и-то    классными
суперхреновинами.
   Мы, эйяне, принимаем все,  знаете  ли,  так  как  отравить  нас  попросту
невозможно. Может, нас и вовсе нельзя убить - во  всяком  случае,  не  таким
способом. Так что мы кидали что-то в наши старые глотки  и  занимались  этим
бог знает сколько тысячелетий - нас насилу  отвадили  от  этого  занятия.  А
потом мы почти все время ощущали горечь во рту. В общем, когда Кхаш со своим
двойником притащили полежалую дерий-травку с Ацтека  II,  я  уже  ничего  не
соображал. И следующие два дня прошли как в  тумане.  Хотелось  бы  мне  еще
нюхнуть этой смеси...
   - Я ничего не понял, - сказал Кромптон. - Но у меня есть  свои  проблемы.
Не дадите ли вы мне адрес Эдгара Лумиса?
   - А кто это - Эдгар Лумис? - спросил Секюйль.
   - Что, мне все снова надо повторять? - возмутился Кромптон. - На  корабле
вы сказали,  что  наша  встреча,  которая  состоялась  тогда  вне  временной
последовательности, позволит нам избежать утомительных объяснений, когда  мы
встретимся по-настоящему, то есть сейчас, - или, по-вашему, эта встреча тоже
не в счет?
   - Успокойтесь, - сказал Секюйль. - Я позволил себе заглянуть в ваши мысли
и выяснил все об Эдгаре Лумисе и  прочих  обстоятельствах.  Теперь  мне  все
ясно. Кстати, мне очень жаль, что я провел этот закон о служащих Садов  Рюи.
Никак не думал, что это коснется вас.
   - А для меня абсолютно  очевидно,  что  вы  сделали  это  нарочно,  чтобы
заставить меня искать вас и просить об одолжении, - сказал Кромптон.
   - Все не так просто, - возразил Секюйль.  -  Я  -  тот  "я",  что  сейчас
говорит с вами, - не имел понятия о вашем существовании и провел этот  закон
в полном неведении. Тот, что говорил с вами на звездолете, -  совсем  другой
"я" - повлиял на меня и заставил принять такое решение.
   - Сколько же у вас этих "я"? - поинтересовался Кромптон.
   - Бесконечное множество, - ответил Секюйль.
   - Трудно поверить, - сказал Кромптон.
   - Это потому, что вы никогда не осознавали, какое влияние на то,  кем  вы
являетесь в данный момент, оказывают ваши собственные личности из прошлого и
настоящего. Кромптон,  каждое  чувствующее  существо  живет  одновременно  в
различных временных рядах и старается улучшить свою жизнь, влияя на какое-то
одно или сразу несколько своих тождеств. Внутренние  голоса,  подсказывающие
вам порой, что делать и чего не делать, -  это  голоса  ваших  личностей  из
других времен и пространств, которые хотят улучшить свои собственные условия
существования.
   - Может, для вас это и так, - сказал Кромптон, - но не для меня. Я всегда
остаюсь самим собой.
   - Некоторые из ваших тождеств для вас сейчас  недостижимы,  -  согласился
Секюйль. - Но мои слова одинаково  верны  и  для  меня,  и  для  вас.  Вы  в
настоящий момент являетесь всего одним тонюсеньким голоском в мозгу  некоего
непонятливого Кромптона, который до сих пор даже и не думал о том,  что  это
одно из его положений.
   - Я ничего не понимаю, - признался Кромптон. - Но факт  остается  фактом:
вы приняли закон, из-за которого я не могу узнать адрес  Эдгара  Лумиса.  И,
насколько я могу судить, вы дадите мне его  координаты  только  в  обмен  на
согласие быть пешкой в вашей Игре.
 
*** 
 
   Секюйль изумился, потом откинулся на спинку кресла  и  расхохотался.  Как
правило, эйяне не  позволяют  себе  смеяться  от  всей  души  в  присутствии
посторонних: будучи народом древним и  мудрым,  они  насыщены  взрывоопасной
смесью разных психических сил. И неожиданный всплеск эмоций приводит к тому,
что эти силы материализуются.
   Что и случилось  с  Секюйлем.  Его  хохот  породил  чернокожую  девицу  с
длинными черными волосами и  пляшущими  темными  глазами,  двух  вавилонских
демонов, йети и краснорожего мужчину в костюме в желто-коричневую клеточку.
   - Ты видишь, что я вижу? - спросил один демон другого,  тыкая  пальцем  в
девицу. - Путана.
   - Ее можно съесть? - отозвался его товарищ.
   - Йи-и-и, - сказала девица.
   - Подумать только, - произнес краснорожий мужчина, - оказаться всего лишь
иллюзией в мозгу этого инопланетянина, о существовании которого  я  даже  не
подозревал! Но, может, он  тоже  только  плод  чьего-то  воображения?  Тогда
получается, что я привидение второго порядка, если вести отсчет слева.
   - Давай поженимся, - сказала девица, не обращаясь ни к кому конкретно.
   - Ну ладно, хватит, - сказал Секюйль, и  видения  горестно  обратились  в
дым, вернувшись через среднее ухо в  голову  эйянина,  -  все,  кроме  йети,
который убежал через запасной выход и был доставлен на место несколько  дней
спустя Королевским отрядом северо-западных горных видений.
 
*** 
 
   - Вы не уловили главного, Кромптон, - сказал Секюйль после того, как  все
успокоилось и было водворено под его контроль, а стул, опрокинутый убегавшим
йети, поднялся, несколько сконфуженный тем, что  не  устоял  перед  каким-то
призраком. - Вы что, и в самом деле полагаете, что я собираюсь принудить вас
включиться в мою Игру?
   - А как еще я мог истолковать ваши слова?
   - Вам показалось,  -  сказал  Секюйль.  -  А  мне  кажется,  что  стрелка
синхронизатора все ставит на место. Адрес мистера Лумиса: Пандерер Уэй 4567,
южный берег Пальметто, Западные Сады,  Южный  Ситесф.  Днем  он  работает  в
отделе эпизодов Театра галактических наслаждений в Садах Рюи.
   Кромптон был ошеломлен. И только спустя какое-то время сумел пролепетать:
   - Премного вам благодарен.
   - Всегда рад служить, - сказал Секюйль.
   - А теперь что?
   - Вы о чем?
   - Вы мне оказали такую любезность. Чем я обязан?..
   - Оставайтесь таким же милым, как сейчас, - сказал Секюйль.
   - Но я-то думал, что нужен вам в вашей Игре!
   - Это не важно, - сказал Секюйль.
   - Я никогда не говорил, что не хочу помочь вам, - пробормотал Кромптон. -
Все это произошло так... Секюйль нежно проводил его до дверей.
   - До свидания, Кромптон. Очень может быть, что мы встретимся  при  совсем
других обстоятельствах. Но за поддержкой обращайтесь ко мне в любой  момент.
И, насколько временная комбинация связанных  энергий  может  пожелать  удачи
другой такой же временной комбинации, - желаю вам всяческой удачи.
   Дверь захлопнулась. Кромптон, чувствуя себя совершенно  сбитым  с  толку,
устремился в беспросветную ночную мглу.
 
Глава 4 
 
   Кромптон нанял дешевый орнитоптер и отправился в  отдел  эпизодов  Театра
галактических наслаждений в Садах Рюи. Эта часть  Садов  была  отведена  под
нужды гуманоидных существ и их ближайших сородичей. В данную группу входили:
люди,  алиноподы,  гнолы,  сабистые  тэдики,  барбизаны  с   Гростарка   II,
неугомонные двухсуставчатые трелизонды, коварные, приторноулыбчивые  лунтеры
и их соседи - сверхизменчивые муны.
   Миновав главные ворота, Кромптон заметил стройного, энергичной наружности
молодого человека в джинсах и очках в черной оправе; он сидел и  печатал  на
портативной  машинке,  пристроенной  на  коленях.  Кромптон   с   удивлением
посмотрел на него, тот поднял голову и сказал:
   - В чем дело?
   - Хотелось бы узнать, чем вы тут занимаетесь.
   - Пишу роман, - ответил молодой человек, продолжая печатать. - Наш диалог
тоже войдет в него, естественно. Завистники  обвиняют  меня  в  том,  что  я
высасываю все из пальца, а я пишу только то, что слышу и вижу.
   - Мне кажется... - начал было Кромптон.
   - Не беспокойтесь, - сказал писатель.  -  Ни  один  диалог,  начинающийся
словами "мне кажется", не сулит ничего  забавного.  Давайте-ка  я  произнесу
речь по этому поводу. Существует несколько прелестных эпиграмм,  с  которыми
вам, вероятно, не довелось ознакомиться. Например...
   - Терпеть не могу, когда предложение начинается со  слова  "например",  -
прервал его Кромптон.
   - Я собирался переписать это. "Противоречу ли я  себе?  Тогда  прекрасно,
ибо в своих противоречиях я велик, я  вмещаю  в  себя  чудеса".  Как  хорошо
написал это старина Уитмен! До чего уместна здесь эта концепция...
   - Мне нужно идти, - сказал Кромптон.
   - До свидания, - сказал писатель.  -  Это  будет  короткая,  но  хлесткая
сцена.
   - Должно быть, хорошо быть писателем, - сказал Кромптон.
   - Все равно что слизняком ползти по нескончаемому листу бумаги.
   - Это ужасно, - сказал Кромптон. - Может быть... Но  писатель  не  слушал
предложений, начинавшихся со  слов  "может  быть".  Его  внимание  привлекло
неожиданное появление толстяка, прижимавшего к груди  тяжелую  скульптуру  в
виде черной птицы; следом за ним шли Хамфри Богарт, Мэри Астор, Питер  Лорр,
а также - о, нежданное явление! - сам Альберт Деккер.
   - Это уже перебор, - пробормотал писатель, продолжая яростно  печатать  с
двумя сигаретами во рту.
   Кромптон побрел дальше. Располагался отдел эпизодов на длинной,  какой-то
невнятной улице. Гуляя в поисках  развлечений,  здесь  можно  было  услышать
обрывки странных разговоров и увидеть фрагменты самых разных постановок.  Вы
могли продолжить свою прогулку и  набрести  на  какой-то  новый  эпизод  или
остановиться где угодно и принять  участие  в  развертывающихся  перед  вами
событиях.
   Хотя на самом деле все шло не так уж гладко: во  время  постановок  то  и
дело возникали  различные  затруднения  из-за  непримиримых  противоречий  в
требованиях многочисленных  гуманоидных  по  форме,  но  несовместимых  рас.
Продюсеры эпизодов тем не  менее  поощряли  тесное  и  весьма  двусмысленное
сближение  гуманоидов,  хотя  публично  порицали  его;  но  диковинные  акты
близости  всегда  приманивают  любопытных,  несмотря  на  их   благочестивые
уверения в обратном. А это означает приток денег,  то  есть  такого  товара,
ценность которого эйяне обсуждали и пытались определить  вот  уже  несколько
веков, просто чтобы проверить, так ли это на самом деле.
   Кромптон,  проходя  мимо,  услышал,   как   неугомонный   двухсуставчатый
трелизонд при полном осеннем плюмаже говорил трем своим братьям:
   - Сегодня я уезжаю в Фунтрис, возможно, освободится мое место в гнезде.
   А  рядом  стая  гнолов  щекотала   сабистых   тэдиков   до   пароксизмов,
приговаривая при этом: "На дворе трава, на траве  дрова",  что  приводило  в
ужас  забравшегося  на  дерево  молчаливого  алинопода.  По  соседству  одна
женщина-человек говорила другой: "Уж и не знаю, кто тебе поможет, Джоси".  А
чуть дальше семь мунов  пытались  слиться  в  сексуальном  псилликозе  путем
родительского смыкания, но тщетно: для этого им не хватало самого главного -
бадминтонного инвентаря. Еще более зловещие дела творились на другой стороне
улицы,  где  барбизан  в  кольчуге  из  листьев,  с  заостренным  олимфатом,
отстукивал сообщение о своем  разочаровании  на  грудной  клетке  и  брюшных
щупальцах  коварных,  приторно-улыбчивых  лунтеров,  застигнутых  во   время
запрещенного и невозможного акта псевдотрансформации.
   Ни одна из этих сцен не произвела на Кромптона впечатления. Каждая из них
была рассчитана на  то,  чтобы  пощекотать  чувства  зрителей  определенного
гуманоидного вида - притом совсем необязательно человеческого. Большую часть
того, что делали друг с другом эти существа, Кромптон не понимал, так же как
и другие гуманоиды не понимают, что делают друг  с  другом  люди.  Это  была
ситуация  абсолютного  обоюдного  непонимания,   на   фоне   которого   наше
пресловутое непонимание самих себя и себе подобных выглядит сущим пустяком.
   Кромптон в замешательстве глазел по сторонам,  словно  бесплотный  разум,
парящий  над  сценами  из  какого-то  сюрреалистического  ада,   в   котором
карнавальные   создания   демонстрировали    свои    экзотические    эмоции,
воспроизводившие недоступные рассудку реалии их жизни.
   Кромптон пришел к выводу, что  продолжать  в  таком  же  духе  совершенно
бессмысленно. Повернув  назад,  он  прошел  мимо  двух  тэдиков,  отбивавших
чечетку на широком, похожем на  лопату  носу  линяющего  барбизана,  миновал
несколько еще менее аппетитных сцен и наконец добрался до  главных  ворот  с
печатающим на машинке писателем.
   -  Вы,  кажется,  много  знаете,  -  обратился  к  нему  Кромптон.  -  Не
подскажете, где я могу найти Эдгара Лумиса?
   - Вы правы, я как раз тот человек, который вам нужен, - сказал  писатель,
передвигая каретку и закручивая третью сигарету. - Знаете ли, я действую как
собственный deus ex machina <Бог из машины  (лат.)>,  так  что  элегантности
моего замысла не будет нанесено никакого  ущерба,  если  я  скажу  вам,  что
мистер  Лумис  находится  слева  от  вас  на  четвертых  подмостках  и   его
представление подходит к концу. Боюсь, вам, мой друг, следует поспешить.  Но
прежде чем вы покинете меня, позвольте мне в двух словах обрисовать вам вашу
ситуацию в целом.
   За чем последовала десятиминутная лекция на тему о всевозможных тонкостях
и нюансах, которые Кромптон наверняка упустил, оценивая  смысл  происходящих
событий. Все  это  время  Кромптон  простоял  неподвижно,  даже  не  моргая,
замороженный лучами ружья-парализатора - обычного средства  в  руках  членов
Галактической гильдии писателей, с помощью которого  они  обеспечивали  себе
внимание  и  уважение  неблагодарных  слушателей  во   время   скучных,   но
многозначительных выступлений.
   Наконец писатель завершил  свою  лекцию  цитатой  из  Рильке  и  выключил
ружье-парализатор.
   -  А  теперь,  -  сказал  он,  -  немного  аплодисментов  и   минимальную
утвержденную гильдией плату в сто проников  за  не  столько  исключительную,
сколько поучительную и высокоморальную импровизацию.
   - Еще чего! - взъярился Кромптон.
   - Платите, - приказал писатель, - а не то я снова  включу  парализатор  и
прочитаю десятиминутаугс лекцию  на  тему  о  благодарности  по  стандартным
расценкам.
   Кромптон заплатил, небрежно поаплодировал и поспешил смыться.
 
*** 
 
   Он прибежал к указанным подмосткам как раз в тот момент, когда  бородатый
мужчина в набедренной повязке произносил:
   - И тогда на прелестном надгробии  Антигоны  будут  выгравированы  слова:
"Она так и не дождалась его прихода!"
   Публика - тридцать семь человек среднего возраста из города Феникса, штат
Аризона, - буквально помирала со смеху.
   Бородач, поклонившись, исчез.
   Кромптон схватил за рукав одного из сидевших в аудитории -  по  странному
совпадению им оказался Джон Уинслоу Аудитор  из  Флагстафа  -  и  спросил  -
Актеры! Куда девались актеры?
   Джон Аудитор, осанистый оживленный человек со стальными голубыми  глазами
и нелепым шрамом от дуэли на левой щеке, бесцеремонно  вырвал  свою  руку  у
Кромптона.
   - Что вы сказали?  -  резко  спросил  он,  пережевывая  вставными  зубами
фруктовую жвачку, последнее напоминание о днях, надежно похороненных  теперь
между толстыми и страшными страницами "Книги безвозвратно ушедшего времени".
   - Я спросил: куда подевались актеры?
   - А! Думаю, они за сценой, готовятся к выходу в главном финале, он должен
начаться сию минуту, - охотно объяснил Аудитор.
   - Не было ли среди них актера по имени Эдгар Лумис?
   - Кажется, я видел это имя в программке,  -  сказал  Аудитор,  и  жесткие
глаза его мгновенно повлажнели. - Да, черт побери, Лумис.  ,  он  был  среди
актеров.
   - Как он выглядел?
   - На нем была такая серебристая рубашка.
   - И это все, что вы запомнили?
   - Это больше всего бросалось в глаза. Да вы сами  увидите  его  в  финале
Смотрите, уже начинается.
 
*** 
 
   Возле Кромптона поднялась большая сцена. На  ней  толпились  всевозможные
гуманоидные  существа,  участники  сегодняшнего  представления.  Сзади   них
расположились два симфонических оркестра. На  глазах  у  Кромптона  все  эти
существа посбрасывали с себя одежды и стали смыкаться  все  теснее,  теснее,
корчась, извиваясь, скользя вокруг и вовнутрь  друг  друга  в  невообразимой
мешанине рук, грудей, щупалец, крыльев, влагалищ, усиков, когтей,  фаллосов,
плеч, голов, яйцеклеток, гонад, экзоскелетов,  пестиков,  коленных  чашечек,
жвал,  тычинок,  присосок,  плавников   и   тому   подобного.   И   в   этом
неестественном, вывихнутом положении  они  еще  умудрялись  петь,  булькать,
скрипеть, свистеть и вибрировать такую песенку:
 
   Люди, и гнолы, и хингер, и тэдики,
   И барбизан с трелизондом, и мун -
   Все мы сольемся в экстазе, как педики
   Все побеждает любовь, даже мерзостных грун!
 
   Мерзостные жирные груны вдруг появились  на  самой  верхушке  колышущейся
горы тел и щупалец Груны улыбались! Такое случилось  в  Садах  Рюи  впервые!
Полнокровные, волосатые груны действительно улыбались! Зрители, тронутые  до
слез, бешено захлопали в  ладоши.  Затрубили  трубы,  зазвенели  рассыпчатой
дробью   литавры.   Затаив   дыхание,   зрители   наблюдали,   как   великая
композиция-гора из тел, щупалец и прочих членов вздымалась и опадала, рычала
и стонала, боролась и тужилась...
   Кромптон углядел кусочек серебристого локтя в  нижнем  левом  углу  кучи.
Лумис! Это был Лумис!
   Затем вся эта гора переплетенных  и  взаимопроникающих  гуманоидных  форм
одновременно содрогнулась в бело-зеленом оргазме, с  разной  силой  извергая
секреции. Зрители буквально упивались зрелищем, но Кромптон, до глубины души
возмущенный, уже направился к выходу и на полных парусах устремился в отель,
к своим кроссвордам
 
Глава 5 
 
   Кромптон не был готов  к  такому  порочному,  грязному  занятию,  которым
зарабатывал себе на жизнь Лумис. И вот  теперь  в  тихом  уюте  гостиничного
номера, разложив перед собой на столике двойной  пасьянс,  Кромптон  мучился
сомнениями. Он раздумывал над тем, действительно ли ему хочется, чтобы такой
человек, как Лумис, стал его составной частью.
   С Лумисом будут сплошные неприятности. Он не хотел его. Но, к  сожалению,
без него  не  обойтись.  Реинтеграция  невозможна  без  всех  первоначальных
компонентов А может, все обернется не так уж плохо Ведь есть еще третий, Дэн
Стэк; разыскав его и включив в свое сознание, Кромптон,  несомненно,  сумеет
найти противовес основным побуждениям Лумиса. Не исключено, что  Лумис  даже
испытает некоторую благодарность, освободившись  от  своего  бессмысленного,
стереотипного существования. Если в человеке есть хотя  бы  зачатки  высокой
нравственности, можно надеяться,  что  он  сможет  контролировать  себя,  по
крайней мере до тех пор, пока все они не ассимилируются в новой многогранной
личности, которой Кромптон рассчитывал стать.
   Вдохновленный этой мыслью, Кромптон отложил в сторону  карты  и  навел  в
комнате порядок. Потом решительно сжал зубы,  завязал  галстук  и  вышел  на
улицу.
 
*** 
 
   Он сел в  рейсовый  орнитоптер  и  дал  домашний  адрес  Лумиса.  Его  не
интересовали  чуждые  достопримечательности,  о  которых  журнал   "Плейбой"
последние три года писал как о "самых  восхитительных  в  Галактике".  Новый
чувствительный удар обрушился на Кромптона, как всегда, не вовремя.
   Орнитоптер приземлился на прелестной поляне перед облицованным  алюминием
домом с гаражом, плавательным бассейном и кустом гибискуса на  Пандерер  Уэй
4567.   Кромптон   расплатился   с   водителем    (веснушчатым    студентом,
подрабатывавшим на каникулах), а  затем,  стараясь  держать  себя  в  руках,
поднялся на крыльцо и позвонил в мелодичный звонок.
   Дверь отворили. Перед  ним  стояла  девчушка  лет  пяти  в  перепачканных
шортах.
   - Сто вы зелаете?
   - А-а.., мистер Лумис дома?
   - Затем он вам?
   - По личному делу, - сказал Кромптон.
   - Ты мне не нлависся, - сказал ребенок.
   - Гвендквайфер! - раздался женский голос за  спиной  у  девочки.  -  Иди,
пожалуйста, сюда.
   Девчушка скрылась. Темноволосая, яркая и  очень  привлекательная  молодая
женщина выглянула наружу, посмотрела на Кромптона.
   - Кто вы такой?
   - Меня зовут Кромптон. Мне нужно видеть мистера Лумиса по делу, одинаково
важному для нас обоих.
   - Если вы кредитор, забудьте о нем: он разорен.
   - Нет, ничего общего с его кредиторами я не имею, - сказал Кромптон.
   Из глубины дома послышался мужской голо