с:
   - Пропусти его, Джиллиам. Я с ним потолкую. Дверь открылась. Мистер Лумис
посмотрел на мистера Кромптона. Потрясающая сцена!
   Две части одной личности узнают друг друга моментально и в любом обличье.
Происходит это всегда одинаково, почти с безболезненным напряжением, как при
яркой  вспышке  света   Парадоксальный   миг   одновременного   влечения   и
отталкивания, а сказать что-нибудь - не  получается,  непроизнесенные  слова
замирают на устах. Ведь и в самом деле - что можно  сказать,  когда  пройдет
первоначальный шок? Начать  панибратски:  "Привет,  пропавшая  частица  моей
персоны! Рад тебя видеть, входи и снимай ботинки..."? Или  более  осторожно:
"О, вы снова заглянули ко мне! Надеюсь, на этот раз  вы  будете  вести  себя
прилично..."
   Итак, два фрагмента одной  личности  вперились  взглядом  друг  в  друга.
Кромптон заметил следы увядания дюрьерова тела.  Он  смотрел  на  прекрасное
тонкое лицо Лумиса, правда, несколько расплывшееся, склонное к  полноте.  Не
остались  незамеченными  и  поредевшие  прямые  каштановые  волосы,  искусно
причесанные, и яркие глаза со следами косметики на  веках,  и  сластолюбивый
изгиб губ, и расслабленная манера держаться.
   Это был законченный стереотип сластолюбца, человека, живущего только ради
своих  удовольствий  и  неги.  Здесь  властвовал  сангвинический  Дух  Огня,
вызванный слишком горячей кровью, которая возбуждает в человеке беспричинную
радость и  чрезмерное  влечение  к  плотским  утехам.  Здесь  царил  принцип
всепоглощающей   чувственности,   свободной   от   таких   жизненно   важных
составляющих,  как  разум  и   энергия.   В   Лумисе   сосредоточились   все
потенциальные способности Кромптона к наслаждению, преждевременно отнятые  у
него и воплощенные в этом человеке; в нем была  чувственность,  первородная,
чистейшая чувственность, которой так недоставало Кромптону, его телу/разуму.
   Этот принцип голого наслаждения, который Кромптон всегда представлял себе
существующим как  бы  in  vacuo  <В  пустоте  (лат.)>,  оказался  наделенным
собственными чертами характера, не говоря уже  о  неожиданном  осложнении  в
лице жены и дочери.
   - Так, так, так, - насмешливо сказал Лумис, покачиваясь с пятки на носок.
- Я предполагал, что рано или поздно вы обязательно здесь появитесь.
   - Что это за слизняк? - спросила Джиллиам. (На самом деле она  употребила
слово nmezpelth из транстаньянского слэнга, почерпнутого ею из лексикона  ее
отца-чечеточника. Nmezpelth означает "пораженный  плесневым  грибком",  а  в
переносном смысле - "унылое повторение неприятных телодвижений".) - Это  мой
единственный родственник, - сказал Лумис.
   Джиллиам подозрительно осмотрела Кромптона.
   - Он что, троюродный брат?
   - Боюсь, что нет, - сказал Лумис. - Биологически он  скорее  представляет
собой комбинацию из моего брата и отца. Вряд  ли  найдется  какое-то  слово,
выражающее наши родственные отношения.
   - Но ты же утверждал, что ты сирота! Лумис пожал плечами.
   - А ты говорила мне, что ты девственница.
   - Ублюдок! Что все это значит?
   - Что ж, такие вещи в конечном счете всегда  вылезают  наружу,  -  сказал
Лумис. - Джиллиам, я должен покаяться перед тобой. Понимаешь, я не настоящий
человек. Я всего лишь часть личности этого человека.
   - Вот смех-то! - воскликнула Джиллиам и неприятно расхохоталась. - Ты  же
вечно похвалялся, какой ты великий человек, а теперь я узнаю, что  ты  и  не
человек вовсе!
   Лумис улыбнулся.
   - Моя дорогая, ты не могла удовлетворить даже дюрьерово тело; избави Бог,
если бы я оказался полноценным человеком!
   - Ах так! - взвизгнула Джиллиам. - Ну это уж слишком!  Будь  ты  проклят!
Детка, мы уходим, тебя здесь не ценят!
   - Давай, иди ночной официанткой в свое кафе "Последний шанс", где я  тебя
подцепил! Это, без сомнения, тебе больше подходит!
   - Уходим! За вещами я пришлю! И  адвоката  тоже!  Она  схватила  на  руки
Гвендквайфер, которая вопила:
   - Не хотю идти! Хотю посмотлеть, что будет с папотькой!
   - Не по годам развитая малютка, - заметил Лумис. - Прощайте, мои дорогие!
- крикнул он вслед уходящим Джиллиам и Гвендквайфер.
 
Глава 6 
 
   - Вот мы и одни, - сказал Лумис, запирая дверь. Он  оглядел  Кромптона  с
головы до ног. Похоже, результат осмотра его не очень обрадовал. -  Надеюсь,
ваше путешествие было приятным, Элистер? Надолго к нам?
   - Это зависит... - начал Кромптон.
   - Давайте пройдем  в  гостиную  и  поболтаем.  Гостиная  Лумиса  потрясла
Кромптона до глубины души. Он чуть не  упал,  когда  ступни  его  утонули  в
глубоком ворсе  восточного  ковра.  Комната  освещалась  золотистым  неярким
светом, по стенам непрерывной чередой  бежали  извилистые  легкие  тени,  то
сближаясь и сливаясь друг с  другом,  то  принимая  очертания  животных  или
жутковатых чудовищ из детских кошмаров, а затем медленно исчезали в  мозаике
потолка. Кромптон и раньше слышал о теневых песнях, но видел их впервые.
   Лумис пояснил:
   - Исполняется довольно миленькая пьеска под названием "Спуск в  Ксанаду".
Нравится? Кромптон пожал плечами.
   - Это, должно быть, дорогое удовольствие. Лумис тоже пожал плечами.
   - Представления не имею. Это подарок. Присаживайтесь, пожалуйста.
   Кромптон опустился в глубокое кресло, которое сразу же обволокло его тело
и стало мягко массировать ему спину.
   - Хотите выпить? - спросил Лумис.
   - Деполимеризованную сарсапарель, если можно, - сказал Кромптон.
   Лумис отправился за напитком. Кромптон слышал мелодию, которая будто сама
рождалась у  него  в  голове.  Мелодия  была  медленная,  и  чувственная,  и
невыносимо горькая, и Кромптону казалось, что он слышал ее раньше, в  другом
месте, в другом времени.
   - Она называется "Свобода без  конца",  -  сказал  вернувшийся  Лумис.  -
Прямая аудиопередача. Симпатичная вещица, верно?
   Кромптон понимал, что Лумис старался произвести на  него  впечатление.  И
надо отдать ему должное - это ему  удалось.  Пока  Лумис  разливал  напиток,
Кромптон разглядывал комнату: скульптуры, занавеси, мебель, безделушки;  его
чиновничьи мозги быстро подсчитали стоимость - вещи в этой комнате  обошлись
в кругленькую сумму.
   Он глотнул из бокала.  Это  был  эйянский  коктейль;  по  телу  Кромптона
разлилось ощущение уюта.
   - Очень неплох, - неохотно похвалил он. Он никак не ожидал увидеть Лумиса
таким уверенным в  себе,  таким,  как  говорится  в  кроссвордах,  sangfroid
<Хладнокровным (фр.)>. Это встревожило его. Достаток Лумиса, его спокойствие
и умение владеть собой вызывали беспокойную мысль о том, что Лумис не  такая
уж ущербная личность, как он считал. А тогда что остается  Кромптону?  Место
маленького или среднего человечка на стволе  другой  доминирующей  личности?
Нет, такого просто не может быть. Пройти через все эти сложности и  добиться
того, что им будет командовать это ничтожество, этот сластолюбец? Нет!
   - Я приехал сюда, - сказал Кромптон, -  чтобы  осуществить  реинтеграцию,
что,  как  вам  наверняка  известно,  является  нашей   законной   моральной
прерогативой.
   - Приехали, чтобы снова заключить меня в ваше тело, да, Элистер? - весело
спросил Лумис.
   - Наша цель состоит в том, - продолжал Кромптон,  -  чтобы  в  результате
слияния в единое, новое существо память каждого  из  нас  в  равной  степени
влилась в него, так что равенство в правах будет соблюдено.
   - Так вот как это будет, - сказал Лумис. - Но я лично сильно  сомневаюсь,
что это необходимо. Зачем мне рисковать? Я и так безмерно счастлив.
   - Счастье немыслимо для такой  неадекватной  и  усеченной  личности,  как
ваша, - возразил Кромптон - Да, между нами, мальчиками, говоря,  я  понимаю,
что  вы  имеете  в  виду.  Жизнь,  посвященная  только  удовольствиям,   без
стремления к высшим ценностям, это жизнь собачья. Желания блекнут,  Элистер,
а я все продолжаю изо дня  в  день  устало  повторять  одно  и  то  же  Нет,
наслаждение - дело нешуточное, наслаждение разрушительно.
   - Ну так...
   - Но в городе только в наслаждение  и  играют.  Я  ведь  главным  образом
массовик-затейник, Эл, и уж никак не  мыслитель.  Конечно,  удовольствия  не
всегда приятны, но кому мне жаловаться на это?  Такова  жизнь,  не  так  ли?
Человек должен выполнять свою  работу,  даже  если  его  работа  -  сплошные
развлечения, в которых он давно разочаровался. Вот что значит для меня  быть
человеком.
   - Не думаю, что  ваше  определение  выдержит  более  или  менее  глубокое
испытание, - возразил Кромптон.
   - Именно поэтому я и не собираюсь  подвергать  его  испытанию,  -  сказал
Лумис. -  Мой  девиз:  будь  смел,  следуй  своим  побуждениям  и  игнорируй
очевидное!
   - И вы всегда живете согласно своему девизу? - спросил Кромптон.
   - Пожалуй, да. Я всегда знал, что я не такой, как другие.  Но  в  детстве
меня  это  не  волновало.  В  школе  я  пользовался  большой  популярностью.
Естественно, не за мои познания, во всяком случае, не за те знания,  которые
там преподавали. Я многое  познал  на  собственном  опыте.  Какие  сокровища
чувственности я открывал для себя в те дни! Раннее отрочество  -  прекрасное
время. Но вы знаете, как это  бывает  у  детей  -  одно  дурачество,  ничего
серьезного. Серьезное у меня началось с мисс Тристаной де Куна, учительницей
истории. Это была высокая дама лет двадцати с хвостиком. Под ее бесформенным
школьным балахоном скрывалось тело нимфы. В  сексе  она  была  неутомима.  А
после нее была Гловис, потом Дженнифер...
   - И как же долго продолжалось ваше обучение в школе?
   - Я бросил ее в  шестнадцать  лет.  Вернее,  мне  предложили  уйти.  Меня
обвинили в совращении малолетних (хотя я и сам  был  малолеткой!).  Заявили,
что я устраиваю жуткие оргии. Все это преувеличено, уверяю вас. Но  так  или
иначе, школа никогда не была  мне  по  душе.  Я  был  молод,  привлекателен,
энергичен, полон энтузиазма и уже тогда знал, кем я хочу стать...
   - И кем же?
   - Я хотел стать спасателем на водах при клубе "Кантри". Я  всегда  обожал
спасателей и завидовал им. Вот это работа  так  работа!  Стоишь  над  толпой
совершенно один, в трусах, сандалиях и белом тропическом шлеме.  И,  конечно
же, с блестящим медным  свистком  на  шее!  При  этом  получаешь  совершенно
фантастический загар. А сама работа? Спасатель  на  водах  -  это  полуголая
фигура власти, а также символ летней чувственности. В семнадцать лет,  после
того как я поработал контролером в автобусе и официантом, я стал спасателем.
И это было фантастикой!
   - И что же случилось?
   - Обычная вещь. Однажды несколько лет спустя прозвучала тревога. С кем-то
что-то случилось за линией бакенов. Я  вскочил  в  лодку  и  погреб.  Тонула
толстуха с Земли. Я попробовал затащить ее в лодку, но  она  запаниковала  и
опрокинула лодку. Я барахтался с нею в  воде,  пытаясь  отбуксировать  ее  к
перевернутой лодке, я умолял ее успокоиться и позволить мне доставить ее  на
берег. Но она совсем потеряла голову и в истерике сдавила мне  шею  железной
петлей. Мне оставалось только одно: двинуть разок ей в челюсть, а потом  уже
тащить ее, как спутанного кита. Но не успел я осуществить свое намерение,  -
как она сама врезала мне, вложив в оплеуху все свои  триста  фунтов  веса  и
ярость берсерка <Берсерк - в скандинавских сагах - воин, не  знающий  страха
смерти Перед боем берсерки с помощью наркотических средств доводили себя  до
состояния неистовства и полного  отсутствия  инстинкта  самосохранения,  чем
наводили ужас на своих врагов.>. Я отключился. К  счастью,  нас  заметили  с
берега и прислали другую лодку. В сущности,  такое  могло  случиться  с  кем
угодно.
   - Но правление клуба думало иначе?
   - Они обвинили меня в том, что я  не  умею  плавать!  Представляете?  Это
меня-то, проработавшего спасателем целых два года!
   - Но вам ничего не стоило доказать им свою компетентность!
   - По правде говоря, мне не хотелось унижаться перед ними. Раз им  взбрело
такое в голову, хрен с ними. Я ушел от них.
   - И куда же вы ушли?
   - Я обдумывал ситуацию.
   - И как долго вы думали?
   - Около года.
   - На что же вы жили все это время?
   - К счастью, у меня появился спонсор, мисс Сьюзи Греч. Это была та  самая
женщина, из-за которой я лишился  работы.  Она  испытывала  ко  мне  чувство
благодарности за то, что я спас ей жизнь...
   - Но не вы же спасли ей жизнь!
   - Она считала, что я. Это была крупная, щедрая женщина с ярко выраженными
сексуальными способностями, скрытыми внутри ее неуклюжего тела.  Она  первая
обнаружила у меня артистический талант и решила развивать его.
   - Какой еще артистический талант?
   - Я всегда прилично разыгрывал всякие  сценки-пародии.  И  она  заставила
меня поверить, что я обладаю подлинным талантом,  который  нужно  развивать.
Благодаря ее поддержке я поступил в школу искусств.
   - И все это время вы жили с ней?
   - А как же! Бедняжка, она была так одинока! И это было то немногое, что я
мог сделать для нее. Нам было так хорошо! Со мной Сьюзи прожила лучшие  годы
своей жизни. Мелочь, которую я брал у нее на  одежду  и  карманные  расходы,
ничего ей не стоила. Мы были бесконечно преданны друг другу. Она даже хотела
выйти за меня замуж.
   - И что же?
   - Бедняжка Сьюзи! Она  сделалась  патологически,  совершенно  беспочвенно
ревнива!
   - Почему?
   - У нее были глупые подозрения, что я  путаюсь  с  натурщицами  в  классе
изобразительных искусств.
   - А вы путались?
   - Конечно! Но я делал это так ловко, что она никак не могла меня уличить.
А  поскольку  никаких  доказательств  у  нее  не  было,  ревность  ее   была
беспочвенна. И все бы шло хорошо, если бы она не наняла детектива.  Он  тоже
ничего существенного не обнаружил и, чтобы  спасти  свою  репутацию,  просто
оговорил меня. Он подкупил трех натурщиц, и они поклялись, что  вступали  со
мной в сношения, как по отдельности, так и ensemble  <Вместе  (фр.)>.  Самое
интересное, что это была чистая правда, хотя он нас не застукал ни  разу.  И
поэтому я не стал убеждать Сьюзи в том, что меня, мол, оговорили...  Как  вы
сами понимаете, разыгралась довольно  мерзкая  сцена.  Я  вернул  ей  ножной
браслет и покинул ее апартаменты.
 
*** 
 
   Служба на водах была вершиной в карьере Лумиса. Позже ничего  такого  ему
уже не попадалось. Правда, ему удалось получить место  помощника  бармена  в
одном из известных ночных клубов. Таким образом он занял неплохое положение:
бармену обеспечен первый взор женщины-клиентки, равно как и  внимание  своих
же клубных официанток. Он и впрямь хотел удержаться на этом месте.  И  очень
старался. Но...
   - Меня уволили, - признался он. - Потому что  Лила  устроила  скандал,  а
хозяин решил, что это из-за меня. К тому времени я жил с Лилой что-то  около
месяца. Лила - это не настоящее ее имя. Она его взяла из какой-то  книги.  А
скандал начался из-за того, что Мира, которую я незадолго до этого встретил,
все время слонялась вокруг меня. Как будто я мог не пускать ее в бар!
   - А зачем она слонялась вокруг вас? - спросил Кромптон.
   - Она доверилась мне. Глупо, конечно, но  я  согласился  помочь  ей.  Она
обучалась экзотическим танцам, и ей нужен был  партнер  с  крепкими  руками,
чтобы она могла выполнять все эти поддержки и шпагаты. Лила интерпретировала
это в наихудшем виде, естественно.
   - И у нее были основания? Лумис раздраженно затряс головой.
   - Она ни разу не  застукала  нас  с  Мирой!  Откуда  у  нее  взялась  эта
уверенность? Какое право она имела устраивать  публичные  скандалы,  обвиняя
меня без всяких доказательств в том, что я сплю с Мирой  и  с  Банни?  Любой
галактический суд оправдал бы меня.
   - Постойте, а что это за Банни?
   - Банни - сестра Миры. Ей тогда было  около  шестнадцати.  Очаровательная
малышка с огромными голубыми глазами и тоненькой детской фигуркой.
   - И что вы с ней делали?
   - Только то, что должен был.
   - Что вы имеете в виду?
   - Понимаете, из экономии они жили в одной комнате. У Банни появились свои
фантазии. А Мире было все до фени... Ах, эта Мира!
   - Значит, Лила устроила сцену, и вам пришлось уйти с работы?
   - Вот именно. Моя жизнь  превратилась  в  непрерывную  цепочку  временных
работ и временных женщин. Одной из таких женщин  оказалась  Джиллиам.  Ну  а
дальше вы уже все знаете.
   - Как вы решились на женитьбу с Джиллиам?
   - Она очень настаивала. В общем-то она единственная всерьез настаивала на
этом. Это любовь, правда ведь? И она была хорошенькая и богатая. Я все думал
- насколько далеко заведут меня мои ошибки? И вот - результат налицо.
   - Джиллиам богата? Вы же говорили, что она работала официанткой.
   - Да она просто дурака  валяла.  Сначала  я  думал,  что  мы  можем  быть
счастливы вместе - то есть я, она и ее деньги. Но ничего не вышло.  Возникли
кое-какие проблемы.
   - Опять женщины?
   - А то кто же! Это проклятие всей моей жизни - столь сильное  влечение  к
женщине.
   - Чисто сексуальное влечение, - уточнил Кромптон.
   - Ну конечно! Ведь женщины именно такого влечения  и  жаждут  от  мужчин,
Элистер.  Женщины  -  это  секс  в  голом  виде.  Очень   немногие   мужчины
догадываются об этом.
   - Думаю, вы ошибаетесь, - сказал Кромптон. - Насколько я могу судить, как
раз мужчинам больше нужен секс.
   - Это совсем не одно и то же, - возразил Лумис. - Интерес мужчины к сексу
- это интерес к собственным ощущениям. И мало  кто  из  мужчин  интересуется
сексуальной природой женщины. Она их пугает. Вы девственник, Эл, не так ли?
   - Мы говорим о вас, а не обо мне. Если я правильно понял,  вы  живете  на
содержании у женщин.
   - И все мы знаем, как это называется, - сказал Лумис. - Не задирайте нос,
Элистер! Мужчины и женщины всегда живут  на  содержании  друг  у  друга,  за
исключением разве что таких уродов, как вы.
   - Да вы просто паразит и вымогатель! - сказал Кромптон.
   - А это уж совсем несправедливо, - возмутился Лумис.  -  Ведь  и  богатые
тоже чего-то хотят. Их нужды отличаются от нужд бедняков, но  они  не  менее
настоятельны. Бедных правительство обеспечивает  едой,  кровом,  медицинским
обслуживанием. А что оно делает для богатых?
   У Кромптона вырвался короткий, резкий смешок.
   - Если кому-то так тяжело бремя богатства, почему бы ему не сбросить  его
со своих плеч?
   - Но кто же способен на такое? Бедным  некуда  деться  от  своей  нищеты,
богатые обременены богатством. Такова  жизнь,  ее  не  переделаешь.  Богатые
нуждаются в сочувствии, и я им сочувствую от всей  души.  Они  хотят,  чтобы
возле них были люди, умеющие наслаждаться и ценить роскошь и при этом  учить
их  наслаждению.  Я  выполняю  эту  функцию,   Элистер,   совершенствуя   их
способность к наслаждению тем, чем одарила их  судьба.  А  богатые  женщины,
Элистер!  У  них  тоже  есть  свои  потребности.  Они  породисты,  нервозны,
подозрительны  и  легко  поддаются  внушению.  Им   нужны   изысканность   и
утонченность, внимание мужчины с высоким полетом фантазии  и  исключительной
чувственностью. В нашем никчемном мире редко встретишь такого мужчину. А мне
посчастливилось - у меня на это талант.
   Кромптон с ужасом смотрел на него. Ему трудно  было  поверить,  что  этот
самодовольный растленный альфонс - часть его самого, а в будущем -  и  часть
его души. Он был бы рад отделаться от  Лумиса  со  всем  его  отвратительным
сексуальным бизнесом. Но это было невозможно:  непостижимая  судьба  обрекла
всех мужчин, даже лучших из них, обладающих чистыми помыслами и ясным  умом,
на борьбу со своими низкими инстинктами, заставив их постоянно  подавлять  в
себе (лучше всего - методом сублимации!) позорную мужскую потребность  иметь
много женщин, много развлечений и много денег за просто так.
   Как это ни досадно, а Лумис ему  необходим.  Может,  все  еще  обойдется.
Кромптон не  сомневался  в  своей  способности  обуздать  это  импульсивное,
непредсказуемое,  изменчивое  существо,  он  даже  надеялся  превратить  его
вредные охотничьи инстинкты в ст