.
     Мортимер: Но это же смешно!
     Деррек: Это однозначно. ОМНИВАК все рассчитал.
     Мортимер: И  все же. Если  бы государственные органы  отчисляли  больше
денег  на индивидуальное воспитание, у  нас  больше было бы  людей  волевых,
способных должным образом организовать свою жизнь.
     Деррек:  Чтобы в сегодняшнем мире организовать свою  жизнь, не обойтись
без  ОМНИВАКа. Даже  гений не  располагает  и частью  той  информации, какая
имеется  в  распоряжении компьютера.  Это значит, что суждение  этого  гения
основано  на  меньшем  количестве   данных  и,  следовательно,   оно   менее
дальновидно,  явно  недостаточно и  в  конечном  счете неверно.  А  этого мы
допустить не можем.  Если даже два  процента людей действуют обособленно, но
неверно, то есть идут против общих интересов, вся наша система рушится.
     Мортимер: Как  могут  оказаться менее  верными Решения, если все больше
добросовестности вкладывается в дело воспитания каждого человека?
     Деррек:  Пока  за  всех  решает  ОМНИВАК,   а   он   учитывает  влияние
сомнительных действий на общество более полно, чем отдельно взятая личность.
Если  ты хочешь построить  стабильную систему на  решениях  отдельных людей,
тебе  придется всех их  превратить в обладателей супермозга. Сомневаюсь, что
это сделает их счастливее. Мортимер: Мне кажется, мы не понимаем друг друга.
Ты  думаешь  о государстве  типа муравейника, когда образ мыслей и поведение
каждого отдельно взятого человека подчинены  бесчисленным зависимостям. Я же
думаю  об образованных  людях,  отдающих  все  свои силы важным проблемам, о
людях с независимым образом мыслей,  которые создают ценности, неважно какие
-- в области искусства или науки, но делают это не так, как вы в коллективе,
с  помощью  композицирующих  роботов  и парков машин. Я вижу  людей, имеющих
глубокие познания, но не с помощью автоматов, а благодаря работе интеллекта,
благодаря созерцательному мышлению. Вот тебе  конкретный  пример:  представь
себе семьи, которые живут в собственных домах, по  утрам ходят на работу,  а
вечером  сажают в садах  растения, читают книги,  ставят пьесы  или  поют. Я
всегда  вспоминаю  об  одном репортаже  в  старом иллюстрированном  журнале,
который мой отец сохранил со времен своей юности. Ферма на одном из островов
в  Средиземном  море,  побеленная   ограда,  оросительные  канавы,   ветряк,
миндальные и лимонные деревья, жизнь на природе среди растений и животных, в
условиях  вечной  весны, когда  залитый солнцем пейзаж радует глаз  и нежный
солоноватый  ветерок дует с моря. Ты видишь все это. Человек живет в  ладу с
самим собой, со своим  миром, в стороне от больших городов с их автострадами
и спортивными аренами. До полудня он  возделывает свое поле, собирает плоды,
которые дарит  ему земля, а  после полудня  отдается искусству--свободный от
бремени  суеты, на  много  миль  удаленный от шумных  городов. В такие  часы
человек создает великие произведения, преодолевающие границы столетий,  и не
имеет  значения,  что   висят  они  за  белыми  известковыми  стенами  среди
вывешенных  для просушки  початков  кукурузы и освещает  их свет керосиновых
ламп,--  потому  что он знает, что подлинное искусство так или иначе пробьет
себе дорогу и без помощи менеджеров, это неотвратимо как сама судьба.
     Деррек:  Картина,  которую ты  создаешь,  подкупает  своей идиллической
красотой. Я вижу ее, вижу эти краски, эту белую россыпь цветов в траве, вижу
желтые пятна лимонов  в  зелени  листвы и синий иней кактусов. Любой скажет,
что эта картина сказочно прекрасна. Но  что из этого следует? Простой расчет
показывает,  что мы не можем дать каждому из шестидесяти  миллиардов человек
так  много пространства,  такую  свободу  передвижения.  Вот  уже  несколько
столетий   прошло--а    именно    к   этому   времени   относится    издание
иллюстрированного журнала  твоего отца,--как богатства Земли, были  поделены
между людьми, и поделены неравномерно: две трети населения земного шара было
обречено  на голодание, причина этого--недостаток  технической  организации.
Тогда  люди еще обрабатывали поля,  чтобы получать пищу,  и  разводили скот,
чтобы забивать его,--невероятное расточительство!
     Мортимер: Что же принесла техника человеку? Может, он счастливее стал?
     Деррек: Странное желание--ждать  от  технического прогресса счастья! Не
лучше ли подумать о большей безопасности, об  избавлении от голода, болезней
и  нужды! Я  знаю,  что ты  собираешься ответить,  можешь не  формулировать:
безопасность,  избавление от  голода и  так  далее немногого  стоят в  твоих
глазах,  ты  ведь  имеешь  в   виду  свободу  духа.  Но  ты  должен  однажды
почувствовать,  что  означает нехватка этих  примитивных форм свободы, чтобы
узнать  их цену.  Но  это --  не  единственный довод. Ты считаешь,  что мы с
двадцать  пятого столетия  не  достигли никакого прогресса, что и  сейчас не
меньше голода и нужды,  чем в  те давние времена? Ты прав--с двадцать пятого
века  существует  мировое  государство.  С  той  поры весь мир технизирован.
Жизненный уровень  Европы распространился  на  весь  мир,  это  значит--люди
избавились  от  эпидемий, никаких  вспышек голода,  никаких  актов  насилия,
никаких зон нищеты  и безграмотности. В нашем ретроспективном анализе это не
имеет большого  значения,  для  больных  же, голодных  и  угнетенных это был
огромный прогресс. А потом власть взяло  в свои  руки мировое правительство,
не стало больше  войн. Для людей прошлого  это  нечто непостижимое. Но такие
перемены  происходят медленно,  они требуют столетий. За время  жизни одного
человеческого  поколения этого почти не заметишь. Вот и получается: никто не
воздает должное добру, которое свершилось.
     Мортимер: Свершилось  не только добро. Ты считаешь добром  то, что ныне
все  население мира  живет одним стадом?  Пусть даже они получили  все блага
цивилизации, но чем они заплатили за это? Своей свободой! Они  оказались под
игом  технической  организации,  которое  душило  их.  Ты  ведь  не   будешь
оспаривать факт, что технический прогресс ограничивает нашу свободу?
     Деррек:  Да,  буду  спорить,  и  весьма  решительно.  Если  технический
прогресс  и достиг чего-то,  так это прорыва к еще большей свободе.  Техника
прежде всего  дала  возможность человеку  бороться с врагами уже  не  голыми
руками, а  более действенным оружием. Теперь  для того, чтобы  справляться с
животными, уже не требуется быстрота ног и грубая физическая сила. С помощью
огня  человек  стал готовить пищу, которая  усваивается  лучше.  Он научился
консервировать   продукты,  сохранять   их  для  дальнейшего  использования.
Технические достижения помогли ему избавиться от случайностей во время охоты
и собирания даров природы. Разведение животных и сельское хозяйство  требуют
понимания естественнонаучных законов и четкой организации.
     Мортимер:  Я  не  называю это  техническим  прогрессом. Какое это имеет
отношение к нашей сегодняшней форме бытия?
     Деррек: А где ты хочешь  провести границу, что, по-твоему, должно стать
рубежом  развития? Строительство  домов?  Ремесла?  Ткацкий  станок?  Порох?
Паровая машина? Энергетика?  Атомный реактор? Компьютер? Клеточные культуры?
Космические полеты? Мозговой фокус? Это ведь все ступени одной лестницы.
     Мортимер:  Садоводство и разведение животных, гончарное и ткацкое дело,
строительство  и кузнечное  ремесло  -- это естественные вещи;  тут  человек
связан с продуктами Земли, он видит, как создается дело его рук.
     Деррек: Это тебе сегодня так кажется. Лао-Цзы, китайский мыслитель, был
иного мнения. Любое ремесло, движение лодок,  строительство улиц и мостов он
считал явлениями отрицательными, свидетельствующими о вырождении человека, и
охотно запретил  бы  все  это.  Как видишь, точка  зрения зависит от  личной
позиции. Невозможно искусственно  прервать  развитие  цивилизации,  столь же
непреодолимое, как тяга человека  к технике. Тогда надо было остановить того
самого  первого, кто  обтесывал камень, чтобы  сделать  из него  скребок для
снятия шкур убитых животных, или загнать обратно в пещеру того  первого, что
додумался соорудить шалаш. Но это вне наших сил.
     Мортимер: Ну а  где же тогда  подаренная техническим прогрессом большая
свобода?
     Деррек:  Она  могла  быть  использована  в двух  направлениях.  Первое:
выигрыш в труде и времени делится на неизменное количество людей. Тут мы уже
ближе к твоему  идеалу  -- и как  раз с  помощью техники, ибо  где еще  есть
области,  в которых человек может прожить плодами своего труда? Он нуждается
в  энергии для освещения и отопления, для расчистки джунглей,  для защиты от
вредных и  опасных животных, от каверз природы. Технический  прогресс -- это
значит  "больше", но с  меньшими усилиями.  При остающемся  неизменным числе
людей и  растущей технизации каждый получил  бы  больше  -- вдвое,  втрое, в
пять, в десять раз. А с сегодняшним уровнем техники -- в двести раз. Техника
могла бы сделать из Земли рай.
     Мортимер: Но она не сделала этого.
     Деррек:   Подожди   минуту!  Теперь   рассмотрим   вторую  возможность:
достигнутый выигрыш распределяется не  на  неизменное число людей, благодаря
чему каждый получает  все большее количество благ, а  на постоянно  растущую
массу потребителей.  Представь  себе: прирост населения настолько велик, что
каждый достигнутый  в  результате  технического прогресса  выигрыш тотчас же
идет  на  то,  чтобы  обеспечить  выживание  очередного человека, потом  еще
одного, и еще одного, и так далее  -- так, что  в конце концов для каждого в
отдельности останется  не больше, чем было восемьсот  лет  назад.  Представь
себе все это  зримо:  кусок отвоеванной у моря  суши,  на котором немедленно
появляется  новый  пришелец и  завладевает  им.  Снова  идет  работа,  снова
достигается успех,  но тут приходит следующий,  чтобы  использовать и его. И
так  бесконечно.  Ты  в  состоянии  это  увидеть?  Таково  наше  положение--
положение  человечества.  Вот  тебе и  ответ на  вопрос, почему  технический
прогресс не делает нас счастливее.
     Мортимер: В таком свете я еще ни разу не рассматривал это.
     Деррек: Но  это так! Сегодня на Земле шестьдесят миллиардов человек, но
мощности  наших  технических средств исчерпаны.  Добавить к  ним  уже  почти
нечего.  Так что пока все останется  в  таком виде, никому на Земле лучше не
станет.
     Мортимер: Тогда людей должно быть меньше!
     Деррек:  Ловлю тебя на  слове! А ты  не подумал, к чему ведет эта идея?
Меньше людей! Каким образом  ты согласуешь  это требование с твоей свободой?
Либеральная  партия обиделась на  правительство, когда  оно двести лет назад
ввело  практику  разрешений на роды. Она осудила это  как посягательство  на
основные права человека и требовала здесь полной свободы. Но как, по-твоему,
выглядела бы сегодня Земля, если бы либералам удалось добиться  своего?  Уже
через одно поколение на Земле стало бы столько людей, что она не могла бы их
прокормить. Голодные и  отчаявшиеся попытались  бы силой заполучить то, чего
им не хватало. Это был бы возврат к нищете, возврат  к естественному отбору,
который  намного более жесток, чем наше планирование,  которое  дает столько
свободы,  сколько  возможно,  но  распределяет  ее справедливо. А теперь  ты
говоришь  о  необходимости  сократить  количество  населения.  Разве  ты  не
понимаешь,  что  это возможно  лишь  при торжестве индивидуализма!  Если  ты
хочешь  достигнуть этого, ты должен больше заниматься планированием, чем мы,
вмешиваться  в  большее  число  прав, шире  применять  принуждение, а  то  и
прибегать к насилию.
     Мортимер: Но ведь... должен же быть какой-то выход!
     Деррек:  Его   нет.   И   я   открою   тебе  тайну,   почему:   ОМНИВАК
запрограммирован  на  основе принципа максимальной свободы. Любое отклонение
от этого курса означает лишение свободы.
     Мортимер: Значит, мы живем в лучшем из всех миров?
     Деррек: Да.

     Второй "разговор":
     Мортимер: Профессор ван Стейн, могу я вас побеспокоить?
     Ван Стейн: Ты -- это человек с двойным мозгом, не так ли?
     Мортимер: Да, можно и так назвать.
     Ван  Стейн: Интересный случай, хотя и вовсе не сенсация.  Потенциальные
возможности   серого   вещества  головного  мозга  допускают  четырехкратную
информационную нагрузку.
     Мортимер: И наверняка мыслительные способности разных  людей уже нельзя
снова разделить?
     Ван  Стейн:  Это то,  что  ты  хотел  узнать?  Нет,  биты не  поддаются
маркировке. Это не индивидуумы, так же как и  элементарные частицы квантовой
статистики.
     Мортимер:  Поначалу я  хотел  вернуться  к  своей  прежней сущности, но
сейчас я уже смирился с этим.
     Ван  Стейн:  И  правильно. Это соединение, безусловно, обогатило  тебя,
хотя  это  и  не  оптимальный  вариант, как, скажем,  при переносе  учебного
материала.
     Мортимер: Но я не об  этом хотел спросить.  Я многое  узнал в последнее
время об уровне познаний,  которого  достигли вы и ваши сотрудники.  К этому
выводу меня привел корабль, который ведь  являет собой нечто  совсем другое,
чем  ракета  межпланетных сообщений,--это  не улучшение прежней  модели, как
предположили  наши люди, а нечто  принципиально новое. Чтобы достичь  этого,
ваши предшественники должны были десятилетиями накапливать познания, которые
намного превосходят все известное на Земле.
     Ван Стейн: Предшественники--неточное  выражение.  Скорее наши  коллеги,
работавшие до нас  в  лабораториях. Каждому из нас время от  времени,  чтобы
идти вперед в  своей  собственной  области, приходится  ждать  результатов в
каких-либо смежных областях. С тех пор, как  мы овладели гормонной биологией
и   электрохимическими  процессами,   управляющими  функциями  человеческого
организма,  консервация   жизнедеятельности  тела  при  сохранении  мозговой
активности стала испытанным видом научного исследования.
     Мортимер: Именно  в  биологии и в  медицине вы решительно  продвинулись
вперед. И отсюда мой  вопрос: почему вы  не употребите  ваши знания на благо
всего  человечества? Почему вы держите их  в тайне, хотя используете деньги,
заработанные обществом?
     Ван  Стейн:  Ты  заблуждаешься!  Все результаты  обнародованы!  Все  до
единого:  и  существенные,   и  несущественные;  и  численные   значения,  и
формулы--все было заложено в ОМНИВАК.
     Мортимер:  А почему же их не использовали на  благо  человечества? Ведь
это один из  способов сделать людей  счастливыми. Отчего же вы не пошли этим
путем?
     Ван   Стейн:   Ты  опять   заблуждаешься.  Всему,   что  пригодно   для
использования, что служит всеобщему благу, разумеется, дан ход.
     Мортимер:  Как  же так  получилось,  что  самые популярные  технические
вспомогательные средства устарели на века?
     Ван  Стейн: Нет,  они  таковыми  вовсе не являются. Ведь не  устарел же
способ передвижения пешком -- если расстояние не превышает нескольких шагов,
когда использование какого-либо транспорта нерационально.
     Мортимер: Вы открыли новые источники  энергии, разработали новые методы
операций,  создали  новые  лекарства.   Разве  можно  помнить   о   каком-то
рационализме, если речь идет об избавлении от страданий?
     Ван Стейн: Абсолютно извращенная мысль! Ведь именно  когда речь заходит
о страданиях, высшая этическая обязанность--мыслить и поступать рационально.
     Мортимер:  Но  разве  люди прежде  всего не нуждаются в  сердечности  и
любви?
     Ван Стейн: Никоим  образом! Поддаваться настроениям, когда речь  идет о
социальных нуждах,  означает идти  на  поводу у собственных эмоций.  Нужда и
страдания  --  слишком  серьезные  вещи.  Сердечность  и  любовь!  Стоит  ли
расходовать на это общественные силы?
     Мортимер:   Вы   действительно  полагаете,  что   в   подобном   случае
теоретические расчеты скорее приведут к успеху?
     Ван  Стейн: Только трезвые  расчеты.  Само собой  разумеется,  проблемы
слишком  сложны,  чтобы  можно было передоверять  их  решение  несовершенным
людям. Мы  поручили  это ОМНИВАКу.  Насколько  я помню, он  ни  разу не  дал
осечки.   Я   на   выборку  проверял   отдельные   операции.   ОМНИВАК   так
запрограммирован,  что  минимизирует нужду,  страдание и боль. Это означает,
что любой другой метод увеличил бы их.
     Мортимер:  Здесь я усматриваю противоречие. Если существуют медицинские
методы,  которые  действеннее  прочих,  как  может  быть  нерациональным  их
применение?
     Ван Стейн:  Когда расходы  по применению столь велики, что  исключаются
все другие способы лечения...
     Мортимер:  Можно  было  бы выкроить деньги  из других статей  расходов.
Скажем, из средств на дорожное строительство.
     Ван Стейн:  Если мы будем строить меньше дорог, чем это  необходимо для
оптимизации--а  больше мы  и не  строим,--  мы  где-нибудь будем  работать с
убытками. А так как  наш  земной  бочонок битком набит людьми, это означает,
что где-то кто-то вынужден страдать от этого.
     Мортимер: Тогда можно позаимствовать из денег на связь и рекламу!
     Ван  Стейн: Система информации является  инструментом,  помогающим  нам
поддерживать порядок. Если мы изымем из этого сектора деньги, это приведет к
повышению социальной  энтропии,  иначе говоря,  еще большему  беспорядку.  А
беспорядок приведет к убыткам,  а  так как ресурсы Земли  мы уже  исчерпаем,
кто-то  вынужден  будет  в дальнейшем  отказываться от самого  необходимого.
Такую роскошь мы не можем себе позволить.
     Мортимер: А огромные расходы индустрии развлечений-- это вы не считаете
роскошью?
     Ван Стейн: Вовсе  нет!  Вся индустрия  развлечений  служит, чтобы  дать
выход  наклонностям. Я  имею  в виду не что-то низкопробное, а потребность в
деятельности,  любознательность, страсть  к  открытиям  и так далее.  Ну  и,
конечно,  все,  что  обыкновенно  понимается  под  инстинктами.   Они  имеют
определенный смысл  в  природе  человека--  как  импульсы,  управляющие  его
поведением. Разумеется, мы могли бы  подавить их с  помощью медикаментов, но
это означало бы  подавление личной свободы, мы легко  достигаем тех же целей
более  дешевыми  способами: сооружая спортивные площадки,  создавая  фильмы,
устраивая игры, празднества, религиозные собрания и тому подобное. Стоит нам
лишить  людей одного из этих развлечений, начнутся беспорядки. Дело кончится
асоциальными  действиями,  продиктованными  инстинктами,--  я  имею  в  виду
разрушения и боль, причиняемые другим.
     Мортимер: И из этого нет никакого выхода?
     Ван  Стейн: Никакого.  Ты же сам  знаешь.  Как человек, находившийся на
государственной службе, ты  ведь  сталкивался с такими проблемами. Ты же дал
задание  ОМНИВАКу  рассчитать воздействие максимального потребления алкоголя
на определенное количество участников  общественных мероприятий. Ты ведь как
раз об этом думаешь  сейчас. То,  что все находится  во  взаимосвязи, еще не
доказательство  плохой  государственной  структуры.  У  системы   не  бывает
холостого хода, не бывает ненужной избыточности.
     Мортимер: Однако значение  некоторых этических норм так велико, что они
должны  действовать  определяюще  даже в рациональной системе. Я, к примеру,
думаю    о    тех   болезнях,   что    сегодня   стали    настоящим    бичом
человечества,--разрушение  костей, распад  крови, ведь  чтобы  справиться  с
ними, придется  принести немало жертв  Ван Стейн: Свыше  десяти веков  назад
бичом  была  другая  болезнь,  главная  причина  смерти  стариков  и  людей,
предрасположенных  к  ней,--   это  рак.   С  тех   пор   как  мы  научились
контролировать  обмен  веществ,  происходящий  в клетке, мы имеем  средство,
которое возвращает куда  надо рулевое  колесо в  механизме жизнедеятельности
клетки, неожиданно  повернувшее на  безудержный  бурный  рост,--  мы открыли
сложное соединение из Сахаров и нуклеиновых кислот, матричный РНК. И чего же
мы этим  достигли? Продолжительность жизни чел