азацких   старшин,   -   продолжал   посетитель
перечисление, начало которого уполномоченный упустил,  -  опись  собранной
пушнины от бурят в качестве подушного налога за семь лет и  еще  что-то  в
таком же роде. Они нас не интересуют. Попадется вам, кроме  того,  в  этой
связке пакет, опечатанный по четырем углам.  Прежде  чем  сломать  печати,
обратите внимание на сохранность сургуча.
   - Ну уж, как хочешь, сургуч не сургуч,  а  пакета  я  те  не  отдам,  -
внутренне укрепился уполномоченный, -  заливай,  заливай,  да  держись  за
край.
   - Это важно для вас, чтобы вы поверили, а  затем  и  подтвердили  своей
подписью.
   - Ух ты, роспись! - оледенел изнутри  уполномоченный:  вдруг  он,  этот
посетитель, и есть оттуда, откуда надо?
   - Не пугайтесь, слушайте. Пакет я сам доставил из Петербурга в  Сибирь,
а прежде он долго лежал, очень долго. В  нем,  вы  это  увидите,  примерно
такой же листок с оттисками пальцев, моих  больших  пальцев,  с  указанием
даты и подписью чиновника, поставившего ее. Какую очередную архивную папку
вы готовите на бессрочное хранение?
   - Шестьдесят два дробь восемнадцать эф, - отрапортовал уполномоченный и
затосковал: "Что же я тайны выдаю!"
   Посетитель на мгновение прикрыл глаза.
   "Так и есть, запоминает", - догадался уполномоченный".
   - Вот туда вы и положите оба листка, а на сегодняшнем поставите дату  и
свою подпись. Лучше, если найдется конверт.
   Уполномоченный оторопел, спину холодила  струйка  пота,  которая  вдруг
побежала от лопаток к пояснице. Вот так волдырь! На  бессрочное  хранение,
да еще с росписью! А тут и посетитель  собрался  уходить  -  встал,  надел
шапку и  уж  направился  к  двери  мимо  уполномоченного.  Тот  вскочил  и
загородил дорогу.
   Они стояли так, не глядя друг на друга, а по потолку и стенам  шатались
их тени - пламя в коптилке  то  ложилось,  то  взметывалось,  чуть  ли  не
отрываясь от фитилька.
   - Вам не следует требовать объяснения. Сделайте и забудьте.
   И хотя слова посетителя  совершенно  убедили  уполномоченного,  тот  не
двинулся с места. Тело уполномоченного не подчинилось сознанию. Посетитель
удивился и прикрыл глаза, опять будто бы припоминая или подсчитывая.
   - Понимаю, понимаю, - он говорил как будто с самим собой и  у  себя  же
спросил: - Но ведь не спасет? - а ответил уполномоченному: -  Вас  это  не
спасет,  лишь  однажды  вам  это  поможет.  Знайте.  История  человечества
складывается так, что мое вмешательство окажется необходимым  раньше,  чем
рассчитано. Тогда я покажу оттиски пальцев  отсюда,  другие  документы  из
других мест. Может быть, мне поверят, согласятся  и  человечество  избежит
катастрофы. Пропустите меня.
   Уполномоченный дал ему уйти, только тень  уполномоченного  рванулась  к
дверям, отпрыгнула  от  них  на  потолок,  а  потом,  будто  успокаиваясь,
закачалась от стены к стене и вдруг остановилась в углу, где лежала  груда
связок. На одной из них значилось: сентября 23-го дня 1852 года.
   ...Сургучные печати на конверте были целы, тот тщательно осмотрел и  не
сломал печати, а разрезал конверт.  На  листке  с  выцветшими  от  времени
оттисками пальцев, еще более тусклая, стояла дата и подпись  с  окружающим
ее росчерком... Среда февраля четвертого дня 1704  года.  Оттиски  пальцев
совпадали и по размеру, и по рисунку, и по  числу  линий.  Тот  накладывал
листки и сличал на просвет.
   Сбылось и предсказание вечернего посетителя,  помните:  не  спасет,  но
однажды поможет? И помогло, помогло тому до конца сохранить мужество.  Тот
так сам  сказал,  когда  кончил  рассказывать.  Не  нам,  а  ему,  который
рассказывал нам после войны.  Видите,  обязательно  путается,  и  Марыльке
кажется, что мы выглядим навязчивыми болтунами. Ведь мы  даже  не  помним,
как назывался город. Бого... Вого... Нет.  Нет,  и  не  Тобольск.  Как  ты
считаешь, Марылька? Видите: нет, не Тобольск.



   Дмитрий Шашурин.
   Время зажигать фонари

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Печорный день".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Тропинка сквозь высокую траву. Узкая. Каждая  травка  пахнет.  А  сбоку
река. Так вспоминалось. Особенно Большой Лес - крохотная рощица на  берегу
реки. Густо растут тополя и черемуха. И не пройдешь между ними: лопухи,  и
крапива, и сумрак.
   Большой Лес. Чуть-чуть выглядывает из-за деревьев застекленная башенка.
Дом бакенщика возглавляет рощицу.
   А внизу под обрывом песок, лодки с тяжелыми веслами и  сухие  бакены  -
красные и белые - запасные.
   Мне всегда хотелось поговорить с бакенщиком,  чтобы  он  рассказал  мне
свою главную историю.
   Но я был мал, а у бакенщика  были  свои  дети.  Осталось  невыполненным
желание.
   Я очень четко представлял, как оно могло выполниться. Каким-то  образом
я знакомлюсь с ним. Почему-то очень ему нравлюсь.  И  он,  конечно,  берет
меня на лодку - грести.
   Мы едем зажигать фонари на бакенах. Бакенщик удивляется -  оказывается,
я очень хорошо гребу. Вот мы зажгли последний фонарь Красный. Уже потемки.
От теплой воды поднимается холодный пар. Глуше скрипят уключины.
   Я слушаю _главную историю_. Она проста. Совсем короткая история.  Но  в
ней все.
   Так думалось и хотелось. И чем дальше  отходило  детство,  чем  смешнее
становились те выдумки, тем больше хотелось побывать в Большом Лесу...
   Возможно, стерлось бы все это в памяти. Но как-то во  время  войны  нас
перебрасывали пароходом. Хлопот у меня было много, да и не  привык  я  эти
места с воды видеть.
   Берег весь в дырках - гнезда  береговушек.  Лесок...  А  над  деревьями
вдруг башенка. Сердце чуть приостановилось и запрыгало.
   А на песке у лодок сам бакенщик. Возится с сетью. Не обращает внимания.
Близко  проплывает  берег.  Потом  бакенщик  повел  бородой   и   поглядел
равнодушно. А меня увидел, встал, заулыбался и рукой машет.
   Я оторопел. Совсем мальчишкой стал и шепчу:
   - Здравствуйте, - и рукой машу. А неудобно.
   - Солдат приветствует. Душевный старик! - сказали сзади.
   Я оглянулся. Весь мой взвод навалился на перила и в  ответ  улыбался  и
махал бакенщику. Только тогда я заметил, что бакенщик вовсе не на  меня  и
смотрит. И я растрогался. Пошел на корму к старшине, показал на  бакенщика
и сказал:
   - А я с ним на лодке ездил фонари на бакенах зажигать. В детстве.
   И мы со старшиной смотрели на бакенщика  и  махали  ему,  пока  его  не
закрыло поворотом.
   А совсем недавно побывал я в  Большом  Лесу.  Решил  специально  ехать.
Конечно, не из-за "главной  истории".  Эта  детская  выдумка  выветрилась.
Просто посмотреть знакомые места. Удастся - так  познакомлюсь.  Расскажет,
так расскажет.
   Все решено правильно. А волнуюсь. За полтора часа до отхода  поезда  на
платформу прибыл. Расхаживаю.  Кроме  меня,  двое  каких-то  было.  Я  еще
подумал: "Братья - похожи очень". У одного лауреатский значок.
   Они в один со мной вагон сели. Я, как маленький,  прилип  к  окошку.  А
день - такого яркого никогда не бывало.
   Эти двое  тоже  на  моей  станции  сошли.  Обогнали  меня  и  пошли  по
направлению к Большому Лесу.
   Я приотстал, сел, разулся. И по тропинке босиком. Она  твердая,  сухая,
немного желобком в в трещинках. Трава высокая.  Цветет  и  сыплет  пыльцу.
Чуть ветерком потягивает. А в  лугах  подмареннику  много,  ветерок  будто
духами пропитан.
   Иду босиком. Те, впереди, скрылись. Сзади никого. Я  вприпрыжку.  Лягаю
пятками воздух. Самому над собой смешно. А сбоку река.
   На той стороне каемка песка, а потом кусты. Подошел я к обрыву. Высоко.
У самого берега рыбы. Спинки узкие,  плавники  и  хвосты  черные.  Комочек
сорвался, плюхнулся. Мотнули хвостами - и вглубь. А мне весело. Распирает.
И от этого дерзко опять "главная история" вспоминается.
   Так и поет внутри: "Узнаю,  узнаю".  А  с  другой  стороны  постукивает
недоверчиво, но тише: "Ну и дурак! Ну и дурак!"
   А время подходящее. Скоро фонари на бакенах зажигать нужно.
   Надел ботинки и ходу. Уж  башенка  над  деревьями  показалась.  Вильнет
тропинка, и все... А получилось неожиданно, как тогда на пароходе.
   Песок, лодки... И те двое...  Братья...  И  бакенщик.  Одного  бакенщик
держит за плечи. Другой, с лауреатским значком, немного в сторонке.  Потом
его взял бакенщик. Поцеловал. Посмотрел. Отпустил.
   - Молодцы! Молодцы!
   Мне хорошо слышно сверху.
   - Ступайте в дом, а я фонари зажгу.
   Вскочил в лодку и весело заскрипел уключинами.
   Я стоял и следил за лодкой.
   - Когда мы поженились, я каждый вечер смотрела, как он фонари зажигает,
- донеслось с крыльца. - Уж очень руки у него ловкие.
   Сыновья и мать спускались к реке - встречать бакенщика.
   - Ночью сколько раз вставала, щупала у него в кармане, берет  ли  он  с
собой спички. Все думала - просто так, от рук его, фонари загораются.
   Они засмеялись тихо и  гордо.  Один  за  другим  загорались  фонари  на
бакенах.  Подъедет  лодка  к  бакену,  только  протянет  руку  бакенщик  -
вспыхивает фонарь.
   Засветился  фонарь  на  последнем,  самом  дальнем   бакене.   Красный.
Наступили потемки. От воды поднимался пар. Уключины скрипели глуше.
   Мне шагалось легко. Еще сильнее пахла трава. Боролись две мысли, первая
тихо постукивала:
   - Может, он спички для отвода глаз берет.
   А вторая так и пела с каждым шагом:
   - Ну и дурак! Ну и дурак!



   Дмитрий Шашурин.
   Встреча в пансионате

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Печорный день".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   - Тебе бы бороду и лысину... - сказал  вдруг  Игорь,  приглядываясь  ко
мне. Сказал всерьез, как будто увидел меня впервые.
   Мы учились с ним тогда в восьмом классе, а дружили с седьмого. При  чем
тут борода? Но это не  был  розыгрыш.  Игорь  несколько  дней  помалкивал,
задумывался и даже не передавал исподтишка по рядам своих  рисуночков.  На
них был обычно нарисован  я  за  рулем  в  автомобиле,  а  рядом  со  мной
какая-нибудь наша одноклассница. Я не мечтал об автомобилях, о них  мечтал
сам  Игорь.  Но  одноклассницу  он  выбирал  именно  ту,  на   которую   я
заглядывался сегодня. Так коварно он  пользовался  моим  доверием.  Я  же,
стоило мне изменить свою привязанность, немедленно  делился  с  Игорем,  и
вскоре по классу переползал под  партами  из  рук  в  руки  очередной  его
рисуночек, рядом со мной в автомобиле уже сидела она,  сегодняшняя.  Порой
мое непостоянство  приводило  к  тому,  что  Игорь  изготовлял  за  неделю
несколько рисуночков  или,  когда  рисуночек  возвращался  к  нему,  менял
подпись под девушкой, стирал фамилию _Брусникина_ и надписывал  _Лапкина_.
На рисуночке же не менял ничего, все  они  были  точными  копиями.  Как-то
Игорь срисовал понравившийся ему сюжет -  парень  и  девушка  за  ветровым
стеклом автомобиля - из иностранного журнала  и  выполнял  его  потом  все
быстрее и быстрее. Под парнем иногда он ставил фамилии  других  ребят,  те
стирали свои и вписывали соседей. Девчата же, хоть и смущались,  краснели,
но никогда не отказывались от места в автомобиле.
   Странно, что вся эта  автомобильная  лихорадка  разыгрывалась  в  нашем
классе задолго до тех времен,  когда  о  личном  автомобиле  стали  думать
реально, - в тридцатых годах. Из-за Игоря. Похоже, что он знал не только о
моих лысине и бороде, но и о многом другом,  что  будет.  Признался  Игорь
мне, как я теперь понимаю, далеко не во  всем  с  ним  случившемся  в  том
странном однодневном доме отдыха.
   Естественно, что, услышав его загадочные слова о лысине и бороде, я  не
отставал от него до тех пор, пока он не взял с меня клятву держать  все  в
тайне. Я поклялся, предвкушая, как при  первом  же  удобном  случае  выдам
Игорев секрет и отплачу ему за рисуночки.
   Но надежды мои не оправдались, разглашать  получалось  нечего,  вернее,
слишком сложно для меня и для наших сверстников,  чтобы  перевести  это  в
розыгрыш или в тот же летучий рисуночек. В доме отдыха, куда  Игорь  попал
по путевке, встретил он мужика - точь-в-точь я,  только  лет  на  тридцать
старше, с бородой и лысиной. Мужик все приглядывался к нему, Игорю, словно
хотел  вступить  в  разговор,  и  будто  и  мужик  и  Игорь  почувствовали
одновременно,  что  нельзя  им  разговаривать  друг  с  другом,  почему-то
невозможно, может быть, опасно. Мужик потом лишь издали  присматривался  к
Игорю. Он не был однодневником, потому  что  вечером  не  сел  в  автобус,
который увозил Игоря.
   Про путевку Игорь рассказывал так, что выходило, либо он и сам не знал,
откуда она оказалась у него, либо недоговаривал. Возможно, что до меня  не
все доходило или не  могло  дойти,  или  не  запомнилось.  Особенно  Игорь
удивился, что дом отдыха был весь из стекла и  алюминия,  а  тогда  только
одно такое здание стояло в Москве - Наркомлегпром на улице Кирова. А уж об
автомобилях  я  наслушался  больше  всего.  Игорь  рассказывал,   что   на
автомобилях приезжали в дом отдыха многие, по двое, по трое - семьями и по
одному. Оставляли автомобили на асфальтированной площадке  и  уходили  все
вместе, а не так, как  было  принято,  чтобы  шофер  оставался  за  рулем.
Словом,  любимый  Игорев  сюжет  -  мечта  наяву.   Семейный   автомобиль.
Автомобиль для парня с девушкой - были  там  и  такие  пары.  Когда  же  я
спросил его о марках автомобилей, он, знаток и любитель,  чем  славился  в
классе, не ответил и, мне показалось, не ждал такого вопроса.
   Может быть, Игорь не хотел ничего утаивать, а сам еще не  разобрался  в
увиденном. Со временем в повторных разговорах наверняка я узнал бы и понял
больше. Но в те дни  мы  всем  классом  проходили  комиссию  спецнабора  в
военные  авиационные  училища.  Кто  засыпался  по  медицинской,  кто   по
мандатной части; Прошел один Игорь.
   Прислал мне свою фотографию в матросской форме -  попал  он  в  морскую
авиацию. Школьник и  летчик...  Какая  уж  переписка  -  заглохла  вскоре.
Осталась недосказанность. Потом забылась накрепко - хватало и без школьных
историй материала для размышлений, для переживаний.
   Через тридцать лет, когда я вспомнил эту недосказанность, у меня были и
лысина,  и  для  поддержания  среднего  коэффициента  зарастания   борода.
Вспомнил не сразу, не в нужный момент, а спустя  некоторое  время.  Но  не
исключено, пожалуй, что в нужный момент воспоминание оказалось  бы  совсем
не к месту и могло вызвать несчастье. Хотя думается мне, я  все  равно  не
преодолел бы возникший барьер, не решился, не хватило бы сил, может быть.
   Отдыхали мы тогда с женой в пансионате, недавно  выстроенной  стекляшке
на берегу водохранилища вблизи Чиверевского залива. Прошло  уже  полсрока.
Мы катались на лыжах, чуть не каждый вечер ходили в кино, а я успевал  еще
между этими занятиями  сыграть  на  бильярде  и  в  пинг-понг.  Однажды  в
вестибюле пансионата, когда мы шли из столовой с завтрака, я увидел Игоря.
   Конечно, я сразу же стал себя разуверять, что это случайно  похожий  на
моего  школьного  приятеля  парень,  в  крайнем  случае  родственник,  сын
наконец. И если даже сын, что мне до этого? Нет, я не вспомнил ничего ни в
первый момент, ни в течение всего дня, когда он то и дело попадался мне на
глаза.  Вспомнил  через  час  позже  завершающей  встречи  с  ним   -   мы
возвращались из леса на лыжах, а он промелькнул в окне автобуса, увозящего
на станцию однодневных отдыхающих.
   После того как я вспомнил, мне не удается думать о том дне так туманно.
Туман, сомнения соскочили. Я не могу снова уверять себя, что  встретил  не
Игоря. Не говоря  уже  о  полном  сходстве  лица,  фигуры  (я  нашел  дома
фотографии), совпадала  одежда.  Хотя  и  сейчас  можно  встретить  похоже
одетого демобилизованного моряка - бушлат, под ним ковбойка и расклешенные
брюки. Но Игорь-то носил перешитый бушлат старшего брата и выглядел в свои
семнадцать, конечно, моложе нынешнего демобилизованного моряка. Стрижка  -
полька; разве в моде сейчас  стриженые  затылки?  А  самое  главное  -  он
удивлялся при каждой встрече не меньше меня  и  задумывался.  Когда  же  я
решился наконец подойти к нему и спросить, не Сладков ли он по фамилии, не
родственник ли Игоря Сладкова, мы оба наскочили  на  барьер.  Я  отчетливо
почувствовал, что не могу, что и не  надо,  что  нельзя  подходить  ближе.
Растерялись мы оба с  неловкими  выкрутасами  и  страхом.  Кроме  того,  я
наблюдал,  с  каким  недоумением  и  интересом  он   рассматривал   сквозь
стеклянную стенку вестибюля  подкатывающие  к  пансионату  "Жигули"  и  их
владельцев.
   Почему я не вспомнил про лысину и бороду на несколько часов раньше? Или
барьер стоял и в памяти?
   Я чувствую, как он поднимается каждый раз,  когда  я  в  связи  с  этой
историей стараюсь логически осмыслить возможность завихрений и  петель  во
временном потоке, и у меня возникает ощущение, что не успеваю  всего  лишь
на долю мгновения, чтобы заглянуть за него.



   Дмитрий Шашурин.
   Разговор с глазу на глаз

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Печорный день".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 26 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Нечего и читать - сплошь идиотизм.  Идиотизм  слов:  ..._подозрительное
масляное пятно на поверхности воды... Ведутся дальнейшие поиски_...
   Кобели. Подозрительное... дальнейшие... Пустила их субмарина пузыри  из
маслопроводов, вот и пятно на  поверхности.  Какие  же  еще  _дальнейшие_?
Когда субмарины пускают пузыри из  маслопроводов?  Тогда,  псина,  пускают
пузыри, когда лопнут трубы, треснут переборки, обшивка и вода  резанет  во
все отсеки. Взрыв. Понял, морда, взрыв. Это я  говорю.  И  я  все  докажу,
покажу, разложу, раззужу, но не развожу. Не разбавляю, раньше разбавлял, а
теперь пью, не разбавляя. Можешь ты, псина, ответить на  вопрос  вопросов:
почему? Почему пьет человек? Не можешь.  А  раз  человек  пьет  неизвестно
почему, стоит  ли  ему  разбавлять,  стоит  ли  с  доходами  от  спиртного
поднимать и доходы от воды? Ведь именно вода врезается, как мы уже с тобой
говорили, врезается в отсеки, когда происходит взрыв.
   Мы все разберем, морда, расшифруем, размножим, размажем, разбудим. Хотя
нет. Стоп. Полный назад. Всплытие! Пусть спят невежды.  Невежды  пусть  не
отворяют вежды. Утопленники тоже. Много утопленников, вся команда.
   Смотрю я тебе в глаза, псина, ну чему ты рад? Хочешь, скажу одно слово,
и ты рассвирепеешь, как тот полисмен, что всю смену простаивает на  полосе
посередине  шоссе,  а  мимо  провизгивают,  прошарахивают  и  прованивают,
главное, прованивают автомобили. Он всю смену вдыхает эту  вонь,  газ.  Он
знает, что сдохнет от газа. Но ему нужно стоять, вот он и  свирепеет.  Он,
может быть, прав, что свирепеет. Ты же приходишь в ярость от одного слова,
морда. Я не понимаю, почему ты их так не любишь.  Они  что  надо,  получше
многих. Не ломайся,  догадываешься,  о  ком  я?  Сказать?  О  _дельфинах_.
Слышал: _дельфины_!
   Ага! Ха! Ха! Эх ты, зверь. Ну, ну. Цыц! Цыц, подлец!  Нет  их,  смотри,
нет здесь. Спокойно, спокойно. Кошмар, да и только. Вдруг ты чуешь вот это
самое с утопленниками. И с самого начала чуял и насчет взрывов,  разрывов,
нарывов, перерывов. Просто все ваше собачье племя  чует,  знает.  Молчишь?
Правильно, я тоже буду молчать. Мы только  с  тобой  и  догадываемся.  Два
человека. Потому что по  глазам  ты  еще  лучше,  чем  человек.  Вдруг  ты
слышишь, что мы не слышим. А,  морда?  Какие-нибудь  ультразвуки.  Или  ты
разбираешься  всвистах,  понимаешь  по-дельфиньему?  И  они  так  прямо  и
отмачивали тебе всю правду. Тебе - все, мне -  половину,  а  профессору  с
полковниками - каплю. Кап-кап! И не