врубил  ток.
Дело было начато и кончено  этим  -  никто  на  свете  не  мог  остановить
движения массы Н.
   В  этот  момент  (все  было  снято)  на  планете   загорелись   древние
светильники. Их колеблющийся свет искажал человеческие лица.
   Вообразите себе черную планету и роботов в шахтах. И людей, застывших в
ожидании. (Эрик тоже ждал.)
   Я вижу Вивиан Отис и Дрома. (Рядом с ними Гришка Отис.)
   Они сидят в черной тени скалы, на них тяжелые одежды. Живомхи т