азалось, что она  хихикнула. Но  он  не мог утверждать этого
наверняка, потому что ветер  из  пустыни  окутал его облаком  нелогичности и
смешал  караван  разумных  мыслей.  Джордж вновь оказался на перепутье между
целью,  к  которой  вел его  сюжет, и укрощенным голодом, все более терявшим
чувство собственного достоинства.
     Улица стала  широкой, как море, и перестала напоминать черную паутинку.
Да вам просто  не найти такой паутины, которая походила бы на эту улицу. Тем
более, если учесть зажиточный вид  ее  кварталов.  На  фоне остальной  части
города она казалась самодовольным бюргером в черных лакированных ботинках. И
еще  эта  улица выглядела тихой  и  спокойной, с  полицейскими будками через
каждые  пятьдесят  ярдов,  с  ярким  освещением  на тротуарах, и  с большими
удобными    автобусами,   которые    ездили   на   дюжине    пузатых   колес
идиосинкразического  производства. Вблизи  перекрестков  на  высоких  опорах
реяли  светофоры,  и  чтобы  разобраться  в  их  знаках,  людям  приходилось
вытягивать  шеи. А светофоры струились цветными огнями, помигивали стрелками
и квадратными скобками. Но поскольку  указания давались на языке пришельцев,
к  каждому обозначению  прилагался  длинный  список  пояснений,  поправок  и
исключений.
     -- Приготовься, -- воскликнула женщина, озабоченно рассматривая знаки.
     -- На табло сказано,  что в предыдущем направлении намечается пауза,  а
раз эта пауза по закону средних  величин намечена заранее, то общее правило,
которое  связывает  все   повторения,  аннулируется.  Я  не  слишком  хорошо
разбираюсь в этих премудростях, но, кажется, сейчас... Быстрее! Идем!
     Схватив его за руку, она выбежала на улицу. Джордж, следуя за рукой,  а
следовательно, и  за  ней,  побежал  по пятам. Носы  его  клоунских башмаков
нелепо пощелкивали  по асфальту; хотя  нет, пощелкивали не носы,  а подошвы,
потому  что именно там у него было несколько  щелок. И вот, рванувшись через
широкую  и  залитую  ярким  светом  улицу  или,  вернее,  бульвар,  как  это
выяснилось  позже, Джордж вдруг услышал голодный рев обезумевших машин.  Тот
исходил из нутра грузовиков, автобусов и детских колясок  -- всей той армады
колесного транспорта,  которая только и ожидала случая, чтобы наброситься на
него.  К  счастью,  в  связи  с  объявлением  паузы их одолевали  в тот  миг
небольшие сомнения.
     Едва они добежали до середины улицы, где о возвращении на тротуар уже и
не стоило  думать, как война за обладание бульваром вспыхнула с новой силой.
До  сих пор воюющие стороны только шутили, но теперь они решили  действовать
всерьез  --  стремительно  и  со  всей  жестокостью.  Впрочем,  это  зрелище
напоминало  кошмар  и  без  всякой  жестокости.  Кто  не  помнит этих  лихих
городских бригад, которые, обгоняя друг друга,  сражаются со всеми и  каждым
без   исключения?  Кто  может  забыть  этих  изгнанных  ханаанцев,  которые,
вырвавшись из боковой улочки истории, выплескиваются на главную магистраль в
плотной группе из тридцати  тысяч  человек? Конечно, для армии это маловато,
но вполне хватает, чтобы где-то что-то изменить, особенно в наше неспокойное
время.
     Джордж  и  не подозревал, что пересечение  улицы  может  вызвать  такую
пропасть проблем. Он смело заглянул в  эту пропасть,  и его тут же стошнило.
Женщина  дернула  его  за  рукав;  тот  развернулся  как  пожарный шланг,  и
случилось  непоправимое.  В  связи  с  внезапным  ростом  облачного  покрова
потемневшие небеса излились дождем, и Джордж испытал то, о чем он до сих пор
слышал лишь от своих товарищей. Он обмочился с  ног  до головы. Хотя давайте
не будем преувеличивать и остановимся только на ногах.
     С  одной стороны, в этом ничего такого и не было. Но  с  другой стороны
уже начинало появляться пятно.
     Теперь вы знаете, каково было Джорджу стоять посреди улицы на буксире у
женщины, которая буквально взрывалась  от нетерпения шепнуть ему свое имя  и
намекнуть  на то, что ей хотелось, когда вокруг  ревели  и неслись  тридцать
тысяч ханаанцев, многим из которых, не считая, конечно, блондинов,  нравился
Виктор Сладенький  с  кудрявой бородой, и когда над  ним  слетались, то есть
сплетались факторы, векторы и корректоры, мелькавшие  с такой быстротой, что
у  него даже не оставалось времени пронумеровать их по порядку,  более менее
придерживаясь  соответствующих  форм информационного  сравнения. Короче,  он
попал в цейтнот. Джордж  отчаянно взмахнул руками, вытащил ногу из цейтнота,
но  вытереть  ее  было нечем. Огромной силой воли  Джордж протолкался  через
улицу,  зная,  что как только она  кончится, он получит  свою  синюю  птицу,
своего верного друга, свою любимую звезду -- одним словом, то, что он сможет
съесть.
     Однако женщина  тоже  оказалась  себе на уме. Она пообещала ему  еду, а
сама, как  теперь стало ясно, и  не думала кормить голодного Джорджа. К тому
времени он  уже понял,  что  пищи в ее  повестке дня  не значилось.  Женщина
подвела его к  маленькой деревянной двери,  которая располагалась в  дальнем
углу высокой каменной стены.  Джордж переступил через порог и  полез  было в
карман за удачной шуткой, но, осмотревшись и  увидев,  куда он попал, парень
решил придержать свои остроты. Еще бы! Он опять промахнулся мимо кармана.
     Прямо  впереди на небольшой  возвышенности раскинулся старый монастырь.
На  ближайших полях  трудились  монахи. Их капюшоны  были отброшены назад, а
сутаны подтянуты вверх, что не только  демонстрировало великолепную  игру их
сильных  мышц,  но и позволяло им передвигаться в этой  невообразимой грязи.
Чуть дальше виднелись фруктовые деревья, рассаженные в  приятном беспорядке.
В очаровательной смеси хаоса и красоты чувствовалась либо рука мастера, либо
нога его ученика. Внезапно Джордж  заметил подошедшего  к  ним человека, чья
респектабельная  тучность,   большие  выбритые  щеки  и  двойной  подбородок
выдавали в нем брата-управляющего, а возможно даже и дядю-преподобие.
     --  Приветствую вас и кланяюсь  вам, дорогие  гости,  --  сказал аббат,
выполняя все, о чем он говорил.
     -- Смиренно преподаю к ногам вашей милости, -- ответил Джордж, понимая,
что вежливость и грубая лесть никогда не выходят из моды.
     -- Ладно, заваливайте и пойдемте жрать, -- произнес аббат.
     Джордж удивленно поднял брови -- все до одной, сколько у него их было.
     -- Довольно крепко сказано, отче.
     -- Прямая речь без всяких притязаний -- это торговая марка нашего дзен,
     -- ответил аббат.
     -- Так это дзен-буддистский монастырь?
     -- Я этого не говорил, -- сказал аббат. -- Но все равно заходите.
     Уже внутри Джордж встретил Вольтера и  Чингиз Хана, еще одного Вольтера
и Ларрап  Садри. Все они носили сутаны монахов. Между  прочим, монахов здесь
было много,  и некоторых он знал. Джордж уже где-то видел этих людей, хотя и
не помнил точных имен.
     Монахи чинно прогуливались по аллеям.  Джордж и аббат присоединились  к
их длинной колонне. Женщина, которая привела его сюда, потерялась при чистке
кадров.  Такое  часто  случается  внутри нелояльных  партий,  и  просто  уму
непостижимо, как  быстро  может  пачкаться  всякая мелочь.  Они  прошли мимо
цветочных  клумб, каждая  из которых наводила  на  мудрые  и немного наивные
мысли. Аббат задумчиво улыбался. А вокруг догорал  один из тех кротких дней,
которые  напоминают  нам, что  нет ничего невозможного.  В момент  прозрения
Джордж  увидел  впереди  высокую арку каменного  портала. И пошел он к  нему
стопами  босыми и стал тем,  кто вел, а остальные, и аббат иже с ними, стали
теми, кто следовал ему.
     -- Если увидите  бардак, не обращайте внимания, -- сказал аббат. -- Тут
у нас трапезная. Пора перекусить и принять таблетки.
     И вновь эта фраза напомнила Джорджу о других временах и былых событиях.
Преодолев тревогу, он вошел в огромный зал.
     Помещение было заполнено  монахами, некоторые  из  которых,  в ответ на
ожившее в них глубинное желание, нацепили оленьи рога. А ведь именно об этом
и  писалось в священных  книгах. Более того, многие из них носили маски. Они
маскировались под капуцинов из поселкового аббатства и представляли собой ту
особую породу людей, которая нам кажется несколько неприличной. Среди них не
меньше дюжины носили накладные ресницы и подкрашивали глаза.
     -- Будьте любезны занять это место, -- сказал аббат.
     -- Прямо вот это? -- спросил Джордж.
     -- Да. Думаю, эта луза вам подойдет.
     -- Тогда я в нее и западаю, -- ответил Джордж.
     Ответствовав так, сел  он на краешек стула  и сим замкнул собой длинную
цепь монахов, собравшихся здесь.
     В зале витал аромат овощей. Пар из кухни возносился к высоким стропилам
трапезной, на которых висели помятые синие береты, навек отыгравшие  в своих
отважных  и отчаянных битвах.  А собрались они тут  не зря. Сегодня, как и в
каждый из постных дней, здесь подавали постное мясо. В непостные дни они ели
сало, жир и грудинку,  но  в  постные -- только  окорока  и ребрышки, хотя и
довольно  много. Так было от начала времени  и  быть сему  до  самого  конца
света.
     Заметив гостя -- а  это произошло между  супом и  орехами  --  капуцины
затянули хором песню,  которой  они приветствовали всех  посетителей. "Когда
морда кирпичом, тут  молитвы ни  при  чем", тянули они в ликсианской манере,
чье многоголосье ласкало слух и несло в себе нотки тонкой иронии.
     Его  угостили коричневым соусом с  посеревшими  кусочками  бекона.  Они
посерели из-за лошадиной гнили -- паучьего лишайника, который в этом царстве
встречался  где-угодно.  Хотя,  конечно,  монастырь не мог считаться  частью
царства, ибо здесь служили другому Царю, но бекон, вернее, лишайник глумился
даже над такой святыню.
     После  соуса принесли бисквиты. По размерам  и форме  они выглядели как
трехфунтовые  ядра.  Монахи в  шутку называли их  пушечным  хлебом, и  дюжие
слуги, шатаясь от двойных порций, вносили печенье на особых носилках. Группа
прислуживающих  девственниц  разливала напитки  -- по  бокалам,  по  полу  и
стенам. Им помогало  несколько ручных  обезьян -- больших  надувных игрушек,
которые  они  прятали  в своих  кельях  рядом с вибромассажерами  и  другими
ручными приспособлениями. А почему бы и нет, раз никто не жаловался?
     После соуса и бисквитов над головой  послышался шелест  крыльев. Джордж
взглянул вверх и у самых стропил  увидел странное зрелище. Там, наверху, где
атмосфера  казалась  более  возвышенной  и   чистой,   чем  спертый  воздух,
наполнявший нижнюю часть, парило два крылатых существа.  За ними,  откуда-то
выше и левее, доносился чарующий щебет,  напоминавший ссору в стае маленьких
приматов.
     Аббат улыбнулся и спросил, обращаясь к Джорджу:
     -- Как вам понравилось наше скромное бытие?
     Его толстые пальцы ловко проковыривали дыры в пушечных ядрах печенья.
     -- Все очень мило, -- ответил Джордж. -- Признаться и не помню, сколько
я не был уже где-нибудь еще в какое-то другое время.
     -- Это хорошо, что вы не помните, -- сказал аббат. -- Тем не менее, мне
бы хотелось пояснить вам некоторые вещи. В том числе, и  возможный вопрос  о
двух крылатых существах. Видите ли, одним из правил нашего братства является
отрицание всего того, что нам не нравится.
     Джордж  молча  кивнул.  Он тоже  жил  по такому  правилу. Рука  Джорджа
потянулась  за соусом,  и он даже глазом  не моргнул, когда  на  подлете,  у
самого рта, ложка дрогнула, легла на правое крыло, и часть груза, сорвавшись
с такелажных ремней, опустилась прямо на  его  галстук. А он предчувствовал,
что впереди его ждет настоящая  игра, и по  такому случаю  надел свой лучший
костюм.
     Внезапно трапеза прервалась. Дверь со скрипом отворилась, и в зал вошло
несколько  марьяжей, бренчавших на  своих  гитарах  и  сверкавших белозубыми
улыбками из-под  широких  сомбреро. Джорджа удивило,  что  на пять  марьяжей
приходилась только одна дама.  Она была  среднего роста,  но  тонкие высокие
каблучки  делали ее более выдающейся особой. Губная помада  карминного цвета
тонко оттеняла ее черную масть.  Дама топнула ногой и заплясала под  мелодию
марьяжей --  совсем немелодичную  мелодию, которую  подхватили два  трубача,
пришедших  позже.  Однако в  женщине чувствовался  какой-то изъян --  что-то
странное,  зловещее  и  необычное.  Ах,  да, у нее не  хватало  левой кисти.
Ампутированная конечность была завернута в дорогую вельветовую ткань, сверху
донизу расшитую золотыми нитками.
     Эта  деталь  не  понравилась монахам.  Они  зашумели, и  аббат  сердито
вскочил на ноги.
     -- Чем  вызвано ваше  вторжение? --  закричал  он. -- Почему  бы вам не
пойти куда-нибудь еще с этими своими, так сказать, мелодиями?
     --  Мы пришли туда, куда позвало нас сердце, -- ответила женщина. --  И
где же нам еще быть, как не в лучах прожекторов на этой  сцене? Только здесь
нет боли и слез! Только здесь свободная душа обретает надежду!
     Монахи снова тревожно зашептались. Они уже слышали подобные доктрины, и
эта  ересь исходила  из  мира, который двигался, пульсировал и прорастал  за
стенами, окружавшими их фруктовые сады.
     -- Боюсь,  мы  не можем принять  вас  прямо сейчас, -- сказал аббат. --
Поэтому выбирайте: или отсюда уходим мы, или уходит эта калека!
     -- Ты еще не видел, на что я гожусь, -- с усмешкой ответила женщина.
     Она  сделала  властный  жест, и  двое марьяжей, положив  на пол гитары,
подбежали к ней с большой  плетеной корзиной. Они открыли крышку и отступили
назад.
     Все замерли в молчании. Да, иногда такие моменты случаются.
     Женщина  склонилась над  корзинкой  и,  ловко  согнув культю,  вытащила
оттуда ребенка.  Она  подняла его  вверх под  гром  аплодисментов,  а  затем
вернула  малыша  обратно в  корзину.  Все были  потрясены до  глубины  души.
Оркестр грянул туш.
     Джордж почувствовал легкий укол  тревоги. Они делали все это нарочно --
с какой-то  им одной известной целью. Каждый из них знал что-то  такое, чего
не  знал  он.  Но  Джордж  решил  не  поддаваться.  Он  вспомнил  разговор с
инструктором базы,  где  их  готовили  для  подобных экстремальных  случаев.
"Присматривайся ко всему непрошенному, парень. " Жаль, что он не  расспросил
тогда о таких конструкциях. Сказать по правде, он их никогда не понимал.
     Что-то  должно было  произойти -- возможно, то  самое, чего так  боялся
Джордж. Кто эта женщина? Она буквально ампутировала его своей ампутированной
рукой. Он решил,  что с  него достаточно. И прежде всего, с него  достаточно
этого соуса.
     Он встал и пошел к двери. Оркестр грянул  зажигательную  польку.  Стены
монастыря тут же охватило пламенем, и аббат, заметив опасность, схватился за
свое  кадрило. Но он опоздал.  На потолке  зазмеились трещины, два  крылатых
создания  упорхнуло прочь, ребенок  заплакал,  а  полька,  выбросив  спички,
трусливо сбежала с места преступления. Джордж захотел уйти, не  прощаясь. Да
и зачем ему было с кем-то прощаться?
     Внезапно пламя погасло. Когда дым рассеялся, аббат и монастырь исчезли.
Рядом  с Джорджем стояли  женщина, марьяжный  оркестр и  ребенок.  Хотя нет,
ребенок  лежал в  корзине,  а вместо  монастырских  стен  вокруг них чернели
зазубренные горы.  Небольшую  равнину  покрывала желтая  зачахшая  трава, на
которой  то тут  то там  белели  бычьи черепа. Свист ветра казался горькой и
жалобной песней. А потом земля содрогнулась, потому что на холмы упала ночь.
     Позже, когда  Джордж немного отдохнул, к  нему  в  палату пришел аббат.
Толстый  и  елейный,  но с  тонким  намеком на озабоченность,  он  осторожно
втиснул живот в дверной проем,  а  затем вошел  сам, поддерживая ниспадавшие
кружева своих круглых боков.
     -- Я заполнил их огнеупорным  материалом, -- объяснил он. -- А как ваши
дела? Во время обеда вы показались мне немного вялым.
     -- Теперь  уже  все хорошо, -- успокоил его Джордж. --  Где  мы  сейчас
находимся?
     -- Чуть в стороне от того места, где были раньше, -- ответил аббат.
     -- А что случилось с той женщиной, которая привела меня к вам? И с теми
марьяжными игроками?
     --  У них  оказалось несколько срочных дел,  которые  им  потребовалось
исполнить. А может быть они просто не захотели приветствовать героя.
     -- Что? О ком вы говорите?
     --  О вас! -- ответил аббат. -- Вставайте!  Нам пора уходить! Вы должны
стать известным человеком! О вас должны узнать люди!
     -- Видите ли, я  очень  подозрительный,  -- начал возражать Джордж.  --
Людям это,  конечно,  понравится,  но вот  как  быть  со  мной?  Я  не  хочу
становиться героем.
     -- Вы будете героем по неволе! -- воскликнул аббат.
     -- Но я и этого не хочу.
     -- Неужели  вы  так и будете болтаться без дела? -- настаивал аббат. --
Вам, между прочим, давно пора определиться!
     -- А можно я стану Сторонним Наблюдателем? -- спросил Джордж.
     --  Боюсь, что эта роль больше никому недоступна. Мир делается скучным,
и чтобы оживить его, требуется участие каждого человека.
     -- А какой герой вам нужен? -- спросил Джордж.
     --  К сожалению, мы этого пока не знаем,  -- ответил аббат.  --  Но нам
может пригодиться ваше мастерство в обращении с оружием.
     -- Мое мастерство? Вы, наверное, меня с кем-то спутали.
     --  Соглашайтесь, -- тихо шепнул аббат.  -- Мы обещаем  вам минимальное
наказание.
     -- Я вас не понимаю.
     -- Извините. Эта старая песенка, которую мы обычно пели в семинарии. Не
обращайте внимания.
     Беседа  сама  собой   подошла   к   концу,   оставив   на  душе  осадок
неудовлетворенности. Аббат сказал, что ему пора возвращаться на поля. Страда
поджимала  -- наступало  время вязать  узлы на пшенице, и он не мог доверить
такое важное дело кому-нибудь другому.
     Джордж немного вздремнул, а затем отправился на прогулку.
     Как  он  и ожидал, марьяжный табор  никуда  не  делся.  Фактически, они
прятались  за небольшой разрушенной стеной. И  женщина  с культей тоже  была
вместе с ними.
     --  Вот  мы  и  снова  встретились,  --  сказала  она.  --  Меня  зовут
Эсмеральда. Я должна многое рассказать тебе, прежде  чем найдется что-нибудь
другое, а потом мы начнем с конца, который станет началом чего-то нового.
     --  Должен  признаться,  --  признался  Джордж,  --  что  мне  нравится
прогуливаться в этих местах и делиться с вами  неуловимыми окольностями. Как
жаль, что  меня  отзывают  отсюда.  Я  должен получить  новое  назначение. А
теперь, милая дама, позвольте откланяться.
     Он начал  кланяться, но  тут один  из марьяжей  сунул  руку  в  гитару,
вытащил  оттуда  три  шара  и  принялся  ими  жонглировать.  Вращение  шаров
захватило внимание Джорджа. Они были зеркальными, и поэтому, глядя в них, он
видел себя то влетавшим в воздух, то падавшим вниз. А потом они показали ему
и другие  вещи.  Высокие накренившиеся башни.  Городские  улицы без  единого
человека. Далекие огни маяков и дорожные знаки  на  незнакомых языках. Меню,
написанное рунами.
     Трудно  сказать,  как далеко  это  могло  бы  зайти, если  бы вновь  не
появился аббат. Схватив Джорджа за руку, он выдернул его из транса.
     -- Эти люди опасны, -- сказал аббат авторитетным тоном.
     -- Тогда почему с ними ничего не делают?
     -- Потому что они находятся под защитой Серого Ордена.
     -- Какого еще Серого Ордена?
     --  Вот о нем  мы сейчас и  поговорим, -- сказал аббат. -- Мне кажется,
вам многое о нем известно.
     -- Нет, -- возразил Джордж. -- Я о нем вообще впервые слышу.
     -- То есть вы хотите сказать, что ничего не знаете о Сером Ордене?
     -- Конечно, ничего. Это вы о нем заговорили.
     -- Да,  но только для  того,  чтобы увлечь ваше воображение и заставить
вас рассказать нам что-нибудь интересное.
     Странно, как быстро темнело вокруг. Живот аббата едва мерцал во мгле, а
сам он  оставался почти невидимым. Джордж почувствовал зов далеких стран. Он
понял,  что  ему  пора  уходить.  Однако  Джордж  знал,  к  каким  фат