уры, здесь преобладает эклектизм.  Как  у  нас
принято говорить, "все зависит"...
   - Но от чего зависит? - спросил Кромптон.
   - Этого мне никогда не объясняли, - признался Кави.
   - А как лечат вас?
   - Ко мне каждую ночь прилетает черный ворон и просвещает меня. Вас  будут
лечить иначе, если вы не страдаете,  как  я,  психосимволической  ритуальной
поллюцией.
   - У меня параноидальная шизофрения, - сказал Кромптон.
   - О, таких, как вы, здесь немного, - сказал Кави. Два часа, отведенные им
для дружбы, почти истекли. Новоиспеченные друзья договорились созвониться  в
ближайшие дни, вместе выпить и обсудить свои проблемы. Но  это  была  чистая
условность: друзья-на-два-часа редко поддерживали знакомство -  может  быть,
отчасти по этой причине они и оказались в Эйоне.
 
*** 
 
   Остаток дня Кромптон  провел,  осматривая  центр  города.  Он  ему  очень
понравился, особенно невысокие, окрашенные в пастельные тона дома, утопающие
в  зелени.  Вокруг  было  много  людей,  и  все  они  казались  веселыми   и
дружелюбными. Большинство из  них  подвергалось  групповым  сеансам  терапии
прямо в пиццериях, кинотеатрах,  парикмахерских  и  прочих  заведениях.  Это
окутывало  Эйон  специфической  атмосферой  взаимопонимания  и   сочувствия,
которая ощущалась даже в космосе, за сотни миль от планеты.
   Тотальная приверженность Эйона к лечению и предельно  искреннему  общению
приводила порой к мелким недоразумениям,  как  это  случилось,  например,  с
Кромптоном, когда он обратился в аптеку за лезвиями и кремом для бритья.
   Продавец,  бородатый  коротышка  в  клетчатом  костюме,   отложил   номер
"Инслайта", журнала лилипутов-психологов, и спросил:
   - Для чего вам эти предметы?
   - Побриться, - ответил Кромптон.
   - Но бриться вовсе не обязательно.
   - Я знаю, - сказал Кромптон. - Но я люблю бриться.
   - В самом деле? - понимающе улыбнулся продавец. - Не хочу заострять  ваше
внимание, но намного рациональнее обходиться без бритья.
   - Не знаю, что вы считаете рациональным, - сказал Кромптон,  -  но  я  не
понял, вы дадите мне крем и лезвия или нет?
   - Не сердитесь, - сказал продавец. - Я просто пытался поставить  себя  на
ваше место, используя те немногие данные, которыми располагаю. - Он  выложил
на прилавок набор лезвий и кремов. -  Выбирайте,  что  вам  нравится,  и  не
обращайте на меня внимания, я всего лишь безликое ничтожество с единственным
назначением в жизни - обслуживать вас.
   - Я не хотел обидеть вас,  -  сказал  Кромптон.  -  Мне  только  хотелось
получить немного крема для бритья.
   - Мне совершенно ясно, - сказал бородач, - что у  вас  куча  важных  дел,
таких,  например,  как  бритье  вашего  глупого  лица,  и  что  вам  недосуг
пообщаться с ближним, которому в этот быстролетный момент  вдруг  захотелось
поделиться с вами соображением о том,  что  мы  -  это  нечто  большее,  чем
навязанная нам кем-то роль, чем наша телесная оболочка.., что мы - это  наше
самосознание, встретившееся с самим собой в необычных условиях.
   - Да что вы говорите? - удивился Кромптон и покинул аптеку.
   Выходя, он услышал за спиной  дружные  аплодисменты,  которыми  наградила
бородача его психотерапевтическая группа.
   ...Кромптон уже успел заметить, что люди в Эйоне общаются друг  с  другом
по малейшему поводу, словно они всегда слегка  под  мухой  и  просто  жаждут
стычек. Немного позднее в этот же день ему повезло наблюдать  этот  эйонский
стиль во всей красе.
   Две  машины  слегка  столкнулись  на  одном  из  перекрестков.  Водители,
абсолютно целехонькие, повыскакивали из своих машин. И хотя один из них  был
маленький и толстенький, а второй - выше среднего роста  и  худой,  оба  они
походили  на  банковских  служащих,  переживающих  острый   средневозрастной
кризис. И оба вежливо улыбались.
   Высокий осмотрел повреждения и сказал томным и довольным тоном:
   - Кажется, нас настигла длинная рука судьбы и привела к столкновению, так
сказать. Надеюсь, вы согласитесь со мной, что вы,  как  говорится,  заварили
эту кашу и потому вся ответственность за последствия ложится на  вас.  Я  не
хочу, чтобы вы чувствовали себя виноватым, вы же понимаете; я просто пытаюсь
все расставить по своим  местам,  разумно,  беспристрастно  и  объективно  -
насколько это возможно.
   Из быстро собравшейся толпы послышались возгласы  одобрения.  Теперь  все
взоры обратились к коротышке, который, заложив руки за спину, покачивался на
пятках, как, говорят, любил делать Фрейд, размышляя над вопросом, существует
ли инстинкт смерти. Потом он сказал:
   - Не кажется  ли  вам,  что  аргументы,  основанные  на  предположении  о
собственной объективности, мягко говоря, несколько некорректны?
   В толпе согласно закивали. Высокий непринужденно продолжил:
   - Допустим, что все частные суждения по своей природе не  могут  не  быть
предубеждением.  Но  суждение  -  это   единственный   инструмент   познания
действительности, которым  мы  располагаем,  и  мы,  как  существа  живые  и
развивающиеся, естественно, сначала распознаем явление,  а  затем  неизбежно
даем ему оценку в виде суждения. И так и должно быть, несмотря  на  парадоке
субъективности, который подразумевается в любом  "объективном"  утверждении.
Вот почему я недвусмысленно заявляю: вы были не правы, и никакие  ссылки  на
дихотомию наблюдателя-наблюдаемого ничего не изменят.
   Толпа одобрительно загудела.  Многие  что-то  записывали,  а  на  обочине
сформировался небольшой дискуссионный клуб.
   Коротышка понял, что допустил тактическую ошибку, которая дала  оппоненту
возможность произнести длинную речь. Он сделал отчаянную попытку перехватить
инициативу и перевел дискуссию в другую плоскость:
   - А вам самому никогда не приходилось подвергать сомнению свои  слова?  -
спросил он с ядовитой улыбкой Яго на устах. - Вы всегда прибегаете  к  таким
вот сокрушающим атакам, чтобы доказать свою правоту? Как долго трудились  вы
над изобретением ситуаций, в которых всегда  виноват  кто-то  другой,  чтобы
таким образом отдалить момент, когда  вам  придется  волей-неволей  признать
свою изначальную и непоправимую вину?
   Высокий, уже предвкушая победу, ответил:
   - Друг мой, все это пустое психологизирование. Вы,  очевидно,  расстроены
"демоническим" аспектом своего собственного поведения и  намерены  оправдать
себя любой ценой.
   - Ага, теперь вы уже читаете мои мысли? - парировал коротышка.
   Зрители зашумели. Высокий нейтрализовал удар следующим заявлением:
   - Нет, мой друг, я не читаю чужих  мыслей,  я  просто  использую  широкие
возможности своего подсознания для объяснения  этиологии  вашего  поведения.
Думаю, это ясно всем здесь присутствующим.
   Толпа живо зааплодировала.
   - Но, черт побери, - обратился к зрителям  коротышка,  -  неужели  вы  не
видите, что он просто играет словами? Факты свидетельствуют против него,  не
говоря уже о том, что эти подсознательные озарения -  всего  лишь  плод  его
искренней веры в собственное всемогущество.
   Послышался недовольный ропот, и один из зрителей шепнул на ухо Кромптону:
   - Вечно они прибегают к аргументам ad hominem <Применительно  к  человеку
(лат.). Argumentum ad hominem - доказательства, основанные не на объективных
данных, а рассчитанные на чувства убеждаемого.> как к последнему средству!
   ...Высокий закончил дискуссию убийственным выступлением:
   - Мой несчастный друг, вы непременно хотите сделать из  меня  виноватого?
Прекрасно, я восхищен, я рад быть виноватым, если это хоть в  какой-то  мере
поможет  вашей  больной  психике.  Но  ради  вашего  же  блага  я   вынужден
подчеркнуть, что такие символические победы вряд ли послужат вам  утешением,
когда придет судный день. Нет, добрый мой товарищ, лучше взгляните  смело  в
лицо реальности, посмотрите на окружающий мир - в нем есть страдания и боль,
но есть и радость, и невыразимое блаженство в нашей, увы, быстротечной жизни
на этой зеленой планете!
   Воцарилось молчание, слышно было только шуршание  кассет  в  записывающих
устройствах. Потом коротышка закричал:
   - Иди ты к такой-то матери, словоблуд, ублюдок чертов!
   Высокий поклонился иронически, толпа заволновалась.  Коротышка  попытался
сделать вид, что эта вспышка раздражения была умышленной пародией на обычный
поведенческий стереотип. Но никто не попался на эту удочку, кроме Кромптона,
который нашел весь этот спор крайне странным и непонятным.
   Вернувшись к себе в отель, Кромптон обнаружил на столе повестку: завтра к
десяти часам утра его приглашали явиться на прием в Центр  взаимочувствующей
терапии.
 
Глава 6 
 
   Центр  взаимочувствующей  терапии  представлял  собой  обширный  комплекс
зданий, разных по форме и размеру, соединенных между собою крытыми  аллеями,
перекидными  мостиками,  переходами,  аппарелями  и  другими  архитектурными
деталями. А по сути Центр был единым гигантским строением  на  территории  в
115, 3 квадратных мили. Это было одно из самых больших сооружений  в  данном
районе Галактики, уступавшее только Центру переработанной пищи на Опикусе V,
который занимал 207 квадратных миль.
   Кромптон прошел в главные ворота, украшенные знаменитым  девизом  Центра:
"Здоровый дух в здоровом теле - или крах!" Охранник обыскал его  на  предмет
оружия, регистраторша проверила направление и отвела его  в  большой  уютный
кабинет на третьем этаже. Здесь его представили доктору Чейерсу,  невысокому
лысеющему толстяку с золотым пенсне.
   - Присаживайтесь, мистер Кромптон, - сказал  Чейерс.  -  Сейчас  заполним
вашу лечебную карту и начнем лечение. У вас есть ко мне вопросы? Пожалуйста,
не стесняйтесь, спрашивайте обо всем, что вас интересует:  мы  все  к  вашим
услугам.
   - Очень мило с вашей стороны, - сказал Кромптон. - Не скажете ли вы  мне,
что последует за моим визитом к вам?
   Доктор Чейерс сочувственно улыбнулся.
   - Боюсь, не скажу. Этот вид информации предопределит ваши ожидания и  тем
самым затормозит выздоровление и подавит вашу интуицию.  Вы  же  не  хотите,
чтобы подобное произошло?
   - Нет, конечно, - сказал Кромптон. - Но  вы,  наверное,  можете  сказать,
сколько времени займет курс лечения?
   - Это зависит только от вас, - ответил Чейерс. -  Скажу  вам  откровенно:
бывало, хотя и очень редко, что пациенты выздоравливали прямо в этом кресле,
во время подготовки к лечению. Но, как  правило,  процесс  излечения  длится
гораздо дольше. Самое главное чтобы пациент созрел для  выздоровления,  ради
этого мы и трудимся здесь. И, кроме того, я был бы не до  конца  искренен  с
вами, если бы не отметил, что динамика личного здоровья и  рост  динамики  -
это пока еще почти недоступная  нашему  пониманию  переменная,  или,  как  я
предпочитаю ее называть, пучок взаимосвязанных модальностей потенциала.
   - Я, пожалуй, понял, что вы имеете в виду, - сказал  Кромптон.  -  Но  вы
лично - вы действительно уверены, что сможете вылечить меня?
   - Наша уверенность выходит за рамки личного, - со спокойным  достоинством
ответил Чейерс. - Мы в  Эйоне  верим,  что  любое  чувствующее  существо  от
природы наделено здравым умом, а мы - лишь инструмент, призванный  возродить
его, и не более. У нас не бывает неудач - за  исключением,  разумеется,  тех
случаев,   когда   наши   усилия    оказываются    безрезультатными    из-за
преждевременного прекращения жизненных процессов  в  организме  пациента.  К
сожалению, мы не всесильны. У вас есть еще вопросы?
   - По-моему, вы дали мне исчерпывающий ответ, - сказал Кромптон.
   - Тогда почитайте  эту  расписку,  -  предложил  Чейерс,  протягивая  ему
супертермофакс. - В ней говорится,  что  вы  осознаете,  что  лечение  может
окончиться  смертью,  потерей  памяти,  неизлечимым  безумием,   слабоумием,
импотенцией и другими нежелательными последствиями. Мы, конечно, примем  все
необходимые меры, чтобы  избежать  их,  но  если,  к  несчастью,  что-нибудь
подобное случится, вы не будете возлагать на нас вину за это, и  так  далее.
Подпишите вот здесь, внизу.
   Он передал Кромптону "вечное перо". Кромптон заколебался.
   - Но ничего такого почти никогда не случается, - подбодрил его Чейерс.  -
Правда, терапевтическая методология включает  в  себя  реальные  ситуации  с
аутентичным исходом, и вас могут ожидать самые разные неожиданности, раз  уж
вы включились в эту игру.
   ...Кромптон вертел в руке "вечное перо" и думал о том, что такой  расклад
ему совсем не по душе. Все его нутро восставало  против  этой  угрожающей  и
непредсказуемой авантюры, в которую вовлекал его Эйон. Если  тебя  с  порога
предупреждают, что здесь ты можешь продуться вчистую, имеет  смысл  поискать
другую игру, где ставки будут пониже.
   Но разве у него есть выбор? Он  чувствовал,  как  его  сожители,  хотя  и
усыпленные, ворочаются, спорят и ссорятся внутри. Перед ним стояла  проблема
выбора Гобсона <Гобсон Томас (умер в 1631г., Англия)  -  владелец  прокатной
конюшни, который обслуживал  клиентов  по  принципу,  или  бери  ту  лошадь,
которая стоит ближе всего к дверям, или не получишь никакой.>,  излюбленного
персонажа кроссвордов, о котором Кромптон вспомнил как о живом олицетворении
своей теперешней ситуации.
   И тут он услышал глухое бормотание Лумиса: "Эл! Че там у тея? Че деется?"
   - Я  согласен,  -  сказал  Кромптон  и  поспешно,  чтобы  не  передумать,
нацарапал свою подпись.
   - Ну и чудненько, - сказал доктор Чейерс, свернул расписку и положил себе
в карман. - Добро пожаловать в мир терапии без обмана, мистер Кромптон!
   Кресло Кромптона вдруг отъехало назад и  стало  опускаться  в  отверстие,
открывшееся в полу.
   - Стойте! Я еще не готов!.. - крикнул Кромптон.
   - Вечно они не готовы! - проворчал где-то далеко вверху доктор Чейерс.
   Отверстие закрылось, и Кромптон, сидя в  кресле  из  искусственной  кожи,
бесшумно помчался вниз, в непроглядную тьму.
 
Глава 7 
 
   Наконец кресло остановилось. Кромптон встал и  на  ощупь  определил,  что
находится в узком коридоре, один конец  которого  заблокировало  кресло.  Не
отрывая руки от стенки, он пошел в темноте вперед по коридору.
   Проснулся Лумис и спросил:
   - Что происходит, Эл? Где мы?
   - Это довольно трудно объяснить, - сказал Кромптон.
   - Но что все это значит?
   - Мы проходим спецкурс лечения. В  результате  мы  должны  стать  цельной
личностью.
   - По-твоему, прогулки по адски темным туннелям - это и есть лечение?
   - Нет, нет, это всего лишь пролог.
   - К чему?
   - Не знаю. Мне сказали, что этого лучше не знать.
   - Но почему?
   - Точно не знаю. Думаю, так у них построена система лечения.
   Лумис задумался, потом сказал:
   - Не понимаю.
   - Да и я тоже, - признался Кромптон. - Но так мне сказали.
   - Ну-ну, - сказал Лумис. - Нет, это просто потрясающе! В  хорошенькую  же
историю мы вляпались по твоей милости! Ты считаешь себя  умным,  да?  Так  я
тебе скажу кое-что: ты вовсе не такой умный, Эл! Ты просто дурак!
   -  Постарайся  успокоиться,  -  попросил  Кромптон.  -  Мы  находимся   в
знаменитом и преуспевающем учреждении. Они знают, что делают.
   - А по мне - все это чушь собачья, - заявил Лумис. - Давай слиняем отсюда
и попробуем сами разобраться со своими проблемами!
   - Боюсь, теперь уже слишком поздно, - сказал Кромптон. - А потом...
   Вдруг непонятно  откуда  брызнул  поток  света  и  залил  коридор,  конец
которого расширялся и превращался в огромный зал.
   Кромптон вошел в него и обнаружил, что это операционная. В глубине  зала,
в тени  стояли  ряды  стульев.  В  центре  располагался  операционный  стол,
окруженный людьми в белых халатах, резиновых перчатках и марлевых масках. На
столе лежал мужчина с накинутой на лицо салфеткой. Радио негромко наигрывало
прошлогодний земной топ "Клыкастые звуки"  в  исполнении  Спайка  Дактиля  и
группы "Парламентское охвостье".
   - Ничего хорошего это нам не предвещает, - заметил Лумис. -  Я,  пожалуй,
сделаю так, как советует мне мой внутренний голос:  выйду  из  игры  и  буду
искать забвения в своем  обычном  духовном  занятии,  которому  привержен  с
детства - сосредоточусь на собственных гениталиях.
   Пробудился Стэк и спросил:
   - Что здесь происходит?
   - Много чего, но мне сейчас некогда рассказывать все заново.
   - Я могу объяснить ему, - предложил Лумис.
   - Да, пожалуйста, только потише, ладно? - сказал  Кромптон.  -  Я  должен
разобраться в этой ситуации. - Он повернулся к врачам:
   - Что тут творится?
   У старейшего из докторов была раздвоенная  седая  борода  и  авторитарная
манера поведения, которую он сочетал с  ажурными  разноцветными  носками,  -
возможно, для создания некоего двусмысленного стилистического контраста.
   - Вы запаздываете. Надеюсь, вы готовы начать?
   - Как это - начать? - испугался Кромптон. - Я ведь не врач.  Я  не  знаю,
что делать.
   - Именно потому вас и выбрали, что вы  не  врач,  -  вступил  в  разговор
маленький рыжий доктор из задних рядов. - Видите ли, мы полагаемся  на  вашу
непредсказуемость и рвение.
   - Пора, поехали, - сказал кто-то из врачей.  Несмотря  на  сопротивление,
Кромптона облачили в халат, натянули на руки резиновые  перчатки  и  закрыли
лицо марлевой маской. У Кромптона закружилась голова, он  был  как  во  сне.
Странные мысли замельтешили в мозгу "Бывшие замены ? Несвоевременный гамбит.
Лабиринт забывчивости! А потом ореховое масло".
   Кто-то вложил ему в руку скальпель. Кромптон сказал:
   - Если  я  буду  действовать  на  уровне  реальности,  произойдет  что-то
страшное.
   Он снял салфетку и увидел лицо пациента - жирное,  с  родинкой  на  левой
щеке.
   - Смотрите, смотрите  хорошенько,  -  сказал  ему  доктор  с  раздвоенной
бородой. - Полюбуйтесь на свою работу. Это ведь вы, и только вы  довели  его
до такого состояния, и это так же верно, как то, что Господь создал  зеленые
яблочки.
   Кромптон  собирался  было  возразить,  но  его   остановило   неожиданное
появление рыжеволосой девушки в прозрачном платье с узким  Дифом  и  широкой
юбкой.
   Она вошла в операционную и спросила:
   - Доктор Гроупер готов заняться мною?
   - Нет, - прошипел один из врачей, неприметный человечек  с  выразительным
голосом - мягким, липким  и  словно  бы  все  время  намекавшим  на  сальные
непристойности.
   Девушка кивнула и обратилась к Кромптону:
   - Хочешь, покажу кое-что?
   Это настолько ошеломило Кромптона, что он не смог ответить.  Но  Лумис  в
таких случаях всегда был тут как тут и, прервав свои попытки объяснить Стэку
сложившуюся ситуацию, овладел телом и сказал:
   - Всенепременно, дорогая, покажите мне  кое-что.  Девушка  взяла  в  руки
кошелечек, пришпиленный к поясу юбки, и достала оттуда маленькие  серебряные
ножнички.
   - Я никогда никуда не хожу без них, - заявила она.
   - Совсем никуда? Как интересно! - удивился Лумис.  -  Почему  бы  нам  не
прогуляться? Вы бы рассказали мне обо всем поподробнее. Между прочим, в этом
заведении можно выпить хоть что-нибудь?
   - Вы должны извинить меня, - сказала девушка.  -  Сейчас  моим  пустячкам
пора в постельку. И она исчезла.
   - Очаровательна! - промурлыкал Лумис и последовал бы за ней,  если  бы  в
этот момент Кромптон не вернул себе тело.
   - Может, займемся делом? - ледяным тоном сказал он. И обратился к врачам:
   - Насколько я могу судить, это каким-то образом входит  в  курс  лечения?
Ведь пациент здесь я, не так ли?
   - М-да, здесь нужны некоторые пояснения, - сказал  доктор  с  раздвоенной
бородой, приподняв маску, чтобы почесаться, и приоткрыв при этом свою заячью
губу.
   - Но я так понял, что вам запрещено  что-либо  объяснять  мне,  -  сказал
Кромптон.
   - Вы неправильно поняли. Нам  можно  объяснять  все  что  угодно,  только
правду нельзя говорить.
   - Но не подумайте, что это упрощает вашу задачу, - сказал, входя  в  зал,
хирург-ординатор с небольшой доской для записей в  руках.  -  Даже  в  нашем
вранье есть для вас ценные крупицы.
   - Иногда ложь и правда - одно и то же, - сказал  борода