кан к  губам
Барри.
     Ютта. Выпейте!
     Барри хочет отвернуться, но Ютта силком вливает жидкость ему в рот. Он,
захлебываясь, глотает. Вкус горький, тошнотворный.
     Барри (кашляя). Что это? Что вы мне даете?
     Ютта. Мы сейчас  заберем вас отсюда. А перевозка -- штука утомительная.
Я  дала  вам всего-навсего  болеутоляющее, иначе где-нибудь по дороге  могут
отказать нервишки.
     Барри. Но послушайте...
     Ладонью Ютта зажимает ему рот. Ютта. Все, молчите.
     По ее знаку санитары  подвозят каталку к  кровати.  Откидывают  одеяло,
поднимают    Барри.   Не   слишком   бережно   перекладывают   на   каталку.
Головокружение,  нарушается  ориентация.  Ютта  подходит  к  двери,  смотрит
направо, налево,  потом  машет рукой. Она шагает впереди, словно не имеет  к
ним  никакого отношения, санитары  толкают каталку следом. Длинные коридоры,
люди в пижамах, медсестры  и врачи, но никому нет до  них дела. На лифте они
спускаются вниз, потом везут Барри через двор.
     Теперь  Ютта  идет  рядом  и,  заметив, что он  по-прежнему  не спит  и
озирается по сторонам, набрасывает  ему на  лицо платок.  После этого  Барри
только по чередованию света и тьмы и по тряске догадывается, что каталка еще
едет. Ровное покачивание навевает дремоту, он снова погружается в тревожный,
полный видений сон.

ВЕЧЕР ВИЛЛА

     Барри не  знает, что его  разбудило. Рядом слышны приглушенные  голоса,
теплый  желтый  свет  проникает  через платок --  кажется,  приехали. Платок
сдернут -- и Барри узнает брата, Гас склоняется над ним.
     Недоверчивое   удивление,  лишь  мало-помалу  он  убеждается,  что  все
происходит на самом деле.
     Гас. Привет, Барри! Кто бы мог подумать, после стольких лет!
     Барри.  Я давно собирался  навестить тебя, хотел  сделать тебе сюрприз,
Гас.
     Гас (с улыбкой). Сюрприз  удался. (Оборачивается к Ютте.) Сними с  него
эти причиндалы!
     Ютта наклоняется к Барри, снимает пластырь,  скрепляющий повязки. Потом
разбинтовывает голову, плечи и наконец грудь. Барри лежит на каталке в одних
пижамных  штанах.  Пробует пошевелиться... И,  к  собственному изумлению, не
испытывает никаких затруднений. Он садится,  боли нет. Смотрит на себя -- ни
ран, ни  шрамов.  Ощупывает  голову--тоже ни следа  повреждений. Гас  весело
глядит на него.
     Гас. Полный порядок,  Барри. Ты  цел  и  невредим,  все  тот  же  милый
мальчик, как раньше. Правда, Ютта?
     Ютта с улыбкой кивает.
     Гас. Вот так и бывает,  когда очертя голову кидаешься в  джунгли. Ты не
знаешь здешних хитростей, малыш, а они тут огонь и воду прошли.
     Барри недоуменно смотрит на брата.
     Гас.  Этот врач,  который тобой  занимался, доверия  не  внушает... Его
здесь  каждый  знает  как  облупленного.  Проходимец  он,  и  больше  никто.
Имитировал несчастный  случай,  сдал тебя в больницу, а страховку положил  в
карман. Теперь  его не  найдешь, опять  скрылся на  неделю-другую,  пока эта
история не забудется.
     Несколько секунд Барри не может вымолвить ни слова.
     Барри (запинаясь). Ты имеешь в виду... доктора Аврамиса?
     Гас.  Да, если не  ошибаюсь, это  одно из  многих его  имен. Ну-ну,  не
тушуйся,  мальчуган...  Скажи  спасибо,  что я тебя  вытащил.  Ютта  здорово
поработала.
     Барри  тем  временем встал,  в  своем  наряде  он  явно  чувствует себя
неуютно. Гас опять улыбается.
     Гас.  Ютта,  дай  ему  что-нибудь из моих вещей.  (Обращаясь к  Барри.)
Великоваты будут,  ну да ничего -- мы, в конце концов, среди своих. Проведем
уютный  вечерок,  потолкуем  о  добром старом  времени.  Но сперва  я должен
закончить кое-какие дела. А ты, может, ванну примешь? Ютта все тебе покажет.
     Жестом, который у него получается слишком властным, он отпускает Барри.
И  задумчиво смотрит брату вслед, когда тот, пропустив вперед Ютту,  выходит
из комнаты.

НОЧЬ ВИЛЛА

     Они  сидят  радом, в  мягких  креслах,  глядя  на  проекционную  стену.
Световой  конус  рисует на экране  идиллическую картину: молодая супружеская
пара, двое мальчишек, старик на влажных тропинках.
     Ассоциации: детство, игра, дом.
     Нажатием  кнопки Гас меняет  диапозитив, и опять на экране  те  же двое
мальчишек,  бегущих  вдогонку  за  большой моделью самолета.  Новое  нажатие
кнопки--картина исчезает, вспыхивает верхний свет.
     Гас.  Как видишь,  я  не  забыл  те давние  дни.  Кстати, мне много раз
хотелось вас  всех пригласить, но вечно что-то мешало. А вот  на будущий год
непременно устрою такую встречу, клянусь.
     Барри  откидывается  на  спинку  кресла.  Машинально  крутит  в пальцах
золотую зажигалку. В Гасовой одежде, которая ему заметно велика, он выглядит
смешновато и хорошо это понимает.
     Барри. Что это мы все о прошлом да о прошлом, Гас. Я хотел  бы услышать
от тебя кое о чем другом.
     Гас. О чем же именно?
     Барри. Я  хочу знать все--о  тебе  и о "Сириусе-Транзитном".  Слышал  я
много разного, но что же тут правда?
     Гас.  Что  правда?  Да  ничего,  Барри.  Здесь   тьма  людей,   которые
развлечения ради  норовят наплести приезжим новичкам с  три короба небылиц и
обобрать   как    липок.    Боюсь,    и   ты    попался    на   их   удочку.
"Сириус-Транзитный"--самая обыкновенная фирма. Крупная, что да, то да.  И  я
этим  горжусь. Но  никаких чудес у нас нету. Так  что лучше  забыть  все эти
глупости--слухи и домыслы. Тебе же лучше, Барри.
     Барри.  Ладно, Гас,  допустим,  меня надули,  допустим, я  нарвался  на
обманщиков. Но  есть кое-что еще,  от чего так просто  не  отмахнешься.  Как
насчет Сириуса, Гас? Я  слышал твою речь,  призыв к  освоению. Это-то правда
или нет?
     Гас закуривает сигарету; впечатление такое, будто он обдумывает ответ.
     Гас.  Видишь  ли,  то,  что  я  тогда  говорил... Тогда  было множество
нерешенных  вопросов,  новых  задач.  Тогда  я  был  увлечен,  восторжен  и,
возможно, хватил слегка через край. Сегодня я бы высказался более осторожно.
     Барри. Что  это значит? На  Сириусе нет той насыщенной, яркой жизни,  о
которой все мечтают, так, что ли?
     Гас.  И да,  и  нет.  Видишь  ли, Сириус  стал  своего  рода  символом.
Обетованием, вызовом для каждого энергичного человека...
     Барри. Как это--"символом"?
     Гас (раздраженно).  Ну, в смысле, что Сириус  тоже  не  рай.  Человеку,
который  хочет  завоевать  новые  земли,   необходимо  умение   преодолевать
трудности. Так уж оно устроено, даром ничего не дается.
     Страшная тревога охватывает Барри.
     Барри.  Но он хотя бы существует,  Сириус-то? Существует  для  человека
задача,  пусть  трудная, но такая  знаменательная,--тягаться  с трудностями,
иметь  возможность  раскрыть все свои  резервы?  (Почти  заклиная.)  Он ведь
существует, Гас, а? Сириус? Или нет?
     Гас кладет руку Барри на плечо.
     Легкое уверенное  прикосновение успокаивает,  от  него  словно  исходит
таинственная сила убеждения.
     Гас. Конечно, существует, Барри. А ты как думал? Существует.
     Гас встает, подходит к домашнему бару,  смешивает себе  коктейль.  Гас.
Хотите выпить? Барри? Ютта?
     Ютта  подставляет Гасу  стакан,  он наливает. Барри отрицательно качает
головой.
     Барри. Знаешь, почему я приехал в Санта-Монику?
     Гас. Ясное дело! Решил нагрянуть ко мне-- прекрасная мысль!
     Барри. Да, и это тоже. А еще я хотел просить у тебя работу на Сириусе.
     Гас круто поворачивается.
     Гас (с  расстановкой). Работу на Сириусе? Это исключено! (Решительнее.)
Выбрось это из головы, братишка. Ни в коем случае.
     Барри   встает.   Заметно,   что  он  очень   взволнован.   Напряженное
любопытство, сомнения.
     Барри (настойчиво).  Но, Гас, почему? Ведь для тебя это так просто! А я
давно ни о чем тебя не просил.
     Гас подчеркнуто сердечен, он словно хочет загладить недавнюю резкость.
     Гас. Я же только что объяснил тебе, Барри. Условия на Сириусе  тяжелые.
Там есть опасности, которые тебе и не снились. Ты погибнешь!
     Барри. Но других-то людей ты туда посылаешь! Со спокойной душой ставишь
под удар?
     Гас. В истории были полководцы,  посылавшие солдат  на верную смерть. У
моих  людей как-никак  есть шанс. В общем, повторяю: это исключено! Мы очень
хорошо провели сегодняшний вечер, а завтра ты вернешься домой.
     Барри. Но, Гас...
     Растерянность, удивление, разочарование. Гас. Это мое последнее слово.
     Атмосфера  вдруг становится ледяной. Ютта  подходит к  стереоустановке,
пытается  найти  веселую  музыку. Через некоторое  время  выключает. Обрывки
музыкальных   пьес  вперемежку  с  фрагментами  речей,  последних  известий,
радиопьес... Барри отошел к окну, смотрит на город. Гас становится рядом.
     Гас (примирительно). Ты же мне доверяешь... Или нет?
     Барри. Доверяю, Гас.
     Гас. Тогда  ты  должен  поверить, что  у меня есть  веские  причины  не
посылать тебя на Сириус. Веришь?
     На лице у Барри читается сомнение, он не отвечает.
     Гас. Пойми, я сделаю для тебя все, что смогу. Дам денег...
     Барри отмахивается.
     Гас. ...непременно дам. Я же  знаю, ты потерял бумажник. А еще вот тебе
удостоверение. Неофициальное, но в моей империи трудностей  у тебя отныне не
будет --  стоит  только  предъявить  эту бумагу.  Я сам ее подписал.  Можешь
прийти с ней куда угодно, платить  не надо, ни  цента, у тебя неограниченный
кредит. Доволен?
     Барри (едва слышно). Я хотел на Сириус...
     Гас обнял  Барри  за  плечи  и теперь слегка встряхивает,  точно  желая
разбудить.
     Гас. Все, об этом больше ни слова. Ясно?

     Прошло без малого десять лет. Гас поднялся на высшую  ступень пилотской
карьеры--стал ракетолетчиком с лицензией на внепланетные рейсы. Барри ставил
перед собой  ту  же  цель, но  не достиг ее -- хоть и был пилотом, только на
межконтинентальных линиях.
     Вправду ли сбылась его мечта о полетах? Каждый день он пилотировал свою
машину от аэродрома  "Запад" к аэродрому "Восток"  и обратно, первый вылет в
десять   утра,   второй   --  в  четыре   пополудни;  рутина  приготовлений,
формальностей,  заполнение  бумаг,  проверка  контрольного списка,  ожидание
разрешения на взлет, а затем набор высоты, полет, посадка -- как он полагал,
главные  задачи  командира  корабля...   На  самом  же  деле  ему  почти  не
приходилось вмешиваться, контроль давно был  передан автоматам. Только после
посадки он опять принимался за работу--с другими формулярами и перечнями.
     Сам  полет  продолжался  час двадцать  и  в  основном  проходил  внутри
смогового слоя. Лишь иногда, при высоком  атмосферном давлении,  внизу можно
было  различить город, и  пусть сквозь дымку  и  выхлопные газы  он  казался
плоским и серым, все равно эти редкие дни приятно разнообразили монотонность
будней.  Однажды,  еще  во  время  учебы,  Барри получил  разрешение пробить
смоговый  пласт и  выйти  в прозрачные  верхние  слои, где пока  были  белые
облака, похожие на комки ваты в незримой жидкости, яркое солнце, темно-синее
небо. А ночью,  в показном  полете, он  даже видел звезды и Луну -- и,  хотя
кое-что знал об этом из учебных программ, все-таки был потрясен, когда наяву
увидел то, что до сих пор было лишь умозрительной схемой. Собственно, только
тогда  он  и  поверил  по-настоящему  в  прорыв  человечества  в  Космос,  в
существование  чужих  небесных тел, которых достигли  немногие избранники, в
успехи  космической  техники, новые завоевания науки, позволившие  вырваться
далеко за  пределы  Солнечной системы,  в наличие  чужой  жизни,  о  которой
по-прежнему ходили только  слухи,  в  эпохальные  достижения  высокоразвитой
техники, которые по военным соображениям сохранялись  в тайне. Ведь где-то в
Азии еще  шла  война, последние  схватки  с силами неволи,  которые отчаянно
отбивались от армий свободного сообщества народов.
     Барри всего  несколько  месяцев работал  в  авиакомпании,  но уже решил
сразу  по  истечении  пятилетнего  контракта   подыскать  себе  новое   поле
деятельности. Хотя он и не  покидал города, не покидал страны, но все ж таки
встречался с коллегами, которые пилотировали более тяжелые машины, летали на
более дальних линиях, бывали в других странах, на других континентах. От них
он слышал, что даже  на Земле еще уцелели нецивилизованные регионы,  поселки
там  лежали среди девственных просторов, и людям был  разрешен доступ в этот
дикий край, где гражданин, конечно, не мог рассчитывать на столь совершенную
безопасность, как в цивилизованных государствах, но зато и меньше был скован
всяческими ограничениями; люди энергичные  и инициативные  еще  вполне могли
самостоятельно стать на ноги: подыскать жилье,  выбрать  профессию,  решить,
чем заняться,  использовать  удачу и  нести за это  ответ--остатки  давнего,
первобытного образа жизни.
     Лишь раз  он  едва не  отказался  от  этой идеи--когда  познакомился  с
девушкой  Синди, которая  служила в  одной из электронных  фирм.  Хрупкая  и
впечатлительная,  Синди таила в себе неброскую прелесть, которая становилась
зримой,  только  когда  девушке  было  хорошо, когда  она  радовалась,  была
счастлива. Барри  знал ее пока недолго,  видел редко, но  все же чувствовал,
что  мало-помалу между  ними возникает близость.  И, встречаясь по выходным,
заглушая мысли об  однообразии своей работы, они оба испытывали  чуть  ли не
блаженство--раньше Барри даже представить себе не мог ничего подобного.
     Иногда он рассказывал ей про свои юношеские затеи, про тогдашние мечты,
но куда чаще--про Гаса, о котором она скоро узнала больше, чем  о нем самом.
Однажды-- это  было летом, на  уик-энд,-- они  поехали в  космопорт,  откуда
уходили  ракеты в глубины  Вселенной. Долго стояли  они на гостевой террасе,
облокотясь о высокий парапет,  и наблюдали, как стартуют стройные  аппараты,
похожие отсюда, издалека, на иглы, способные проткнуть смог, а может быть, и
небо, на деле же  исполинские сооружения,  напоминающие церковные колокольни
минувших времен  и  в  какой-то мере даже сходные с ними назначением. Грохот
был такой, что они едва слышали друг друга, пламя двигателей слепило  глаза,
без  темных очков невозможно смотреть,  а когда наконец  ракета  на огненном
столбе   выхлопа  поднималась  в   воздух,  смоговый  пласт,  еще  не  успев
соприкоснуться с ее острием, расступался,  и  на  несколько  мгновений можно
было заглянуть в синюю беспредельность.
     Затем   они   пошли  в  большой  планетарий,   который  был  создан   с
одной-единственной   целью--передавать   народу   впечатления,   накопленные
ракетолетчиками, пионерами нового времени. Они сидели, держась за  руки, под
огромным  куполом,  среди многих  тысяч  зрителей, заполнивших круглый  зал.
Лампы стали медленно  гаснуть, зазвучала торжественная музыка,  унылый серый
купол  вдруг  налился  прозрачностью,  засветился  синевой,  все  ярче,  все
лучезарнее, и наконец, когда лампы совсем погасли, их как бы окутала лиловая
пустота--они  парили  в  пространстве  словно  на  обсервационной  платформе
летательного аппарата.  Стемнело,  мириады  звезд вспыхнули в черноте белыми
пунктирными узорами, рисунок созвездий  менялся, они собирались в похожие на
облака сгустки, мимо мчались метеориты, тучи космической пыли, но вот--чужая
солнечная  система, планеты... Посадочный маневр,  стремительное приближение
поверхности, сплошь изрытой  глубокими  складками,  выход на  параболическую
орбиту,  секундное   зависание  над  нужной   точкой--  и  посадка  в  вихре
взметнувшегося к небу, докрасна раскаленного песка. Чужие миры, континенты и
моря,  горы  и  долы, экзотические  растения, неведомые  животные,  какие-то
хрупкие существа боязливо  подходят ближе... Легкий пряный  ветерок с холмов
обвевает лицо, доносит аромат странных цветов, хмельной и волнующий... И все
это видели  астронавты?  Именно так выглядят вновь открытые  небесные  тела?
Комментарий  отсутствовал  -- зрители были  вольны  считать эти картины либо
реальностью,  либо  научной  фантастикой.  И  сделано  это  было   наверняка
умышленно,  ведь  в  стране, где еще  орудовали шпионы  чужой, злонамеренной
власти, невозможно  без  оговорок  демонстрировать общественности  последние
достижения собственной мощной техники.
     Когда   сеанс   кончился,   Барри   с   большим   трудом   вернулся   к
действительности.  Он  нашел здесь  воплощение  всего того,  о чем много раз
грезил  наяву в  часы  уныния  и  скуки--хотя  и  далеко не  так  осязаемо и
отчетливо...  Быть  может,   показанное   было   отчасти  выдумкой,   плодом
воображения сценаристов, но, в конце  концов, не могло же  все быть обманом,
такие совершенные, законченные картины  не  могли быть рождены  одной только
человеческой  фантазией, во  всем  этом  явно  что-то  есть,  пусть  еще  не
достигнутое,  но  существующее,  и если как  следует  напрячься,  оно  будет
найдено и открыто.
     На несколько минут Барри  даже забыл о Синди, которая молча шла  рядом,
не желая  мешать ему. Давние стремления, давние чаяния внезапно вновь обрели
необычайную важность, и тут  же произошла  вторая  неожиданность:  он  вдруг
опять поверил в реальность и своих собственных  представлений, и тех картин,
что видел  в  планетарии. В эту  самую  минуту  Барри  почувствовал на плече
чью-то руку -- перед ним стоял Гас. Он выглядел чуть старше, чуть суровее, и
на миг Барри  показалось, будто лицо брата подернуто легкой тенью усталости,
смирения, печали.
     Барри   познакомил  Гаса   с  Синди  и  теперь,   опять  вернувшись   к
действительности,  счел  добрым  знаком, что смог  представить своей девушке
старшего  брата,  о котором  столько ей  рассказывал, и что Гас встретился с
Синди, которая сегодня  выглядела особенно  привлекательно  в своем  розовом
комбинезончике и белых сандалиях.
     Барри  думал,  что,  обронив вскользь  несколько  слов,  Гас  уйдет,  и
немножко удивился,  когда тот, будто так и надо, остался с  ними и предложил
вместе  пообедать. Заметно было, что  он  тут как  дома, хотя и говорит, что
отошел от  общественных обязанностей.  Барри  очень хотелось  расспросить  о
причинах, но он не стал перебивать брата, а тот держался открыто, раскованно
и несколько  раз насмешил Синди. Он провел  их обоих в закрытую  для публики
часть космопорта, и, сидя в шикарном ресторане, который был заполнен главным
образом  высшими  офицерами,  они  видели  в  огромном  выпуклом окне  среди
густеющих  сумерек  вспышки  ракетных  двигателей, на  секунду  превращавшие
посадочную площадку  в  огромное  кратерное поле,  в  центре которого как бы
начиналось извержение.
     После обеда  Гас  заказал  бутылку вина,  что сообщило  встрече особую,
торжественную нотку, не  говоря уже о настроении, которое, пожалуй, овладело
и  Барри,  и  Гасом-- воспоминания о былых  днях,  мгновеньях ошеломительных
переживаний,  предчувствии грядущих приключений.  И Синди, хоть и находилась
вне этого круга общности, все же чувствовала, что волнует братьев, кое в чем
удивительно похожих, а кое в чем не менее удивительно разных.
     Никогда еще Барри не видел  Гаса таким разговорчивым. Он рассказывал  о
полетах,  поднимавших его  высоко  над  землей,  о невесомости на орбите,  о
посадках на  Луне, об экспериментах на выживание в скалах одиноких кольцевых
гор. Рассказывал о высадке на  Марсе,  об облетах Плутона, о прорыве к самым
удаленным  от  Солнца  планетам  и  еще  дальше.  А  вдобавок  намекал,  что
участвовал  в  секретных  миссиях,  которые  побывали  далеко  за  пределами
Солнечной системы и обнаружили удивительные вещи, какие  обычному человеку и
во  сне не снились.  Говорил он и о новых планах, новых проектах:  с группой
предприимчивых  молодых людей  он хотел поселиться  где-нибудь  подальше  от
цивилизованного пояса и  опробовать гам одно  изобретение, если  все пройдет
удачно, оно совершит грандиозный переворот, сделает невозможное явью...
     От рассказов  Гаса у Барри голова пошла кругом, да и для Синди, которая
до  сих пор не выказывала  особого интереса