зачем
каждый отдельный человек живет, а зачем существует человечество! Вы ничего
не поняли и...
     - Это ты ничего не понял!
     - Слушайте! Меня послушайте! Крестьяне! Я вам все  сейчас  объясню...
Ау!
     - Дайте, дайте ему сказать!
     - Это вопрос сложный. Сколько люди существуют, столько они  спорят  о
смысле своего...
     - Короче!
     - ...о смысле своего существования. Во-первых, потомки здесь  ни  при
чем. Жизнь дается человеку независимо от того, хочет он этого или нет...
     - Короче!
     - Ну, тогда сам и рассказывай.
     - Правда, Алан, давай короче.
     - А короче - вот: жить интересно, потому и живем. А кому не интересно
- вон в Снегиреве фабрика удобрений...
     - Так его, Алан!
     - Нет, ребята... В этом своя логика тоже есть...
     - Это кухонная философия! Что  значит  "интересно",  "не  интересно"?
Зачем мы - вот вопрос!
     - А зачем смещение перигелия? Или закон Ньютона?
     - Самый дурацкий вопрос -  это  "зачем".  Зачем  солнце  восходит  на
востоке?
     - Во-во! Один дурак ставит  этот  вопрос,  чтобы  поставить  в  тупик
тысячу мудрецов.
     - Дурак? Я такой же дурак, как и вы мудрецы...
     - Да бросьте вы, поговорим лучше о любви!
     - "Любовь - что такое! И что такое - любовь?"
     - Зачем любовь - вот вопрос! А, Жора?
     - Знаете, крестьяне, вот смотришь на вас в  лаборатории  -  люди  как
люди. А как начнется философия... Любовь жизнь...
     Поль взял свой стул и втиснулся в компанию. Его узнали.
     - А! Странник! Странник, что такое любовь?
     -   Любовь,   -   сказал   Поль,   -   это   специфическое   свойство
высокоорганизованной материи.
     - Зачем организованной и зачем материи - вот вопрос!
     - Да будет вам!
     - Странник, новые анекдоты есть?
     - Есть, - сказал Поль. - Только неостроумные.
     - Мы сами неостроумные...
     - Пусть расскажет. Расскажи мне анекдот, и я скажу, кто ты.
     Поль сказал:
     -  Один  кибернетист  (смех)  изобрел  предиктор,   машина,   которая
предсказывает будущее, этакий агрегат в сто этажей. И задал он для  начала
предиктору вопрос: "Что я буду делать через три часа?" Предиктор жужжал до
утра, а потом сообщил: "Будешь сидеть и ждать моего ответа".
     - Да-а, - сказал кто-то.
     - Что - да? - сказал Поль хладнокровно. - Сами просили.
     - Слушайте, крестьяне, почему все эти киберанекдоты такие глупые?
     - Главное - зачем? Вот вопрос!
     - Странник! Как тебя зовут, странник?
     - Поль, - пробормотал Поль.
     На веранду вышла Ирина. Она была красивее всех  девушек,  сидящих  за
столом. Она была так красива, что Поль перестал слышать.  Она  улыбнулась,
что-то сказала, кому-то махнула рукой и села рядом с длинноносым Жорой,  и
Жора сейчас же наклонился к ней и что-то спросил, наверное: "Зачем?"  Поль
отдышался и заметил, что сосед справа плачет ему в жилетку:
     - Мы просто еще не умеем, не научились. Сашка никак  этого  не  может
понять. Такие вещи рывками не делаются...
     Поль наконец узнал соседа -  это  был  Итиро,  тот  самый  японец,  с
которым они купались в полдень.
     - ...Такие вещи не  делаются  рывками.  Мы  даже  не  приспосабливаем
Природу - мы ее бьем вдребезги.
     - А... э-э-э... о чем, собственно, речь? -  спросил  Поль  осторожно.
Ему было совершенно непонятно, когда и откуда появился Итиро.
     - Я же говорю, - терпеливо сказал Итиро, - снимать мясо с  животного,
не убивая животное.
     Поль не отрываясь смотрел  на  Ирину.  Длинноносый  Жора  наливал  ей
шампанское. Ирина что-то быстро говорила, постукивая  по  бокалу  смуглыми
пальцами. Итиро сказал:
     - А! Ты влюбился в Ирину! Очень жаль.
     - В какую Ирину? - пробормотал Поль.
     - Эта девушка - Ирина Егорова. Работала у нас по общей биологии.
     Полю показалось, что он упал.
     - Как так - _р_а_б_о_т_а_л_а_?
     - Я же говорю - жаль, - сказал Итиро спокойно. - Она уезжает на днях.
     Поль видел только ее профиль, освещенный солнцем.
     - Куда? - спросил он.
     - На Дальний Восток.
     - Налей мне вина, Итиро, - сказал Поль. У него пересохло в горле.
     - А ты будешь работать у нас? - спросил Итиро. - Сашка говорил, что у
тебя светлая голова.
     - Светлая голова, - пробормотал Поль. - Высокий ясный лоб и спокойные
глаза....
     Итиро засмеялся.
     - Не грусти, - сказал он. - Нам всего по двадцать пять лет.
     - Нет, - сказал Поль, в отчаянии тряся головой. - Чего ради  я  здесь
останусь? Конечно, я здесь не останусь... Я поеду на Дальний Восток...
     Тяжелая рука опустилась ему на плечо, и мощный бас Лина осведомился:
     - Это кто здесь поедет на Дальний Восток?
     - Лин, слушай, Лин, - сказал Поль жалобно. - Ну  почему  мне  так  не
везет? А?
     - Ирина, - сказал Итиро и поднялся.
     Лин сел на его место и придвинул к себе блюдо с холодным мясом.  Лицо
у него было усталое. Поль смотрел на него со страхом  и  надеждой,  совсем
как  в  старые  времена,  когда  соседи  по  этажу,   бывало,   устраивали
общешкольную облаву, чтобы изловить хитроумного Либер Полли и научить  его
не быть слишком хитроумным.
     Лин прожевал огромный кусок мяса и сказал  басом,  покрывшим  шум  на
веранде:
     - Крестьяне! Пришел новый каталог изданий на русском языке.  Желающих
просят в клуб.
     Все повернулись к нему.
     - А что там есть?
     - Миронов есть, Сашка?
     - Есть, - сказал Лин.
     - А "Железная башня"?
     - Есть. Я уже выписал.
     - А "Чистый как снег"?
     - Есть. Там восемьдесят шесть названий, я не помню всего.
     Веранда стала быстро пустеть. Ушел Алан. Ушел  Итиро.  Ушла  Ирина  с
длинноносым Жорой. Она ничего не знала.  Она  даже  не  заметила.  И  она,
конечно, ничего не помнила. И не вспомнит.  "Жору  вспомнит.  Двухголового
теленка вспомнит. А меня не вспомнит..."
     Лин сказал:
     -  Несчастная  любовь  активизирует.  Но  она  коротка,   Полли.   Ты
останешься здесь. Я присмотрю за тобой.
     - А может быть, я все-таки поеду на Дальний Восток? - сказал Поль.
     - Зачем? Ты будешь ей только мешать и путаться  под  ногами.  Я  знаю
Ирину, и знаю тебя. Ты на пятьдесят лет глупее ее героя.
     - А может быть...
     - Нет, - сказал Лин. - Останься со мной. Разве твой Лин  когда-нибудь
обманывал тебя?
     И Поль подчинился. Он ласково  потрепал  Лина  по  необъятной  спине,
встал и подошел к балюстраде. Солнце зашло,  на  ферму  опустились  теплые
прозрачные сумерки. Где-то близко играли на пианино и очень  красиво  пели
на два голоса. "Эхе-хе!" - подумал Поль. Он перегнулся через балюстраду  и
тихонько испустил вопль гигантского ракопаука, потерявшего след.



                               2. ДЕСАНТНИКИ

     Спутник был огромен. Это был  тор  в  два  километра  в  поперечнике,
разделенный  внутри  массивными  переборками  на  множество  помещений.  В
кольцевых коридорах было пусто  и  светло,  треугольные  люки,  ведущие  в
пустые светлые помещения, были распахнуты  настежь.  Спутник  был  покинут
невероятно давно, может быть миллионы лет назад, но  шершавый  желтый  пол
был чист, и Август Бадер сказал, что не видел здесь ни одной пылинки.
     Бадер шел впереди, как и полагается  первооткрывателю  и  хозяину,  и
Горбовский и Валькенштейн видели его большие оттопыренные  уши  и  светлый
хохолок на макушке.
     - Я ожидал увидеть здесь запустение, - неторопливо рассказывал Бадер.
Он говорил по-русски, старательно выговаривая каждую букву. - Этот спутник
заинтересовал нас прежде всего. Это было десять лет назад. Я сказал  себе:
"Август, ты увидишь картину ужасающего  бедствия  и  разрушения".  Я  даже
сказал жене остаться на корабле. Я боялся найти  здесь  мертвые  тела,  вы
понимаете.
     Он остановился перед каким-то люком, и Горбовский чуть не налетел  на
него. Валькенштейн, который немного отстал, догнал их и остановился рядом,
насупившись.
     - Абер здесь было пусто, - сказал Бадер. - Здесь было  светло,  очень
чисто и совершенно пусто. Прошу вас, взгляните. - Он сделал  плавный  жест
рукой. - Я склонен полагать, что здесь была диспетчерская спутника.
     Они протиснулись в помещение с куполообразным  потолком  и  с  низкой
полукруглой  стойкой  посередине.  Стены  были  ярко-желтые,   матовые   и
светились  изнутри.  Горбовский  потрогал  стену.  Она  была   гладкая   и
прохладная.
     - Похоже на янтарь, - сказал он. - Попробуй, Марк.
     Валькенштейн попробовал и кивнул.
     - Все демонтировано, - сказал Бадер. - Но в стенах  и  переборках,  а
равно и в тороидальной оболочке спутника  остались  скрытые  пока  от  нас
источники света. Я склонен полагать...
     - Мы знаем, - быстро сказал Валькенштейн.
     - Вот как? - Бадер посмотрел на Горбовского. - Но что вы читали?  Вы,
Марк, и вы, Леонид?
     - Мы читали серию ваших статей, -  Август,  -  сказал  Горбовский.  -
"Искусственные спутники Владиславы".
     Бадер наклонил голову.
     - "Искусственные, неземного происхождения спутники планеты Владислава
звезды ЕН 17", - поправил он. - Да. В таком случае, разумеется, я могу  не
излагать вам свои соображения по поводу источников света.
     Валькенштейн пошел вдоль стены, озираясь.
     - Странный материал, - сказал он издали. - Металлопласт, наверное. Но
я никогда не видел такого металлопласта.
     - Это не металлопласт,  -  сказал  Бадер.  -  Не  забывайте,  где  вы
находитесь. Вы, Марк, и вы, Леонид.
     - Мы не забываем, - сказал Горбовский. - Мы бывали на Фобосе,  и  там
действительно совсем другой материал.
     Горбовский и Валькенштейн бывали на Фобосе. Это был спутник Марса,  и
долгое  время  его  считали  естественным  спутником.   Но   он   оказался
четырехкилометровым  тором,  окутанным  металлической   противометеоритной
сетью. Густая сеть была изъедена метеоритной коррозией и местами прорвана.
Но сам спутник уцелел. Внешние люки его были открыты, и гигантский  бублик
был пуст точно так же, как этот. По изношенности  противометеоритной  сети
подсчитали, что он был выведен на  орбиту  вокруг  Марс  по  крайней  мере
десять миллионов лет назад.
     - О, Фобос! - Бадер покачал головой. -  Фобос  -  это  одно,  Леонид,
Владислава - это отнюдь другое.
     - Почему? - осведомился Валькенштейн подходя. Он думал иначе.
     - Например, потому, что от Солнца и  от  Фобоса  до  Владиславы,  где
находимся сейчас мы, триста тысяч астрономических единиц.
     -  Мы  покрыли  это  расстояние  за   полгода,   -   сердито   сказал
Валькенштейн. - _О_н_и_ могли сделать то же. И потом, спутники  Владиславы
и Фобос имеют много общего.
     - Но это следует доказать, - сказал Бадер.
     Горбовский проговорил, лениво усмехаясь:
     - Вот мы и попробуем доказать.
     Некоторое время Бадер размышлял и затем изрек:
     - Фобос и земные спутники тоже имеют много общего.
     Это был ответ в стиле Бадера - очень веско и на полметра мимо.
     - Ну хорошо, - сказал Горбовский. - А что здесь есть еще, кроме  этой
диспетчерской?
     - На этом спутнике, - важно сказал Бадер, -  имеются  сто  шестьдесят
помещений размером от пятнадцати до пятисот квадратных  метров.  Мы  можем
осмотреть их все. Но они пусты.
     - Раз они пусты, - сказал Валькенштейн,  -  нам  лучше  вернуться  на
"Тариэль".
     Бадер поглядел на него и снова повернулся к Горбовскому:
     - Мы называем этот спутник Владя. Как вам известно, у Владиславы есть
еще один спутник, тоже искусственный и тоже  неземного  происхождения.  Он
меньше  по  размерам.  Мы  называем  его  Слава.  Вы  понимаете?   Планета
называется "Владислава". Естественно назвать два  ее  спутника  "Владя"  и
"Слава". Не так ли?
     - Да, конечно, - сказал Горбовский. Это изящное рассуждение было  ему
знакомо. Он слышал его в третий раз. - Это вы очень остроумно  предложили,
Август. Владя и Слава - Владислава. Прекрасно!
     - У вас на Земле, -  продолжал  Бадер  неторопливо,  -  эти  спутники
называют "Игрек-один" и "Игрек-два", соответственно - Владя и Слава. Но мы
- мы называем их иначе. Мы называем их Владя и Слава.
     Он строго поглядел на Валькенштейна. Валькенштейн играл желваками  на
скулах. Насколько было известно Валькенштейну, "мы" - это был сам Бадер  и
только Бадер.
     - Что же касается состава этого желтого материала, который отнюдь  не
является металлопластом и который я называю янтарин...
     - Очень удачно, - вставил Валькенштейн.
     - Да... Неплохо... Но состав его пока неизвестен. Он остается тайной.
     Наступило молчание.  Горбовский  рассеянно  оглядывал  помещение.  Он
пытался представить себе тех, кто строил  этот  спутник  и  потом  работал
здесь когда-то очень давно. Это были другие люди. Они пришли  в  Солнечную
систему и ушли, оставив возле Марса покинутые  космические  лаборатории  и
большой город вблизи северной полярной шапки. Спутники были пусты, и город
был пуст - остались только странные здания, на много этажей  уходящие  под
почву. Затем - или, может быть, до того - они пришли в систему  звезды  ЕН
17, построили возле Владиславы два искусственных спутника и тоже  ушли.  И
здесь, на Владиславе, тоже должен быть покинутый город.  Почему  и  откуда
они приходили? Почему и куда они ушли? Впрочем, ясно почему: они, конечно,
были великие исследователи. Десантники другого мира.
     - Теперь, - сказал Бадер, - мы пойдем и осмотрим помещение, в котором
я нашел предмет, названный мною условно пуговицей.
     - Он и сейчас там? - спросил Валькенштейн, оживившись.
     - Кто - он? - спросил Бадер.
     - Предмет.
     - Пуговица, - веско сказал Бадер, - находится в настоящий  момент  на
Земле, в распоряжении  Комиссии  по  изучению  следов  деятельности  иного
разума в Космосе.
     - А, - сказал Валькенштейн, - у следопытов. Но я собирал  материал  о
Владиславе, и мне не показали эту вашу пуговицу.
     Бадер задрал подбородок.
     - Я отправил ее с капитаном Антоном Быковым четыре  локальных  месяца
назад.
     С Быковым они разминулись в пути. Он  должен  был  прибыть  на  Землю
спустя два месяца после старта "Тариэля" к звезде ЕН 17.
     - Так,  -  сказал  Горбовский.  -  Осмотр  пуговицы,  таким  образом,
откладывается.
     - Но мы осмотрим помещение, где я ее нашел,  -  сказал  Бадер.  -  Не
исключено, Леонид, что в  гипотетическом  городе  на  поверхности  планеты
Владислава вы обнаружите аналогичные предметы.
     Он полез в люк. Валькенштейн сказал сквозь зубы:
     - Надоел он мне, Леонид Андреевич...
     - Надо терпеть, - сказал Горбовский.
     До помещения, где Бадер нашел пуговицу, оказалось полкилометра. Бадер
показал место, где пуговица лежала, и подробно рассказал, как он  пуговицу
обнаружил. (Он наступил на нее и раздавил.)  По  мнению  Бадера,  пуговица
была аккумулятором, имевшим  первоначально  сферическую  форму.  Она  была
сделана из полупрозрачного серебристого материала, очень мягкого.  Диаметр
- тридцать восемь и шестнадцать сотых  миллиметра...  плотность...  вес...
расстояние до ближайшей стены...
     В  комнате  напротив,  по  другую  сторону  коридора,  сидели   среди
приборов, расставленных прямо на полу, двое молодых парней в синих рабочих
куртках. Они работали, поглядывая в сторону Горбовского и Валькенштейна, и
переговаривались вполголоса:
     - Десантники. Прилетели вчера.
     - Умгу. Вон тот, длинный, - Горбовский.
     - Знаю.
     - А другой, беловолосый?
     - Марк Ефремович Валькенштейн. Штурман.
     - А-а, слыхал.
     - Они начнут завтра.
     Бадер наконец кончил объяснять и спросил, все ли  понятно.  "Все",  -
сказал Горбовский и услыхал, как в комнате напротив хихикнули.
     - Теперь мы вернемся домой, - сказал Бадер.
     Они вышли в коридор, и Горбовский кивнул парням в синем. Парни встали
и поклонились с улыбками.
     - Желаем удачи, - произнес один.
     Другой молча улыбался, крутя в руках моток многоцветного провода.
     - Спасибо, - сказал Горбовский.
     Валькенштейн тоже сказал:
     - Спасибо.
     Отойдя шагов на сто,  Горбовский  обернулся.  Двое  в  синих  куртках
стояли в коридоре и смотрели им вслед.


     Время  в  "Империи  Бадера"  (так  насмешники  называли  всю  систему
искусственных   и   естественных   спутников   Владиславы:   обсерватории,
мастерские, заправочные станции, черные  цистерны-плантации  с  хлореллой,
оранжереи, питомники, стеклянные сады отдыха и  пустующие  торы  неземного
происхождения) исчислялось  тридцатичасовыми  циклами.  К  концу  третьего
цикла, после того как  Д-звездолет  "Тариэль",  шестикилометровый  гигант,
похожий издали на сверкающий цветок, вышел на меридиональную орбиту вокруг
Владиславы,  Горбовский   предпринял   первый   поиск.   Д-звездолеты   не
приспособлены к высадкам на  массивные  планеты,  особенно  на  планеты  с
атмосферами, и тем более на планеты с бешеными атмосферами. Для этого  они
слишком хрупки. Высадки осуществляются вспомогательными кораблями-ботами с
атомно-импульсным  или  фотонным  приводом  и  с  нефиксированным  центром
тяжести. Рейсовый звездолет несет на себе один такой бот, а десантный - от
двух до четырех. "Тариэль" имел на борту два фотонных бота, и в  одном  из
них Горбовский предпринял первую попытку прощупать  атмосферу  Владиславы.
"Поглядеть, стоит ли", - сказал Горбовский Бадеру.
     Бадер лично прибыл на "Тариэль". Он много кивал и говорил: "О да!"  -
и, когда бот Горбовского оторвался от "Тариэля", сел на стульчик сбоку  от
наблюдательного пульта и стал терпеливо ждать.
     Все десантники собрались возле пульта и следили за неясными вспышками
на сером экране осциллографа - это были  отпечатки  сигнальных  импульсов,
которые посылал автопередатчик на боте. Десантников  было  трое,  если  не
считать Бадера. Они молчали и думали о Горбовском, каждый по-своему.
     Валькенштейн думал о том,  что  Горбовский  вернется  через  час.  Он
терпеть не мог неопределенности, и ему хотелось, чтобы Горбовский был  уже
здесь, хотя он  знал,  что  первый  поиск  всегда  проходит  благополучно,
особенно если десантный бот ведет Горбовский. Валькенштейн вспомнил первую
встречу с Горбовским. Это было на  Цифэе,  спутнике  Луны,  откуда  обычно
стартовали все фотонные  корабли.  Валькенштейн  только  что  вернулся  из
броска на Нептун - вернулся без потерь, гордился этим и хвастался  ужасно.
Горбовский подошел к нему в столовой и сказал: "Извините, ради  бога,  вы,
случайно, не Марк Ефремович Валькенштейн?" Валькенштейн кивнул и  спросил:
"Чем могу?"  У  Горбовского  был  очень  несчастный  вид.  Он  сел  рядом,
пошевелил длинным носом и сказал простительно: "Послушайте,  Марк,  вы  не
знаете, где здесь можно достать арфу?"  "Здесь"  -  это  на  расстоянии  в
триста  пятьдесят  тысяч  километров  от  Земли,  на  звездолетной   базе.
Валькенштейн подавился супом. Горбовский с любопытством  разглядывал  его,
затем представился и сказал: "Да вы успокойтесь, Марк, это не  срочно.  Я,
собственно, хотел узнать, на каком режиме вы входили в экзосферу Нептуна".
Это была манера Горбовского: подобраться к человеку, особенно незнакомому,
задать такой вот вопрос и смотреть, как человек выкручивается.
     И биолог Перси Диксон, черный, заросший курчавым волосом, тоже  думал
о  Горбовском.  Перси  Диксон  работал   в   области   космопсихологии   и
космофизиологии человека. Он был стар, очень много знал и провел над собой
и над другими массу сумасшедших экспериментов. Он пришел к заключению, что
человек, пробывший в Пространстве в общей сложности больше  двадцати  лет,
отвыкает от Земли и перестает считать Землю домом.  Оставаясь  землянином,
он перестает быть человеком Земли.  Перси  Диксон  сам  стал  таким  и  не
понимал,  почему  Горбовский,  налетавший  более  пятидесяти  парсеков   и
побывавший на десятке лун и планет, время от времени вдруг  поднимает  очи
горе и говорит со вздохом: "На лужайку бы! В  травку!  Полежать.  И  чтобы
речка".
     И Лю Гуань-чэн, атмосферный физик, думал о Горбовском.  Он  раз