начащее,  но  которое  он  в  конце  концов  узнал,  и,
наконец, лицо, которое навеки запечатлелось в его памяти.
     Губы шевельнулись в полумраке, и, хотя он не мог услышать  слов,  они
тоже навеки отпечатались в его сознании:
     "Когда сможешь, дай мне знать о себе".
     Вот оно, подумал он. Надо дать ей знать. Она ждет и  хочет  услышать,
что с ним произошло.
     Оборотень рванулся вверх из мрака и тишины, сопровождаемый рокотом  -
яростным протестующим рокотом тех двух других.
     Черные башни закружились в  обступающей  его  темноте  -  вращающаяся
чернота, которую можно  почувствовать,  но  нельзя  увидеть.  И  вдруг  он
увидел.
     Блейк стоял  в  церкви,  в  полумраке,  подсвеченном  слабыми  огнями
люстры. Затем кто-то закричал, и он увидел, как к выходу через  неф  бежит
солдат. Другой солдат растерянно замер.
     - Капитан! Капитан! - орал бегущий. Второй солдат сделал короткий шаг
вперед.
     - Спокойно, дружок, - сказал Блейк. - Я никуда не ухожу.
     Что-то путалось у него в ногах. Блейк взглянул вниз и увидел, что это
его туника. Он переступил через нее, поднял и набросил на плечи.
     Мужчина с  нашивками  на  плечах  пересек  неф  и  остановился  перед
Блейком.
     - Меня зовут капитан Сондерс, сэр, - представился он.  -  Космическая
Служба. Мы охраняем вас.
     - Охраняете или караулите? - спросил Блейк.
     -  Наверное,  понемножку  и  того   и   другого,   -   чуть   заметно
ухмыльнувшись, ответил капитан. - Позвольте поздравить вас,  сэр,  с  тем,
что вы снова стали человеком.
     - Ошибаетесь, - ответил Блейк, поплотней закутываясь в  тунику.  -  И
наверное, теперь вы уже  знаете,  в  чем  ваша  ошибка.  Вам  должно  быть
известно, что я не человек - не совсем человек.
     Может быть, подумал он, человеческое в нем лишь  одно  обличье.  Хотя
нет, этого мало, ведь его разрабатывали и строили как  человека.  Конечно,
произошли определенные изменения, но Блейк не настолько  изменился,  чтобы
стать нечеловеком. Он сделался нечеловеком ровно  настолько,  чтобы  стать
неприемлемым. Нечеловеком ровно настолько, чтобы  человечество  сочло  его
чудовищем, монстром.
     - Мы ждали, - сказал капитан. - И надеялись...
     - Сколько? - спросил Блейк.
     - Почти год, - ответил капитан.
     Целый год! - подумал Блейк. Ни за что бы не поверил. Казалось, прошло
лишь несколько часов, не  больше.  А  интересно,  сколько  его  держали  в
центральных  недрах  общего  разума,  пока  Оборотень  понял,  что  должен
освободиться? Или он  понял  это  с  самого  начала,  с  той  минуты,  как
Мыслитель подавил его? Ответ на это дать  трудно.  Время  применительно  к
изолированному разуму, возможно,  лишено  всякого  смысла  и  годится  для
измерения продолжительности не более, чем школьная линейка.
     И все же времени прошло достаточно, по крайней мере для  того,  чтобы
излечиться. Не было больше ни ужаса, ни режущей на  куски  агонии,  теперь
Блейк мог мириться с тем, что он в  недостаточной  степени  человек  и  не
может претендовать на место на Земле.
     - И что теперь? - спросил он.
     - Мне приказано, - ответил капитан, - сопроводить вас в Вашингтон,  в
штаб Космической Службы. Если к этому не будет препятствий.
     - Препятствий не будет,  -  заверил  его  Блейк.  -  Я  не  собираюсь
оказывать сопротивление.
     - Я не вас имею в виду, - сказал капитан, - а толпу на улице.
     - Что значит "толпу"? Какая такая толпа?
     - На этот раз толпа поклоняющихся вам  фанатиков.  Дело  в  том,  что
возникли секты, которые, насколько мне известно, верят, будто  вы  пророк,
посланный избавить человека от его греховности. А иногда собираются другие
группы, объявившие вас исчадием... Извините, сэр, я забылся.
     - А что, - поинтересовался Блейк,  -  эти  группы,  и  те  и  другие,
причиняют вам какие-нибудь хлопоты?
     - Причиняют, сэр, - подтвердил капитан. - И иногда  немалые.  Поэтому
мы должны выбраться отсюда незаметно.
     - Но почему не выйти просто через ворота? И положить всему конец?
     - Боюсь, что ситуация не столь проста,  как  вам  кажется,  -  сказал
капитан. - Буду с вами откровенен. Кроме нескольких наших  людей,  о  том,
что вы уйдете отсюда, не  будет  знать  никто.  По-прежнему  будет  стоять
охрана и...
     - Вы будете делать вид, что я все еще здесь?
     - Да. Так мы избежим ненужных осложнений.
     - Но когда-нибудь...
     - Нет, - покачал головой капитан, - по крайней мере, не скоро,  очень
не скоро. Вас никто не увидит. А корабль  уже  ждет.  Так  что  вы  можете
лететь, конечно, если хотите лететь.
     - Спешите избавиться от меня?
     - Может быть, - ответил капитан. - Но еще хотим дать вам  возможность
избавиться от нас.



                                    30

     Земля хочет избавиться от него. Возможно, она его  боится.  Возможно,
он просто внушает ей отвращение. Мерзкий плод ее собственного честолюбия и
фантазии, плод, который  надо  быстренько  замести  под  половик.  Ибо  не
осталось ему места на  Земле  и  среди  людей,  и  вместе  с  тем  он  был
порождением человечества, а его существование  стало  возможным  благодаря
смекалке и хитроумию земных ученых.
     Блейк раздумывал об этом, когда впервые удалился в церковь, и теперь,
стоя у окна своей комнаты и глядя на улицы Вашингтона, он  знал,  что  был
прав и точно оценил реакцию человечества.
     Хотя нельзя было определить, в  какой  степени  эта  реакция  исходит
непосредственно от людей Земли, а в какой - от чинуш  Космической  Службы.
Для Службы он был давней ошибкой, просчетом планирования с далеко  идущими
последствиями. И чем быстрее от него избавятся, тем им будет лучше.
     Блейк помнил, что на склоне холма за  оградой  кладбища  была  толпа,
которая собралась, чтобы отдать дань  уважения  тому,  чем  он  был  в  ее
глазах. Зеваки? Разумеется. Верующие? Более чем вероятно. Люди, падкие  на
любые свежие сенсации, которыми можно  заполнить  пустоту  жизни,  но  все
равно люди, все равно человеческие существа, все равно человечество.
     Блейк стоял и смотрел на залитые солнцем улицы Вашингтона, на  редкие
машины, сновавшие по  проспекту,  и  ленивых  пешеходов,  слонявшихся  под
деревьями на тротуарах. Земля, думал он. Земля и люди, живущие на  ней.  У
них есть работа, семьи, ради которых  стоит  спешить  домой;  у  них  есть
домашнее хозяйство  и  увлечения,  свои  тревоги  и  маленькие  торжества,
друзья. Но это - зависимые люди. Интересно,  мог  бы  он  задумываться  об
этом, если бы сам был зависим,  если  бы  в  силу  каких-то  невообразимых
обстоятельств человечество приняло его? Одному ему было не по себе.  Блейк
не воспринимал себя как одинокое существо, поскольку были и  двое  других,
которые держались вместе, соединившись в том сгустке вещества, из которого
состояло его тело.
     Их не интересовало то, что он угодил  в  эмоциональный  капкан,  хотя
там, в церкви, они и выказывали к этому интерес. То,  что  им  самим  были
недоступны такие чувства, к делу не относилось.
     Но удел изгоя, исход с Земли и скитания по Вселенной,  доля  парии  -
этого ему, наверное, не вынести.
     Корабль ждал его, он был уже почти готов. И решать предстояло Блейку:
он мог лететь или остаться. Хотя Космическая Служба ясно дала понять,  что
предпочла бы первое.
     Да и что он приобретет, оставшись? Ничего. Разве что слабую надежду в
один прекрасный день вновь обрести человечность.
     А если он на это способен, хочет ли он этого?
     В голове загудело: Блейк не находил ответа. И он стоял, со  скучающим
видом глядя в окно и почти не видя того, что творится на улице.
     Стук в дверь заставил его обернуться.
     Дверь открылась, и он увидел стоящего  в  коридоре  охранника.  Потом
вошел какой-то человек, и Блейк не сразу узнал его.  Но  затем  разглядел,
кто это.
     - Сенатор, - проговорил он, подходя к человеку, - вы очень любезны. Я
не думал, что вы придете.
     - А почему, собственно, я не должен был прийти? - спросил Гортон. - В
вашей записке было сказано, что вы хотите поговорить со мной.
     - Я не знал, захотите ли вы видеть меня, - произнес Блейк. - В  конце
концов, я, вероятно, внес свой вклад в исход референдума.
     - Возможно, - согласился Гортон. - Стоун поступил  в  высшей  степени
неэтично, использовав вас в качестве негативного примера.  Хотя  я  обязан
отдать должное этому парню: использовал он вас великолепно.
     - Мне очень жаль, - проговорил Блейк. - Это я и хотел вам сказать.  Я
бы приехал повидать вас,  но,  похоже,  сейчас  меня  держат  на  коротком
поводке.
     - Ну-ну, - возразил сенатор. - Думается, у нас куда  больше  тем  для
беседы. Референдум и его результаты, как вы  можете  догадаться,  довольно
болезненный для меня предмет. Только позавчера я отослал  им  прошение  об
отставке. Откровенно говоря, мне понадобится  время,  чтобы  привыкнуть  к
мысли, что я не сенатор.
     - Может быть, присядете? - предложил Блейк. - Вон в  то  кресло,  что
ли. Я могу раздобыть немного коньяку.
     - От всего  сердца  одобряю  эту  мысль,  -  сказал  сенатор.  -  Уже
достаточно поздно, можно начинать дневное возлияние. В тот раз,  когда  вы
пришли к нам в  дом,  мы  пили  коньяк.  Если  память  меня  не  подводит,
бутылочка была особая.
     Он сел в кресло и обвел глазами комнату.
     - Должен заметить, что о вас неплохо заботятся, -  заявил  он.  -  По
меньшей мере офицерские апартаменты.
     - И страж у дверей, - добавил Блейк.
     - Вероятно, они немного побаиваются вас.
     - Наверное, но в этом нет нужды.
     Блейк подошел к винному шкафчику, достал бутылку и два стакана. Потом
он пересек комнату и уселся на кушетку лицом к Гортону.
     - Как я понимаю, вы вот-вот покинете нас, -  сказал  сенатор.  -  Мне
говорили, что корабль почти готов.
     Блейк кивнул, разливая коньяк.
     - Я немного размышлял об этом корабле, -  сказал  он.  -  Экипажа  не
будет. Я один на борту. Полная автоматика. Сделать такое всего за год...
     - О, не за год, - возразил сенатор.  -  Разве  никто  не  позаботился
рассказать вам о корабле?
     Блейк покачал головой:
     -   Меня   кратко   проинструктировали.   Да,   это   точное   слово:
проинструктировали.  Мне  сказали,  на  какие   рычаги   нажимать,   какие
циферблаты крутить, чтобы попасть туда, куда я хочу попасть. Как  работает
система снабжения продуктами. Хозяйство корабля. Но это все. Разумеется, я
спрашивал, но ответов у них, похоже, не было. Кажется, главная их  цель  -
поскорее выпихнуть меня с Земли.
     - Понимаю, - сказал сенатор. - Старые военные игры. Всякие там каналы
и тому подобные штуки, наверное. И чуть-чуть этой их нелепой секретности.
     Он поболтал коньяк в стакане и поднял глаза на Блейка.
     - Если вы думаете, что это ловушка, не бойтесь. Это  не  так  Корабль
будет делать все, что они обещают.
     - Рад это слышать, сенатор.
     - Корабль не строили. Его, можно сказать, вырастили. Он не  сходил  с
чертежных досок в  течение  сорока  лет  или  дольше.  Конструкцию  меняли
множество раз, испытывали снова и снова, строили и разбирали, чтобы внести
усовершенствования. Это была попытка создать идеальный корабль, понимаете?
На него потрачены миллионы человеко-дней  и  миллиарды  долларов.  Корабль
способен  работать  вечно,  и  человек  может  жить  в  нем   вечно.   Это
единственное средство, способное помочь человеку, оснащенному так, как вы,
уйти в космос и выполнить ту работу, для которой и строили корабль.
     Блейк вздернул брови:
     - Один вопрос, сенатор: зачем столько хлопот?
     - Хлопот? Не понимаю.
     - Послушайте - все, что вы говорите, верно. Это странное создание,  о
котором мы вели разговор, на треть состоящее из меня, способно  летать  по
Вселенной на таком корабле и делать дело. Но какая будет отдача? Что сулит
это человечеству? Может быть, вы верите,  что  когда-нибудь  мы  вернемся,
преодолев  расстояние  в  миллионы  световых  лет,  и  передадим  вам  все
приобретенные знания?
     - Не знаю, - сказал сенатор. - Может быть, так они  и  думают.  Может
быть, у вас достанет человечности вернуться.
     - Сомневаюсь, сенатор.
     - Что ж, - сказал тот, - не вижу большого смысла  говорить  об  этом.
Вдруг  возвращение  окажется  невозможным,  даже  если  вы  захотите.   Мы
понимаем, сколько времени займет ваша работа, и человечество не  настолько
глупо, чтобы верить в свое вечное существование. К тому времени, когда  вы
получите ответ, нас может уже и не быть.
     - Мы получим ответ. Если мы полетим, то получим его.
     - Еще одно, - сказал сенатор.  -  Вам  не  приходило  в  голову,  что
человечество, быть может, способно дать вам возможность полететь в  космос
в поисках ответа, даже зная, что оно ничего на этом не выгадает? Зная, что
где-то во Вселенной найдется некий разум, которому будет полезен ваш ответ
и ваши знания?
     - Об этом я не подумал, - сказал Блейк. - И я  не  убежден,  что  это
так.
     - Мы досадили вам, не правда ли?
     - Не знаю, - ответил Блейк.  -  Не  могу  сказать,  какие  чувства  я
испытываю. Человек, который вернулся домой  и  которого  сразу  же  пинком
выпроваживают вон.
     - Вы не обязаны покидать Землю. Я думал, вам самому этого хочется. Но
если вам угодно остаться...
     - Остаться? Зачем? - воскликнул Блейк.  -  Чтобы  сидеть  в  красивой
клетке и сполна пользоваться казенной добротой? Чтобы на меня пялили глаза
и показывали пальцем? Чтобы дураки преклоняли колена возле этой  клетки  и
молились, как там, в Уиллоу-Гроув?
     - Наверное, это было бы довольно бессмысленно, - согласился Гортон. -
Я имею в виду - остаться тут. В  космосе  у  вас  по  крайней  мере  будет
занятие, и...
     - И еще одно, - прервал его Блейк. - Как получилось, что  вы  столько
обо мне знаете? Как вы это раскопали? Как вычислили, в чем тут дело?
     - Насколько я понимаю, при  помощи  дедукции,  -  ответил  Гортон,  -
основанной на тщательных исследованиях и дотошных наблюдениях. Это не все.
Но этого достаточно, чтобы понять, какими способностями вы обладаете и как
можете их применить. Мы поняли, что такие способности не должны  пропадать
зря; надо было дать  вам  возможность  использовать  их.  Кроме  того,  мы
подозревали, что здесь, на Земле, вы их реализовать не  сумеете.  Тогда-то
Космическая Служба и решила предоставить вам корабль.
     - Вот, значит, к чему все  сводится,  -  сказал  Блейк.  -  Я  должен
выполнить задание, хочу я того или нет.
     - По-моему, решать вам, - с холодком в голосе проговорил Гортон.
     - Я на эту работу не напрашивался.
     - Да, - согласился Гортон. - По-видимому,  не  напрашивались.  Но  вы
можете обрести удовлетворение в ее заманчивости.
     Они помолчали. Обоим было не по себе от  того,  что  разговор  принял
такой оборот. Гортон допил коньяк и отставил стакан.  Блейк  потянулся  за
бутылкой.
     - Нет, благодарю вас. Мне скоро идти. Но прежде я задам  вам  вопрос.
Вот он: что вы рассчитываете там найти? И что вы уже знаете?
     - Относительно  того,  что  мы  предполагаем  найти,  я  не  имею  ни
малейшего представления, - ответил Блейк. - Что мы уже знаем? Массу вещей,
которые не сложишь в цельную картину.
     Гортон тяжело поднялся. Движения его были скованными.
     - Я должен идти, - сказал он. - Спасибо за коньяк.
     - Сенатор, - проговорил Блейк, - я послал Элин письмо, а ответа нет.
     - Да, я знаю, - сказал Гортон.
     - Мне нужно повидаться с ней перед отлетом, сэр. Я  хочу  кое-что  ей
сказать.
     - Мистер Блейк, - заявил Гортон, - моя дочь не желает ни видеть  вас,
ни говорить с вами.
     Блейк медленно поднялся. Они стояли лицом к лицу.
     - А причина? Вы можете сказать почему?
     - Я думаю, что причина должна быть очевидна даже для вас,  -  ответил
Гортон.



                                    31

     Тени уже заползли  в  комнату,  а  Блейк  все  сидел  на  кровати  не
шевелясь,  и  мысль  его   все   крутилась   вокруг   одного-единственного
беспощадного факта.
     Элин не желала ни видеть его, ни говорить с ним, хотя она,  чье  лицо
он запомнил навсегда, помогла ему вырваться из тьмы и покоя. Если  сенатор
сказал правду, все его усилия и борьба были напрасны. Лучше бы Блейк тогда
остался там, где был, и залечивал бы раны, пока Мыслитель доведет до конца
свои размышления и подсчеты. Но правду ли сказал сенатор? Может  быть,  он
затаил на него обиду за роль,  которую  Блейк  сыграл  в  поражении  столь
дорогой ему биоинженерной программы? И таким образом решил отплатить, хотя
бы частично, за собственное разочарование?
     Нет,  это  маловероятно,  сказал  себе  Блейк.  Сенатор   -   слишком
искушенный политик, чтобы не отдавать себе отчета в том, что эта  затея  с
биоинженерией была, мягко говоря, авантюрой  и  имела  немного  шансов  на
победу. И потом, во всем этом есть что-то странное.  Поначалу  Гортон  был
очень любезен и отмахнулся от упоминания о референдуме, а потом вдруг  тон
его сделался резким и холодным. Словно сенатор играл  заранее  продуманную
роль - хотя такое предположение выглядит совершенно бессмысленным.
     - Я восхищен тем, как ты держишься, - сказал Мыслитель. - Ни  стонов,
ни зубовного скрежета, ни вырывания волос.
     - Да замолчи ты! - оборвал его Охотник.
     - Но я попытался  сделать  комплимент,  -  возразил  Мыслитель,  -  и
оказать  моральную  поддержку.  Он  подходит   к   проблеме   на   высоком
аналитическом уровне, без эмоциональных вспышек. Единственный способ найти
решение в подобной ситуации.
     При этом разумный компьютер мысленно вздохнул.
     - Хотя я должен признать, - сказал он, - я не в состоянии разобраться
в важности данной проблемы.
     - Не обращай на него внимания, -  посоветовал  Охотник  Блейку.  -  Я
заранее принимаю любое твое  решение.  Если  хочешь  задержаться  на  этой
планете, я согласен. Мы подождем.
     - Ну, конечно, - подтвердил Мыслитель. -  Какие  вопросы?  Что  такое
одна  человеческая  жизнь?  Ты  ведь  не  останешься  здесь  дольше  одной
человеческой жизни?
     - Сэр, - обратилась к Блейку Комната, - вы позволите включить свет?
     - Нет, - сказал Блейк. - Пока не надо.
     - Но, сэр, уже темнеет.
     - Я люблю темноту.
     - Может быть, желаете поужинать?
     - Нет, не сейчас, благодарю.
     - Кухня готова выполнить любой ваш заказ.
     - Чуть позже, - сказал Блейк. - Я еще не голоден.
     Они сказали, что не возражают, если он  решит  остаться  на  Земле  и
попытается стать человеком. Но зачем?
     - А почему бы не попробовать? -  сказал  Охотник.  -  Человек-женщина
может передумать.
     - Вряд ли, - сказал Блейк.
     И в этом,  конечно,  было  самое  худшее:  он  знал,  почему  она  не
передумает, почему никогда не захочет иметь ничего общего с  подобным  ему
существом.
     Но дело было не только в Элин, хотя, Блейк знал, прежде всего  именно
в ней. Ему  еще  предстояло  оборвать  последние  связи  с  человечеством,
которое могло бы стать ему родным, с планетой, которая могла бы стать  его
первым и единственным домом, и  теперь  человеческая  часть  его  сути  не
желала  мириться  с  уготованным  ей  насилием,  не  хотела  терять  право
первородства, не успев обрести его. И все это -  дом,  родина,  родство  -
из-за своей недосягаемости где-то в глубине души становилось ему  особенно
дорогим.
     Мягко звякнул колокольчик.
     - Телефон, сэр, - сказала Комната.
     Он протянул руку к телефону, щелкнул  выключателем.  Экран  продолжал
моргать.
     - Вызов без видеопередачи, - объявил коммутатор. - Вы имеете право не
отвечать.
     - Ничего, - сказал Блейк. - Давайте. Мне все равно.
     Голос - четкий, ледяной, лишенный всякой интонации - ровно произнес:
     - С вами говорит разум Теодора Робертса. Вы Эндрю Блейк?
     - Да, - сказал Блейк. - Как поживаете, доктор Робертс?
     - Со мной все в порядке. Разве может быть иначе?
     - Извините