ал, стараясь вспомнить, что ему такое снилось, а потом заснул.


   Неслышно ступая,  Тинка  подобралась  к  окну  и  осторожно  заглянула.
Начальник лагеря Виктор Михайлович с сосредоточенным лицом что-то  печатал
на машинке одной рукой, а другой перелистывал лежащий перед ним журнал.
   - Здравствуйте, - тихонько сказала Тинка, уловив паузу в его работе.
   - Здравствуй, здравствуй, - рассеянно  ответил  Виктор  Михайлович,  не
поворачивая головы. - Приехала?
   - Приехала, - согласилась Тинка.
   Виктор Михайлович вынул из машинки лист, аккуратно уложил его на стопку
других, уже напечатанных, и поднял на Тинку глаза.
   - Приехала, и теперь покоя от тебя не  будет.  -  Он  засмеялся  и  уже
серьезно сказал: - Ты приходи завтра, Тинка. Сегодня я занят.
   - Ладно, - великодушно сказала Тинка,  -  я  приду  завтра.  Вы  только
скажите - Алеша робот или нет?
   Виктор Михайлович нахмурился.
   - Какой Алеша?
   - Высокий, вежливый, загорелый, а глаза -  как  ледышки!  -  отчеканила
Тинка.
   Виктор Михайлович нахмурился еще больше.
   - А ну, - строго сказал Виктор Михайлович, - лезь сюда  и  рассказывай.
Все рассказывай!
   Тинка влезла, ей было  не  впервой,  села  на  стул  рядом  с  Виктором
Михайловичем и рассказала ему все, что знала, от начала до конца.
   Виктор Михайлович хмыкнул, усмехнулся.
   - Робот, надо же придумать! Выпороть бы этого Володьку по  стародавнему
обычаю.
   - Воображала, - охотно согласилась Тинка и осторожно  спросила:  -  Так
Алеша не робот? Он болен, да?
   Виктор Михайлович покосился на Тинку.
   - Нет, не болен, - он неопределенно пожал плечами. - Просто ему трудно,
непривычно. Помочь ему нужно, Тинка.
   - Я помогу, - уверенно сказала девочка. - А как?
   Виктор Михайлович засмеялся, глядя в эти хорошо знакомые, совсем мамины
глаза Тинки, в глубине которых даже  сейчас  теплился  лукавый  огонек.  И
вздохнул.
   - Если бы я знал как, - грустно сказал он. - Это ты уж сама  придумывай
- как.
   - Я придумаю, - убежденно сказала Тинка, - вы только расскажите.
   - Что тебе рассказать?
   - Про Алешу.
   Разглядывая девочку, Виктор Михайлович задумчиво спросил:
   - В кого ты такая уродилась?
   - В маму, - сейчас же ответила Тинка, - будто не знаете!
   Виктор Михайлович засмеялся и потрепал ее по волосам. Тинка  недовольно
дернула головой - она не любила нежностей.
   - Ладно, - решил Виктор Михайлович, - я расскажу тебе про Алешу. Только
учти, это большая и серьезная тайна. Не проболтаешься?
   Тинка презрительно фыркнула, но  Виктор  Михайлович  не  удовлетворился
этой демонстрацией и серьезно спросил:
   - Слово?
   - Слово!
   - Понимаешь, Тинка. - Виктор Михайлович поискал нужные слова, не  нашел
их, отвел взгляд от требовательных глаз девочки и только спросил хмуро:  -
Ты Нину, ну, свою маму, ждала?
   Тинка молчала,  глядя  на  него  своими  большущими,  широко  открытыми
глазами.
   - Вот и он ждет, Тинка, - тихо сказал Виктор Михайлович, глядя в темное
окно, - только не маму, а отца.


   Мир был невелик - звезды, корабль, отец и  он  сам,  Алеша.  Еще  Алеша
помнил мать, но больше по рассказам отца, чем по собственным впечатлениям.
И если говорить честно, то большая  стереофотография,  висевшая  в  каюте,
мало что говорила ему. Лишь иногда, заглядывая в  глубину  смеющихся  глаз
этой женщины, он испытывал  щемящее  чувство  беспокойства.  Откуда-то  из
глубины памяти всплывали, клубились и таяли  забытые  ощущения:  запах  ее
волос, ловкие руки, мягкие губы и эти вот  самые  смеющиеся  глаза.  Долго
раздумывать об этом было и некогда и страшно.
   У Алеши была интересная, но очень тяжелая жизнь. Он все  время  учился,
сколько помнил себя. Учился каждый день, по многу часов, учился всему, что
знал  и  умел  отец:  готовить  пищу,  ремонтировать  вышедшие  из   строя
механизмы, убирать помещения, водить старбот  и  пользоваться  скафандром,
ухаживать  за   оранжереей,   выполнять   космонавигационные   наблюдения,
управлять ходом огромного звездного корабля. Добрая  половина  этих  работ
насквозь пронизана математикой. Отец  вводил  его  в  царство  этой  науки
постепенно,  осторожно  применяясь  к  его  детскому  незрелому  уму,   но
настойчиво, упрямо и  даже  фанатично.  Добрый  отец  становился  жестоким
тираном, когда дело шло о решении основных задач космонавигации. И сколько
слез было пролито Алешей тайком!
   Отец старался как  только  мог  скрасить  трудную,  недетскую  Алешкину
жизнь. Они  вместе  читали  книги,  смотрели  фильмы,  слушали  музыку,  в
перерывах между занятиями занимались акробатикой и борьбой. Каждый день по
меньшей мере час проводили в космосе,  то  совершая  дальние  прогулки  на
старботе, то затевая игры  возле  самого  корабля,  то  просто  отдыхая  в
безмолвии звездного океана. Это были лучшие часы в жизни Алеши!
   Отец часто рассказывал ему удивительные вещи. Правда, о них можно  было
прочитать и в книгах, но одно дело книги, ведь бывают  и  книги-сказки,  а
другое дело отец. Всегда можно было разобраться,  говорит  он  правду  или
шутит. Показывая Алеше на самую яркую звезду небосвода, отец говорил:
   -  Запоминай,  Алеша.  Через  полтора  года,  когда   тебе   исполнится
тринадцать лет, эта звезда превратится в самое настоящее солнце. А  солнце
- это чудо, Алеша! Это тепло, это жизнь. Это  такой  радостный  свет,  что
глазам больно, а душе сладко. Глянешь - и отвернешься сразу.
   - Как при термоядерной реакции? - уточнял Алеша.
   Отец смеялся и кружил его вокруг себя.
   - Малыш! Солнце и есть термоядерная реакция в космическом масштабе.
   - Что же тут хорошего, - недоумевал Алеша, - глазам  больно!  И  ходить
при этом солнце, наверное, надо в скафандре,  чтобы  не  заболеть  лучевой
болезнью.
   Отец как-то непонятно смотрел на него и вздыхал:
   - Нет, Алеша. Скафандр тебе не понадобится.  Солнце  ласковое,  нежное,
как струи теплого душа.
   Алеша  хмурил  брови,  стараясь  представить  себе  ласковый  и  нежный
огненный шар с температурой во многие миллионы градусов, но у него  ничего
не получалось.
   - Лучше всего на свете, - рассказывал  отец,  -  это  сидеть  утром  на
берегу и смотреть,  как  солнце  медленно  всплывает  из  моря.  Смотреть,
слушать шорох волн и крики птиц.
   - Это как в кинофильмах? - жадно спрашивал Алеша.
   - Да, сынок.
   - А это правда? Это не сказка? Разве бывает так много  воздуха  и  воды
сразу?
   - Правда.
   - И что небо голубое - правда? И на нем ни одной, ни единой звездочки?
   - Все правда, Алеша.
   - Небо и без звезд, - недоумевал мальчик, - разве это красиво?
   Отец вздыхал и грустно улыбался, а почему грустно, Алеша никак  не  мог
понять. Ведь это был такой интересный разговор!
   Привычная, интересная и трудная  жизнь  сломалась  незадолго  до  конца
долгого пути среди звезд, вечером, когда они играли  в  шахматы.  Раздался
низкий густой сигнал тревоги, а вслед за тем безликий  голос  недремлющего
компьютера сказал:
   - Авария в отсеке ходового двигателя. Необходимы срочные меры  экипажа.
Повторяю, авария в отсеке ходового двигателя...
   Отец вскочил, опрокинул шахматную доску, коротко бросил:
   - Сиди! И ни шагу отсюда!
   И выскочил из каюты.
   Алеша остался с рассыпавшимися фигурами и безликим равнодушным голосом,
твердившим одно и то же. А потом этот  голос  умолк,  наступила  привычная
тишина, и, честное слово,  будь  отец  рядом,  Алеша  решил  бы,  что  все
происшедшее ему приснилось. Но отца не было. Сжавшись в  комочек  в  самом
углу дивана, Алеша с удивлением и испугом прислушивался к  громкому  стуку
своего сердца. До этого он никогда не слышал его, разве  что  в  те  тихие
минуты, когда, уже засыпая, крепко-крепко прижимался ухом к подушке.
   Отец вернулся спокойным, но каким-то рассеянным, углубленным  в  самого
себя.
   На немой вопрос Алеши он успокоительно ответил:
   - Все в порядке. Но опоздай  я  минут  на  пять,  мы  бы  остались  без
топлива.
   Но понемногу Алеша понял, что на корабле далеко не  все  в  порядке.  И
самое главное - отец стал каким-то другим. Он еще больше увеличил нагрузку
занятий, а потом, вовсе  устранившись  от  управления  кораблем,  заставил
Алешу целую неделю вести его самостоятельно. Зато в короткие  часы  отдыха
был необыкновенно ласков. Разглядывая как-то измученное, осунувшееся  лицо
сына, он тихо, словно извиняясь, сказал:
   - Что поделаешь, Алеша. У нас нет с тобой другого выхода.
   У него был при этом  такой  убитый,  даже  жалкий  вид,  что  Алеша  по
какому-то наитию с недетскою проницательностью понял, что кроется за этими
словами отца.
   - Папка, - спросил он серьезно, - ты собираешься заснуть? А я  останусь
один?
   Отец взглянул на него, отвел глаза, но ничего не ответил.
   - Ты скажи мне, папка, - попросил Алеша, -  я  ведь  уже  большой.  Мне
двенадцать лет.
   - Двенадцать лет, - повторил отец и положил  руку  на  плечо  Алеши.  -
Пойдем, сынок.
   Центральным коридором они прошли в кормовой отсек,  где  Алеша  никогда
еще не бывал. Туда вела бронированная дверь,  запертая  на  шифрозамок,  а
ключ к этому замку знал только отец. Шагнув за  порог  этой  двери,  Алеша
почувствовал знакомое бодрящее состояние  невесомости.  Алеша  оказался  в
коридоре, только этот коридор был заметно уже центрального  и  освещен  не
привычным рассеянным светом, а отдельными плафонами. Коридор был  круглого
сечения, и по всей его поверхности в шахматном  порядке  были  расположены
небольшие двери, больше похожие на люки. Их было около десятка.
   - Это корабельные трюмы, Алеша, - пояснил отец.
   Он обнял его за  плечи  и,  легонько  оттолкнувшись,  поплыл  по  самой
середине коридора.
   - Здесь хранится все важное и  интересное,  собранное  нами  на  других
планетах, - негромко рассказывал он, -  семена  удивительных,  незаменимых
для  человека   растений,   зародыши   животных,   необычайные   минералы,
сверхстойкие металлы и не прочитанные пока еще книги погибшей цивилизации,
- кто знает, какие они тайны хранят в себе! Все то,  Алеша,  ради  чего  с
Земли и был отправлен этот корабль.
   Один из люков был поменьше других, и над ним ярко горел веселый зеленый
огонек. Отец ухватился за поручень, и они зависли прямо против этого люка.
   - А здесь, сынок, - тихо проговорил отец, - спит экипаж нашего корабля.
   - И мама здесь? - с внезапным интересом спросил Алеша.
   - И мама. А зеленый огонек сигнализирует,  что  в  этой  камере  все  в
порядке. Я ведь рассказывал  тебе,  Алеша,  как  крепко  засыпают  люди  в
космосе, только на Земле можно их разбудить.
   Он помолчал и еще тише сказал:
   - А теперь пришло и мое время, скоро засну и я. И тогда  ты  в  космосе
останешься один. Совсем один. Корабль и ты - больше никого. Ты не боишься?
   Алеша улыбнулся.
   - Нет, чего же бояться в космосе? Это ведь не планета, где полным-полно
всяких страшных зверей.  Но  мне  будет  скучно,  папка.  Может  быть,  ты
подождешь?
   - Нельзя мне ждать, Алеша. Когда приходит час, люди засыпают, и с  этим
ничего не поделаешь. Ты уж потерпи, поскучай,  до  Земли  осталось  меньше
года. Потерпи и, чтобы ни случилось, веди  на  Землю  корабль.  Ты  теперь
умеешь это делать, я знаю. Веди! Иначе все  наши  жертвы  теряют  смысл  и
цену! Ведь когда-нибудь придет и твой час, и ты заснешь, и  все  мы  будем
спать, спать и никогда не проснемся. Только на Земле,  где  голубое  небо,
где много-много воды и воздуха, можно разбудить нас.
   Алеша перевел взгляд с лица отца на зеленый веселый огонек.
   - Я доведу корабль, - негромко сказал он, хмуря брови, - я доведу  его,
что бы ни случилось! Ведь я очень хочу, чтобы все проснулись, особенно ты,
папка.
   Тяжелая отцовская рука взлохматила ему волосы.
   - Дай бог, Алешка, - чудно и непонятно сказал он, глядя куда-то  вдаль,
поверх головы сына, - дай бог.


   Тинка со страхом и восторгом смотрела на Виктора Михайловича.
   - И он довел корабль?
   - Довел, Тинка.
   - Один?
   - Один. Кто же мог ему помочь?
   Тинка порывисто вздохнула и прижала ладони к раскаленным щекам.
   - А когда их разбудят? Скоро он увидит отца?
   В глазах Виктора Михайловича мелькнуло изумление.
   - Тинка, - он даже запнулся на первом слоге, - ты разве не поняла?
   Румянец медленно сбежал с лица девочки.
   - Тинка, - тихо проговорил Виктор Михайлович, - ну, Тинка, ты ведь  уже
большая! Они не засыпали, Тинка, они умирали. Кто от болезней, кто от ран,
а кто и просто неизвестно почему. Их  хоронили  в  той  камере  с  зеленым
огоньком. Алеша ведь никогда не видел смерти, вот отец и придумал все это.
Чтобы ему было легче, чтобы он не чувствовал себя таким одиноким.
   Тинка затрясла головой.
   - Это неправда!
   Виктор Михайлович вздохнул и отвернулся к окну.
   - Это неправда! - закричала Тинка ему в затылок, но она уже знала,  что
это правда.
   - Ликвидируя аварию, отец Алеши получил смертельное лучевое  поражение,
- не оборачиваясь, сказал Виктор Михайлович. - Он мог  бы  прожить  месяца
два. Но как бы воспринял его мучительную смерть Алеша? И через три недели,
закончив все свои дела, он сам закрыл за собой дверь с зеленым огоньком.
   Он помолчал и пожал плечами:
   - Кто знает? Тела погибших все время хранились и  хранятся  в  гелиевых
камерах. Может быть, когда-нибудь ученые и сумеют  вернуть  им  жизнь.  Но
когда? Кто знает об этом?
   Виктор Михайлович помолчал и потер ладонью лоб.
   - Что ты молчишь, Тинка?
   Он обернулся, Тинки в комнате уже не было.


   Едва забрезжил рассвет, Тинка уже сбегала по лестнице  к  морю.  Стволы
деревьев, листва, цветы и песок - все казалось одинаково серым и тусклым в
блеклом свете. Только  над  самой  гладью  воды  наливалась  ясными  алыми
красками заря. Тинка не ошиблась: Алеша сидел на том же самом камне, что и
вчера. Он еще издали заметил девочку, но промолчал и не повернул головы.
   - Я тебе не помешаю? -  спросила  Тинка,  останавливаясь  в  нескольких
шагах.
   - Нет, - ответил Алеша.
   Тинка подошла ближе и села прямо на сыпучий прохладный песок. Помолчала
и спросила негромко:
   - Ты ждешь отца?
   Алеша обернулся.
   - Откуда ты знаешь?
   Тинка вздохнула.
   - Знаю.
   Обхватила руками коленки и добавила:
   - Я ведь тоже ждала маму. Она была на Юпитере. Была,  была  -  и  вдруг
пропала связь.
   Она покосилась на Алешу. Мальчик смотрел на нее, затаив дыхание.
   - Я ее долго ждала, - вздохнула Тинка,  -  знаешь  сколько?  Целых  два
года. А потом пришли и сказали,  чтобы  я  не  ждала.  Мама  не  вернется,
никогда!
   Она передохнула.
   - А иногда думаю, что это неправда. Неправда, вот  и  все!  Кому  нужна
такая несправедливость? Зачем? И вот я думаю,  возьмет  мама  и  вернется.
Понимаешь? Возьмет и всем им назло вернется!
   Тинка замолчала, закусив губу.
   Алеша сидел молча, лицо его было спокойно и сосредоточенно. Покосившись
на девочку, он осторожно коснулся ее руки.
   - Смотри, сейчас взойдет солнце. А мой папка, - у него сорвался  голос,
но он набычился и упрямо повторил, - а мой папка говорил, что  нет  ничего
красивее того, как над морем восходит солнце.



   Юрий Тупицын.
   Люди не боги

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Красные журавли".
   OCR & spellcheck by HarryFan, 13 September 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Лунца разбудило гудение зуммера. Открыв глаза, он  покосился  на  экран
видеофона и нахмурился.  Его  вызывала  ходовая  рубка.  Опять,  наверное,
какой-нибудь пустяк.  Надо  будет  собрать  начальников  вахт  и  серьезно
поговорить. Пора им учиться самостоятельности. Не вечно же они будут иметь
за спиной командира!  А  Дмитрий  Сергеевич  Лунц  был  именно  командиром
пассажирского лайнера, совершающего регулярные рейсы по маршруту  Земля  -
Марс - Титан и обратно.
   - Слушаю, - коротко бросил Лунц.
   Экран  вызова  осветился,  и  на  нем  появилось   обеспокоенное   лицо
вахтенного начальника.
   - Неполадки в аккумуляторной, - негромко доложил тот, - по-моему,  дело
серьезное.
   - Сейчас буду.
   Экран вызова погас, а Лунц поднялся с дивана и принялся размеренно,  на
первый взгляд неторопливо приводить себя в  порядок.  Застегивая  "молнию"
легкого  костюма-скафандра,  он  на  секунду  задержал  взгляд  на   своей
встревоженной физиономии, отражавшейся в  зеркале,  усмехнулся  и  тут  же
вздохнул. Не до смеха! Аккумуляторная - самый каверзный отсек лайнера. Там
хранятся запасы гипервещества, служащего топливом для ходового  двигателя.
Запасы энергии в  гипервеществе  колоссальны,  именно  это  обстоятельство
позволяет лайнеру,  презрев  поля  тяготения,  почти  напрямую  пересекать
пространство.  Однако,  если  гипервещество  вдруг   начнет   распадаться,
превращаясь в обычные частицы, главным образом  в  нуклоны,  то  выделится
энергия, достаточная, чтобы вскипятить Аральское море. Это будет не только
катастрофа, а космическое бедствие. Хуже всего, что прецеденты такого рода
уже  случались,  стоит  вспомнить  судьбу   танкера   "Сибирь".   Конечно,
гипервещество изучено вдоль и поперек и  взято  под  контроль,  надежность
которого не вызывает сомнения, однако же недаром его запрещают хранить  на
Земле. Все вещества, заряженные энергией, капризны.  Даже  обыкновеннейший
невинный тротил иногда взрывается без видимых причин,  превращая  в  руины
гигантские химические заводы, а по сравнению с этой овечкой  гипервещество
- лютый тигр.
   В ходовой рубке Лунца встретил вахтенный начальник.
   - Я вызвал и главного инженера, - словно извиняясь, доложил он.
   Лунц одобрительно кивнул и прошел к головному щиту  аккумуляторной,  за
которым колдовал оператор. Он не сразу понял  тревогу  вахтенного  и  даже
мысленно  выругал  его  за  ненужную   панику   -   уровень   радиации   в
аккумуляторной несколько превышал норму, но до опасного предела  было  еще
далеко. И вдруг слегка  змеившаяся  линия  развертки,  отмечавшая  уровень
радиации, вздыбилась крутым горбом и полезла  вверх.  Замигали  сигнальные
лампы, забегали стрелки приборов - это  сработала  автоматика,  приводя  в
действие систему гашения радиации.
   - Я подключил  на  гашение  все  резервы,  -  сказал  за  спиной  Лунца
вахтенный начальник. - Все, какие только возможно.
   Командир рассеянно кивнул - это разумелось само собой.
   -  Объявите  тревогу,  -  не  оборачиваясь,  сказал  он.  -  Экипажу  и
пассажирам занять стартовые места.
   - Выполняю.
   Главный инженер вошел в ходовую рубку вместе с гудками сирен.
   -  Что  случилось?  -  удивленно  спросил  он,  тараща  свои  маленькие
заспанные глазки.
   - Займись аккумуляторной, - бросил ему  через  плечо  Лунц,  зная,  что
старый Вилли поймет его с полуслова.
   - Ясно.
   Прошло несколько томительных секунд, кривая развертки нехотя  опала  и,
извиваясь, точно раненая змея, с трудом успокоилась. Оператор  вздохнул  и
покосился на командира.
   - Флюктуации, - устало пояснил он. - Это уже третий пик.
   Лунц хорошо понимал его состояние  -  ведь  на  "Сибири"  все  началось
именно с флюктуации. Стоило сейчас не справиться системе  гашения,  как...
Впрочем, никто не знает, что произошло бы. Может быть, все ограничилось бы
радиационной тревогой, включением резервных систем гашения, а может  быть,
паразитная  реакция  стала  бы  развиваться  дальше.  Думать  об  этом  не
хотелось, а самое главное - это было совершенно бесполезно.
   - Тревога объявлена, экипаж и пассажиры на местах, - доложил вахтенный.
   - Приготовьте пассажирский  отсек  к  катапультированию,  -  проговорил
Лунц, по-прежнему не отрывая глаз от осциллографа. Он скорее почувствовал,
чем увидел, что вахтенный начальник  замялся  и  повернул  голову.  "Может
быть, не торопиться? Может быть, подождать?" - говорил просительный взгляд
молодого человека.  Отвернувшись  к  приборам,  Лунц  спросил  суховато  и
негромко:
   - Вы меня