в надежности обработанных по
Шнайдеру де Кальбов. Хорошо. Пусть так и будет. Они надежны. Они
никогда не выйдут из строя.
   Он продолжал формулировать и проянять в сознании собственную
концепцию Другого Мира. Он будет думать о нем столь же упорядоченно и
подобно этому пространству. Связь между двумя пространствами
проходила через нервную систему; кора головного мозга, танамус,
спинной мозг и прилагаемая нервная система тесно соприкасались с
обоими пространствами. Такая картина сочеталась с тем, что говорил
ему Шнайдер и не противоречила с известными ему явлениями.
   Постой. Если нервная система лежит в обоих пространствах, то это
может вызывать относительно медленное распространение нервных
импульсов по сравнению с электромагнитными. Да! Если другой мир
обладает константой "с" отностительно меньшей, чем этот мир, то это
будет естественно следовать.
   Он начал ощущать спокойную уверенность, что все так и было.
   Было ли это просто рассуждение - или создание вселенной?
   Возможно ему придетса отказаться от мысленной картины Другого
Мира, по форме и размерам со страусиное яйцо, поскольку пространство
с более медленным распрлостранением света не меньше, а больше, чем
привычное пространство. Нет,.. нет, подождите секунду, размер
пространства не зависел от его постоянной "с", но от его кривизны в
понятиях его постоянной "с". Поскольку "с" была скоростью, то размер
зависел от представления о времени - в данном случае времени как
уровня энтропии. Здесь крылась характеристика, которую можно было
сравнивать у обоих пространств - их энергия обмена; они влияли на
энтропию друг друга. То, которое более быстро скатывалось к уровню
равной энтропии и было "меньшим".
   Ему не нужно было отбрасывать картину страусиного яйца - доброго
старого яйца! Другой Мир был замкнутым пространством с низким "с",
высокой энтропией, малым радиусом и уровнем энтропии близким к
равновесию - идеальный со всех позиций резервуар с энергией, готовой
прорваться в это пространство, когда он того захочет. Для его
обитателей, если таковые были, все могло происходить в сотнях
милионов световых лет, а для него это было страусиное яйцо,
переполненное энергией.
   Он уже подумывал о путях проверки своей гипотезы. Если бы он с
помощью Шнайдера-де Кальба выкачал энергию с высочайшей доступной
ему скоростью, то скажется ли это на местном потенциале? Создаст ли
это градиент энтропии? Мог ли он сделать процесс обратимым, найдя
способ закачивать энергию в Другой Мир? Мог ли он установить в разных
точках разные уровни, и тем самым контролировать сползание к равной
максимальной энтропии.
   Давала ли скорость распространения нервных импульсов ключ к
скорости света Другого Пространства? Мог ли этот ключ быть совмещен с
исследованиями энтропии и потенциала, что бы получить математическую
картину Другого Пространства, в его константах и эпохах?
   Этим он и занялся. Его безграничные вольные размышления произвели
некотрый определенный положительный эффект; он разработал по крайней
мере одну линию наступления на Другой Мир; он изобрел рабочий принцип
механизма телескопа для слепого. Какой бы ни была истина, это была
более чем истина, это была полная серия новых истин. Это было самым
сложным в этой серии новых истин - истни, характеризующих законов,
являющихся врожденными свойствами Другого Мира, плюс новые истинные
законы, происходящие от взаимодействия характеристик Другого
Пространства с Обычным пространством. Неудивительно, что Рембью
сказал, что все возможно! Возможным было, по всей вероятности, все
что угодно, в результате приложения и комбинации всех трех наборов
законов. Законов Нашего Пространства, законов Другого Пространства и
совместных законов Обоих Пространств.
   Но прежде, чем теоретики смогли бы взяться за дело, совершенно
необходимы были новые данные. Уолдо не был теоретиком, как он лицерно
полагал, считая теорию непрактичной, ненужной и отнимающей время от
его инженерно-консультативной работы. Пусть этим занимаются
бесшерстые обезьяны.
   Но инженер-консультант должен был узнать одну вещь: будет ли
Шнайдер-де Кальби работать бесперебойно, как гарантировал? Если это
не так, то что нужно было сделать, чтобы обеспечить их
продолжительную работу?
   Наиболее сложной и наиболее интересной строной исследования было
изучение нервной системы в связи с Другим Пространством. Ни
электромагнитные инструменты, ни нейрохирургия не были достаточно
совершенны, что бы провести точную работу на том уровне, котрый он
хотел исследовать.
   Но у него были уолдники.
   У самых маленьких уолдиков, которыми он прежде пользовался, ширина
ладони составляла примерно полдюйма - с соответсвующими
видеокамерами, конечно. Они были слишком велики для его цели. Он
мечтал манипулировать живой нервной тканью, изучать ее сопротивление
и характеристики изнутри.
   С помощью маленьких уолдиков он сделал еще меньше.
   Последней стадией были крохотные металические цветки, едва
достигавшие в поперчнике восьмой части дюйма. Пружины в их стержнях,
или преплечтьях служившие как псевдомышицы, едва можно было
разглядеть невоооруженным глазом - но тоггда он пользовался
телекамерами.
   Его конечный набор уолдиков, используемых для нервной и мозговой
хирургии различались на последовательных стадиях от механических рук
почти в натуральную величину до тех сказочных пальчиков, способных
манипулировать не видимыми глазом вещами. Все они были объединены в
обойму, чтобы работать в одном месте. Уолдо управлял ими всеми с
одной первичной пары, он мог переключаться с одной пары на другую не
снимая перчаток. Тот же импульс, который переключал пару уолдиков,
автоматически изменял охват камеры, чтобы увеличить или уменьшить
увеличение, чтобы Уолдо всегда видел перед собой в стереоэкране образ
своих вторых рук в привычном размере.
   Каждый размер уолдиков владел своим хирургическим инструментом и
своим электрооборудованием.
   Такой хирургии никто никогда не видывал, но немного подумав, уолдо
решил, что никто не говорил ему, что это неслыхано.
   Он установил, к своему удовлетворению, механизм посредством
которого коротковолновая радиация вызывала ухудшение физического
сосоянгия человека. Зазоры древовидных структур служили как бы
точками утечки. Нервные импульсы иногда не преодолевали их, исчезали
- куда? В Другое Пространство, он был уверен в этом. Такая утечка
казалась более легким путем распространения, стоком, из-за котрого
состояние жертвы становилось все хуже. Моторные функции полностью не
утрачивались, поскольку оба пути распространения сохранялись, но
эффективность падала. Это напоминало ему металлическую электросеть с
частичным зазземлением.
   Несчастная кошка, погибшая при экспериментах, дала ему основную
массу информации. Котенок был рожден и выращен без воздействия
радиации. Подвергнув его большой дозе облучения, он добился почти
столь же острой миастении, что и его собственная - при этом в
мельчайших деталях изучай все происходившее в нервных тканях.
   Он даже расчувствовался, когда тот помер.
                               *  *  *
   И все же, если Грэмпс Шнайдер был прав, то человеку не было нужды
разрушать себя радиацией. Если бы онии сообразили посмотреть на это с
нужной стороны, то радиация на них бы не действоввала; они могли бы
даже брать энергию из Другого Мира.
   Именно это и рекомендовал ему сделать Грэмпс Шнайдер.
   Именно это и рекомендовал ему сделать Грэмпс Шнайдер!
   Грэмпс Шнайдер говорил ему, что он не должен быть слабым!
   Что он мог бы быть сильным...
   Сильным!
   СИЛЬНЫМ!
   Он никогда не думал об этом. Он проигнорировал, отбросил, как
ненужную, незначиетльную дружескую помощь Шнайдера его совет о
преодолении слабости, отличавшей его от бесшерстых обезьян, которую
он считьал базовы безусловным фактором. Он принял ее как
укоренившийся и не вызывающий вопросов фактор.
   Естественно, он не обратил внимания на слова Шнайдера относившиеся
к нему самомму.
   Быть сильным!
   Стоять - ходить, бегать!
   Да, он... он мог, он мог бы без страха спуститься на поверхность
Земли. Он бы не думал о поле. Они говорили, что не помнят о нем, они
даже носили вещи - тяжелые большие вещи. И так поступали все. Даже
кидали предметы.
   Он сделал неожиданное конвульсивное движение в первичных уолдиках,
совсем непохожее на его обычно чудесно экономичный ритм. Вторичные
были увеличенного размера, так как он занимался новой конструкцией.
Растяжки лопнули, пластинка подпорки звякнула о стену. Неподалеку
спал Бальдур, он мнгновенно навострил уши, огляделся и вопростиельно
посмотрел на Уолдо.
   Уолдо взглянул на него и собака заскулила.
   - Замолчи!
   Собака утихла и взглядом извинилась.
   Он автоматически оценил разрушения - немного, но чинить придется.
Сила. Да, если бы он был силен, он смог бы делать вес- все! Уолдики
увеличенные N6 и несколько новых растяжек - сильно! Он рассеянно
двинулся к уолдикам N6.
   Сила!
   Он мог бы даже понравиться женщинам - быть сильнее всех.
   Он мог бы плавть. Он мог бы ездить верхом. Он мог бы летать на
кораблях, бегать, прыгать. Он мог бы голыми руками обращаться с
предметами. он мог бы даже научиться танцевать!
   Сильный!
   Он бы имел мышцы. Он бы мог все изменить.
   Он мог бы... Он мог бы..
   Он переключился на большие уолдики размером с человеческое тело.
Сила - они были сильными! Одни уолдиком он вытащил из запасов
пластинку стали толщиной в четверть дюйма, поднял ее и потряс. Гулкий
грохот. Он потряс снова. Сильный!
   Он положил ее на обе ладони, согнул пополам. Металл неровно
согнулся. Он конвульсивно смял ее между двумя огромными ладонями как
ненужную бумажку. Грохот металла испугал Бальдура; сам Уолдо не
беспокоился.
   На мгновение он расслабился, ловя ртом воздух. По его лбу катился
пот; кровь стучала в ушах. Но он не устал; ему нужно было что тяжелее
сильнее. Бросившись в примыкашую складскую комнату, он выбрал
стальной уголок длиной денадцать футов, подтолкнул его туда, где
могли достать гигантские руки и метнулся назад.
   Балка косо торчала из проема; он дернул ее влево, оставив большую
зарубку на ране проема. Он не заметил этого.
   Балка стала отличной дубинкой в большом кулаке. Он взмахнул ею.
Бальдур отпрянул, прячась от больших рук за кольцом управления.
   Мощь! Сила! Сокрушительная непобедимая сила... Рывком он остановил
балку перд стеной. Нет... Но он схватил конец балки левым уолдиком и
попытался согнуть. Большие уолдики были построены для тяжелой работы,
но балка была предназанчена для нагрузки. Он напрягся в своих
первичных уолдиках, пытаясь заставить большие кулаки выполнитьего
волю. На контрольной панели вспыхнуло предупреждение. Он слепо дал
опасную перегрузку и продолжал настаивать.
   Гул уодиков и скрежет перчаток были заглушены резким металическим
скрипом, когда балка стала поддаваться. Торжествуя, он еще сильнее
надавил на первичные уолдики. Балка еще сгибалась когда уолдики не
выдержали. Первым не выдержал привод правой руки; кулак раскрылся.
Левый кулак, освобожденный от нагрузки, швырнул балку.
   Та пробила себе дорогу через тонкую переборку, оставив рваную
дыру, затрещала и загромыхзала в смежном помещении. Но гигантские
уолдики превратились в ненужный хлам. Он вытащил свои розовые мягкие
руки из уолдиков и посмотрел на них. Его плечи развернулись и
мучительная доль проходила. Он закрыл лицо руками, слезы сочились
между пальцами. Бальдур скулил и прижимался ближе.
   На панели управления настойчиво звонил звоночек.
                               *  *  *
   Разрушения были устранены и аккуратная заплата закрывала то место,
где нашла выход балка. Но гигантские уолдики еще не были заменены, их
рама стояла пустой. Уолдо был занят созданием измерителя силы.
   Прошли годы с тех пор как он последний раз обратил внимание на
силу своего тела. Ему так мало нужна была сила; он концентрировался
на ловкости, особенно на точном и чувствительном управлении своих
тезок; избирательная эффективная работа его мышц была
непревзойденной; он умел управлять - был вынужден уметь. Но у него не
было потребности в силе.
   Имея под рукой механическое оборудование, не было сложным
соорудить прибор, который бы показывал силу хватки в фунтах силы на
циферблате. Достаточно было подпружиненной стрелки со шкалой и ручки,
за котрую держаться. Он остановился и посмотрел на приспособление.
Ему нужно было лишь снять первичные уолдики положить руку на ручку,
нажать - и он узнает. Он пока колебался.
   Ему казалось странным обращаться с чем-то столь крупным голыми
руками. Ну! Проникнуть в Другой Мир за энергией. Он закрыл глаза и
нажал. Открыл их. Четырнадцать фунтов - меньше, чем было когда-то.
   Он еще не попробовал по настоящему. Он пытался представить на
своей руке Грэмпса Шнайдера, то теплое покалывание. Сила. Дотянуться
и потребовать ее.
   Четырнадцать фунтов, пятнадцать - семнадцать, восемнадцать,
двадцать, двадцать один! Он побеждал! Он побеждал!
   Сила и смелость покинули его, он не смог сказать, что исчезло
первым. Стрелка вернулась на ноль; ему требовался отдых.
   Действительно ли он развил исключительную силу или двадцать один
фунт был просто нормой для него при его нынешнем возрасте и весе?
Нормальный сильный работоспособный мужчина, как он знал, должен был
развивать усилие порядка полутора сотен фунтов.
   Тем не менее, двадцать один фунт усилия на целых шесть фунтов
превышал все прошлые его достижения.
   Попробовать еще раз. Десять, одиннадцать... двенадцать.
Тринадцать. Стрелка поколебалась. Почему, он же только начал... это
было ужасно. Четырнадцать.
   Здесь она остановилась. Как бы он не напрягался и не
концентрировал волю, он не мог превзойти эту точку. Медленно падало
его усилие.
                               *  *  *
   Шестнадцать фунтов были максимумом, которого ему удалось достичь в
последующие дни. Двадцать один фунт казался просто случайностью,
удачной первой попыткой. Ему было горько.
   Но ведь его теперешнее положение и богатство тоже дались ему
нелегко. Он был настойчив, тщательно вспоминая, что говорил ему
Шнайдер, и пытался ощутить прикосновение рук Шнайдера. Он говорил
себе, что прикосновения Шнайдера и в самом деле делали его сильнее. И
что он просто не понял этого тогда из-за сильного поля Земли. Он
продолжил попытки.
   В глубине сознания он знал, что ему в конце концов придется искать
Грэмпса Шнайдера и просить его помощи, если сам он не справится с
этим делом. Но ему очень этого не хотелось: нет, он не боялся
путешествия, которое становилось неизбежным, хотя обычно этой причины
было более чем достаточно - он боялся, что Шнайдер не сможет ему
помочь и тогда не останется никакой надежды. Никакой.
   Лучше жить в расстройстве и разочаровании, чем без надежды. Он
снова откладывал поездку.
                               *  *  *
   Уолдо мало обращал внимание на земное время, ел и спал, когда ему
хотелось. В любое время он мог вздремнуть; однако через довольно
равные промежутки времени он засыпал надолго. Не в постел, конечно.
Человеку, который плавает в воздухе, постель не нужна. Но он взял за
правило привязывать себя к определенному месту перед восьмичасовым
крепким сном, так как это избавляло его от произвольного плавания в
беспорядочных воздушных потоках, которые могли бросить его,
бессознательного, на выключатели или рычаги.
   Решив стать сильным, он вынужден был прибегать к снотворному,
чтобы укрепить сон.
   Вернулся доктор Рэмбью и искал его. Рэмбью - безумный и полный
ненависти. Рэмбью, обвиняющий в своих бедах Уолдо. Он не чувствовал
себя в безопасности даже в Свободном Владении, потому что безумный
физик научился переходить из одного пространства в другое. И вот он
там! Только его голова высунулась из другого мира. - Я доберусь до
тебя, Уолдо! Он исчез - нет, вот он6 за спиной! Протягивает,
протягивает руки - и не руки, а извивающиеся антенны. - Ты, Уолдо! -
Но собственные руки руки Уолдо - это огромные уолдики; он схватил
Рэмбью.
   Большие уолдики ослабли.
   Рэмбью уже рядом, уже на нем, держит его за горло.
   Грэмис Шнайдер говорит ему на ухо спокойным и уверенным голосом. -
Тянись за энергией, сынок. Почувствуй ее в своих пальцах. Уолдо
схватил душащие руки, напрягся, потянул.
   Они слабели. Он побеждал. Он закинет Рэмбью в Другой Мир и там его
и оставит. Так! Одна рука сброшена. Неистово лает Бальдур; он
пытается попросить его замолчать и укусить Рэмбью, помочь...
   Собака продолжает лаять.
                               *  *  *
   Он был в собственном доме, в собственной большой комнате. Бальдур
еще раз гавкнул. - Тихо! - Он осмотрелся.
   Когда он засыпал, он был привязан четырьмя легкими оттяжками,
расположенными по осям тетраэдра. Две из них еще удерживали его пояс,
он свободно летал вокруг кольца управления. Из двух других, одна
оторвалась от пояса, ее конец плавал в нескольких футах от него.
Четвертая была разорвана в двух местах - у пояса и еще через
несколько футов, оторванный кусок свободно обвивался вокруг его шеи.
   Он оценил ситуацию. Насколько он что-то понимал, он не мог понять,
как он мог оборвать оттяжки, мечась в ночном кошмаре. Собака не могла
этого сделать; у него не было точки опоры. Он сделал это сам. Оттяжки
были легкими, назначавшимися только для удерживания. И все же ...
   Ему потребовалось несколько минут, чтобы соорудить аппарат,
который бы вместо сжатия измерял растяжение; нужно было лишь
переставить рукоять. когда это было сделано, он включил пару уолдиков
среднего размера, привязал оторванный кусок к динамометру и потянул,
пользуясь уолдиками.
   Оттяжка разорвалась при двухстах двенадцати фунтах.
   Поспешно, не теряя времени на нервную неловкость, он переделал
динамометр на сжатие. Он остановился, тихо прошептал, - Пора, Грэмис!
- и надавил.
   Двадцать фунтов - двадцать один. Двадцать пять! Больше тридцати.
Он даже не вспотел! Тридцать пять, сорок, -один, -два, -три. Сорок
пять! И шесть! И с половиной. Сорок семь фунтов!
   С тяжелым вздохом он расслабил руку. Он обессилен. Силен.
   Когда он наконец обрел спокойствие, то подумал, что делать дальше.
Первым импульсом было позвонить Граймсу, но он отказался от этого.
Достаточно скоро, когда он будет в себе уверен.
   Он вернулся к прибору и попробовал левую руку. Не так сильна, как
правая, но почти - около сорока пяти фунтов. Смешно, но он не
чувствовал никакой разницы. Просто нормальный, здоровый. Никаких
ощущений.
   Он хотел опробовать все свои мышцы. Было бы слишком долго
переделывать динамометр для удара, тяги, заднего подъема и, ох,
дюжины других упражнений. Ему нужна была площадка, именно так,
площадка с одним "же" гравитации. Что же, есть приемная и ее можно
раскрутить.
   Но вот управление ею было на кольце, а идти по коридорам было
далеко. Было кое-что поближе - центрифуга для часов с кукушкой. Он
оснастил колесо регулятором скорости, как самый простой способ
регулировки хода часов. Он повернулся к кольцевому пульту и остановил
вращение большого колеса; механизм часов дал сбой от неожиданной
перемены, и маленькая красная птичка выскочила, свистнула разок с
надеждой "Тью-у Тью-у" и скрылась.
   Держа в руке маленький блок радиоуправления двигателем, вращавшим
колесо центрифуги, он подлетел к колесу и забрался внутрь, уперевшись
ногами во внутреннюю поверхность кольца и взявшись за одну из спиц
так, чтобы при вращении оказаться в стоячем положении к центробежной
силе, когда она возникнет. Он медленно раскрутил колесо.
   Первое движение удивило его, и он едва не выпал.
   Но он восстановил равновесие и прибавил обороты. Пока все было в
порядке. Он постепенно разгонял его, испытывая растущее чувство
триумфа, когда ощутил давление псевдо гравитационного поля,
почувствовал, что ноги тяжелеют, но сохраняют силу.
   он достиг полной гравитации в одно "же". Он мог это выдержать.
Действительно мог! Разумеется сила не действовала на верхнюю часть
его тела столь же сильно, ч