ов, и тот поддался  его
усилиям.
     Замок был открыт. Ему оставалось повернуть ручку на  сто  восемьдесят
градусов и отодвинуть дверь. Он так и  сделал,  и  как  бы  он  ни  боялся
оказаться во внешнем мире без скафандра, еще больше он  боялся  того,  что
дверь не откроется.
     Он с силой толкнул створку. Перед цыпленком, только что  вылупившимся
из яйца, он обладал тем преимуществом, что в отличие от него  знал,  какой
его ожидает мир.
     Если это, конечно, можно было назвать преимуществом. В тот момент  он
бы не отказался от блаженного неведения.



                                    6

     Когда он вышел наружу, его особенно поразили  две  вещи:  невыносимая
яркость дневного света, отраженная миллионами силикатных форм  и  какой-то
особенный воздух, из-за чего он глубоко  вздохнул.  Особенный,  но  совсем
неплохой, очень даже  свежий  воздух.  Впервые  с  тех  пор,  как  покинул
Самстэд,  он  вдыхал  свежий  воздух.  Он  резко  отличался  от  атмосферы
скафандра, он был таким же резким, как и свет.
     Воздух  не  составлял  для   него   проблемы.   Это   позволило   ему
сосредоточиться на проблеме зрения. Для того,  чтобы  хоть  как-то  видеть
что-нибудь ему приходилось щурить глаза, и все равно из них лились  слезы.
Следовало  подумать  о  каком-то   предохранении,   если   он   собирается
продвинуться хоть на сотню метров от скафандра.
     Нырнув обратно внутрь, он добрался до иллюминатора и принялся  искать
способ вынуть его. Такого способа он не нашел.  Иллюминатор  был  вставлен
под  воздействием  высокой  температуры  и  для  того,  чтобы  его  вынуть
потребовалось бы полностью  оборудованная  мастерская.  Поэтому  следовало
придумать что-то еще.
     Пищевые концентраты были упакованы в тяжелые пластиковые  пакеты.  Он
уже разорвал один пакет, чтобы изучить его содержимое, как  ему  пришло  в
голову, что у нет нет ни одного инструмента, даже походного ножа. Все было
встроено в МВМ и  закреплено  так  же  надежно,  как  и  фотохроматический
иллюминатор.
     Еще одна  вылазка  наружу  и  обследование  окружающего  пространства
показали ему, что непосредственная опасность от плотоядных кристаллов  ему
не угрожает. Проливая слезы, как ребенок, он  обошел  вокруг  скафандра  и
нашел то, что хотел:  кусочек  пузыристой  травы,  которую  смял  падающий
скафандр. Ее изогнутый край казался достаточно острым.
     Пластик поддался гораздо легче, чем он рассчитывал. Когда он закончил
нарезку, он стал обладателем ленты в пять сантиметров шириной  и  тридцать
длиной. Он наложил эту повязку вокруг головы и завязал узлом  на  затылке.
Он надеялся на то, что бегать с этой повязкой ему не придется.
     Когда он  высунул  голову  на  свет  и  осторожно  открыл  глаза,  то
оказалось, что ему уже не так больно смотреть, хотя и  не  так  ясно.  Его
первый опыт утилизатора оказался скорее удачным, чем наоборот.  Он  нырнул
обратно в скафандр посмотреть, что еще можно  использовать.  Результат  не
обнадеживал.
     Костюм для  отдыха,  который  он  собирался  надеть  по  пути  домой,
превратился  в  грубый  рюкзак.  Штанины  он  завязал  узлом  и  перетянул
посередине поясом. В него много не войдет, но  пока  что  ему  особенно  и
нечего было нести. Больше всего его беспокоило, что он  наденет  на  ноги.
Если его нижнее белье прохудится,  он  будет  в  состоянии  выдержать  жар
солнечных лучей, но его легкие ботинки должны будут продержаться до конца,
иначе его ноги превратятся в  кровавую  рану.  Он  еще  раз  возблагодарил
судьбу за то, что дома много ходил пешком. По  крайней  мере  его  подошвы
были покрепче, чем у кабинетного ученого.
     Он впустую потратил полдня, чтобы извлечь из  раздаточных  устройств,
вделанных в МВМ, оставшуюся еду. Без соответствующих инструментов  он  был
обречен на неудачу, но это не помешало ему на чем  свет  стоит  проклинать
конструкторов скафандра.
     До того, как он навсегда покинет скафандр, надо было сделать еще одно
дело: он взял обмотки и обернул их  вокруг  носа  и  рта.  Воздух  хоть  и
казался свежим, но в нем было полно мельчайших кремниевых  частиц.  Он  не
собирался наживать себе силиконовую болезнь.
     Экипированный таким образом, он глубоко вздохнул,  благо  температура
воздуха была сносной, и вышел из скафандра в  буквальном  смысле  голый  и
одинокий во враждебном чуждом мире.
     Он проверил маяк на своем  запястье.  Маяк  немедленно  отреагировал,
свечение сильное, батареи свежие. Свечение усилится и будет ярче, если  он
приблизится к другому  маяку.  Это  было  сделано  для  того,  чтобы  дать
возможность оставшимся в живых после катастрофы найти друг  друга.  С  его
помощью он найдет маяк Мартины Офемерт. Радиус его действия  был  невелик,
но он уже находится достаточно близко и маяк ему еще послужит.
     Со временем маяк даст знать о его местонахождении  спасателям.  А  до
этого благословенного дня  ему  придется  продержаться,  может,  несколько
недель или даже больше. Именно столько времени пройдет, пока в компании не
поднимут тревогу и не пошлют за ним челночный корабль.
     Он   вспомнил   направление,   взятое   безвременно   погибшим   МВМ:
северо-запад. Ориентируясь по солнцу, он отправился в правильном,  по  его
расчетам, направлении. Если к вечеру от маяк не станет ярче, он вернется и
найдет другой маршрут.
     Скафандр для него теперь стал абсолютно  бесполезным.  И  все  же  он
покидал  его  неохотно.  Это  была  его  последняя  связь  с  Самстэдом  и
безопасностью.
     Лес сомкнулся вокруг него. Каждое растение, как  бы  невинно  оно  ни
выглядело, представляло для Эвана потенциальную опасность.  Ему  казалось,
что все его преследуют, выжидают удобного случая,  чтобы  устроить  взрыв,
или плюнуть кислотой  или  накрыть  его  какой-нибудь  жуткой  сетью.  Ему
потребовался не один час, чтобы уразуметь, что не всякое живое существо на
Призме поставило перед собой цель уничтожить его. До тех пор, пока он  сам
не представлял для них опасности, они оставались весьма равнодушными к его
присутствию.
     Кто же из них действительно  был  опасен,  он  не  смог  бы  сказать.
Гладкие кристаллы, казавшиеся твердыми и  негнущимися,  вдруг  оказывались
мягкими и эластичными,  когда  он  случайно  задевал  их,  а  те,  которые
выглядели пушистыми,  оказывались  напичканными  страшными  колючками.  Он
потратил целых полчаса, выдергивая крючки из своей левой ноги  и,  получив
такой урок, решил избегать контактов с чем бы то ни  было,  даже  если  бы
ради этого ему пришлось свернуть с намеченного  курса  и  идти  в  длинный
обход.
     Положительный  момент  оказался  в  том,  что  его   ботинки   вполне
выдерживали нагрузку. Подошвы были хоть и тонкие,  но  прочные;  качество,
сопутствующее  современной  обуви.  Кроме  того,  большинство   силикатных
кристаллов, образующих поверхностный покров, были  гораздо  мягче  чем  их
шипастые, колючие и более рослые родственники. На некоторых, как например,
пузыристых хлорофилловых кристаллах, можно было не  порезаться,  а  скорее
поскользнуться  на  их  стеклянных  изгибах  и  сломать  себе   шею.   Ему
приходилось скользить по ним, как по льду.
     С водой тоже не было проблем. Вот  уж  чего  здесь  было  в  избытке.
Поздним вечером он нашел себе приют под кондаритом. Этот большой  кристалл
напоминал  несколько  дюжин  стеклянных  зонтиков,  растущих  один  внутри
другого. Каждый из  них  был  окрашен  в  разные  цвета,  но  у  всех  был
зеленоватый оттенок, благодаря живущей в нем  бактерии.  Между  зонтичными
поверхностями жили маленькие шестиногие существа с  тремя  пластинками  на
спине, поглощающими свет. Они осторожно выглядывали, чтобы  посмотреть  на
него и немедленно прятались, как только замечали его взгляд.
     Ему было любопытно, нужна ли вода для таких кристаллов, как кондарит.
Похоже на то, что вода нужна была им, чтобы доставлять  соли  и  минералы,
необходимые для роста и поддержания здоровья в свою структуру, но ведь тут
не было древесной массы, формирующей тело нормального дерева. Может  быть,
они пользовались некой пористой силикатной мембраной? Еще один вопрос  для
ботаников - или скорее для геологов.
     Весь следующий день и всю ночь шел дождь. Эван проснулся до  рассвета
и вновь отправился в путь. Его организм не сразу привык  к  более  длинным
дням и ночам. Но все же он чувствовал себя бодрым и свежим и  почти  обрел
уверенность в себе, когда на следующее утро подошел  к  небольшому  пруду,
чтобы напиться.
     Он не решился подойти сразу только потому, что  нечто  -  похожее  на
стеклянную многоножку - заняло самое  лучшее  место  у  водопоя.  Существо
подобралось к краю пруда и опустило свои челюсти в воду.
     Эван, спрятавшись за мягким клубком чего-то,  отдаленно  напоминавшею
кактус из стальной стружки, увидел, что червяк зашипел, как на сковородке.
Эван от неожиданности отпрянул. Однако реакция дальше не  распространялась
и он осторожно вернулся на свой наблюдательный пункт.
     Вода расступилась и из нее появилось  нечто,  похожее  на  гигантскую
амебу.
     Медленно и терпеливо клейкое  вещество  окутало  мертвого  червяка  и
всосало его в пруд. Эван осторожно приблизился и посмотрел  вниз,  рискнув
выглянуть из-под своей пластиковой повязки, защищающей глаза. Кроме  того,
что пузыристая трава росла по крайней мере в двух  метрах  от  края  воды,
ничто не указывало на то, что в пруду сидело  что-то  сильное,  опасное  и
абсолютно прозрачное.
     Неподалеку росли разнообразные светопоглощающие растения, похожие  на
бледно-желтый бамбук. Сложная внутренняя структура  из  подпорок  и  балок
давала возможность некоторым тростникам взбираться на сорок метров и выше,
несмотря на узкий диаметр и очевидную  хрупкость.  Ощущая  в  себе  легкую
дрожь, Эван отломил метра три тростника и сунул его подмышку.  Как  оружие
оно никуда не годилось, но могло послужить как зонд.
     Он испробовал его в следующем новом резервуаре, но только после того,
как из травы выкатилось нечто ярко-красное с бежевым на четырех  шариковых
опорах и принялось пить воду.  Оно  вытянуло  желтый  свернутый  в  кольцо
хобот, втянуло им воду и бесшумно укатило обратно в лес.  Эван  занял  его
место у пруда, потыкал несколько раз в воду своим новоприобретенным зондом
и приготовился к прыжку или бегу в зависимости от  обстоятельств.  Ему  не
пришлось делать ни того, ни другого. Ничто не схватило его палку; ничто не
растворило ее. В пруду  не  было  ничего,  кроме  воды.  Только  абсолютно
убедившись в этом, он нагнулся и стал пить.
     Существо на шариковых опорах относилось к виду органосиликатных,  это
была протеиновая форма жизни, защищенная силикатным  панцирем.  Он  поймал
себя на мысли, какой вкус оно приобретет, если поджарить его на  медленном
огне. У него еще не кончились запасы МВМ. Он  поел  немного  концентратов,
добавил нужные витамины и продолжил свой путь.
     Заметив, что свечение от маяка значительно усилилось, он тут же забыл
о том, как чуть было не попал  в  лапы  троглодита,  обитающего  в  пруду.
Следовательно, он не сбился с курса и ему не придется  терять  драгоценное
время на то, чтобы  возвращаться  обратно  к  скафандру  и  искать  другое
направление. При наступлении долгого вечера сверкание природы,  окружающей
его, стало минимальным. Тогда он  смог  снять  свои  самодельные  защитные
очки, упаковал их аккуратно в рюкзак  и  обследовал  свои  скудные  запасы
пищи. Ему вполне хватило бы их на возвращение на станцию, но где  гарантия
того, что по возвращении он найдет оставшиеся там продукты нетронутыми? Он
уже видел, с какой легкостью местные формы жизни внедряются  в  материалы,
используемые в производстве электронных компонентов  и  пожирают  их,  был
свидетелем и  их  аппетита  к  основным  элементам,  содержащимся  в  теле
человека. Он может вернуться, питая большие надежды, но найти  всего  лишь
пустые полки.
     Если он собирался впредь кормиться  местной  дичью,  сейчас  наступил
лучший случай, чтобы попробовать, тем более, что  у  него  еще  оставались
запасы нормальной еды на тот случай, если произойдет расстройство желудка.
Ему придется тщательно выбрать среди органосиликатов что-нибудь съедобное.
     Почему бы не попытаться поохотиться прямо сейчас, в  то  единственное
время суток, когда он мог  обходиться  без  своей  громоздкой  пластиковой
глазной повязки. Он будет импровизировать. Человечество достигло  большего
прогресса, чем требуется для простой охоты и собирания плодов, а  граждане
Самстэда тем более. Другими словами, Эван остро сознавал свое невежество.
     Впереди лежал еще один  водоем  в  цепи  прудов.  Его  осеняла  роща,
которую можно было  сравнить  со  стеклянными  шестами,  верх  каждого  из
которых украшало нечто, похожее на покинутое  птичье  гнездо.  Гнезда  эти
представляли собой  скопление  тонких  волокон,  пытавшихся  поймать  лучи
медленно заходящего солнца. Эван видел, как они шевелятся,  поворачиваются
вслед уходящему свету, пьют фотоны.  По  центру  каждого  шеста  проходила
зеленоватая вена, толщиной с его ногу.  Невозможно  было  определить,  где
кончалась силикатная форма жизни и начиналась углеродистая.
     Груды  поваленных  стволов  и  обломанных  волокон  обеспечивали  ему
неплохое убежище, но как бы он ни старался, ему  не  удавалось  обнаружить
что-нибудь мелкое и съедобное. Все  вокруг  было  заключено  в  силикатную
броню или же состояло целиком из несъедобных веществ.
     Испытывая  ко  всему  отвращение,  он  бросил  свое  занятие  еще  до
наступления  ночи,  прилег  и  лежа  смотрел,  как   волокна   на   концах
шестоподобных деревьев  бессильно  свисали  вокруг  стволов.  В  угасающем
вечере  слышалось  множество  разнообразных   звуков,   поражающих   своим
многообразием. Сдавленные вопли, резкий свист, жужжание, писк были ему уже
знакомы. Но еще он знал и то, что  воздушные  волны  наполнены  какофонией
чуждых звуков, которые его ухо не воспринимало.
     Большую тревогу вызывало у него то, что ночью могут проснуться ночные
хищники, хотя до сих пор никто не тревожил его после наступления  темноты.
Это было большой удачей, так как единственным оружием в  его  распоряжении
был хрупкий силикатный обломок и кусочек пузырящейся  травы.  Он  старался
лежать тихо, как только возможно.
     Ночью так же, как и днем, воздух  был  теплый,  тоже  большая  удача,
учитывая его скудное одеяние. Неужели его  предки  вообще  обходились  без
одежды? Но ведь они были покрыты шерстью.
     Что же, он еще не погиб, и с каждым часом  своей  жизни  обретал  все
большую уверенность в себе, если не оптимизма насчет будущего. Разве он не
выдержал почти целые сутки  на  чуждой  планете  без  скафандра?  Это  был
талант,  уже  давно  ставший  ненужным  жителям  Самстэда,  и  сейчас  был
восстановленный  Эваном  Орджеллом  в  силу   необходимости.   Он   прошел
многокилометровый путь при помощи собственных мускулов, избежал  встреч  с
несколькими опасными формами жизни и сделал попытку,  пусть  и  неудачную,
добыть местную пищу. Он был убежден, что ему есть, чем гордиться.
     В  самом  деле,  казалось,  что  обитатели   Призмы   его   полностью
игнорируют. Это наблюдение привело его к парадоксальному заключению.  Если
бы персонал исследовательской станции  не  пытался  защищаться,  а  вместо
этого предоставил станцию на произвол судьбы, остались бы они после  этого
в живых? На  такой  непредсказуемой  и  мало  исследованной  планете,  как
Призма, не лучше ли перед лицом чуждой атаки прибегать к пассивности,  чем
предпринимать активные действия?
     Эти мысли на некоторое время отвлекли его от ночных звуков. Он сидел,
скорчившись между двумя стекловидными  деревьями  и  смотрел,  как  звезды
сменяют солнце и наполняют  мир  своим  странным  светом.  Когда  действие
адреналина в его крови уменьшилось, он  почувствовал,  как  им  овладевает
усталость и осознал, что он по настоящему измучен.
     Он не заметил, как уснул, и не собирался просыпаться до самого  утра.
Он так утомился, что для того, чтобы поднять его среди ночи  потребовалось
бы нечто невообразимое.
     Ему показалось, что ему в глаз пытается забраться звезда.
     Она была ярко-синяя и щекотала, как  соломинка.  Он  яростно  замотал
головой. Подумав, что ему на лицо  что-то  опустилось,  он  быстро  сел  и
попытался смахнуть звезду правой: рукой. Она улетела  и  тогда  он  открыл
глаза.
     До этого момента он всегда спал в чреве своего МВМ,  иллюминатор  при
этом темнел, чтобы никакие внешние источники света не  мешали  от  отдыху.
Сейчас между ним и ночными видениями Призмы не было никакого иллюминатора.
Одно из таких видений село на его щеку и разбудило его.
     Ночь ожила пляшущими самоцветами. Первое, что пришло ему в  голову  -
это светляки на Земле  или  булавочная  пыль  Хайвхома,  но  вскоре  стало
очевидно, что явление, которое он наблюдал,  не  имело  ничего  общего  со
знакомыми фосфоресцирующими формами жизни. Это было нечто совершенно иное.
     Они светились  гораздо  ярче,  чем  их  чисто  углеродные  аналоги  и
искрились всеми цветами радуги, тучей кружась над прудом. Пока он смотрел,
как завороженный, двое  существ  отважились  приблизиться  к  его  лицу  и
зависли над ним. Они были ярко-красные, алые. К ним присоединилось третье,
четвертое, одно зеленое, другое  удивительного  нежно-сиреневого  оттенка.
Они висели над ним в ночном воздухе, как колибри.  Их  крошечные,  хрупкие
силикатные крылышки нежно звенели в отличие от резкого жужжания насекомых.
Они не мигали, а светились ровно, сила  их  свечения,  как  и  цвет,  была
мощной и стабильной.
     Эван замахал руками,  и  они  отодвинулись  на  сантиметр.  Эта  туча
производила  достаточно  света,  чтобы  он  мог  осмотреться.  Он  пытался
представить себе, какая же система  могла  породить  подобные  существа  и
пришел к теоретическому выводу о том, что днем они должны проводить каждый
час на солнце, набираясь  солнечной  энергии  для  того,  чтобы  летать  и
светиться ночью.
     Они окружили его и он замахал на них обеими руками, отгоняя их, и они
рассыпались во все стороны, как драгоценные камни с ладони раджи. Встав на
ноги, он увидел, что они прятались в деревьях и кустах, сберегая собранную
энергию для производства света. Силикатный  лес,  наводивший  страх  днем,
сейчас превратился в захватывающее зрелище живого огня.
     Однако, кругом была не только невинная красота. Что-то зашевелилось в
многокрасочном полумраке, и Эван  поспешно  спрятался  между  спасительных
пней. Оно урчало как небольшой механизм. В каком-то смысле оно и было им.
     Оно  представляло  собой  цельный  черный  боросиликат,   жесткий   и
негнущийся, украшенный тремя ярко-розовыми глазами. Негнущейся хлопающейся
пастью оно вдыхало летающие алмазы, носясь за ними в танцующем  облаке  на
жестких изогнутых крыльях. Похожие  на  пальцы  крючки  на  конце  каждого
крыла, сжимались и разжимались,  загоняя  злосчастные  жертвы  в  открытую
пасть чудовища. Эван был не слишком силен в древней истории и  поэтому  не
признал в этом устройстве  пропеллер,  но  тем  не  менее  восхитился  его
эффективностью. Одиночный хищник не  мог  нанести  заметный  урон  тысячам
танцующих самоцветов и они, безразличные к тому  опустошению,  которое  он
производил среди них, продолжали свой ночной балет.
     Он смотрел на них до тех пор, пока о себе не дал знать  его  желудок.
Он с трудом поборол искушение порыться в своем запасе концентратов.  Лучше
ограничить себя в еде. Однако, желудок требовал свое, поэтому  он  оставил
свое место отдыха и  подошел  к  пруду,  уверенный,  что  не  представляет
интереса для черного летуна.
     Кончиком палки он попробовал воду. Ее не растворила кислота,  на  нее
не напал никакой подводный  хищник,  но  она  привлекла  к  себе  внимание
круглых водяных жучков. Они не были  острыми  и  гладкими,  как  снежинки,
которые жили на поверхности