а. - Он зажмурился,  сосредоточиваясь,  ведь
он был главным художником, он руководил  оформлением  проекта,  его  голос
решал.
   - Я  вижу  поля,  парковые  леса,  горы  с  подчеркнутой  фактурой.  Но
естественные впадины и возвышенности заполнены перекликающимися,  видящими
друг  друга  поселками.  Они  поставлены  под   индивидуальными   куполами
пониженной тепловой защиты. - Все зашумели, вскочив  с  места,  и  главинж
Калименков постучал карандашом.
   Инженеры возились с ЭВМ. Пахомов, ожидая их расчеты,  взял  свою  чашку
кофе - он еще был теплым. Да, кофе... Напрасно им тогда  подали  кофе.  Он
уже преодолел врагов  проекта,  свалил  навзничь  перебежчиков  из  своего
лагеря.
   Но  Калименков  требовал  зарываться   в   землю,   враги   ехидничали,
перебежчики двоились в своих мнениях. Он же  карандашом  набрасывал  новые
варианты сфер, указывал пути быть предельно смелыми.
   ...Тут-то подали черный кофе и пирожные с маслянистым кремом. И, жуя  и
прихлебывая, побежденные им проектанты института отдохнули,  опомнились  и
сплотились вновь.
   - В командировку, - шумели они. - Послать его в командировку.
   - Я изучил документацию!
   -  Не-ет,  будь  добр,  езжай,  -  говорили  ему.  -  Съездишь,  мнение
переменишь (и ведь точно, переменил).
   - Съезди, съезди, - ухмылялся Калименков.  -  А  мы  подождем.  Еще  по
чашечке выпьем.
   Пахомов встал,  пожал  плечами  и  прошел  к  двери,  на  которой  было
написано: "Экспресс-командировки".
   Он снова пожал плечами и вошел, просмотрел список достигаемых  объектов
и отметил на экране световым карандашом три из них. Затем кинул телеграмму
Ивану Ламину и стал  набирать  код.  Набрал,  подождал  зуммер  и  надавил
красного цвета клавишу, соединяясь с центром перемещений.
   Затем надел шлем и  сел  в  кресло.  А  когда  стал  меркнуть  свет,  в
последних его отблесках он увидел троих Пахомовых...
   Теперь, прихлебывая кофе, он вспоминал. Он  снова  шел  по  тайге,  он,
начинающий художник. Ему повезло, но сколько  друзей  дремлют  в  северных
мхах.
   Тепло, нужно сюда тепло, солнце, крышу.
   - Ты художник, - ворчливо говорил ему Калименков,  -  я  тебя  насквозь
вижу. Тебе дай волю, ты всю землю наизнанку выворотишь.
   - Неверно, - сказал Пахомов. - Неверно... Ну давайте-ка сюда расчеты. Я
думаю...
   И спор продолжался...



   Аскольд Якубовский.
   В складке времени

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Купол Галактики".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   ...Ракета возвращалась на Землю. Она была росчерк молнии, моргнувшая  в
ночи зарница.


   Борис оглянулся - ближе всего к нему был тот утренний старик. Он бежал,
выбрасывая вперед длинные голые ноги. Борода его, разделившись,  легла  на
плечи и моталась, как два флажка.
   Другие старики что-то кричали Борису. Но услышать их  он  не  мог  -  в
висках его гремело. Оглянулся: из толпы вырвался еще один, лысый и бритый.
Бойкий! На бегу он даже подскакивал в уровень своего роста.
   Догонят!
   Борис припустил. Он пробежал луг, кинулся на  холм.  Эх,  сбить  бы  со
следа! Бежать в лес? Там можно и отлежаться в зарослях. А когда  стемнеет,
улизнуть на космодром.
   - Догоним! - вопили старики.
   - Черта лысого... - пробормотал Борис и скинул пиджак. - Черта  лысого!
Догони-ка попробуй. - Развязал и бросил галстук.
   И к нему пришло ощущение сна. Не явь это, нет.
   Снятся ему старики, снятся!.. Сам он в ракете вместе  с  Александром  и
Бенгом.
   - Гм, световая скорость... Тогда... Тогда, мальчики...
   Александр замолчал соображая. На лбу взбухли складки. Он бессознательно
разравнивал их, гладил тыльной стороной ладони.
   Расчет можно было сунуть машине, но Александр любил считать  в  уме.  В
приступе самокритики  он  говаривал,  что  у  него  это  как  невырезанный
аппендикс, от предков.
   - Так, так... Гм, да... Маршрут на  пятьсот  земных  лет.  А  в  ракете
другой счет времени, мы даже не постареем.
   - Пятьсот земных лет! - поразился Борис. - Ничего себе кусочек. Знаешь,
куда они ушагают? Э-эх... хе... - Он  нервно  хохотнул  и  нацепил  маску,
приложил ее к лицу и завел резинку на  затылок,  под  волосы.  Отпустил  и
сморщился - резинка крутнулась и выщипнула  волосок.  -  А  что  будет  на
Земле? - спросил он. Сквозь маску получилось так: "Бо... бу... зее..."
   Александр не отвечал. Молчит? На  здоровье.  Ему  работать,  а  он  вот
заляжет спать.
   Борис нащупал шершавую резиновую грушу  и  нажал  ее.  Запахло  майским
садом - сонный газ! Теперь у него своя жизнь, мир только  своих  ощущений:
Борис видел сад, густые сирени и на них  густые  цветы.  И  отец  садовыми
ножницами срезал гроздья. Он же стоит рядом и берет их одну за  другой.  И
слышит:  по  ту  сторону  резиновой  маски  разгорался   предавний   спор,
бесконечный, как гиперболическая траектория.
   Александр наседал на Бенга торопливыми словами. Бенг резал  его  доводы
коротко и сухо:
   - Ну и что, машины... ну и что, продукты...
   Его бесконечные "ну и что" стучали по ушам и голове.
   - Не шпиляй меня, - говорил Александр.  -  Конечно,  будут  огромнейшие
города с кипением интеллекта в них. Согласен, дикая природа  отжила  свое,
кончилась, будут парки и зверинцы. Человеческий мозг...
   Благоухал сонный газ... "Только не спорить, не спорить, - убеждал  себя
Борис. - Нет, не выдержу".
   Он заорал, оттянув маску:
   - К черту будущее, если для этого надо убивать зверей!
   Отпустил ее, торопливо работал грушей. И сон наконец пришел.
   - М-м-м, -  потянулся  Борис.  -  М-м-м...  Пятьсот  лет...  будущее...
световая скорость... Зверье... М-м-м. Спать, спать...
   Он попытался открыть  глаза,  но  веки  были  словно  липкие  вареники.
Розовые к тому же - смешно...
   А по розовому бежали серебристые запятые. Как птицы.
   - Земля... птички-невелички, - бормотал он. Язык коснел.
   Среди зеленых трав каталась, будто мяч, голова Александра. Борис поднял
ее, взял за толстые щеки. Баюкал.
   - Черт этакий... - бормотал он ласково.
   Но зеленое исчезло, а Александр остался, целый,  невредимый.  Он  сидел
верхом на баллоне кислорода и говорил:
   - Световая скорость. Пятьсот лет. Посмотри  на  счетчик...  -  И  ткнул
пальцем.
   Борис повернул голову - смотреть. Стрелка сдвинулась легко,  словно  на
шарнире, уходила за черту. Кто там врал, что световая недостижима?
   Зеленая стрелка дрожит хвостиком. Острый, он  подбирается,  то  и  дело
пугливо отскакивая, к последней цифре  шкалы  -  300  тысяч  километров  в
секунду...
   Вот это скорость!
   Бенг у штурвала. Борис видел его  тяжелый  черный  затылок.  Александр,
запустив руку до  плеч  в  аквариум,  вылавливает  улиток.  Ясно  -  решил
стряпать рагу.
   Борис снова покосился на циферблат и пробормотал недоуменно:
   - Мы и Земля. И в другом времени... Как это совместить?
   - Проще пареной репы,  -  сказал  Александр,  подходя  сзади  и  тяжело
наваливаясь на плечо. -  Возьми  лист  бумаги.  Скажем,  этот.  Согни  его
пополам. Здесь поставь точку. Прими  ее  за  земное  время.  И  на  другой
половине поставь точку. Это будет наше время. Теперь сложи лист так, чтобы
обе точки совместились. Теперь ясно?
   Александр швырнул сложенный лист бумаги и рассмеялся.
   - Иди-ка ты на... астероид! -  рассердился  Борис.  -  Тебя  спрашивают
по-человечески. Пятьсот лет разницы? Жуть! Все  умерли  -  родня,  друзья.
Знакомые девушки стали прапрапрабабушками.
   - Наш друг ошеломлен, - похохатывал Александр.
   - Одиночество, - говорил Борис. - Как его перенести?
   Он не ждал ответа:  они,  навигаторы,  математики,  физики,  засушенные
сердца.
   - Готовьтесь к посадке, болтуны, - велел Бенг.
   И вот уже, заслонив половину  неба,  явилась  Земля.  Машина  отключила
пульт управления. Заработали тормоза, плазменные столбы устремились  вниз.
Магнитное  поле  космодрома  подхватило  ракету.   Волновалась,   кричала,
неистовствовала толпа.
   Их подхватили на руки, понесли.
   Борис смотрел во все глаза - вокруг  они,  люди.  Но  какие  незнакомые
лица.


   Борис скрючился на кровати. Сидел, уткнув в колени  острый  подбородок:
совместились две точки на листе бумаги.
   В  открытое  окно  лезли  туман  и  сирень,  на  подоконнике   умывался
старомодный серый котик. Где-то пели петухи, как и пятьсот  лет  назад,  в
деревне. Храпел, чмокал во сне Александр. Он  натянул  на  голову  одеяло.
Желтые его ноги торчали наружу. Они  мерзли  и  шевелили  пальцами.  Котик
подошел и развлекался, трогал их лапкой. Каждый раз Александр  дергался  и
рычал, но не просыпался. А пора бы им с Бенгом идти на космодром,  сдавать
ракету, отчитываться. Борис шагнул через подоконник в сад, в серую травку.
О-о,  пастушья  сумка!  Борис  сорвал  и  пожевал  ее  горький   стебелек!
Интересно, как они ее зовут сейчас? Но вообще все было знакомо,  вот  даже
комары! Да!
   И запахи: земля пахла грибами, черемухой.
   Благоухал тальник у ручья, тревожно, как на утиной  охоте.  Под  бугром
гнулся этот ручей алюминиевой проволокой, брошенной на траву.
   Интересно, есть еще утки?.. Нет?..
   Выше по бугру, среди черных сосен, вспучивались радужные пузыри  домов,
похожих издали на взбитую мыльную пену.
   На поляне скакали какие-то люди в цветастых широких  одеждах.  И  вдруг
гром и огненная полоса в небе - это знакомо, это ракета.
   Он брел тропинкой, пиная грибы-дождевики. В редком березнячке он увидел
барсука. Ночной зверь, сопя и  отдуваясь,  возвращался  домой.  Видимо,  с
ручья. На Бориса и не взглянул, отчего тот почувствовал себя уязвленным.
   Вдруг треск и хлоп крыльев  -  прилетела  галка.  Перепугав  Бориса  до
смерти, она села ему на плечо.
   Борис  ежился,  галка  переступала  мокрыми  лапками.  Потом   дружески
ущипнула его за мочку уха и улетела, Борис пригладил волосы. Он ухмылялся.
Эх, сейчас бы сесть на пенек, курить и не спеша все  уложить  в  голове  -
одно к одному  -  котика,  дома-пузыри,  тревожившие  его  лица,  барсука,
галку...
   Но табака не было, не должно быть.
   Он остановился и стоял, тоскуя по куреву. Долго, пока не услышал плески
детских голосов и звяканье железа.
   Он был готов дать голову на отсечение, что это звякают лопаты, ударяясь
друг о друга. И если бы не прошедшие пятьсот лет, Борис решил бы, что дети
идут копать землю. Но пятьсот лет прошли, и он не знал, что ему думать.


   Из-за  кустов  шла  процессия  мальчишек  лет  десяти-двенадцати.   Все
мослатые, плоские, растущие - все выше Бориса.
   Шли бодро. Двое несли лопаты и, оборачиваясь  назад,  звонко  ударялись
ими. Последним шагал бородатый старикан.  Тоже  налегке  -  майка,  трусы,
сандалии. Бодрый, ничего не скажешь.
   Дети поздоровались, а Борис подошел к старику.
   - Папаша! Закурить есть? - спросил он, глядя вверх на серую  бороду.  И
со злорадством  думал,  что  он  старше  этого  верзилы  примерно  лет  на
четыреста пятьдесят, хотя и ниже ростом на  половину  метра.  Им  овладело
странное высокомерие. Хотелось сказать: "Э-э-э, молодой человек".
   - Закурить? - поразился старец. Он взялся  за  бороду.  Дергая  ее  при
каждом  слове  вниз,  бормотал:   -   Закурить...   курить...   курение...
воскурение... Вспомнил: "Табакокурение как вид самоотравления  организма".
Как же, лет четыреста назад умер последний курильщик. Не дотянул и до  ста
лет. Смешно? А? Память о  табакокурении  сохранилась  в  анналах  истории.
Значит, у вас есть противоестественная привычка вдыхать дым.
   Мальчики слушали.
   Старец уставился на Бориса. "Попробовал бы сам не курить  пятьсот  лет,
метлобородый", - сердито думал тот.
   - Вы человек из прошлого, - старик шлепнул себя по блестящей лысине.  -
Один из трех... То-то, я смотрю, и ростик у вас. Человек  из  прошлого,  -
бормотал  он  словно  в  забытьи.  -  Он,  конечно,  полон  атавистических
привычек. Этот человек вроде окаменелости, но живой. Почти мумия. Мумия?..
Где их находили?
   - В пирамидах! - сказали дети.
   - А он живой, его можно спрашивать, с ним нужно поговорить,  объяснить,
растолковать. Я займусь этим,  и  никто  не  скажет,  что  это  старческая
болтливость,  и  не  пошлет  меня  на  игровую   площадку.   Не   посмеет!
Спрашивайте, спрашивайте меня, человек из прошлого, спрашивайте обо  всем.
Вас, конечно,  все  удивляет,  поражает  и,  сами  понимаете,  ошеломляет.
Спрашивайте же.
   Старец глядел умоляюще. "Еще расхворается, пожалуй, - думал Борис. -  О
чем бы его спросить?" Он так расстроился из-за табака, что спросил о сущей
ерунде:
   - Вы не боитесь подцепить ревматизм, папаша?
   Старик почесал себе подмышки и попросил объяснить слово "подцепить".
   - Так, ерунда, - пробормотал Борис. - Атавизм.
   - Сочувствую! - Старец вцепился в его руку и тряс ее. - Сочувствую всем
сердцем... А  слово  "подцепить"  вы  употребили,  по-видимому,  в  смысле
"заболеть". Нет, я не боюсь ревматизма.
   Разговаривая, они  подошли  к  пруду.  Ребята  полезли  купаться.  И  -
началось... Борис, глядя на серую воду, ежился.
   - Бр-р-р-р!.. Пожалейте ребятишек, зачем через край хватать? Они  лезут
в воду по дурости, а вам надо быть умнее, - говорил он.
   - Полезно для здоровья, - отозвался старец. - Я и  сам.  Вот  как  я!..
Бр-р-р, холоднющая... Но ничего,  ничего,  даже  приятно,  очень  приятно.
Бр-р-р!
   Старец окунулся, фыркнул два раза и вылез на  берег,  неся  на  макушке
веточку элодеи. Отжав воду ладошкой, скрипя по  мокрой  коже,  присел  раз
пятьсот - грелся! Потом немного попрыгал на одной ноге.
   Борис, сочувствуя, ходил вокруг.
   Старец говорил, выкручивая бороду:
   - Я веду - бррр! - он подпрыгнул, - ...такой образ жизни с детства и за
сто двадцать три года всего раз болел насморком, да и то сенным.
   "Гм, а больше пятидесяти тебе, голубчик, не дашь", - соображал Борис.
   - Нужно жить соответственно возрасту. Пора на отдых, папаша,  -  жестко
сказал он.
   Старик испугался.
   - Не хочу на площадку! Я работаю! - визгливо кричал он.  -  Дети  берут
меня с собой! А еще я поэт... конечно, не  из  огромных,  но...  кха-гм...
пописываю, - добавил он, успокаиваясь.
   - А, знаю, - сказал устало  Борис.  -  "Папаша  хитер,  землю  попашет,
попишет стихи".
   - Вот-вот! - обрадовался старец. - Попашет - попишет...  Только  вчера,
знаете ли, я закончил поэму в двести пятьдесят  тысяч  строк:  "Паутина  и
космос". Зачин такой:

   Швырнув через вечность
   Биенье волны,
   Обнял я, опутал
   Чужие миры...

   Каков?.. А!.. А еще я садовод, пересаживаю эти тальники.
   Ребята вдумчиво стали выкапывать тальник и обсаживать им пруд.  "Умело,
- решил Борис. - Им только дай воду - приживутся. Но почему мы  не  делали
таких пустяков?"
   Дело спорилось. Широколобый мальчуган командовал:
   - Не сюда. Здесь вымокнет, сажайте выше!
   Старец бросился к ребятам и выхватил лопату.
   - А я?.. Меня забыли? -  Вернулся,  слегка  запыхавшись.  Показывал  на
ребят, давал характеристики:  -  Вот  этот,  Ив,  -  большой  пластический
талант. Какие движенья! Не работа - танец. Этот, Алексей, - математик. Все
остальные просто отличные маленькие люди. Ну а  Гриша,  что  в  синем,  он
мыслитель. Не правда ли, великолепный череп? О-о, если  бы  он  согласился
побеседовать с вами. Хорош череп?
   - Великолепный! - согласился Борис. - И  что  же,  он  будет  сидеть  и
мыслить. Значит, сиди и думай, думай, думай...
   - Ископаемые у вас понятия, - усмехнулся старец.  -  Сейчас  мальчик  -
каждый! - имеет пять-шесть занятий. Учтите, обязательных:  умеет  строить,
сажать растения, выращивать животных, починять свою одежду и обувь.
   - Крепко, крепко, - сказал Борис. - Одно мне не  нравится:  слишком  уж
они серьезны. Молчат, думают, работают, а детство когда?
   - После ста двадцати! Когда человек наработается досыта! Живем  так:  в
сутках двадцать четыре часа, - частил старец.  -  Восемь  тратим  на  сон,
четыре - на творения, четыре часа отдаем семье и друзьям, четыре -  людям,
четыре - природе. Вы отгораживались  от  природы,  жили  сконструированной
жизнью, забыли о естественных связях. Человек - клетка вселенной.  На  нее
влияют циклоны, приливы и отливы, солнечные пятна, рождение  новых  звезд.
Человек бьется в сетях космических сил.
   - Так! Так! Так! - Борис согласно кивал  головой,  с  ожесточением:  он
знал - у отца был шейный радикулит, предсказывавший  точнее  метеоспутника
все непогоды.
   Старец кричал:
   - Изучают каждого, с рождения предписывают ему точку земного шара,  где
он может жить бодро и смело! Люди слабые теперь селятся  у  теплых  морей,
люди с горячей кровью живут на Луне, Марсе, в холоде и борьбе. Те и другие
счастливы, они отдаются главному в жизни - Творению и его младшему  брату,
Деянию, ибо они... Не так! Не так!
   Старик  бросился  к  ребятам,  воткнувшим  черенок   вверх   комлем   и
наблюдающим за впечатлением. Старик посадил черенок,  выпрямился,  замахал
на Бориса руками, грозил пальцем.
   - А природа!.. Вы вообразили, что создали особый мир. Победить!  Взять!
Поставить на  колени!  Вы  дрались.  Не  изучив  тонкие  и  самые  крепкие
взаимосвязи,  вы  нарушили  равновесие.  Да,  да,  не   возражайте!   Леса
повырубили, реки выпили. А животные, птицы, насекомые?..
   И не отворачивайтесь, я вам выложу до конца. Воспользуюсь  случаем,  со
своим прапрапрадедом я не могу поругаться, а  вы-то  мне  попались.  Тоже,
наверное, и деревья портил, и воробьев сшибал?  Или  охотился,  гоняясь  с
ружьем за животными? А? Вы же догадались,  что  во  вселенной  нет  ничего
оторванного друг от друга.
   - Понял! - воскликнул Борис, щелкнув пальцами. - Все просто потому, что
сложно.
   Борис хихикал: старик был умница, все здесь умницы.
   Лицо старика исказилось.
   - Они идут, - пробормотал он. - Они схватят вас.
   "Они будут сводить со мной счеты за все грехи: за охоты и реки?"
   ...Толпа стариков бежала к ним, крича, махая руками.
   - Догоняйте! - проказливо крикнул Борис.
   За холмом Борису попалась  тропинка,  отличная,  утрамбованная  ногами.
Борис сел и быстро разулся. Он сбросил  свои  ботинки  в  заросли  трав  -
розовых и белых кашек. Красота! Стой и цвети, бежать не надо.
   - Я-то мечтал здесь прогуляться, - простонал Борис.  Посидел,  отдыхая,
старики все-таки отстали, растянулись длинной цепочкой.
   Борис подпустил передового метров на сто. Вскочил. Ура отдыху! (Он  был
как свеженький.) Теперь сможет бежать долго и быстро. Борис  пожалел,  что
побежал сгоряча в сторону от космодрома. Туда надо  было  рваться,  там  и
Александр, Бенг. Они спасут.
   Борис подпустил старика еще ближе, присел - и  рванул  броском,  придав
себе этим дополнительное ускорение. Желтые его  пятки  так  и  замелькали.
Травы, склонившиеся на тропу, под ноги, рвались. И отлетали.
   А вот и ветер.
   Он дул от леса и пах хвоей. И зеленый лес  не  так  уж  далеко.  Он  не
синий.  Значит,  лиственный,  густой,  с  глухими,   тайными   местечками.
Наверняка там есть овраги и глухие логи.  Не  здесь,  так  у  тех  дальних
сосен.
   Борис взбежал на очередной холм и перевел дыхание.
   Местность широко раскрылась ему: мерцали  шары  домов,  синели  круглые
водоемы. Туда-сюда пролетали суетливые,  поспешливые  утки.  На  горизонте
рычали продуваемые двигатели ракет. Это походило на приближающуюся грозу.
   Гм, гм, значит, гравитацией так и не овладели...
   Собаки (выскочив из травы, они без лая гнались за Борисом) теперь легли
рядом с ним. Высунув языки, они ласково вертели хвостами.  Они  добродушно
посматривали на Бориса, моргая желтыми ресницами.
   На усах собак были прилипшие обрывки паутины, и  Борис  догадался,  что
собаки охотились за ночным зверем, барсуком.
   Они совали носы в его нору и лаяли, подцепив эту паутину.  Затем  пошли
домой, он, бегущий, попался им на глаза, и собаки кинулись