Кондратьев даже  удивился.  Были
заняты не только все столики - их было не меньше пятидесяти, и они  стояли
полукругом, - но и пространство внутри полукруга,  -  где  люди  сидели  и
лежали на каких-то ярко  раскрашенных  круглых  матрасиках.  Большая  куча
таких  матрасиков   громоздилась   в  углу   веранды.   "Здесь,   пожалуй,
поужинаешь..."  -  уныло  подумал  Кондратьев,  но  все-таки  поднялся  по
ступенькам и остановился  на  пороге.  Праправнуки  пили,  ели,  смеялись,
разговаривали и даже пели.
     Кондратьева сразу потянул за рукав какой-то голенастый  праправнук  с
ближайшего столика.
     - Садитесь, садитесь, товарищ, - сказал он поднимаясь.
     - Спасибо, - пробормотал Кондратьев. - А как же вы?
     - Ничего! Я уже поел, и вообще не беспокойтесь.
     Кондратьев, совершенно не зная, что  сказать  и  как  себя  вести,  с
величайшей неловкостью уселся, положив руки на колени. Огромный темнолицый
мужчина напротив, поедавший что-то очень аппетитное из  глубокой  тарелки,
вскинул на него глаза и невнятно спросил:
     - Ну, что там? Тянут?
     - Что тянут? - спросил Кондратьев.
     Все за столиком глядели на него.
     Темнолицый, перекосив лицо, глотнул и сказал:
     - Ведь вы из Аньюдина?
     - Нет, - сказал Кондратьев. - Я с  Желтой  Фабрики.  "Не  ляпнуть  бы
чего-нибудь невпопад", - подумал он.
     - Где это? - с любопытством спросила молодая женщина, сидевшая справа
от Кондратьева.
     -  До  поворота  на  Желтую  Фабрику  один  километр,  -  пробормотал
экс-штурман. - А там - по холму и... к домикам...
     - И над чем вы там работаете?
     Кондратьеву захотелось встать и уйти.
     Но тут коренастый юноша, сидевший слева, радостно сказал:
     - Я знаю, кто вы! Вы штурман Кондратьев с "Таймыра"!
     - Ох, простите! - сказала женщина. - Я не узнала вас. Простите!
     Темнолицый сейчас же поднял правую руку ладонью вверх и представился:
     - Москвичев. Иоанн. Ныне - Иван.
     Женщина справа сказала:
     - Завадская Елена Владимировна.
     Коренастый юноша задвигал ногами под столом и сказал:
     - Басевич. Метеоролог.
     Маленькая беленькая девочка, затиснутая между метеорологом и  Иоанном
Москвичевым, весело пискнула:
     - Оператор тяжелых систем Марина Черняк...
     Экс-штурман Кондратьев привстал и поклонился.
     - Я вас тоже не сразу  узнал,  -  объявил  Москвичев.  -  Вы  здорово
поправились. А мы  вот  здесь  сидим  и  ждем.  Не  хватает  планетолетов,
остается только сидеть и  поедать  сациви.  Сегодня  днем  нам  предложили
двенадцать  мест  не  продовольственном  танкере  -  думали,  что  мы   не
согласимся. Мы сдуру начали бросать  жребий,  а  в  это  время  на  танкер
погрузилась группа из Воркуты. Главное - здоровенные ребята! На двенадцать
мест еле втиснулось десять человек, а остальные пятеро остались  здесь,  -
он неожиданно захохотал, - сидят и едят сациви!.. Кстати, а не  съесть  ли
еще порцию? А вы уже ужинали?
     - Нет, - сказал Кондратьев.
     Москвичев вылез из-за стола.
     - Тогда я и вам сейчас принесу.
     - Пожалуйста, - сказал Кондратьев благодарно.
     Иоанн Москвичев удалился, протискиваясь между столиками.
     - Выпейте вина, - сказала Елена Владимировна, пододвигая  Кондратьеву
свой бокал.
     - Спасибо, не  пью,  -  механически  сказал  Кондратьев.  Но  тут  он
вспомнил, что он больше не звездолетчик и звездолетчиком  никогда  уже  не
будет. - Простите. С удовольствием.
     Вино было ароматное, легкое,  вкусное.  Нектар,  подумал  Кондратьев.
Боги пьют нектар. И едят сациви.
     - Вы летите с нами? - пропищала оператор тяжелых систем.
     - Не знаю, - сказал Кондратьев. - Может быть. А куда вы летите?
     Праправнуки переглянулись.
     - Мы добровольцы, - сказал  Басевич.  -  Мы  летим  на  Венеру.  Надо
превратить Венеру во вторую Землю.
     Кондратьев резко выпрямился и поставил стакан.
     - Венеру? - спросил он недоверчиво. Он-то хорошо  помнил,  что  такое
Венера. - А вы были когда-нибудь на Венере?
     - Мы не были, - сказала Елена Владимировна. - Был Москвичев,  да  это
ведь неважно. Плохо, что не хватает планетолетов. Мы ждем уже три дня.
     Кондратьев вспомнил, как он тридцать три дня крутился  вокруг  Венеры
на планетолете первого класса, не решаясь высадиться.
     - Да, - сказал он с  горькой  иронией,  -  это  неприятно  ждать  так
долго...
     Затем он с ужасом посмотрел на беленького оператора тяжелых систем:
     - Простите, вы тоже летите на Венеру?
     - У меня индекс здоровья  восемьдесят  восемь,  -  немножко  обиженно
сказала оператор.
     -  Простите...  Конечно...  восемьдесят   восемь...   -   пробормотал
Кондратьев. "радиоактивные пустыни,  -  подумал  он.  -  Атомные  вулканы.
Черные бури..."
     Вернулся Москвичев и грохнул на стол поднос,  уставленный  пиалами  и
тарелками. Среди тарелок торчала пузатая бутылка с длинным горлом.
     - Вот, - сказал он. - Ешьте,  товарищ  Кондратьев.  Вот,  собственно,
сациви, вот, если захотите, соус... Приправы... Десерт... Лед.  Пейте  вот
это. "Яшма". Оно  вам  понравится...  Пегов  опять  говорил  с  Аньюдином.
Обещают планетолет завтра в шесть.
     - Вчера нам тоже  обещали  планетолет  "завтра  в  шесть",  -  сказал
Басевич.
     - Нет! Теперь уж наверняка! Возвращаются звездолетчики. Д-космолеты -
это не продовольственные танкеры. Шестьсот человек за рейс, Земля - Венера
за двадцать часов. Послезавтра в это время мы уже будем там.
     - Ура,  звездолетчики!  -  неожиданно  заорал  юноша  и  потянулся  к
Кондратьеву с бокалом.
     - Ура! Ура! - охотно откликнулось  кафе,  кто-то  запел  превосходным
гулким басом: "Тяжелые громады звездолетов уносятся в Ничто..."  Остальные
слова разобрать было невозможно, все потонуло в невообразимом шуме, смехе,
аплодисментах...
     Кондратьев торопливо отхлебнул из бокала и снова уткнулся в тарелку.
     Москвичев тоже ел сациви, одновременно вещая:
     -  С  Д-космолетами  мы  уже  через  месяц  будем  иметь  на   Венере
полмиллиона человек... Все оборудование и снаряжение... Нужны свои заводы.
Хватит! Сто лет живем там как собаки - носа не высунешь  без  спецкостюма.
Давно пора!..
     - Совершенно незачем было там жить, - сказала вдруг Завадская.
     - Как вы можете так говорить? -  жалобно  запищала  оператор  тяжелых
систем. - Всегда вы так,  Елена  Владимировна...  Вы  ее  не  слушайте,  -
сказала она, обращаясь к Кондратьеву. - Она всегда так, а  на  самом  деле
вовсе этого не думает...
     - Нет, думаю, - сказала Елена Владимировна.  -  И  моя  точка  зрения
известна Совету. Прекрасно можно было поставить там автоматические  заводы
и уйти оттуда.
     - Уйти, - сказал Москвичев благодушно. - Еще чего... Нет уж,  матушка
Елена Владимировна, уйти...
     Юноша сказал металлическим голосом:
     - Куда ступила наша нога, оттуда мы не уйдем.
     - Что мы, зря умирали там? - крикнула беленькая девочка.
     - Зря, - сказала Елена Владимировна. - Надо жить, а не умирать.
     - Подумаешь! - сказал юноша. - На Земле тоже умирают.  Даже  молодые!
И, если нужно умереть для того, чтобы после нас жили, любой из нас  пойдет
без колебаний на смерть. Так всегда было и всегда будет!
     "Эк его!" - подумал Кондратьев одобрительно.
     - Мы не позволим вам умирать, -  сказала  Елена  Владимировна.  -  Уж
пожалуйста, постарайтесь обойтись без этого.
     - Ах, да не в этом дело, - сказала девочка. - Мы не об этом говорили.
У вас, Елена Владимировна, так получалось, будто план "Венера" не нужен.
     - Да, не нужен, - сказала просто Елена Владимировна.
     - То есть как - не нужен? - угрожающе  спросил  Москвичев,  отодвигая
тарелку. - Нас там  двадцать  тысяч  человек,  мы  даем  Земле  семнадцать
процентов энергии, восемьдесят пять процентов редких металлов, а жить  нам
трудно. В оранжерею полежать на травке ходим  по  очереди.  Голубого  неба
месяцами не видим.
     - Так какого беса вы там торчите? - раздраженно сказал,  обернувшись,
широкоплечий  человек,  сидевший  за  соседним  столиком.  -  Обошлись  бы
как-нибудь без ваших процентов...
     - У тебя  не  спросили,  -  ответствовал  Москвичев,  не  поворачивая
головы.
     Широкоплечий  немедленно  схватил  свой  стул   и   втиснулся   между
Кондратьевым и Еленой Владимировной.
     - Не спросили? - сказал  он.  -  А  зря,  Ваня,  не  спросили.  -  Он
повернулся к Кондратьеву:  -  Я  Зегерс,  шахтер.  Посудите  сами,  Сергей
Иванович. Мы десять лет роем шахту к центру Земли. Нас тоже десять  тысяч.
Теперь все бросают на Венеру. У нас отбирают производственные  мощности  и
просят помочь. Где же справедливость?
     - А вы бы отказались, - с сочувствием сказал штурман.
     На  лицах  праправнуков  изобразилось  замешательство,  и  Кондратьев
понял, что  наконец  что-то  ляпнул.  На  него  смотрели  так,  словно  он
посоветовал шахтеру обокрасть детский сад.
     - То есть как это... отказаться? - сказал шахтер натянутым голосом.
     - Простите, - пробормотал Кондратьев. - Я,  кажется...  В  общем,  не
обращайте на меня внимания.
     Все заулыбались. Шахтер, сообразив, видимо, что от экс-штурмана толку
мало, апеллировал к Елене Владимировне.
     - Ведь верно, Елена Владимировна? - сказал он.
     - Вашу шахту я предлагала закрыть пять лет назад, -  ледяным  голосом
сказала Елена Владимировна.
     Москвичев злорадно захохотал.
     - О врачи, врачи! - воскликнул он. - Понавыбирали мы вас в  Совет  на
свою голову!
     - Мы хотим _р_а_б_о_т_ы_! -  сказала  девушка.  -  Поймите!  Большой,
ответственной, чтобы вся Земля работала! Чтобы было весело и трудно! А как
же иначе? Что мои тяжелые системы на Земле? Ну передвинуть домик  с  места
на место, ну котлованчик для фабрики отрыть... Да разве я только это могу?
Дайте мне построить ракетодром. - Она взмахнула сжатым кулачком.  -  Дайте
построить город на болоте! И чтобы была буря! И подземные взрывы! И  чтобы
потом сказали: "Этот город строила Марина Черняк", понимаете?
     - Ну... без бури и взрывов было бы лучше, - сказал Москвичев.
     - Правильно, Маринка! - закричали за  соседними  столиками.  -  А  то
зажали нас на Земле, и развернуться негде...
     За спиной Марины воздвигнулся худущий юноша с очень большим носом.
     - Это все правильно, - сказал он  рассудительным  голосом.  -  Я  сам
подрывник и ужасно хочу больших взрывов. Но есть еще другая сторона. Самая
главная,  простите  меня,  Елена  Владимировна.  Двадцать  тысяч   человек
работают на Венере в тяжелых условиях. Это очень хорошие люди. Я бы  прямо
сказал - лучшие люди. А мы, десять миллиардов землян, никак  не  соберемся
им помочь! Это просто срам! Ну и что же, что они хотят работать на Венере?
Это их право - работать на Венере! И раз они не хотят уходить  оттуда,  мы
должны им помочь. И, простите, Елена Владимировна, поможем.
     - Милый! - растроганно пробасил  Иоанн  Москвичев.  -  Милые  вы  мои
десять миллиардов!..
     Елена Владимировна бесконечно умными глазами  поглядела  на  носатого
юношу, улыбнулась и сказала:
     - Да-да, в том-то все и дело.
     "Ах, молодцы, молодцы! - весело подумал Кондратьев. - Все правы!"
     - Елена Владимировна, - понизив голос, спросил он,  -  а  вы-то  сами
почему летите на Венеру?
     - На Венере пока еще  очень  мало  хирургических  кабинетов,  -  тоже
вполголоса ответила Елена Владимировна. - А я хирург-эмбриомеханик. Я могу
работать без кабинета, в любых условиях, даже по пояс в болоте...
     Кондратьев огляделся.  Шахтер  перебрался  поближе  к  Москвичеву,  и
сейчас Москвичев во взаимодействии с носатым юношей наступал на него, а он
яростно  отбивался.  Коренастый  Басевич  шептался  с  оператором  тяжелых
систем. Елена Владимировна, прищурившись, задумчиво смотрела поверх голов.
Кондратьев встал и потихоньку вышел на  крыльцо.  Ночь  была  безлунная  и
ясная. Над черной бесформенной громадой  леса  низко  висела  яркая  белая
Венера. Кондратьев долго смотрел на нее и думал: "Может  быть,  попытаться
туда? Все равно кем - землекопом, каким-нибудь водителем или подрывником".
     - Смотрите? - раздался  из  темноты  голос.  -  Я  вот  тоже  смотрю.
Дождусь, когда она зайдет, и пойду спать. - Голос был спокойный и усталый.
- Я, знаете, думаю и думаю. Насадить на Венере  сады...  Просверлить  Луну
огромным буравом. Была, знаете, такая юмореска у Чехова - прозорливец  был
старик. В конечном счете смысл нашего существования -  тратить  энергию...
И, по возможности, знаете, так, чтобы и самому  было  интересно  и  другим
полезно. А на Земле теперь стало трудно тратить энергию. У нас все есть, и
мы слишком могучи. Останавливаться - не в природе человека.  Противоречие,
если угодно... Конечно, и сейчас есть  много  людей,  которые  работают  с
полной  отдачей  -  исследователи,  педагоги,   врачи-профилактики,   люди
искусства... Агротехники, ассенизаторы... И их всегда будет много. Но  вот
как быть остальным? Если человеку  хочется  стать  инженером,  оператором,
лечащим врачом... Конечно, кое-кто уходит в искусство, но ведь большинство
ищут в искусстве не убежища, а вдохновения. Судите сами - чудесные молодые
ребята... Им мало места! Им нужно взрывать, переделывать, строить... И  не
дом строить, а  по  крайней  мере  мир  -  сегодня  Венера,  завтра  Марс,
послезавтра еще что-нибудь... Молодцы Совет! Вот и начинается межпланетная
экспансия Человечества - разрядка великих аккумуляторов... Вы согласны  со
мной, товарищ?
     - С вами я тоже согласен, - сказал Кондратьев.



                           2. СКАТЕРТЬ-САМОБРАНКА

     Женя и Шейла работали.  Женя  сидел  за  столом  и  читал  "Философию
скорости" Гардуэя. Стол был завален книгами, лентами микрокниг, альбомами,
подшивками  старых  газет.  На  полу,  среди  разбросанных   футляров   от
микрокниг, стоял переносной пульт связи с Информарием. Женя читал  быстро,
ерзал от нетерпения и часто делал  пометки  в  блокноте.  Шейла  сидела  в
глубоком кресле, положив ногу за ногу, и читала Женину рукопись. В комнате
было светло и почти тихо, в экране стереовизора вспыхивали  цветные  тени,
едва слышно звучали нежнейшие такты старинной южноамериканской мелодии.
     - Изумительная книга, - сказал Женя. - Я не могу ее читать  медленно.
Как он это сделал?
     - Гардуэй? - рассеянно отозвалась Шейла. - Да, Гардуэй - это  великий
мастер. - Как он этого добился? Я не понимаю, в чем секрет.
     - Не знаю, дружок, - сказала Шейла, не отрываясь  от  рукописи.  -  И
никто не знает. И он сам не знает.
     - Поразительное чувство ритма мысли и ритма слова. Кто  он  такой?  -
Женя заглянул в предисловие. - Профессор  структуральной  лингвистики.  А!
Тогда понятно.
     - Ничего тебе не понятно, - сказала Шейла. -  Я  тоже  структуральный
лингвист.
     Женя поглядел на нее и снова углубился в чтение.  За  открытым  окном
сгущались сумерки. В  темных  кустах  мелькали  искорки  светляков.  Сонно
перекликались поздние птицы.
     Шейла собрала листы.
     - Чудесные люди! - громко сказала она. - Смелые люди.
     - Правда? - радостно вскричал Женя, повернувшись к ней.
     - Неужели вы все это перенесли?  -  Шейла  смотрела  на  Женю  широко
раскрытыми глазами. - Все  перенесли  и  остались  людьми.  Не  умерли  от
страха. Не сошли с ума от одиночества. Честное слово, Женька,  иногда  мне
кажется, что ты действительно старше меня на сто лет.
     - То-то, - сказал Женя.
     Он поднялся, пересек комнату и  сел  у  ног  Шейлы.  Шейла  запустила
пальцы в его рыжие волосы, и он прижался щекой к ее колену.
     - Знаешь, когда было страшнее всего? - сказал  он.  -  После  второго
эфирного моста. Когда Сережка поднял меня из амортизатора и я хотел пройти
в рубку, а он не пустил меня.
     - Ты об этом не писал, - сказала Шейла.
     - В рубке оставались Фалин и Поллак, - сказал Женя. - Они погибли,  -
добавил он, помолчав.
     Шейла молча гладила его по голове.
     - Знаешь, - сказал он, - в известном смысле предки всегда были богаче
потомков. Богаче мечтой. Предки мечтают о том, что  для  потомков  рутина.
Ах, Шейла, какая это была мечта - достигнуть звезд! Мы все отдавали за эту
мечту. А вы летаете к звездам, как мы летали к маме  на  летние  каникулы.
Бедные вы, бедные!
     - Всякому времени своя мечта, - сказала Шейла. -  Ваша  мечта  унесла
человека к звездам, а наша мечта вернет его на Землю.  Но  это  будет  уже
совсем другой человек.
     - Не понимаю, - сказал Женя.
     - Мы и сами этого еще  как  следует  не  понимаем.  Ведь  это  мечта.
Человек Всемогущий. Хозяин каждого атома во Вселенной. У  природы  слишком
много законов. Мы их открываем и используем, и все они нам  мешают.  Закон
природы нельзя преступить. Ему можно только следовать. И это очень скучно,
если подумать. А вот Человек  Всемогущий  будет  просто  отменять  законы,
которые ему неугодны. Возьмет и отменит.
     Женя сказал:
     - В старое время таких людей называли волшебниками. И обитали они  по
преимуществу в сказках.
     - Человек Всемогущий будет обитать во Вселенной. Как  мы  с  тобой  в
этой комнате.
     - Нет, - сказал Женя, - этого я не понимаю. Это как-то выше меня.  Я,
наверное, мыслю очень прозаически. Мне даже сказали  вчера,  что  со  мной
скучно разговаривать. И я не обиделся. Я действительно еще не все понимаю.
     - Это кто сказал, что ты скучный? - сердито спросила Шейла.
     - Да там... Неважно. Я действительно был не  в  форме.  Очень  спешил
домой.
     Шейла взяла его за уши и посмотрела в глаза.
     - Тот, кто тебе это сказал, - проговорила она, - неблагодарный  осел.
Ты должен был посмотреть на него сверху вниз и ответить: "Я проложил  тебе
дорогу к звездам, а мой отец проложил тебе дорогу ко всему, что ты  сейчас
имеешь".
     Женя усмехнулся:
     - Ну, это забывается. Неблагодарность потомков -  обыкновенная  вещь.
Мой дед, например, погиб под Ленинградом, а  я  даже  не  помню,  как  его
звали.
     - И очень плохо, - сказала Шейла.
     - Шейлочка, Шейлочка, - легкомысленно сказал Женя, - потому потомки и
забывчивы, что предки не обидчивы.
     Он схватил ее в охапку и принялся целовать. В дверь постучали.
     - Ну вот! - недовольно сказал Женя.
     - Войдите! - крикнула Шейла.
     Дверь  приоткрылась,  и  голос  соседа,  инженера-ассенизатора   Юры,
спросил:
     - Я здорово вам помешал?
     - Входите, входите, Юра, - сказала Шейла.
     - Эх, мешать так мешать, - произнес Юра и вошел. - А ну, пошли в сад,
- потребовал он.
     - Чего мы не видели в саду? - удивился Женя. - Давайте лучше смотреть
стереовизор.
     - Стереовизор у меня у самого есть, - сказал Юра. -  Пойдемте,  Женя,
расскажете нам с Шейлой что-нибудь про Луи Пастера.
     - Какую сливную станцию вы обслуживаете? - осведомился Женя.
     - Сливную станцию? Что это такое?
     - Обыкновенная сливная станция. Свозят туда всякое... мусор, помои...
А она перерабатывает и, стало быть, сливает. В канализацию.
     - А! - радостно воскликнул инженер-ассенизатор. - Как  же,  вспомнил.
Сливные башни. Но на Планете давно уже нет сливных башен, Женя!
     - А я родился через полтора века после Пастера, - сказал Женя.
     - Ну, тогда расскажите про доктора Моргенау.
     - Доктор Моргенау, насколько я знаю, родился через год  после  старта
"Таймыра", - устало возразил Женя.
     - Одним словом, пойдемте в сад. Шейла, берите его.
     Они вышли в сад и уселись на скамейке под яблоней. Было совсем темно,
деревья в саду казались черными. Шейла зябко поежилась, и  Женя  сбегал  в
дом за курткой. Некоторое время  все  молчали.  Потом  с  ветки  сорвалось
большое яблоко и с глухим стуком ударилось о землю.
     - Яблоки еще падают, - сказал Женя. - А Ньютонов что-то не видно.
     - Ты имеешь в виду ученых-полилогов? - серьезно спросила Шейла.
     - Д-да, - сказал Женя, который всего-навсего хотел сострить.
     - Во-первых, мы все сейчас полилоги,  -  с  неожиданным  ра