мирный период, последовавший
за конституционным провозглашением Объединенных Наций, выросших на
технологиях, как в теплице поднявшихся из потребностей воюющих сторон
в войне сороковых годов. До этого времени радиовещание и лучевая
связь использовались, за редким исключением, только для коммерческого
вещания.
   Даже телефон почти полностью основывался на металлических
проводниках от одного аппарата до другого. И если человек в Монтерее
хотел поговорить с женой или партнером в Бостоне, то физический,
медный нейрон осязаемо протягивался через континент от одного
человека к другому.
   Лучистая энергия была тогда лишь полетом фантазии, встречавшимся в
воскресных приложениях и комиксах.
   Соединение - нет, переплетение - новых достижений требовалось для
того, чтобы паутина меди, покрывавшая континент, была упразднена.
   Энергия не могла пересылаться экономично; нужно было
дождаться разработки соосного луча - прямого следствия повелительного
военного дефицита Великой Войны. Радио телефония не могла сменить
проводную телефонию пока ультрамикроволновые технологии не захватили
пространство в эфире, так сказать, для коммерческой разгрузки. Даже
тогда было необходимо еще изобрести настраиваемый приемник, которым
мог бы пользоваться не технический человек - десятилетний ребенок,
скажем - пользоваться так же легко как и дисковым номеронабирателем,
характеризовавшим коммерческий проводной телефон кончавшейся теперь
эры.
   Лаборатория Белла решили эту проблему; решение ее привело прямо к
приемнику энергии излучения домашнего типа, настроенному,
запечатанному и проверенному. Был открыт путь для коммерческой
радиопередачи энергии, кроме одного вопроса: эффективности. Авиация
ждала разработки двигателя на основе цикла Отто; промышленная
революция ждала парового двигателя; лучистая энергия ждала
действительно дешевого и изобильного источника энергии. Поскольку
излучение энергии по природе своей расточительно, необходимо было
иметь дешевую и достаточно обильную энергию для ее потребления.
   Тот же год дал атомную энергию. Физики, работавшие на армию
Соединенных Штатов - в то время Северо-Американские Соединенные Штаты
имели свою армию - произвели супервзрывчатку; блокнотные записи о ее
испытаниях должным образом проанализированные, дали все необходимое
для производства практически любого другого вида ядерной реакции,
даже так называемого Солнечного Феникса, водородно-гелиевого цикла,
являющегося источником энергии Солнца.
   Излучаемая энергия стала экономически осуществимой - и неизбежной.
   Реакция, посредством которой медь превращалась в фосфор, кремний
- 29 и гелий - 3, плюс вырожденные цепные реакции, были одним из
нескольких дешевых и удобных средств, разработанных для производства
неограниченной и практически бесплатной энергии.
   Конечно, все это не попало в объяснение Стивенса с Граймсом.
Граймс весьма рассеянно осознавал весь динамический процесс; он
наблюдал рост лучистой передачи энергии точно также, как его дед
наблюдал развитие авиации. Он видел, как с неба исчезали большие
линии электропередач - из них "добывали" медь, он видел как тяжелые
кабели вырывались из раскопанных улиц Манхэттена. Он мог даже
вспомнить свой первый отдельный радиотелефон с его несколько
сбивающим с толком двойным наборным диском - он дозвонился адвокату в
Буэнос-Айрес, пытаясь позвонить в ближайший гастроном. Две недели он
делал все местные звонки через Южную Америку, прежде чем открыл, что
есть разница, какой из дисков крутить в первую очередь.
   В то время Граймс еще не поддался новому стилю в архитектуре. План
Лондона не привлекал его; он любил дом над поверхностью земли, где он
мог видеть его. Когда стало необходимо увеличить площадь офиса, он
наконец сдался и ушел под землю, не столько из-за дешевизны, удобства
и всесторонней практичности жизни в трижды кондиционированной пещере,
а потому что уже был немного озабочен возможными последствиями
прохождения излучения через тело человека. Оплавленные земляные стены
его новой резиденции были покрыты свинцом, крыша пещеры имела
удвоенную толщину. Его нора в земле была настолько близка к
радиационно-защитной, насколько он мог это сделать.

   - ... Суть дела, - говорил Стивенс, - в том, что передача энергии
транспортировочным единицам стало дьявольски неустойчивой. Пока не
достаточно, чтобы сорвать движение, но достаточно, чтобы привести в
замешательство. Было несколько неприятных случаев, мы не можем скрыть
их навсегда. Мне нужно что-то с этим сделать.
   - Почему?
   - "Почему" Не шуми. Во-первых, я инженер САЭВ по движению, и от
этого зависит мой хлеб с маслом. Во-вторых, проблема сама по себе
вызывает огорчение. Правильно сконструированный узел механизма должен
работать - всегда,в любой момент. А эти не работают, и мы не можем
понять, почему. Наши штатные физики-математики уже почти достигли
стадии бормотания.
   Граймс пожал плечами. Этот жест вызвал у Стивенса раздражение. - Я
не думаю, что ты осознаешь важность этой проблемы, Док. Ты
представляешь себе количество лошадиных сил, занятых транспортировкой.
Если посчитать и частные, и коммерческие аппараты плюс самолеты
общего назначения, то Северо-Американская Энерго-Воздушная поставляет
более половины потребляемой континентом энергии. Мы должны быть в
порядке. Можешь прибавить к этому наше участие в энергоснабжении
города. С этим нет проблем - пока. Но мы не смеем даже подумать, что
будет означать сбой городской энергетики.
   - Я дам тебе решение.
   - Да? Ладно, давай.
   - Выбросьте все это. Вернитесь к нефтяным и паровым агрегатам.
Избавьтесь от этих проклятых лучисто-энергетических душегубок.
   - Совершенно невозможно. Ты не знаешь, о чем говоришь.
Потребовалось более пятнадцати лет, чтобы совершить эту перестройку.
Теперь мы поставлены в зависимость от этого. Гус, если бы САЭВ
закрыло производство, то половина населения северо-западного
побережья голодало, не говоря уже об озерных штатах и направлении
Бостон-Филадельфия.
   - Хм-м. Что же, все, что я могу сказать, это то, что этот исход
мог бы быть лучше, чем продолжающееся поныне медленное отравление.
   Стивенс нетерпеливо отмахнулся от сказанного.
   - Слушай, Док, хоть разводи пчел в своей шляпе, если тебе так
нравится, но не заставляй меня учитывать их в своих расчетах. Больше
никто не видит опасности в излучаемой энергии.
   Граймс кратко ответил, - Суть в том, сынок, что они не туда
смотрят. Знаешь ли ты, какой был в прошлом году рекорд в прыжках в
высоту?
   - Никогда не слушаю спортивные новости.
   - Мог бы иногда и послушать. Рекорд выровнялся на семи футах двух
дюймах около двенадцати лет назад. С тех пор он только снижался.
Можешь попытаться построить график атлетических рекордов от радиации
в воздухе - искусственной радиации. Ты мог бы прийти к некоторым
удивительным для тебя результатам.
   - Ерунда! Все знают, что произошел отказ от тяжелых видов спорта.
Увлечение мышцами и потом отошло, вот и все: мы просто идем к более
интеллектуальной культуре.
   - Интеллектуальной, вздор! Люди перестают играть в теннис и тому
подобное, потому что все время чувствуют усталость. Посмотри на
себя. Ты так слаб.
   - Не язви, Док.
   - Прости. Но произошло явное ухудшение характеристик человеческого
организма. Если у нас снижались рекорды по таким видам спорта и я
могу доказать это, но ведь любой врач, который хоть чего-то стоит,
может видеть это, если у него есть глаза, и он не опутан массой
фантастических приборов. Я не могу утверждать, чем это вызвано, пока
не могу, но у меня есть чертовски сильное предчувствие, что это
вызвано той дрянью, которой вы торгуете вразнос.
   - Невозможно. В эфир не было выпущено ни одно излучение, не
прошедшее проверки в биологических лабораториях. Мы не дураки и не
мошенники.
   - Может быть вы недостаточно долго их проверяете. Я не говорю о
нескольких часах или нескольких неделях; я говорю о кумулятивных
эффектах годами проходящих через ткань излучений. Что при этом
происходит?
   - Да ничего - мне кажется.
   - Тебе кажется, но ты не знаешь. Никто никогда не пытался это
выяснить. Например - как воздействует солнечный свет на силикатное
стекло? Обычно ты можешь ответить "никак", но ты видел когда-нибудь
стекло пустынь?
   - Эти лавандово-синие стекляшки? Конечно.
   - Да. Бутылка в пустыне Мохав окрашивается за несколько месяцев.
Но ты когда-нибудь видел оконные стекла старых домов на Бикон-Хилле?
   - Я никогда не был на Бикон-Хилле.
   - О'кей, я расскажу тебе. Тоже самое явление - только требующее
столетия или больше - в Бостоне. Теперь скажи мне - ты, здравый физик
- мог бы ты измерить изменение, происходящее с этими стеклами на
Бикон-Хилле?
   - М-м-м, вероятно, нет.
   - Но ведь в нашем случае все то же самое. Разве кто-нибудь
когда-либо пытался измерить изменения в ткани человека после тридцати
лет воздействия ультракоротковолновой радиации?
   - Нет, но...
   - Никаких но. Я вижу это воздействие. Я сделал грубое
предположение о причинах. Может быть, я ошибаюсь. Но я почувствовал
себя много более живым, с тех пор, как стал все время носить свое
свинцовое пальто при любом выходе на улицу.
   Стивенс сдался перед этим аргументом. - Может, ты и прав. Я не
хочу ссориться с тобой. Так что с Уолдо? Ты отведешь меня к нему и
поможешь поговорить с ним?
   - Когда ты хочешь пойти?
   - Чем скорее, тем лучше.
   - Сейчас?
   - Подходит.
   - Позвони в свой офис.
   - Ты готов идти прямо сейчас? Это бы устроило меня.
   - Как известно, центральному офису, я в отпуске; тем ни менее, я
помню об этом деле. Я хочу дозвониться до них.
   - Хватит разговаривать, пошли.
   Они поднялись наверх, где стояли их машины. Граймс направился к
своему большому старомодному ландо "Боинг". Стивенс остановил его.
- Не собираешься же ты лететь на этом? Это займет весь остаток дня.
   - Почему бы и нет? У него есть дополнительный космический привод.
Ты можешь отсюда слетать на луну и обратно.
   - Но он так дьявольски медлителен. Полетим на моей "метле".
   Граймс обвел взглядом маленький веретенообразный быстроходный
самолет друга. Его корпус был почти невидим, настолько этого могла
добиться выпускающая пластик промышленность. Поверхностный слой
толщиной в две молекулы имел коэффициент преломления практически
равный с воздухом. Когда он был чист, его было очень трудно увидеть.
когда же он был достаточно запылен или залит водой, чтобы быть
немного заметным - как призрак мыльного пузыря в форме корабля.
   Посередине, ясно видимая через стенки, проходила единственная
металлическая часть корабля - стержень, или, точнее, осевой сердечник
с расходящимся снопом приемников де Кальба на конце. На вид это было
вполне похоже на гигантское помело колдуньи, что и оправдывало
прозвище.
   Поскольку седла из прозрачного пластика были установлены одно за
другим над стержнем, так что металлический брус проходил между ног
пилота и пассажиров, прозвище было вдвойне подходящим.
   - Сынок, - заметил Граймс, - Я знаю, что я не красив и не
элегантен. И все-таки я сохраняю некоторые остатки уважения к себе и
некоторое мизерное количество собственного достоинства. Я не
собираюсь засовывать эту штуку между голеней и скакать на ней по
воздуху.
   - Ах, черт! Ты старомоден.
   - Может быть. Тем не менее, все странности, которые я ухитрился
сохранить к моему нынешнему возрасту, я намерен сохранить и далее.
Нет.
   - Послушай - я поляризую корпус перед взлетом. Как тебе это?
   - Не прозрачный?
   - Не прозрачный.
   Граймс скользнул сожалеющим взглядом по своему собственному
старомодному аппарату, но вяло согласился войти в едва видимый
скоростной корабль. Стивенс помог ему; они вошли в аппарат и сели на
брус.
   - Молодец, Док, - похвалил его Стивенс, - я довезу тебя туда за
три скачка. Эта твоя старая калоша не сделала бы больше пятьсот миль
в час, а Инвалидная Коляска находится в добрых двадцати пяти тысячах
миль.
   - Я никогда не спешу, - прокомментировал Граймс, - и не называй
дом Уолдо "Инвалидной Коляской" - при нем.
   - Я запомню, - пообещал Стивенс. Он нащупал что-то в очевидно
пустом пространстве; оболочка неожиданно стала непроницаемо черной,
скрывая их. Столь же неожиданно она стала зеркально яркой, машина
вздрогнула и мгновенно исчезла из виду.

   Уолдо Ф. Джонс казался плавающим в воздухе в центре сферической
комнаты. Впечатление вызывалось тем, что он действительно плавал в
воздухе. Его дом кружился по свободной орбите, с периодом обращения
около двадцати четырех часов. Сам дом не вращался; псевдогравитация
центробежной силы была нужна ему меньше всего. Он покинул Землю,
чтобы убежать от ее гравитационного поля, он ни разу не спускался на
поверхность за семнадцать лет, прошедших с постройки дома и его
вывода на орбиту; он никогда и не намеревался делать это с какой бы
то ни было целью.
   Здесь, свободно летая в космосе в собственной наполняемой
кондиционированным воздухом оболочке, он был свободен от невыносимого
пожизненного рабства немощных мускулов. Ту самую силу, которой он
обладал, он мог экономично использовать на движение, а не на борьбу с
изнуряющим весом мощного поля земли.
   Уолдо проявлял горячий интерес к космическому полету с раннего
детства, но не от желания исследовать его глубины, а потому, что его
мальчишеский перевозбудившийся мозг видел огромное преимущество в
невесомости - для него самого. Уже подростком он помогал
экспериментаторам по космическим полетам в решающий момент, снабжая
их системой управления, которой пилот мог легко пользоваться при
перегрузке в две - три силы тяжести.
   Такое изобретение для него совершенно не составляло труда; он
просто приспособил те устройства манипуляции, которые сам
использовал в войне с непреодолимым весом единичной силы гравитации.
Первый успешный и безопасный ракетный корабль содержал те же реле,
которые когда-то помогли Уолдо пересесть с постели на инвалидную
коляску.
   Тормозные баки, ставшие теперь стандартным оборудованием кораблей
лунной почты, происходили от плавающего бака, в котором Уолдо
привычно ел и спал до тех пор, пока не отправился из дома родителей в
свой нынешний , весьма уникальный, дом. Большинство его главных
изобретений были изначально задуманы для его собственного удобства, и
лишь потом приспособленные для коммерческой эксплуатации. Даже
вездесущие и гротесково человекоподобные приборы общеизвестные как
"уолдники" - Синхронный Удваивающий Пантограф Уолдо Ф. Джонса, патент
N 296.001.437, новой серии и другие - прошел несколько поколений
развития в частном пользовании механическом цехе Уолдо, прежде чем
тот переделал его для массового производства. Первый из них,
примитивный прибор, если сравнивать его с теми "уолдниками", которых
можно было теперь увидеть в каждом магазине, заводе, фабрике, складе
страны, был разработан для того, чтобы дать Уолдо возможность
работать на токарном станке.
   - Уолдо возмущала кличка, которую дали им люди - она задевала его
как чрезмерно личностная - но он холодно распознавал собственную
коммерческую выгоду в том, что публика словесно приравнивала его к
столь полезному и важному устройству.
   Когда репортеры новостей приклеили его космическому дому ярлык
"Инвалидное Кресло", то можно было ожидать, что он воспримет это как
полезное паблисити. То, что он не разделял такого взгляда, возмущался
и пытался положить этому конец, происходило из другого,
специфически-уолдовского факта: Уолдо не воспринимал себя как калеку.
   Он видел себя неизувеченным человеческим существом, а чем-то более
высоким, чем человек, следующей ступенью вверх, существом столь
превосходящим, что ему не нужна грубая звериная сила безволосых
приматов. Покрытые шерстью приматы, бесшерстные приматы, затем Уолдо
- так шел прогресс в его мыслях. Шимпанзе с едва заметными мышцами
могла одной лапой удержать целых пятнадцать сотен фунтов. Уолдо
проверил это, получив одну обезьяну и терпеливо доведя ее до
бешенства - хорошо развитый человек может одной рукой поднять сто
пятьдесят фунтов. Собственное усилие Уолдо при напряжении до
выступающего пота, никогда не превышало пятнадцати фунтов. Независимо
от того, было ли это очевидное заключение верным или ошибочным, Уолдо
верил в него, пользовался им в оценках. Люди были обросшим мышцами
сбродом, бесшерстными шимпанзе. Он оценивал себя по меньшей мере в
десять раз Выше, чем их.
   У него еще многое впереди.
   Хоть он и плавал в воздухе, он был в тоже время занят делом, очень
занят. Хотя он никогда не спускался на поверхность земли, его бизнес
был связан с ней. Помимо управления своей многочисленной
собственностью, он регулярно практиковал как инженер-консультант,
специализируясь в анализе движения. Поблизости от него плавали по
комнате принадлежности, необходимые ему для профессиональной
практики. Перед ним висел цветной телевизионный стереоприемник
размером четыре на пять футов. Экран был расчерчен двумя системами
координат - прямоугольной и полярной. Другой, меньший, приемник висел
выше и правее. Оба приемника полностью записывали происходящее,
посредством параллельных цепей, удобно расположенных в соседнем
отсеке.
   Меньший приемник показывал лица двоих смотревших на него мужчин.
Большой экран показывал сцену в большом цехе, по пропорциям,
напоминавшем ангар. Во весь экран был виден шлифовальный станок,
обрабатывавший какую-то большую отливку. Позади станка стоял рабочий,
лицо его выражало сдержанное озлобление.
   - Он лучший из ваших рабочих, - заявил Уолдо двум мужчинам на
меньшем экране. - Разумеется, он неуклюжий и не любит хорошую работу,
но он лучший из тех идиотов, которых вы называете машинистами.
   Рабочий огляделся, будто пытаясь понять, откуда доносится голос.
Было ясно, что он мог слышать Уолдо, но видеоприемника у него не
было. - Эти шуточки предназначались мне? - резко спросил тот.
   - Вы неправильно меня поняли, добрый человек, - сладко сказал
Уолдо. - Я хвалил вас. Я действительно таю надежду научить вас
зачаткам точной работы. потом мы будем ожидать, что вы научите
окружающих вас безмозглых дураков. Пожалуйста, наденьте перчатки.
   Перед рабочим, установленная на обычной подставке, находилась пара
уолдиков, длиной до локтя с пальцами как у человека. Они двигались по
прямой, параллельно подобной паре, установленной перед самим Уолдо.
Вторичные уолдики, чьими действиями мог управлять сам Уолдо с помощью
своих первичных устройств, были установлены перед станком на месте
оператора.
   Замечание Уолдо относилось к первичным уолдикам, находившимся
перед рабочим. Тот взглянул на них, но не пошевелился, чтобы вставить
в них руки. - Я не принимаю команд от кого-то, кого я не вижу, -
решительно сказал он. Говоря, он смотрел в сторону от сцены.
   - Давайте, Дженкинс, - начал было один из двоих на меньшем экране.
   Уолдо вздохнул. - У меня в самом деле нет ни времени, ни желания
решать ваши проблемы с производственной дисциплиной. Господа,
поверните ваш экран так, чтобы наш обидчивый друг мог видеть меня.
   Его рекомендация была выполнена; лицо рабочего появилось на заднем
плане меньшего экрана Уолдо, равно как и на большом. - Теперь - так
лучше? - мягко спросил Уолдо. Рабочий хмыкнул.
   - Да...скажите, пожалуйста, как вас зовут?
   - Александр Дженкинс.
   - Очень хорошо, друг Алек - надень перчатки.
   Дженкинс вставил руки в перчатки и остановился в ожидании. Уолдо
вставил руки в установленную перед ним первичную пару и все три пары,
включая вторичную у станка, ожили. Дженкинс закусил губу, как будто
посчитал неприятным ощущение, будто одетые на него рукавицы управляют
его пальцами.
   Уолдо мягко сжал и распрямил пальцы; две пары уолдиков на экране
последовали его движению с точным одновременным соответствием. -
Почувствуй их, мой дорогой Алек, - советовал Уолдо. - Мягче - ощущай
прикосновение. Заставь свои мышцы служить тебе. Затем он начал
выполнять руками определенные движения; уолдики, установленные на