на котором стоял вертолет, Мбога остановился.
     - Где-то здесь, - сказал он.
     Фокин и Таня немедленно полезли в черную тень под стену. Лю  и  Комов
сверху вниз выжидательно смотрели на Мбога. Мбога думал.
     - Ничего здесь нет! - сказал Фокин сердито.
     - Что же я видел?.. Что же я видел?.. - Бормотал Мбога. -  Что  же  я
увидел?
     Раздраженный Фокин вылез из-под стены. Черная тень лопастей вертолета
скользнула по его лицу.
     - А! - сказал Мбога громко. - Странная тень!
     Мбога бросил карабин и с разбегу прыгнул на стену.
     - Прошу вас! - сказал он с крыши.
     На крыше за фюзеляжем вертолета, словно  на  витрине  магазина,  были
аккуратно разложены вещи. Здесь был ящик с маслом, тюк с  индексом  "Е-9",
пара башмаков, карманный микроэлектрометр в пластмассовом футляре,  четыре
нейтронных аккумулятора, ком застывшего стеклопласта и черные очки.
     - А вот и башмаки, - удивилась Таня. - И очки. Я их вчера  утопила  в
речке.
     - Да-а-а... - сказал Фокин и осторожно огляделся.
     Комов словно очнулся.
     - Лю! - быстро сказал он. - Мне  необходимо  немедленно  связаться  с
"Подсолнечником". Фокин, Таня, сфотографируйте эту выставку! Через полчаса
я вернусь.
     Он спрыгнул с крыши и торопливо пошел, потом побежал по улице к базе.
Лю молча последовал за ним.
     - Что же это?! - завопил Фокин.
     Мбога опустился на корточки, вытащил маленькую  трубку,  не  торопясь
раскурил ее и сказал:
     - Это люди, Боря. Красть вещи могут и звери,  но  только  люди  могут
возвращать украденное.
     Фокин попятился и сел на колесо вертолета.


     Комов вернулся один. Он был очень возбужден и высоким,  металлическим
голосом приказал немедленно сворачивать лагерь. Фокин сунулся было к  нему
с вопросами. Он требовал объяснений.  Тогда  Комов  тем  же  металлическим
голосом процитировал:
     - "Приказ капитана звездолета "Подсолнечник". В  течении  трех  часов
свернуть  синоптическую   базу-лабораторию   и   археологический   лагерь,
демобилизовать все кибернетические  системы,  всем,  включая  атмосферного
физика Лю, вернуться на борт "Подсолнечника".
     От удивления Фокин повиновался и принялся  за  работу  с  необычайным
усердием.
     За  два  часа  вертолет  сделал  восемь  рейсов,  а  грузовые  киберы
протоптали от базы до бота широкую дорогу в траве. От базы остались только
пустые постройки, все три системы кибернетических роботов-строителей  были
загнаны в помещение склада и полностью депрограммированы.
     В шесть часов утра по местному времени, когда на  востоке  загорелась
зеленая заря, выбившиеся из сил люди  собрались  у  бота,  и  тут  наконец
Фокина прорвало.
     - Ну хорошо, - начал он зловещим  сиплым  шепотом,  -  Ты,  Геннадий,
отдавал нам приказания, и я их честно выполнял. Но, прах  побери,  я  хочу
наконец узнать, зачем мы отсюда уходим? Как! - завопил он вдруг фальцетом,
картинно  выбросив  руку.  (Все  вздрогнули,  а  Мбога  выронил  из  зубов
трубочку.) - Как!  В  течение  трех  веков  искать  Братьев  по  Разуму  и
позор-рно бежать, едва их обнаружив? Лучшие умы человечества...
     - Борис, Борис!.. - Таня укоризненно покачала головой.
     - Ничего не понимаю! - проговорил Фокин сиплым шепотом.
     -  Вы  думаете,  Борис,  что  мы  способны  представлять  лучшие  умы
человечества? - спросил Мбога.
     Комов угрюмо пробормотал:
     - Сколько мы здесь напакостили! Сожгли целое  поле,  топтали  посевы,
развели пальбу... А в районе базы... - Он махнул рукой.
     - Но кто мог знать? - сказал Лю виновато.
     - Да, - произнес Мбога, - мы сделали много ошибок. Но я надеюсь,  что
они нас поняли. Они достаточно цивилизованы для этого.
     - Да какая это цивилизация! - воскликнул Фокин.  -  Где  машины?  Где
орудия труда? Где города, наконец?
     - Да замолчи ты, Борис! - сказал Комов. - "Машины... города"!... Хоть
теперь-то раскрой глаза! Мы умеем летать на птицах? У нас есть  медоносные
монстры, которые к тому же дают мясо с живого тела? Давно  ли  у  нас  был
уничтожен последний комар? Машины...
     - Биологическая цивилизация, - произнес Мбога.
     - Как? - спросил Фокин.
     - Биологическая цивилизация. Не машинная, а биологическая.  Селекция,
генетика, дрессировка. Кто знает, какие силы покорили они? И  кто  скажет,
чья цивилизация выше?
     - Представляешь, Борька, - сказала Таня, - дрессированные бактерии!
     Фокин яростно крутил ус.
     - И уходим мы отсюда потому, - сказал Комов, - что никто  из  нас  не
имеет права взять на себя ответственность первого контакта.
     "Ах как жалко уходить отсюда! - думал он. -  Ужасно  жалко.  Не  хочу
уходить. Хочу разыскать их. Поговорить с ними, поглядеть, какие они. Целое
человечество! Не какие-нибудь безмозглые ящеры, не улитки какие-нибудь,  а
человечество. Целый мир, целая история... А у вас были войны и  революции?
А что у вас сначала было - пар или электричество? А  в  чем  у  вас  смысл
жизни? А сколько языков  на  Леониде?  А  можно  взять  у  вас  что-нибудь
почитать?  Первый  опыт  сравнительной  истории  человечеств...  И   нужно
уходить. Ай-яй-яй, как не хочется уходить!.. Но на Земле уже пятьдесят лет
существует Комиссия по  Контактам.  Пятьдесят  лет  изучают  сравнительную
психологию рыб и муравьев и спорят, на каком  языке  сказать  первое  "э"!
Только теперь над комиссией уже не посмеешься. Работать им придется явно в
поте  лица.  Интересно,  кто-нибудь   из   них   предвидел   биологическую
цивилизацию? Наверное. Чего они там только не предвидели. Счастливчики!"
     Мбога сказал:
     - Какой все-таки удивительно проницательный  человек  Горбовский!  Он
явно что-то чувствовал.
     - Да, - сказала  Таня.  -  Страшно  подумать,  что  бы  здесь  Борька
наделал, будь у нас оружие!
     - Почему обязательно я? - возмутился Фокин.  -  А  ты?  Кто  купаться
ходил с электрическим резаком?
     - Все мы хороши, - сказал Лю со вздохом.
     Комов поглядел на часы.
     - Старт через двадцать минут, - объявил он. - Прошу по местам.
     Мбога задержался в кессоне  и  оглянулся.  Белая  звезда  ЕН  23  уже
поднялась над зелеными равнинами Леониды.  Пахло  влажной  травой,  теплой
землей и свежим медом.  Над  далекими  холмами  неподвижно  повисли  белые
растрепанные облака.
     - Да, - произнес Мбога, - необычайно благоустроенная  планета.  Разве
природе под силу создать такую?




                        ЧАСТЬ ПЯТАЯ. КАКИМИ ВЫ БУДЕТЕ


                            1. КАКИМИ ВЫ БУДЕТЕ

     Океан был как зеркало. Вода у прибрежных камней была такая спокойная,
что темно-зеленые мочала водорослей на дне, обычно колеблющиеся, висели  в
глубине неподвижно.
     Кондратьев завел субмарину в бухту, поставил ее впритык  к  берегу  и
сказал:
     - Приехали.
     Пассажиры зашевелились.
     - Где мой киноаппарат? - спросил Женя Славин.
     - Я на нем лежу, - отозвался Горбовский слабым голосом. -  Мне  очень
неудобно. Можно, я вылезу?
     Кондратьев  распахнул  люк,  и  все  увидели  ясное   голубое   небо.
Горбовский вылез первым. Он сделал по  камням  несколько  неверных  шагов,
остановился и пошевелил носком сухой плавник.
     - Как здесь хорошо! - вскричал он. - Как мягко! Можно, я лягу?
     - Можно, - сказал Женя.
     Он тоже выбрался из люка и сладко потягивался. Горбовский  сейчас  же
лег.
     Кондратьев сбросил якорь.
     - Лично я, - сказал он, - лежать на плавнике не советую.  Там  всегда
несметно песчаных блох.
     Женя,  неестественно  растопырившись,  стрекотал  киноаппаратом.   Он
снимал командира звена субмарин  в  момент  возвращения  из  ответственной
операции.
     - Сделай лицо, - строго приказал он.
     Кондратьев сделал лицо.
     - Ну что ты в самом деле! - обиделся Женя и опустил аппарат.
     - Я не все понял насчет блох, - подал голос Горбовский.  -  Они  что,
Сергей Иванович, прыгают? Или могут укусить?
     - Могут и укусить, - ответил Кондратьев. - Да оставь ты меня в покое,
Евгений! Вот вернемся на базу, тогда и снимай хоть до белых пятне. Собирай
плавник и разводи костер.
     Он полез в люк и достал ведро. Женя сел на корточки и стал  брезгливо
копаться в плавнике двумя пальцами, выбирая щепки покрупнее. Горбовский  с
интересом следил за его манипуляциями.
     - И все-таки, Сергей Иванович, я не все понял насчет блох.
     - Они  прогрызают  кожу,  -  пояснил  Кондратьев,  ополаскивая  ведро
техническим спиртом.
     - Да, - сказал Горбовский и перевернулся на спину. - Это ужасно.
     Кондратьев набрал в ведро пресной воды  из  запасов  на  субмарине  и
спрыгнул на берег.  Молча  и  ловко  он  собрал  плавник,  разжег  костер,
подвесил ведро над костром и достал из своих  необъятных  карманов  леску,
крючок и коробку с наживкой. Женя подошел с горстью щепок.
     - Следи за костром, - приказал Кондратьев. - Я  наловлю  окуньков.  Я
мигом.
     Прыгая с камня на камень, он перебрался на  большую  замшелую  скалу,
выступавшую из воды в двадцати шагах от берега, повозился  там  немного  и
затих. Утро было тихое, солнце,  выбравшись  из-за  горизонта,  уставилось
прямо в бухточку и слепило глаза. Женя сел  по-турецки  у  костра  и  стал
подкладывать щепочки.
     - Изумительное существо - человек! -  произнес  вдруг  Горбовский.  -
Проследите его историю за последние сто веков. какого  огромного  развития
достиг,  скажем,  производственный   сектор!   Как   расширились   области
исследовательской деятельности! И с  каждым  годом  появляются  все  новые
области, новые профессии. Вот я недавно познакомился с одним товарищем. Он
учит детишек ходить. И он рассказал мне, что существует уже очень  сложная
теория этого дела...
     - Как его фамилия? - быстро спросил Женя и вынул диктофон.
     - Его фамилия... Елена Ивановна. А фамилию я не  знаю.  Но  я  не  об
этом. Я хочу сказать, что вот  науки  и  способы  производства  все  время
развиваются, а развлечения, способы отдыха все остаются такими же,  как  в
древнем Риме. Если мне надоест быть звездолетчиком, я могу стать биологом,
строителем, агрономом... еще кем-нибудь. А вот если мне,  скажем,  надоест
лежать, что тогда остается делать? Смотреть кино, читать,  слушать  музыку
или еще посмотреть, как другие бегают. На стадионах. И все! И  так  всегда
было - зрелища и игры. Короче говоря,  все  наши  развлечения  сводятся  в
конечном счете к услаждению нескольких органов чувств. Даже, заметьте,  не
всех. Вот, скажем, никто  еще  не  придумал,  как  развлекаться,  услаждая
органы осязания и обоняния.
     - Ну еще бы, - сказал Женя. - Массовые зрелища и массовые  осязалища.
И массовые обонялища.
     Горбовский тихонько захихикал.
     - Вот именно, -  сказал  он.  -  Обонялища.  А  ведь  будет,  Евгений
Маркович! Непременно когда-нибудь будет!
     - Так ведь это закономерно,  Леонид  Андреевич.  По-видимому,  законы
природы таковы, что человек в конечном счете стремится не столько к  самим
восприятиям, сколько к переработке этих восприятий, стремится услаждать не
столько элементарные органы чувств, сколько  свой  главный  воспринимающий
орган - мозг.
     Женя выбрал из плавника еще несколько щепок и подбросил в костер.
     - Отец рассказывал мне, что в его время кое-кто пророчил человечеству
вырождение в условиях изобилия. Все-де будут  делать  машины,  на  хлеб  с
маслом зарабатывать не надо, и люди  займутся  тунеядством.  Человечество,
мол, захлестнут трутни. Но дело-то как раз в  том,  что  работать  гораздо
интереснее, чем отдыхать. Трутнем быть просто скучно.
     - Я знал одного трутня, - серьезно сказал Горбовский. - Но его  очень
не любили девушки, и он начисто вымер в результате естественного отбора. И
все-таки я думаю, что история развлечений еще не окончена. Я имею  в  виду
развлечения в старинном  смысле  слова.  И  обонялища  какие-нибудь  будут
обязательно. Я хорошо представляю это себе...
     - Сидят сорок тысяч  человек,  -  сказал  Женя,  -  и  все  как  один
принюхиваются. Симфония "Розы в томатном соусе".  И  критики  с  огромными
носами будут писать: "В третьей части впечатляющим  диссонансом  в  нежный
запах двух розовых лепестков врывается мажорное звучание свежего лука..."
     - "...В огромном зале лишь немногие смогли удержаться от слез..."
     Когда Кондратьев вернулся со  связкой  свежей  рыбы,  звездолетчик  и
писатель довольно ржали перед затухающим костром.
     - Что это вас так разобрало? - с любопытством осведомился Кондратьев.
     - Радуемся жизни, Сережа, - ответил Женя. - Укрась и  ты  свою  жизнь
веселой шуткой.
     - Могу, - сказал Кондратьев. - Сейчас я почищу рыбу,  а  ты  соберешь
внутренности и зароешь во-он под тем камнем. Я всегда там зарываю.
     - Симфония "Могильный камень", - сказал Горбовский. -  Часть  первая,
аллегро нон троппо.
     Лицо Жени вытянулось, он замолчал и стал глядеть на  роковой  камень.
Кондратьев взял камбалу, шлепнул ее  на  плоский  камень  и  вытащил  нож.
Горбовский с восхищением следил за каждым его движением. Кондратьев ловким
ударом наискосок отделил голову камбалы, ловко запустил под кожу ладонь  и
мгновенно извлек камбалу из кожи целиком, словно  снял  перчатку.  Кожу  и
выпавшие внутренности он бросил Жене.
     - Леонид Андреевич! - позвал он. - Принесите соли, пожалуйста!
     Горбовский, не говоря ни слова, встал и полез в субмарину. Кондратьев
быстро разделал камбалу и принялся за окуней.  Куча  рыбьих  внутренностей
перед Женей росла.
     - А где соль? - воззвал Горбовский из люка.
     - В продовольственном ящике, - откликнулся Кондратьев. - Направо.
     - А она не поедет? - с опаской спросил Горбовский.
     - Кто - она?
     - Субмарина. Тут направо пульт управления.
     - Справа от пульта - ящик, - сказал Кондратьев.
     Было слышно, как Горбовский ворочается в кабине.
     - Нашел! - радостно заявил он. - Все нести? Тут килограммов пять...
     Кондратьев поднял голову:
     - Как так - пять? Там должен быть маленький пакет.
     После минутной паузы Горбовский сообщил:
     - Да, действительно. Сейчас несу.
     Он выбрался из люка, держа в вытянутой руке пакетик с солью.  Руки  у
него были в муке. Положив пакетик возле  Кондратьева,  он  со  стоном:  "О
мировая энтропия!.." - приноровился было снова лечь, но Кондратьев сказал:
     - А теперь, Леонид  Андреевич,  принесите-ка,  пожалуйста,  лаврового
листа.
     - Зачем? - с огромным изумлением спросил Горбовский.  -  Неужели  три
взрослых человека не могут обойтись без лаврового листа?
     - Нет уж, - сказал Кондратьев. - Я обещал вам, Леонид Андреевич,  что
вы хорошо сегодня отдохнете, и вы у меня отдохнете. Ступайте  за  лавровым
листом...
     Горбовский сходил за лавровым листом, а  затем  сходил  за  перцем  и
кореньями, а потом - отдельно - за хлебом. Вместе с хлебом  он  -  в  знак
протеста - принес тяжеленный баллон с кислородом и язвительно сказал:
     - Вот я принес заодно. На всякий случай, если надо...
     - Не надо, - сказал Кондратьев. - Большое спасибо. Отнесите назад.
     Горбовский с проклятиями поволок баллон обратно. Вернувшись,  он  уже
не пытался лечь. Он стоял рядом с Кондратьевым и смотрел,  как  тот  варит
уху. Мрачный корреспондент Европейского информационного центра при  помощи
двух щепочек относил рыбьи внутренности к могильному камню.
     Уха кипела.  От  нее  шел  оглушающий  аромат,  приправленный  легким
запахом дыма. Кондратьев взял ложку, попробовал и задумался.
     - Ну как? - спросил Горбовский.
     - Еще чуть соли, - отозвался Кондратьев. - И, пожалуй, перчику. А?
     - Пожалуй, - сказал Горбовский и проглотил слюнку.
     - Да, - решительно сказал Кондратьев. - Соли и перцу.
     Женя кончил таскать рыбьи потроха, навалил сверху камень и отправился
мыть  руки.  Вода  была  теплая  и  прозрачная.  Было  видно,  как   между
водорослями снуют маленькие серо-зеленые рыбки. Женя присел  на  камень  и
загляделся. Океан блестящей стеной поднимался за  бухтой.  Над  горизонтом
неподвижно  висели  синие  вершины  соседнего  острова.  Все  было  синее,
блестящее и неподвижное, только над камнями  в  бухте  без  крика  плавали
большие черно-белые птицы. От воды шел свежий солоноватый запах.
     - Отличная планета - Земля! - сказал Женя вслух.
     -  Готово!  -  объявил  Кондратьев.  -  Садитесь  есть  уху.   Леонид
Андреевич, принесите, пожалуйста, тарелки.
     - Ладно, - сказал Горбовский. - Тогда я и ложки заодно.
     Он расселись  вокруг  дымящегося  ведра,  и  Кондратьев  разлил  уху.
Некоторое время ели молча. Затем Горбовский сказал:
     - Безмерно люблю уху. И так редко приходится есть!
     - Ухи еще полведра, - сообщил Кондратьев.
     - Ах, Сергей Иванович, - сказал Горбовский со вздохом, - на два  года
не наешься!
     - Так уж на Леониде не будет ухи, - сказал Кондратьев.
     Горбовский опять вздохнул.
     - Может быть, и не будет. Хотя Леонида - это, конечно, не Пандора,  и
на уху надежда есть. Если только комиссия разрешит ловить рыбу.
     - А почему бы и нет?
     - В комиссии желчные и жестокие люди. Они наверняка запретят мне даже
лежать. Они потребуют, чтобы все мои  действия  соответствовали  интересам
аборигенов этой планеты. А откуда я знаю, какие у них интересы?
     - Вы фантастический нытик, Леонид  Андреевич,  -  сказал  Женя.  -  Я
считаю, что ваше участие в Комиссии по  Контактам  -  ужасная  ошибка.  Ты
представляешь, Сергей: Леонид Андреевич со  всем  своим  душистым  букетом
недостатков представляет человечество перед цивилизацией другого мира.
     - А почему бы и нет? - рассудительно сказал  Кондратьев.  -  Я  очень
уважаю Леонида Андреевича.
     - И я его уважаю, - сказал Горбовский.
     - Я тоже его уважаю, - сказал Женя, - но не  испортил  бы  он  первое
впечатление у граждан Леониды.
     - Первое впечатление уже испорчено, -  заметил  Горбовский.  -  Между
прочим, и по моей вине тоже. Но дело не в этом. Вы за меня не беспокойтесь
Евгений Маркович. На благоустроенной планете я буду тих, как улитка.
     - Но этого мало! Сергей, ты  читал  список  вопросов,  которые  будут
обсуждаться при первой встрече?
     - Читал.
     - Там не хватает одного вопроса.
     Горбовский с интересом посмотрел на Женю.
     - Какого? - осведомился Кондратьев.
     - Самого первого: "Можно, я лягу?"
     Кондратьев фыркнул в ложку с ухой. Горбовский  посмотрел  на  Женю  с
укоризной.
     - Ах, Евгений Маркович, - сказал он, - ну можно ли так шутить? Вот вы
все смеетесь, а мне страшно. Я очень  боюсь  оплошать  и  навредить  нашим
потомкам.
     - Да, плошать не стоит.
     - Нельзя! Нельзя, Евгений Маркович! Ведь потомки в нас верят!
     Кондратьев перестал есть и взглянул на Горбовского.
     - За всех потомков, конечно, ручаться не могу, -  спокойно  продолжал
Горбовский, - но вот Петр Петрович - то во время последней со мной встречи
вполне определенно выразился в том смысле, что он в нас верит.
     - И чей же он потомок, этот Петр Петрович? - спросил Кондратьев.
     - Доподлинно сказать вам не могу. Ясно, однако, что он прямой потомок
какого-то Петра. Мы, знаете, об этом с ним как-то  не  говорили.  В  конце
концов, это не очень важно, не правда ли?
     - А о чем вы с ним говорили? - поинтересовался Женя.
     Горбовский поставил пустую тарелку рядом с собой на камень, вытер рот
носовым платком и сказал:
     - Если вам интересно, могу рассказать. История, в общем, не длинная.
     - Может, сначала посуду вымоем? - предложил Кондратьев.
     - Нет. Я так не  согласен.  Надо  сначала  полежать.  Верно,  Евгений
Маркович?
     -  Конечно,  верно!  -  воскликнул  Женя,  тоже  отставил  тарелку  и
повалился на бок. - Рассказывайте, Леонид Андреевич.
     И Горбовский начал рассказывать.
     - Мы шли на "Тариэле" к ЕН 6 - рейс легкий и не  интересный  -  везли
Перси Диксона и семьдесят тонн вкусной еды для тамошних астрономов, и  тут
у нас взорвался обогатитель. Кто его знает,