ила в иное измерение. Поверхность двери шипела под ладонями
Магнолии, трещала, как раскаленная сковорода,  створки  оконца  в  иной  мир
больше не разъезжались.
   Более того - Магнолия почувствовала, что они вроде бы начали поддаваться:
медленно-медленно, понемножку, но ей удалось начать  их  обратное  движение.
Нехотя, будто две каменные плиты,  створки  смыкались!  Изумрудность  плечей
начала тускнеть - будто впитываясь в руку,  в  непроглядно-угольную  черноту
кожи, которая, наоборот, проступала все явственнее.
   Пот жгучими щупальцами лез Магнолии под веки, щекотал лицо, она мычала от
дикого напряжения - но гибельные створки закрывались.
   С сухим  хрустом  ладони  провалились  сквозь  железно-деревянную  дверь.
Магнолия ожидала этого - успела быстро перебросить их на чистую поверхность,
еще не выбеленную, не высосанную страшным сквозняком.
   Через  некоторое  время  проломилось  и  это  место,  Магнолии   пришлось
наклониться  к  самому  полу  -  только  там  еще  оставалась  по-настоящему
нетронутая белизной поверхность. Туманно-изумрудные наперстки охватывали уже
только ногтевые фаланги пальцев - и через несколько минут дело было сделано.
Окно в иное измерение окончательно закрылось - даже щелочки не осталось.
   Магнолия проверила еще раз, прислушиваясь к себе,  внимательно  осмотрела
свои страшные черные руки - жуткое зрелище, но зелени нигде не  было.  Точно
не было.
   Только убедившись в этом, Магнолия грохнулась в обморок.
   8
   Такой знакомый, такой недовольный голос прогремел как властный  призыв  к
жизни: - Ты че, спать тут надумала?
   - Виктор, родненький! - она вскочила с колен, кинулась к нему на шею.  Но
- не тут-то было! - Виктор не позволил ей этого сделать.
   С роскошным презрением он отстранился от ее объятий и  продолжил  тем  же
недовольным тоном: - Щас не время развлекаться. Затеяла тут бирюльки!
   Он  был  великолепен  -   в   каком-то   немыслимо   ладном   костюмчике,
переливающемся черным бархатом. Стоял он под лампочкой - к счастью, лампочка
опять стала обычной, пронзительно-желтой,  -  и  светлые  волосы  его  сияли
нимбом. Пухлые губы были старательно уложены в гримаску высокомерия, а руки,
чтоб не болтались без дела, помещались на  тонкой  талии.  Он  с  неприязнью
оглядывался  в  каземате,  он  всячески   демонстрировал,   что   окружающая
обстановка, конечно, не для него, что он, вот лично он - не пробыл бы  здесь
и одной минуты,  если  б  не  некоторые  обязанности  по  отношению  к  этой
взбалмошной девчонке.
   - Короче! - твердо резюмировал он. - Хватит тут отсиживаться,  когда  все
наши за тебя как звери пашут. Сбор в а-икс-гэ. Поняла? Повтори, когда сбор.
   - Когда? - очумело переспросила Магнолия. Она ничего не поняла.
   - В а-икс-гэ! - раздражаясь, прикрикнул Виктор. - Повтори!
   - В а-икс-гэ... - неуверенно произнесла Магнолия. - А это...
   - Все! Некогда! - отрубил Виктор. - Не опаздывать.
   И исчез. Только воздух колыхнулся.
   - Но когда  это?  -  торопливо  произнесла  Магнолия  уже  в  пустоту.  И
замолчала.
   Ну, конечно. Наверняка Виктор успел уже много, пока она  тут  ковыряется.
Ишь как лихо- хлоп, и нет его. Еще небось и удивляется:  чего  это  она  там
расселась?
   А чего это за "наши" такие? И что они за меня делают?
   В растерянности Магнолия покачала головой - вот шарады Виктор загадал!  И
ведь ждут они меня! Когда, где?
   А каземат ее, и правда, представлял жалкое зрелище - полный  разгром!  На
полу белесые осколки бывших судков, у топчана ножка подломилась (и когда это
она успела?), а дверь - вся в рваных дырах, проломах...
   Магнолия подошла к двери, поковыряла пальцем. Дверь крошилась, как старый
трухлявый картон. Пошатав, Магнолия отломила несколько толстых пластов двери
и, слегка пригнувшись, пролезла в образовавшуюся дыру.
   Здесь была довольно темная площадка - лампочка,  оставшаяся  в  каземате,
только чуть-чуть освещала бетонный  пол,  бетонные  же  ступеньки  с  правой
стороны, круто уходящие вверх.
   Магнолия сделала шаг к ступенькам, осторожно глянула  наверх.  Был  виден
только серый прямоугольник далекого потолка, и больше ничего. Но  она  точно
помнила, что ступеньки должны бы вывести ее в коридор, к столу,  за  которым
сидит скучающий военный.
   Надо, надо идти. Ее ведь где-то ждали!
   Она медленно переставляла ногу со ступеньки  на  ступеньку,  стараясь  не
шуметь, и  это  удавалось.  Во  всяком  случае,  когда  ее  голова  бесшумно
появилась в пустом проеме коридора и стала толчками подниматься  над  полом,
бедный военный за столом замер с протянутой вперед рукой (он перебирал в это
время какие-то бумажки) и страшно побледнел. Магнолия заметила, что он  даже
перестал дышать.
   Это было уже слишком - Магнолия всерьез  испугалась  за  него  и  сделала
успокоительный жест рукой, чтобы он не боялся.
   Возникшие в  проеме  вслед  за  головой  совершенно  черные  руки  вообще
полностью парализовали бедного парня. Если до их появления  он  еще  силился
вспомнить, где на его  столе  располагается  кнопка  тревоги,  то  после  их
появления он оставил эти попытки и только следил, выпучив глаза, за  легкими
покачиваниями голых черных кистей.
   Впрочем, и это продолжалось недолго.  Он  вдруг  нежно,  как  бы  даже  с
сожалением выдохнул: - Ах! - и голова его упала на стол, звонко  стукнувшись
лбом.
   Магнолия перепугалась окончательно. Быстро выбежала по ступенькам, в  два
прыжка пересекла коридор и склонилась над стриженым затылком.
   Все было нормально - военный спал, тихонько посапывая. Звездочки  на  его
погонах мирно ходили взад-вперед, в такт ровному дыханию.
   - Живой! - облегченно прошептала Магнолия.
   Но успокаиваться рано.
   - Стой, стрелять буду! - раздался  уставной  крик  из  глубины  коридора,
слева - от двери в совещательную комнату.
   Магнолия быстро выпрямилась и увидела  наведенный  на  нее  автомат.  Вот
некстати!
   - Не  беспокойтесь!  Не  надо  беспокоиться!  -  как  можно  убедительнее
попросила  она  солдатика  и  вежливо  помахала   ему   рукой,   подтверждая
безвредность своих намерений.
   Эффект превзошел все ожидания.  Постовой  успокоился  совершенно,  закрыл
глаза, голова упала на грудь, колени расслабленно подогнулись и - спиной  по
стене - он съехал вниз, свернувшись  калачиком  прямо  под  дверью,  которую
охранял. Только автомат звякнул об пол.
   Магнолия подошла, проверила - он спал. Как и тот, первый, что остался  за
своим столом.
   Магнолия в раздумье оглядела свои руки.  Зрелище,  конечно,  не  очень...
Черные, будто в саже замазуренные, но, по-видимому,  дело  было  все-таки  в
них. Уже двое, стоило ей поднять руки  (или  даже  руку  -  во  второй  раз,
кажется, хватило и одной) и сделать  этими  руками  какие-то  незначительные
движения - мгновенно погружались в сон.
   Магнолия осторожно потолкала солдатика закопченым пальчиком в лоб.
   - Ну, чего ты, - сказал он, не просыпаясь, - уйди... -  и  добавил  такое
слово, что Магнолия смущенно отдернула руку.
   Наверно, это и называется: здоровый крепкий сон.
   А  хорошие  руки,  -  хоть  и  почернели.  Нет,  определенно,  это   надо
использовать.
   От свободы ее отделяла теперь  только  наружная  дверь  штабного  барака.
Магнолия сделала так: подойдя, чуть-чуть приоткрыла дверь, высунула  с  щель
ладошку и слегка помахала. Для верности еще и пальчиками пошевелила.
   Когда она после этого  выглянула,  все  было  кончено:  часовой  сидел  у
порожка, уткнувшись носом в колени и опираясь на свое оружие, как на  посох.
Магнолия подобрала с дорожки свалившуюся пилотку, пристроила ему на  затылок
- чтоб солнышко не напекло.
   День был в разгаре. Со стороны плаца  слышалось  звонкое  топанье  многих
ног, обутых в сапоги, зычное покрикивание  кого-то  -  обутого,  наверно,  в
ботинки. Порывами  налетал  горячий,  пыльный  ветер  -  у  Магнолии  тотчас
заскрипели  на   зубах   песчинки.   Шелестела   зелень   деревьев,   рядком
выстроившихся у  стены  следующего  барака.  Вид,  открывшийся  от  штабного
крыльца был Магнолии знаком. Она его хорошо  рассмотрела  еще  тогда,  когда
могла смотреть сквозь чужие головы и сквозь чужие глаза. Потом, правда,  она
посмотрела и сквозь собственную ладонь - при воспоминании об  этом  Магнолию
пробрала дрожь. Хорошо, что все так кончилось. Руки, правда, вот почернели -
зато теперь этими руками она всех усыпляет в один момент. Ручки-то - ого!  -
золотые, хоть и черные!
   Хороший все-таки денек - на голубом небесном куполе ни  облачка.  И  жить
здорово - потому что интересно. Лишь бы с руками не закончилось очень быстро
- успеть бы добежать домой.
   И она вприпрыжку рванула к белой, как простыня, вывешенная для  просушки,
стене сарая.
   Глава VI ОБЪЯСНЕНИЕ

   1
   Она осторожно нащупала левой ногой  что-то  более-менее  твердое  в  этой
пахоте и ступила на  бывшую  нейтральную  полосу.  И  сразу  провалилась  по
щиколотку. Сухая земля насыпалась в сандалии. Тут же. Все бесполезно. Просто
надо быстро-быстро  перебежать  полосу,  а  на  той  стороне  уж  все  сразу
вытряхнуть, что набьется.
   Магнолия поскакала через  распаханные  борозды,  изо  всех  сил  стремясь
поскорее достичь противоположного берега. Комья земли то  разламывались  под
подошвами, как  песчаные,  то  оказывались  неожиданно  твердыми  -  и  ноги
соскальзывали с них, подламываясь. Раз она даже чуть не забурилась носом, но
вовремя выставила руки и упала на них.
   На той стороне,  на  полоске  твердой,  травянистой  земли,  она  сделала
небольшую передышку. Присела, расстегнула сандалии, высыпала из  них  крошки
нейтральной полосы.
   Подумать только! Вчера еще она и пальчиком  не  прикоснулась  бы  к  этой
нейтральной полосе - так твердо знала, что этого нельзя. Нельзя! -  об  этом
не уставал повторять и Юрок, и Доктор просил не подходить к ней близко...  А
сейчас уже все по-другому. Пахота осталась, но она ничего не означает. Около
нее нет никаких часовых, никто ничего не охраняет. Да и охранять-то нечего -
Магнолия не узнавала сада.
   Их сад был весь перекорежен, изрыт, исковеркан, многие деревья  повалены,
бурьян кое-где торчал островками, а в основном  травяной  слой  был  сорван,
содран - то ли  бульдозерами,  то  ли  экскаваторами.  И  поверженные  кроны
деревьев  жалко  трепетали  под  порывами  горячего  ветерка  полузасыпанной
листвой.
   Магнолия  дотронулась  до  ближней  яблоневой  ветки,  потянула,  пытаясь
вызволить ее из-под пласта рыжей тяжелой глины. Некоторые маленькие  веточки
освободились, начали  распрямляться,  отряхивая  запыленные  листики,  -  но
только с краю. Вся ветка была накрепко впечатана в вывороченный из-под почвы
глиняный бугор. Надо было  идти.  А  идти  уже  не  хотелось.  Что  впереди?
Разрушенный, сожженный дом? Убитые Доктор и  Юрок?  Лучше  не  знать.  Лучше
сидеть здесь, греться на солнышке - даже если сидишь на последней нетронутой
полоске травы, зажатой между разрушенным садом и бывшей нейтральной полосой.
Лучше закрыть глаза и думать, что ничего - ничегошеньки! - не  произошло.  И
не могло произойти. Скоро придут учителя, и надо будет идти на урок.  Ой,  я
не выучила уроки! Пусть, пусть! Это даже лучше  -  такое  горе:  не  выучила
уроки,  меня  будут  ругать,  мне  будет  стыдно,  ужасно  стыдно  -  и  все
по-прежнему - да, да! - лишь бы только все по-прежнему!
   Виктор хотя бы пришел... Нашел же он меня в том карцере, вот бы и  сейчас
возник из воздуха, сказал нормально, по-человечески, куда идти,  к  кому.  У
него вроде тогда сорвалось: "К нашим". Наверно, это те, которых она видела в
госпитале.
   А тот, в госпитале - тоже врач - сам покончил с собой... И  не  будет  ли
"по-прежнему"? Было ли "по-прежнему"? Как она себя  осознала  -  уже  летели
пули, уже кто-то умирал... Это ей хоте лось, чтоб сад был уютный и родной  -
но чего стоит уют, если его можно изничтожить за одну ночь? И за что, за что
уничтожить? Только за то, что мы с Виктором здесь ходили,  играли,  смеялись
во все горло? Одна видимость... И хорошие, добрые люди - Доктор  с  Юрком  -
охраняли  эту  видимость...  Что  может  быть  лучше  видимости!  Зря  я  не
соскользнула в тот зеленый мир. Раз и все, и ничего больше,  только  облачко
атомов в бушующей зелени. А вылезла, потратила столько сил - и  зачем?  Чтоб
сидеть у края разрушенного сада? Виктор, помоги мне!
   2 - Орешь-то ты чего? - неприязненно спросил Виктор, возникая рядом.
   Он был все такой же нарядный,  только  теперь  его  к  тому  же  украшала
голубая шелковая лента, наискосок через грудь.
   - Виктор! - Магнолия вскочила, обливаясь  счастливыми  слезами.  -  Я  не
орала, Виктор, милый... Мне только было так горько, так  хотелось,  чтоб  ты
появился скорей, я не знала, куда идти...
   - Ну, мысленно орала. Я же слышал! Сорвала меня с  Церемонии  Посвящения.
Хорошо, что меня уже успели посвятить, - видала? - Он  горделиво  указал  на
ленту. - Ну, давай, говори быстрей - что хотела?
   - Виктор, - шепотом пожаловалась Магнолия, глотая слезы. -  Я  ничего  не
понимаю. Что случилось, какое посвящение? Куда ты меня звал?
   - Да,  кстати.  Я  ж  тебя  должен  спросить.  Ты  почему  не  явилась  в
назначенный срок? А? Отвечай, быстро! - и он замолчал. То ли ожидая  ответа,
то ли вслушиваясь в себя.
   - Виктор, родной мой, да  я  ж  не  знаю  даже,  о  чем  ты  говоришь,  -
залепетала Магнолия, -  я  ничегошеньки  не  понимаю,  объясни,  пожалуйста,
толком!
   - Так. Что не понимаешь? - отрывисто спросил Виктор. - Конкретно давай.
   - Ну... Посвящение это твое... Куда я явиться должна была?  Кто  назначил
мне явиться? Ну, я не знаю - мне ничего не понятно!
   -  Посвящение  есть  Посвящение.  Что  непонятного?  Время  явки  ты  уже
просрочила. Явиться надо в Храм Семена. Вызов всем  послал  сам  Семен.  Что
еще? - отчеканив это, Виктор смолк, глядя поверх головы Магнолии.
   Молчала и она, потерянно глядя на него и не в силах сообразить что-либо.
   Наконец в голове забрезжило. Вызов!
   - О каком вызове ты говоришь? - нерешительно спросила она.
   - Ты не получила вызова? - бесстрастно уточнил Виктор.
   - Нет... - тихо, нерешительно ответила Магнолия, - Но ты умеешь совершать
пространственные переходы? Ступорить можешь? Мимикрией владеешь? Да,  да,  я
видел - владеешь. Только ленишься.
   - Я не ленюсь,  -  еще  тише  ответила  Магнолия.  -  Просто  у  меня  то
получается, то не получается. Чаще - не получается. И вызова никакого  я  не
получала.  И,  может  быть,  ты...  -  но  тут  она   замолчала,   задумчиво
всматриваясь в него.
   Без сомнения,  это  был  Виктор.  Его  высокий  лоб,  перерезанный  двумя
морщинками, его конопушки на носу, его губы... Но глаза! -  она  никогда  не
видела у него таких отрешенных, пустых глаз.  И  откуда  вдруг  у  него  эта
манера  смотреть  поверх  головы,  замолкать  после  каждой   фразы,   будто
вслушиваясь во что-то?
   - Виктор, расскажи все, что с тобой произошло, - попросила  она,  -  ведь
ты... - Ну что ж, - вдруг безразлично прервал ее Виктор. Он явно не  слушал.
- И такие нам нужны. Даже такие. Поняла? - его взгляд опустился к  ее  лицу.
Ничего не выражающий невнимательный взгляд человека,  которому  нет  особого
дела до предмета, оказавшегося в поле зрения.
   У Магнолии все аж замерло внутри.
   - Ты, конечно, не из суперов, - размеренно вымолвил между тем  Виктор.  -
Но при условии, что будешь стараться, и ты сможешь принести пользу.  Слишком
важные задачи стоят перед нами, чтоб пренебрегать любыми ресурсами.
   - Чьи это  слова...  ты  говоришь?  -  побледнев  до  холодка  на  щеках,
проговорила через силу Магнолия.
   - Семена, конечно, - высокомерно ответил Виктор. И в первый раз  за  весь
разговор в его взгляде  мелькнуло  что-то  живое.  Но  оно  быстро  погасло,
сменившись опять пугающей бесстрастностью.
   - Семен Любомудрый, с которым я постоянно нахожусь в  контакте,  помогает
мне формулировать мои мысли. Это честь. Я один из самых  способных  суперов,
поэтому между нами установлен индивидуальный канал. Только двое суперов  еще
удостоились  такой  чести.  Двое.  Но  даже  ты,  если,  повторяю  -  будешь
стараться, можешь когда-нибудь впоследствии тоже удостоиться.
   - Виктор... - осторожно остановила его Магнолия,  -  извини,  но  мне  бы
хотелось поговорить с тобой.  Только  с  тобой,  наедине.  -  Она  тщательно
подбирала слова, чтобы не обидеть этого Семена Любомудрого, -  к  нему,  как
она поняла,
   Виктор относился  очень  хорошо.  -  Я,  понимаешь,  наверно,  просто  не
привыкла так беседовать - втроем... Мне как-то неловко. Не по себе...  Можно
так сделать?..
   - Ну вот! - вдруг почти закричал на нее Виктор. - Что ты наделала,  дура?
Он прервал связь! Дура безмозглая! Неловко ей! Да знаешь, какое это  счастье
необыкновенное: чувствовать,  что  он  сам  -  Сам!  -  с  тобой  постоянно.
Присутствует в тебе, является частью тебя. А ты при этом -  только  подумай,
только представь на минутy - ты являешься частью Его! А теперь? Дура,  дура,
дура!
   Магнолия не видела его в таком состоянии - глаза бессмысленно бегали,  он
как-то беспорядочно  размахивал  руками,  пританцовывал  на  месте,  на  лбу
выступили капли пота.
   - Виктор... ну что ты... ну извини, - пролепетала она, - ну ты сейчас же,
сию минуту подключишься к нему опять... Только расскажи  -  в  двух  словах,
коротко, - что случилось, пока мы не виделись?
   -  Что  случилось?  То  случилось,  -  быстро,  зло  проговорил   Виктор,
взглядывая на Магнолию. - Началось то, для чего мы  предназначены.  Спасение
человечества.  Я  сам  нашел  Семена.  Сам!  Можешь  ты  это  понять?   Дура
безмозглая... И помог ему включить Программу. И тогда мы  все,  все  супера,
получили вызов. И начали приходить в себя. Мы все как один понимаем, что это
такое: время а-икс-гэ. Только такие недоделки, как ты, ничего не понимают  и
не чувствуют. И все, все собрались в Храм Семена,  все  сейчас,  сию  минуту
проходят Посвящение!
   -  Виктор,  миленький,  ты  все  узнал  про  нас?   Расскажи,   расскажи,
пожалуйста! - Магнолия даже в ладони захлопала и запрыгала, как маленькая.
   - Что - узнал? Ну  узнал,  -  брезгливо  скривился  Виктор.  -  Чего  там
узнавать? Создал нас светлой памяти Николай Сергеевич Богоравный, двоюродный
дядя Семена Любомудрого.
   - Это тот, который вот тогда в госпитале? Оживил который  нас?  -  влезла
Магнолия. Виктор только передернул  плечами:  -  Нет,  не  тот.  Ты  слушай.
Богоравный создал нас для того, чтобы укротить хаос, анархию,  разгулявшиеся
вокруг...
   - А тот, в госпитале который, - это кто был? - опять влезла Магнолия.
   - Не знаю  я,  -  медленно,  раздельно  проговорил  Виктор,  окидывая  ее
взглядом, вновь блеснувшим злобой. - И знать не желаю.  Я  рассказываю  тебе
настоящую историю, а не какие-нибудь сплетни. И главный человек в истории  -
светлой памяти Николай Сергеевич Богоравный. И, конечно, Семен Любомудрый.
   Как Магнолии ни боязно было прерывать Виктора снова, но она  все-таки  не
удержалась - удивилась вслух: - Какие интересные фамилии у них!
   А Виктор на этот раз не рассердился. Видимо, ему было приятно говорить  и
думать об этих людях. И приятно, когда ими интересовались другие.  Он  очень
охотно разъяснил:
   - Это вовсе не фамилии. Мало ли какие природа могла дать им фамилии!  Это
их звания, титулы, под которыми они теперь навсегда в истории. Богоравный  -
это потому что создал нас, новых людей. Суперов. А это деяние  божественное,
никому из людей оно никогда не удавалось. А  Любомудрый  -  потому  что  его
любит мудрость. То есть вся мудрость, которую завещал Богоравный, - вся  она
перешла к Любомудрому. Он один держит в своих руках нити наших  жизней.  Это
он послал вызов, он...
   - Но вы же, ты говорил, вместе послали вызов?  -  уточнила  Магнолия.  Ей
совсем не нравилось, что Виктор все заслуги приписывает какому-то Семену. Ей
хотелось,  чтоб  и  себе  он  что-нибудь  оставил.  А  она