Аскольд Якубовский.
Рассказы

В складке времени
Голоса в ночи
Друг
Звери большие и маленькие
Мефисто
На далекой планете
Нечто
Последняя Великая Охота
Прозрачник
Сибирит
Спору нет конца
Счастье


   Аскольд Якубовский.
   Звери большие и маленькие

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Прозрачник".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   - Оно нападает!..
   - Бежит от нас!
   - Атакует!
   - Стреляем! Вместе! Раз-два-три!
   Мы выстрелили.
   ...Обычно,  если  убитое  животное  было  годно  для  еды  (отмечено  в
определителе - "пригодное"), мы приносили  его  домой.  Тогда  чувствовали
себя настоящими, смелыми охотниками. Но если зверь оказывался несъедобным,
мы долго рассматривали его, ворочая с боку на бок. Потом  фотографировали,
а чаще заливали пластиком и уносили - для коллекции.
   Этим вечером, задержавшись на Соляном Столбе, у метеостанции, мы уже  в
сумерках спускались в долину.
   Я шел впереди, а Морис шагал за мной - след в след. В этом был смысл  -
преследующий нас ожидал встретить одного, а сталкивался с двумя.
   Темнело.  Висел  легкий  светящийся  туман,  и   потому   видимый   мир
перемещался с нами, как движущийся круг, в котором мы постоянно оставались
в центре. Иногда в него врывалось черное дерево, изредка -  утес.  В  этом
круге все предметы принимали неожиданную зрительную силу. Будто  они  были
вставлены в волшебную раму. Рама и была  сама  планета  -  Нерль,  так  ее
прозвали. И  если  бы  не  звери,  она  казалась  бы,  даже  была  странно
прекрасной и безопасной. Но не с ними.
   Вдруг на лужайке, что на  расстоянии  десяти-двенадцати  шагов  от  нас
ускользала в светоносную глубь тумана, я заметил комочек. Он был  как  раз
на границе линии - еще можно было видеть его. За ним шла бездна тумана,  в
которой все предметы пропадали, меняли форму, двигались, шли за нами.
   Я шел первым, и зона обстрела впереди была  моей.  Я  вскинул  ружье  и
остановился (Морис ткнулся стволом мне в спину), а белый  зверек  повернул
ко мне свою острую мордочку.
   Зверек, зверь колебался. Наверное, он сейчас раздумывал, бежать ему или
нападать. Я тоже колебался. Неудержимая сила привычки - приклад  уперся  в
мое плечо. Это была Нерль, и, еще не успев  разглядеть,  что  за  животное
было передо мной, я приготовился и к нападению, и к защите. В  спину  меня
опять толкнуло. Я вздрогнул - зверь! - но догадался, в чем дело. Это Морис
встал спиной к моей спине и выставил свою  винтовку.  Потому  что  здешний
зверь мое быть и таким вот белым шариком впереди тебя, и  мог  быть  и  за
спиной у тебя, но уже другим.
   Полиморфия, двойственность - интересные случаи. Но  мы  были  вынуждены
убивать зверей - из осторожности, для ученых, чтобы жить, есть,  работать.
Но вот что думают они, нападая или убегая от нас?
   А вокруг были уже не деревья, а скалы. И  в  моих  ушах  отзвук  крика.
Чьего?
   - Ты закричал? - спросил я Мориса.
   - Ага! Я криком загнал  в  ту  щель  зверька  (Морис  глядел  в  другую
сторону).
   - Ты уверен, что это был твой зверек. А не этот, впереди меня?
   - Не знаю... У него  круглая  голова  с  черной  мордочкой,  с  зеленым
глазом, здоровенным, как луна. И знаешь, светится.
   Один глаз на двоих? Таких мы еще не видели.
   - А ты уверен, что он в щели? Ткни-ка стволом.
   - Я лучше выстрелю. И если убью, попробуешь выстрелить и ты.
   Морис  снял  с  плеча  винтовку  и  оттянул  курок.  Щелкнул   кнопкой,
увеличивая калибр ствола. Двинул предохранитель - готово.  Я  все  еще  не
знал, что там, в двух шагах от меня в  узком  отверстии  напротив  Мориса.
Знал только одно - это живое существо. Пока -  углом  глаза  -  я  силился
разглядеть зверька Мориса в темной щели, мой вдруг рискнул.  Он  оторвался
от меня и обошел утес кругом.
   Где мой зверек? Он никуда не мог убежать.
   - Никого, - крикнул Морис. - Ого? Ведь с той стороны нет выхода.
   Мы стояли перед утесом. Мы были окружены со всех сторон темью  планеты.
И не знали, сидит ли зверь только в  щели.  Или  где-то  еще.  Ведь  белый
комочек исчез.
   Нет, это безумие - охотиться здесь ночью. Скорее уйти, скорее. И тут же
я уловил движение воздуха над собой.  Я  присел.  Зверь,  промахнувшись  в
своем прыжке, кружился над утесом. Он то валился на  нас  плоской  массой,
громадной, тяжелой и пухлой, будто промокшая вата (в середине ее светилось
красноватое пятно). То порхал мириадом легких белых перьев. Кто это?
   И тут я увидел высунувшуюся из каменной  щели  мордочку  зверя  Мориса.
Черная такая. Морис прицелился  в  него,  а  зверек  выпрыгнул  из  своего
убежища и встал передо мной на задних лапах.
   Я даже попятился, так как не мог представить  себе  зверька  маленьким.
Мне показалось... Да нет,  это  он,  но  уже  вырос,  сравнялся  со  мной,
становился все больше. Жуть! И я крикнул:
   - Морис, стреляй!
   И вскинул ружье - зверь зашипел и поднял передние лапы. И тут же исчез.
И утеса нет. А была поляна, туман, ветки деревьев. И  парил  зверь-облако.
Но теперь в его массе светилось два пятна. Это что, глаза?
   Да, такого я еще не видел, никто не видел.
   - Мы выстрелим вместе, - предложил Морис. - Вверх.
   - Такого отличного зверя нам еще не попадалось.
   - Не промахнись.
   Он вскинул винтовку. Я тоже прицелился и стал считать:
   - Раз-два-три!..
   Ибо когда охотятся на Нерли вдвоем, надо стрелять вместе, залпом.
   Я нажал спуск. Грохнуло так, что повалилось дерево и посыпались  камни.
Мой белый зверь упал сверху. Головой он уткнулся в траву, и я  понял,  что
он мертв.
   Теперь он стал похожим на клочок шерсти. Пахло горелым. Я стоял над ним
согнувшись и спрашивал: как я мог думать, что этот зверек был  одинакового
со мной роста? Как мог он показаться мне таким большим?
   А Морис говорил, довольный:
   - Вот здорово, зверь падает вниз, дождем.
   Я  не  ответил,  так  как  почувствовал  отчаяние.  Я  смотрел,   зверь
становился меньше, а дождь усиливался.
   - Морис, тебе он тоже показался... Ты его успел разглядеть?
   - Ну?
   - Он был...
   - Он был очень-очень страшным, - отвечал  Морис.  -  Хотя  теперь,  как
видишь, похож на зайца и для супа сгодится. Знаешь, я сварю из него суп  с
вермишелью, по старинке. А привкус? Отобьем черным перцем.
   Он протянул руку, чтобы поднять зверька и положить его в ягдташ,  но  я
грубо толкнул его.
   - Не трогай!
   - Че-го? - сказал Морис, глядя на меня,  коренастый,  всегда  спокойный
парень. - Я думал, он бросится на тебя. Ты посмотри, какие у него когти. А
если бы я промахнулся?..
   - Чертов француз! Все бы тебе жрать.
   - Ну, запел! Можно подумать, что ты убил человека.
   А я глядел и глядел на убитого зверька.
   - Нет, почему он казался таким большим? Почему был в двух местах сразу?
   - Кончай, - сказал Морис. - Не все ли тебе равно. Главное, оно  было  и
ушло. Придем домой и все подробно запишем. Мы добыли гору мяса, хватит его
надолго.
   - Мясо?
   - Ты забыл? Дома он здорово увеличится.  Не  будем  спешить  есть  его.
Чего, неврастеник?
   - Ничего.
   И мы подняли и понесли этого крохотного, но невероятно тяжелого зверька
в наш дом, стоящую на трех костылях круглую ракету. Шли  долго  и  устали,
как собаки. К тому же, как обычно на этой планете, ракеты не было на месте
там, куда нас подвела тропа, и мы нашли ее километрах в двух отсюда.
   Мы шли к ней, через три земных месяца мы улетим. Но я думал, что вот мы
убили еще одно живое существо, непонятное. И если оно нападало,  то  Морис
успел выстрелить лишь потому, что  сам  был  живым  существом,  непонятным
этому. Оно, глядя пристально, старалось понять и медлило... Что такое  то,
летевшее?
   Нет, все здесь непонятное, если оно живое. Но чем-то мы и понятны  друг
другу. Тем, что мы живые? Что медлим, стараясь понять?
   Хоть бы скорей прошли три месяца, хоть бы перестать баловаться охотой и
раз попробовать не стрелять.
   Но тогда нападет зверь?
   Все мы помним о судьбе экипажа "Лады"... Что с ними случилось? Куда они
исчезли? А если оно не нападет? Я решил - попробую не стрелять.  И  Мориса
уговорю сделать так же.



   Аскольд Якубовский.
   Спору нет конца

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Прозрачник".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Так случилось - из него просто-напросто  вышел  второй  "я".  Шагнул  и
замер. Затем из этого второго шагнул третий, из третьего - четвертый.  Три
этих выходца с сухим треском растаяли в воздухе...
   "А все кофе, - сердито думал Павел Григорьевич  Пахомов.  -  Торчи  тут
дураком эти четверть часа".



   Пахомов второй

   ...Иван Ламин растер в ладонях колос и понюхал его. Потом ссыпал  зерна
в рот и разжевал. Да, скоро надо косить, очень скоро,  завтра.  Ламин  был
стар и жевал не своими зубами, а вставными. Очень хорошие  зубы,  молодые,
острые.
   Он присел на камень и задумался. Дел было много приятных и  неприятных,
таких, в которых все ясно, и  таких,  где  ничего  не  поймешь.  Например,
телеграмма.
   "Буду проездом. Встречай. Твой Павел".
   Все понятно, кроме одного. Павел - понятно. Рад. Вместе ходили,  вместе
мучились. Он, Иван, олешек  гонял,  Павел  работал  -  варил  еду,  что-то
считал, что-то писал, картинки рисовал. "Встречай". Очень хорошо, встречу.
Что надо двум старикам? Оленина есть, мука есть, чай тоже  есть.  Что  еще
надо?  Молодой  аппетит.  "Буду  проездом"  -  совсем   непонятно.   Ламин
задумался.  Если  на  ветробусе,  то  не  скоро  приедет,  тайга   горела.
Самолетом? Как найдет, где сядет? О  сосны  расшибиться  может.  Лучше  не
думать. Пусть сам думает.
   Сидит на камне Ламин, слушает. Вот шорох, осторожные шаги. Знает Ламин,
кто ходит - олень ходит. Пришел пшеницу  кушать.  Улыбается  Ламин,  ждет.
Идет олень в летней небрежной шубе, лезет в пшеничные колосья, ест их.
   Глупый олень!
   И вдруг с визгом  выскочили  два  сторожа  -  две  железные  мыши  -  и
погнались за оленями.
   Летит олень, ног от страха не чует. Смеется  Ламин  -  долго  олень  не
придет, очень долго. До следующего года. А мыши катят на свои места.
   - А ты не очень-то рад мне, даже и не смотришь,  -  говорит  насмешливо
голос. Ламин медленно обернулся. Оборачиваясь, думал: как подошел?  Почему
шагов не слышно, запаха чужого, городского, нет? Однако, шибко хитер.
   Обернулся и увидел Павла. Молодой. Улыбается: свои,  однако,  зубы,  не
вставные. Сам в городском костюме, в городских туфлях. Ламин удивленья  не
показал - сдержался. А голова совсем колесом пошла. Или не стареют  теперь
в городе?
   Но спохватился: гостя нельзя спрашивать, не полагается.  Гостя  угощать
надо. Сначала нужно угостить разговором, потом вкусной едой.
   Рассказал Иван гостю о семье - в подробностях. Потом о себе.
   - Видишь,  лепешки  растим.  Раньше  олешек  гоняли.  Аякакун,  хорошо:
кончали кочевку, на месте сидим.
   - Так как же вы, черти, выращиваете здесь пшеницу? - удивляется  гость.
- Север! Лес!
   - Просто, очень... Уметь надо. Лес, правда, мешал. Сильно мешает лес...
В лесу что росло? Мох рос, камень рос, брусника росла. Вот  убрали  камни,
пахали, сеяли пшеницу - нет, не растет. Почему? Земля худая, как олешки  в
голодный год. Сильно землю кормили, однако опять не  растет.  Проверили  -
пшеница слабая, рот маленький, плохо кушает.  Тогда  новый  сорт  сделали:
давай и давай удобрения, все скушает. Растет  быстро  -  шестьдесят  дней.
Однако опять плохо - олень ее шибко любит. Еще  подумали  -  мышам  велели
хлеб сторожить.
   - Да, ты добился своего, - сказал  Павел.  -  Помнишь,  лепешки  ел?  И
мечтал, чтобы и здесь хлеб рос. Вот и растет... Значит, мешает  тебе  лес!
Слушай, а что это шуршит? Смотри, шевелится!
   Плотная  масса  пшеничных  стеблей  непрерывно  шевелилась,  двигалась,
качала головами-колосьями.  Поле  и  без  ветра  колыхалось,  шло  желтыми
волнами.
   - Расти хочет, - пояснил Ламин. - Торопится,  мало  дней.  Каждый  день
кормим.
   Павел всмотрелся  в  крайние  колосья.  Они  росли,  росли  на  глазах:
неспешно, но явственно тянулись вверх.
   - Ночью спит, днем ходит, - сказал Иван. - Эй, однако, в лес идем, обед
для пшеницы летит.
   Над дальним полем тарахтел вертолет, белый дождь густо сыпался вниз.
   -  Идем,  -  звал  Иван.  Обернулся,  нет  Павла,  совсем  нет.  Глянул
туда-сюда. Посмотрел за камень. Нет. Ламин сплюнул и сердито сказал:
   - Однако, совсем ничего не понимаю!



   Пахомов третий

   Это сон: перед ним в чащобе стоит аккуратный гражданин в сером  костюме
и грызет веточку.
   Орефьев закрыл и открыл глаза - серый  гражданин  не  исчез.  Наоборот,
теперь он семафорил руками,  просил  остановиться.  Орефьев  тормознул.  А
гражданин  стоит  -  ручки  в  брючки,  на  ногах  лакировки.   Сухощавый,
непонятного возраста. Странно...
   - Здравствуйте, - крикнул серый гражданин. - Подвезете?
   Орефьев приглушил мотор.
   - А куда вам?
   - Да мне все равно, - сказал гражданин. - Мне бы посмотреть, как и что.
Я, знаете ли, приезжий, художник - и любопытствую.
   Живого художника Орефьев видел первый  раз  в  жизни.  Кто  знает  этих
художников, может, им положено разгуливать по тайге в лакированных туфлях.
   - Садись, - сказал он. - Чего там. Подвезу...  Гляди,  сколько  влезет.
Мне надоело.
   Художник ловко - впору бы и самому Орефьеву - вскарабкался по лесенке и
сел рядом. Ворочаясь, коснулся локтем. По телу  Орефьева  прошла  странная
дрожь. Он удивился:
   - Вы будто электрический...
   - Я электронный, - усмехнулся  художник.  Орефьев  захохотал,  выставив
плотные зубы, и двинул рычаги. Снова завыли моторы.
   Сегменты шевельнулись, и с грохотом и треском он двинулся вперед.
   Пахомов  всматривался  в  тайгу,  забитую  гнилью,  сушняком,  упавшими
мертвыми деревьями. Миллионы, миллиарды кубометров... О, он знал, он ходил
в тайге когда-то.
   Здесь рождались лесные пожары, огромные,  почти  необоримые.  И  горела
тайга месяцами, и на всю Сибирь ложился жидкий дымный покров.
   И сейчас впереди их машин, гигантских многоногих  гусениц,  тайга  была
старая и обомшелая. Она грозила стволами, направляя их в глаза.  Но  сзади
тайга оставалась парком -  чистеньким  и  прозрачным.  Деревья  -  одно  к
одному. Среди них, видный далеко и ясно, пробегал лосище,  бурый  и  такой
лохматый, что его хотелось поймать и стричь ножницами.
   Зеленый, прозрачный лес...
   - Как вы это делаете? - спросил Пахомов. - Не понимаю.
   Орефьеву это понравилось. Сначала он решил, что  художник  понимает  уж
слишком много, и ему было несколько не по себе.
   А вот таким, непонимающим, художник ему определенно нравился.
   Он хотел толкнуть его локтем, но остерегся.
   - Видишь ли, - заорал Орефьев, - раньше мы рубили деревья под  корешок,
ну и пилили на доски. Пропадало много - сучья, щепки, опилки, кора.
   Потом стали прессовать отходы в плиты. А теперь за лес  взялась  химия!
Строевой лес почти не трогаем  -  бережем,  а  вот  ерунда,  всякая  дрянь
растительная пошла в ход. В ход, говорю, пошла! Ездим вот на таких  штуках
и утилизируем все на месте, сразу... Это самоходная фабрика, - он постучал
кулаком по рулю. - Как получается? Машина выбирает поврежденную  древесину
сама. Часть перегоняет на древесный сахар для скота, часть -  на  спирт  и
прочее. Но главное - это целлюлоза, на  месте,  сразу!  И  понимаешь,  лес
выгоден и такой...
   Он обернулся взглянуть на произведенное впечатление,  но  художника  не
было: сиденье пусто,  дверь  закрыта.  Орефьев  разинул  рот  от  крайнего
изумления и чуть не наехал на сосну.
   И рявкнул:
   - Куда прешь?! - Машина повернула в сторону.
   Притормозив, он вгляделся, но лес был пуст, и художника нигде не было.
   - Ну и ну, - сказал Орефьев, почесывая затылок.



   Пахомов четвертый

   Он смотрел из-под ладони. Щурился.
   Городок  вздувался  радужным  пузырем  от  самого  леса  -  от  влажных
блестящих мхов, от худосочных сосен.
   Пахомов глядел упорно, стараясь перекинуть мостик от  городка  к  ранее
виденному, и не мог.
   К нему подошел старичок с корзинкой  и  белой  палочкой.  В  корзине  -
грибы. Он поздоровался.
   - Белянки, - похвастал старичок. - И ни одного червя.
   - Быть того не может, - сказал, не оборачиваясь, Пахомов.
   - Ни одного. Чего я здесь,  в  Эвенкии,  не  видел,  так  это  червивых
грибов. Нет их. Черви - народ нежный.
   - Черви - народ, - пробормотал художник. - Скажите, папаша...  Я  здесь
бывал зимой, лет двенадцать назад. На  оленях,  с  экспедицией.  Один  наш
замерз, хоронили мы его здесь. Это Виви?
   - Точно!
   - Вижу. Зимой не холодно?
   - Ходим в демисезоне, значит, тепло. Так и живем  -  за  стенкой  минус
шестьдесят, а у нас плюс шесть. И зовут его не Виви, а Теплый Город.
   Теплый Город взбирался на холмы радужными выпуклостями круглых домов.
   И - широченным размахом - город прикрыла льдисто-прозрачная  полусфера.
У  верхушки  ее,  на  высоте  километра,   маячили,   поддерживая,   груши
аэростатов.
   - Вы старожил?
   - Как же! Я его помню еще сопливым  поселком  -  избы,  олени,  собачья
грызня, а сейчас... Значит, вы приезжий?
   Пахомов рассеянно кивнул. Старичок вздрогнул и бросил корзинку.
   - Что мы стоим? Пойдемте вперед, - засуетился он.  -  Я  вам  все,  все
покажу. Сам!
   Они прошли под аркой. Пахомов шагал легко и беззвучно. Старичок семенил
рядом.
   - Вы смотрите! -  кричал  он.  -  Пластмасса,  всюду  пластмасса!  Вот,
щупайте... А теперь идите сюда... Смотрите, это не дерево,  крашенное  под
алюминий, это настоящий алюминий, легкий и прочный.
   А  деревья,  деревья-то!  Смотрите  -  клен.  Вот  тополя  и  яблони...
Плодоносят!
   И точно, всюду росли нежные  деревья,  а  в  бетонных  кадках  ершились
пальмы.
   - А тротуары! Самодвижки.
   Пришлось встать на эскалатор. Хороший был тротуар!
   - А собаки! - восторгался старожил. - Пятьсот штук охотничьих собак,  а
не гавкают. Злых нет. Кусачих лечат в клинике нервных заболеваний, глистов
выводим в централизованном порядке.
   Действительно, зверообразные  дюжие  псы  -  медвежатники  и  их  более
стройные телом коллеги, специалисты по белке  и  прочей  пушистой  мелочи,
встречали их миндальными улыбками. Но чем дальше они шли, тем больше людей
присоединялось к ним. Сначала единицы, потом десятки, а теперь целая толпа
яростных патриотов  города  топала  следом.  И  все  желали  показывать  и
рассказывать.
   - А какой микроклимат, - нестройно гудела толпа. - Лимоны выращиваем...
Зимой  астры  цветут...  Вокруг  полярная  ночь,  а  у  нас  искусственное
солнце... Улицы отапливаем...
   Старичка бессовестно оттесняли. Он проталкивался, шуруя локтями.
   - Граждане! - вопил  он.  -  Товарищи!  Моя  заявка!  Я  его  нашел,  и
поскольку я старожил... Право находки! Ишь налетели! Найдите себе сами. Да
пропустите же!
   Он уже почти пробился, как толпа охнула  и  качнулась.  Пахомов  исчез,
рассыпавшись с сухим треском. На тротуаре  осталось  черное  пятно,  да  в
воздухе пахло озоном...
   ...Сигнальный звонок. Пахомов очнулся. Зеленый  свет  рисовал  комнату.
Зеленые блики (среди них снова прошли трое  Пахомовых).  Он  снял  шлем  и
потрогал лоб - потный. Потрогал грудь - сердце бьется лениво.
   Пахомов встал и вышел.


   ...Его встретили настороженно.
   - Узнали знакомые места? - спросил кто-то.
   Пахомов сказал:
   - Да, места там суровые. Их надо стричь и  чем-нибудь  прикрыть.  -  Он
заговорил уверенно и резко: - Итак, уважаемые коллеги,  я  отказываюсь  от
своего прежнего мнения. Вы правы, постройка сверхкрупных сфер над городами
слишком дорогостояща. Но и в землю лезть не стоит. Я так вижу этот  район:
от реки Виви до вершин Путоран