рме.
Это было его любимое место, не так ли? Может быть, он знает про Хайрама  и
там чувствует себя ближе к нему?
     В саду в Уиллоу-Бенде я нашел его почти сразу же. Он был на одном  из
деревьев, близко от дома. Он смотрел на меня  из  кроны  своими  огромными
кошачьими глазами и даже усмехнулся мне.
     - Кошарик, - сказал я,  -  Хайрам  ранен,  но  он  скоро  поправится.
Несколько дней его не будет. Кошарик, можешь ли ты мигнуть? Можешь закрыть
глаза?
     Он закрыл глаза и открыл их опять, затем закрыл и снова открыл.
     - Хорошо, - сказал я. - Мне бы хотелось поговорить с тобой. Ты можешь
слышать меня, но я тебя слышать не могу. Может быть, мы сможем объясниться
таким образом: я буду задавать вопросы. Если твой ответ будет "да", закрой
глаза один раз. Если "нет", закрой их дважды.
     Он закрыл глаза и затем открыл их.
     - Прекрасно, - сказал я.  -  Ты  понял,  что  я  рассказал  тебе  про
Хайрама?
     Он закрыл глаза один раз.
     - Тебе понятно, что несколько дней его не будет?
     Он просигналил "да".
     - И ты согласен разговаривать со мной вот таким образом?
     "Да", - показал он.
     - Это не очень удобный способ общения, не так ли?
     Кошарик мигнул дважды.
     - Ну, правильно. Итак, в Мастодонии...  ты  знаешь,  где  Мастодония,
Кошарик?
     "Да".
     - В Мастодонии нам нужны четыре дороги во времени. Я забил там четыре
линии палок, выкрашенных красным, с флагами на  каждой,  на  конце  каждой
линии. Флаг означает точку, в которой мы хотим  перейти  в  другое  время.
Понятно ли тебе?
     Кошарик дал понять, что ему ясно.
     - Ты видел эти палки и флаги?
     "Да", - сообщил он.
     - Теперь слушай меня внимательно. Первая дорога должна идти в прошлое
на семьдесят миллионов лет. Следующая дорога должна быть на  десять  тысяч
лет ближе к нам.
     Кошарик не стал ждать моего вопроса, понял ли он, и просигналил "да".
     - Третья, - продолжал я, - еще на  десять  тысяч  лет  ближе  к  нам,
четвертая - на десять тысяч лет позже третьей.
     "Да", - сказал Кошарик.
     Мы повторили все это еще раз, чтобы быть уверенными, что  все  понято
ясно.
     - Ты сделаешь это сейчас? - спросил я.
     Он сообщил, что сделает - и исчез.
     Я стоял, тупо уставившись на то место,  где  он  был  только  что,  и
подозревал, что он понял  меня  буквально,  что  он  сейчас  в  Мастодонии
прокладывает дороги во времени. По крайней мере, я на это надеялся.
     Бен был в своем офисе, устроившись с ногами на столе.
     - Знаешь, Эйса, - сказал он, -  это  самая  лучшая  работа,  какую  я
когда-либо имел. Мне она нравится.
     - А твой банк?
     - Скажу  тебе  кое-что,  чего  никому  другому  бы  не  сказал:  банк
управляется сам собой. Конечно, я им  занят,  но  теперь  мне  там  нечего
делать. Только принимаю решения  -  и  не  все,  а  наиболее  трудные,  да
подписываю бумаги.
     - Тогда как насчет того, чтобы приподняться  и  отправиться  со  мной
поразмяться? В мел.
     - В мел? Ты хочешь сказать, что ты сделал это, Эйса?!
     - Надеюсь. Но не уверен. Мы должны это проверить. Мне бы не  хотелось
идти в одиночку, предпочитаю  компанию.  Я  еще  слишком  цыпленок,  чтобы
ходить туда одному.
     - Слоновые ружья все еще у тебя?
     Я кивнул.
     - Но - никакой охоты. Не  в  этот  раз.  Сейчас  мы  только  проверим
дороги.
     Райла  пошла  с  нами.  Мы  поспорили,  брать  ли  машину,  и  решили
отправиться пешком. Я был полностью готов к тому, что,  когда  мы  пройдем
первую линию палок, ничего не произойдет. Однако это случилось.  Мы  вышли
прямо в мел. Там шел дождь, бесконечный ливень. Мы забили  палки,  которые
принесли с собой, немного походили, чтобы убедиться, что попали туда, куда
нужно.  Группа  глупых  птицезавровых  динозавров  улепетнула  при   нашем
приближении.
     Остальные три дороги тоже уже существовали. На другом конце каждой из
них дождя не было. Насколько я мог заметить, все эти места выглядели очень
похожими. Если бы мы провели там побольше времени, отличия бы нашлись.  Но
мы там не задерживались. Забивали палки и уходили.  На  четвертой  дороге,
однако, Бен убил маленького анкилозавра,  шести  или  семи  футов  длиной,
возможно, годовалого. Пуля почти отстрелила ему голову.
     - Нынче вечером - бифштекс из динозавра, - сказал Бен.
     Тащить его назад в Мастодонию пришлось  всем  троим.  Там  с  помощью
топора мы разрубили панцирь. Сначала мы рубили по всей длине  тела,  чтобы
стало возможно снять панцирь, но это было нелегко. Бен отрезал себе  хвост
в качестве трофея. Я вытащил жаровню - она лежала под домиком -  и  развел
огонь.
     Пока Бен обжаривал  толстые  ломти  мяса,  я  спустился  по  холму  к
яблоневой роще и нашел Кошарика.
     - Я просто пришел сказать тебе  спасибо.  Дороги  великолепны.  -  Он
мигнул мне глазами четыре или пять раз, все время усмехаясь.
     - Я могу что-нибудь для тебя сделать? - спросил я его.
     Он мигнул дважды, отвечая "нет".
     Динозавр, которого мы съели во  время  первой  прогулки  в  мел,  был
вкусен, но, думал я, мясо анкилозавра может  нас  разочаровать.  Они  ведь
такие страшилища. Но мы не  разочаровались.  Я  заглатывал  куски,  слегка
стыдясь, как много ем.
     Позже мы срезали остатки панциря, положили несколько  кусков  мяса  в
наш холодильник, а остальное завернули Бену, чтобы он взял его домой.
     - Вечером у нас будет динозаврятина, - усмехнулся он. -  Может  быть,
приглашу газетчиков, пусть попробуют. Надо же им о чем-то писать.
     После ухода Бена мы  с  Райлой  стали  вести  спокойную,  размеренную
жизнь.  Поздно  засыпали,  подолгу  засиживались  за  столом   на   улице,
присматривали за хозяйством. Я  взял  дробовик  и  отправился  с  Боусером
охотиться на гремучих змей. Мы не нашли ни одной. Нас навестил  Неуклюжик.
Он прошаркал совсем близко, тянул хобот, фыркая на нас и хлопая ушами.  Но
я уже знал, что нужно делать. Райла держала его  под  прицелом,  прикрывая
меня, а я пошел к нему, медленно, на дрожащих ногах. Он обнюхал меня, и  я
почесал его хобот. Он хрюкал и стонал  в  экстазе.  Я  придвинулся  ближе,
чтобы дотянуться до его нижней губы, и почесал ее. Ему все это  нравилось,
он сделал все, что мог, чтобы сказать мне, как он любит меня. Я повел  его
вниз, в долину, и велел ему оставаться там, держась, черт побери, от  нас,
на приличном расстоянии. Он дружелюбно хрюкал. Я боялся, что он  последует
за мной, когда я пойду домой, но он этого не сделал.
     В тот вечер мы сидели, наблюдая, как над  землей  сгущаются  сумерки.
Райла сказала мне:
     - Эйса, меня что-то беспокоит.
     - Хайрам, - ответил я.
     - Но с ним все обошлось. Через несколько дней он вернется.
     - Это  происшествие  заставило  меня  осознать,  как  все  ненадежно.
Временной бизнес, основанный на Хайраме и Кошарике. Если хоть с  одним  из
них что-то случится...
     - Но ведь и ты можешь объясниться с Кошариком. Ты добился  того,  что
он  открыл  дороги  во  времени.  Даже  если  прямо  сейчас   все   пойдет
наперекосяк, то они-то у нас есть, и есть  дело  с  Сафари,  наш  основной
бизнес. В свое время будет и еще что-нибудь, но эта охота на  крупную  дич
ь...
     - Райла, тебе этого довольно?
     - Думаю, что нет, но и этого было бы больше, чем было у нас до этого.
     - Удивляюсь.
     - Удивляешься? Чему?
     - Пожалуйста, постарайся понять. Стань на некоторое время мной. В тот
день, когда ты отвезла Хайрама в госпиталь, я был на ферме. Точнее,  мы  с
Боусером. Походили немного, посидели на ступеньках, как  прежде.  Мы  даже
вошли в дом, но я  не  пошел  дальше  кухни.  Я  сидел  там  за  столом  и
вспоминал, как это было. Я чувствовал  себя  потерянным.  Неважно,  что  я
делал, где я ходил, что думал - я был потерян. Все это изменилось.
     - Изменения тебе не нравятся?
     - Не знаю. Знаю, что все это делать должен. Сейчас у нас есть деньги,
а прежде их никогда не было. Мы теперь можем путешествовать во времени,  а
никто другой не может. Думаю, что все это из-за Хайрама и  ощущения  нашей
неустойчивости...
     Она взяла мою руку в свою.
     - Знаю, - сказала она. - Знаю.
     - Как?! И ты тоже?
     - Нет, Эйса. Не я. Но ты - я знаю, как ты можешь чувствовать себя.  Я
чувствую себя виноватой. Это я втравила тебя в это дело.
     - Меня легко было втравить. Не упрекай себя.  Тебе  не  за  что  себя
упрекать. Дело в том, что я любил эту ферму. Когда я увидел ее в тот день,
я понял, что потерял ее.
     - Пойдем прогуляемся, - предложила она.
     И мы пошли рука об руку, вниз по гребню, и все, что окружало нас, был
мир Мастодонии. С холма доносился резкий крик козодоя, и мы  остановились,
очарованные. Здесь мы его слышали впервые. Я уже и не ожидал услышать его,
поскольку нелогично заключил, что их здесь нет. Но вот при  этом  крике  я
понял, что это - звук дома, он вызвал во мне память о давно забытых годах,
принес дальний запах свежескошенного сена, которым тянуло  от  только  что
выкошенных  полей,  вспомнилось  звяканье  колокольчиков  в  стаде  коров,
которых выгоняют на пастбище после дойки. И,  слушая,  я  чувствовал,  что
странное довольство наполняет меня.
     Мы вернулись к передвижному  домику  и  позвали  Боусера  внутрь.  Он
степенно пошел прямо к комнате Хайрама. Какое-то время мы слышали, как  он
возится на одеяле, устраиваясь на ночь.
     В кухне я соорудил графин "манхеттена" и понес  его  в  гостиную.  Мы
сидели, выпивали, расслабленные и цивилизованные.
     - Помнишь тот день, когда я появилась? - спросила Райла. -  Внезапно,
после этих двадцати лет?
     Я кивнул. Мне казалось, что я запомнил каждую минуту того дня.
     - Я все время спрашивала себя, когда ехала в Уиллоу-Бенд: а что, если
придет время, когда я пожалею о своем приезде? С тех пор я не раз задавала
себе этот вопрос, Эйса. Теперь я хочу сказать тебе, что не жалею ни о чем.
И вопросов этих больше не задаю. Дело не в путешествиях во времени,  не  в
веселье и не в деньгах. Дело в тебе. Я никогда не пожалею, что вернулась к
тебе.
     Поставив стакан, я пошел к кушетке, на которой она сидела, сел с  ней
рядом, взял ее руки в свои. Так мы сидели долго, похожие  на  пару  глупых
детей, которые внезапно открыли,  что  любят  друг  друга.  Во  мне  росла
благодарность к ней за то, что она сказала мне,  и  я  думал,  что,  может
быть, должен сказать ей то же, но не было слов, какими бы я  мог  выразить
то, что чувствовал. Вместо этого я сказал то, чем было полно мое сердце:
     - Я любил тебя, Райла, думаю, что всегда любил, с  первого  дня,  как
только увидел тебя.
 
     На следующий день, вскоре после полудня, приехал  Куртни  на  машине,
которую одолжил ему Бен. С ним был сенатор Абель Фримор.
     - Я доставил его в ваши руки, - сказал  Куртни.  -  Старик  никак  не
соглашался говорить со мной. Ему нужно поговорить именно с вами. Он  хочет
взять быка за рога. Кроме того, пробудилось к жизни Налоговое  Управление:
их представители уже были у меня. Однако я не  думаю,  что  дело  сенатора
имеет к ним какое-либо отношение.
     - Никакого,  -  сказал  сенатор.  -  Подобно  любому  здравомыслящему
человеку, я стараюсь держаться от них подальше.
     Он относился к немногочисленным мужчинам с лицом  типичного  фермера.
Волосы его были белыми и редкими, лицо и руки - загорелыми и обветренными.
Он был невысокого роста, стоял возле машины и оглядывался вокруг.
     - Итак, Мастодония, - сказал он. - Куртни говорил мне о ней. Когда вы
собираетесь начать ее делить?
     - Мы не собираемся этого делать вовсе, - резко сказала Райла.
     - Должен вам сказать, - проговорил Куртни, обращаясь  к  нам,  -  что
Сафари прибудет завтра. Несколько дней назад  позвонил  Бен,  сказал,  что
дороги открыты. Рад, что тебе это удалось.
     - Не без труда, - заметил я.
     - Мне бы хотелось остаться и поглядеть, как отправится первое сафари.
Того же хочет и сенатор. У вас найдутся комнаты, чтобы переночевать?
     - Две комнаты есть, - ответила Райла. - Добро пожаловать. Но один  из
вас будет спать в одной комнате с Боусером.
     - Не будет ли возможности отправиться туда с ними? - спросил сенатор.
- Только чтобы взглянуть вокруг. Быстренько осмотреться и вернуться назад.
     - Это будет зависеть от людей Сафари, - ответил  я.  -  Поговорите  с
тем, кто возглавит группу.
     Сенатор взглянул на Куртни.
     - А вы? Если вам позволят, вы пойдете?
     - Не знаю. Я видел фильм. Там,  в  прошлом,  кровожадные  твари.  Мне
нужно подумать.
     Сенатор важно прошелся вокруг, все разглядывая,  затем  направился  к
столу. Райла вынесла кофе. Сенатор, садясь, взял чашку.
     - Спасибо, моя дорогая, - сказал он Райле, когда она наполнила чашку.
- Я - парень простой, фермерский, и очень ценю чашечку кофе.
     Остальные присоединились к нему, и Райла налила всем нам.
     - Мне кажется, - сказал Фримор, - что я могу уже  высказать  то,  что
собирался. Это не предложение. Ничего достаточно веского.  Ничего,  с  чем
можно было  бы  отправиться  в  сенат  или  в  правительство.  Всего  лишь
несколько вопросов, которые крутятся у меня в голове.
     Сенатор пролил несколько капель кофе  на  стол,  а  затем,  продолжая
говорить, стер их ладонью.
     - Боюсь, -  сказал  он,  -  вы  подумаете,  что  я  глупый  старикан,
гоняющийся за тенью. Но есть проблема, которая стоила мне многих бессонных
ночей. На самом деле, проблем даже две. Как бы это объяснить попонятнее?
     Он сделал паузу, как бы для того, чтобы все обдумать. Я  был  уверен,
что ему ничего не надо обдумывать. Это был просто отработанный  ораторский
прием. За годы, что он слишком часто выступал в сенате.
     - Проще говоря, - начал он, - мы имеем две накладывающиеся  проблемы:
состояние сельского хозяйства в  мире  и  огромное  количество  разоренных
людей, которых множество и в нашей стране.  Неудачники,  безработные,  дно
социальной пирамиды.
     Вообще-то, мы в состоянии вырастить достаточно пищи, чтобы прокормить
всех  людей  на  Земле.  Когда  люди  голодают  -  это  результат  плохого
распределения пищи, а не проблема ее выращивания. Но я боюсь  того  дня  -
может быть, не такого уж и далекого - когда производство пищи тоже упадет.
Метеорологи говорят нам, и, должен сказать, очень уверенно, что по крайней
мере северное полушарие, а возможно и  весь  мир,  вступает  в  следующий,
более холодный и  более  сухой  цикл.  У  нас  было,  говорят  нам,  около
шестидесяти лет самой благоприятной погоды, какая была известна  за  века.
Теперь начинаются засухи. Обширные  пространства  продуктивных,  урожайных
земель получат мало влаги, а климат станет холоднее. Если эти тенденции  к
похолоданию сохранятся, время  роста  растений  сократится.  Это  означает
уменьшение количества продуктов. Если их количество уменьшится, скажем, на
десять процентов или около того за  несколько  лет,  эти  районы  окажутся
перед лицом массового голода. На протяжении последних лет в мире произошли
заметные социальные и экономические достижения, но  выросло  и  население.
Пока нет признаков того, что  этот  рост  замедлится,  так  что  только  в
немногих  избранных  районах  экономический   бум   будет   способствовать
облегчению человеческих страданий.
     Вы, без сомнения, видите, к чему я веду.  Ваши  мысли  опережают  мои
слова. Открытие путешествий во времени в моем представлении прежде всего -
расширение  сельскохозяйственных   угодий,   которое   может   более   чем
компенсировать уменьшение производства продуктов,  если  климат  ухудшится
так, как говорят наши метеорологи.
     Это - одна проблема. Как вы помните, я  говорил,  что  проблемы  две.
Вторая состоит в том, что значительная часть  нашего  населения  не  имеет
другого будущего, кроме нужды и лишений на протяжении всей жизни. Огромные
скопления этих неудачников  можно  найти  в  гетто  больших  городов  и  в
трущобах, разбросанных по сельским районам. Почти повсюду можно  встретить
одиночек с неудавшейся судьбой. Мне кажется, что часть этих  людей  стоило
бы отправить в путешествие во времени. Пусть осваивают девственные  районы
прошлого, где у них будет случай помочь самим себе. Насколько я  себе  это
представляю, они  станут  новым  поколением  пионеров,  осваивающих  новые
земли.   Участок   земли   с   неистощимыми   ресурсами   становится    их
собственностью,  и  они  будут   в   состоянии   построить   новую   жизнь
самостоятельно. И это будет лучшая жизнь, чем у  них  теперь.  Я  с  болью
осознаю, что большинство этих людей  не  станут  хорошими  пионерами.  Они
привыкли к бедности,  зависимости,  желчности  по  отношению  к  обществу,
жалости к себе. Этот комплекс может лишить их возможности встать на  ноги.
Пожалуй, для таких не имеет значения, куда их переместить -  нигде  им  не
станет лучше, чем сейчас.
     - Но, таким образом, - сказал я, - вы собираетесь спихнуть их на нашу
шею.
     Сенатор остро взглянул на меня.
     - Молодой человек, это  нечестно  и,  возможно,  недостойно  с  вашей
стороны.
     Куртни сказал:
     - На словах все легко, но  из  этого  ничего  не  выйдет.  Это  будет
баснословно дорого. Вы не можете просто выпихнуть этих людей  на  произвол
судьбы. Правительство и общество все еще  несут  за  них  ответственность.
Вы-то не можете не видеть, что это только  приличное  начало.  Подозреваю,
что многие  из  них  и  не  захотели  бы  отправиться  в  прошлое,  многие
отказались бы переселяться. Вы бы облегчили жизнь  тем,  кто  и  без  того
обеспечен. Какой поддержки вы ждали, когда собирались  провозглашать  свой
план? По совести, в этом случае вы не уменьшаете стоимость жизни, а просто
выбрасываете людей в дикие условия и говорите им, что умываете руки.
     Сенатор пожал плечами.
     - Куртни, вы представляете меня чуть ли не  людоедом.  Вы  не  можете
поверить, сколько я потерял, имея в виду  те  факторы,  о  которых  вы  не
упомянули, а  также  те,  что  остались  на  уме.  Программа,  если  такой
программе суждено быть, должна быть тщательно проработана.  Первоначальная
стоимость,  возможно,  была   бы   превышена   различными   выгодами   для
благосостояния в несколько раз. Человеческие  аспекты  перемещения  должны
учитываться в равной степени с аспектами экономическими. Я еще ни с кем не
говорил, кроме вас троих. Прежде чем предпринять  какие-то  шаги,  я  хочу
получить у вас ответ на свои вопросы. Мне кажется, что вы - люди,  которые
с помощью махинаций сделали путешествия во времени делом, к которому и  не
подкопаешься. Вы предлагаете  их  в  качестве  сервиса.  Превратили  их  в
бизнес. А я лично считаю, что  такое  открытие  следует  использовать  для
пользы народа, сделать объектом урегулирования. Но,  управляя  им  из  так
называемой   Мастодонии,   вы   надежно   отсекаете   возможность   такого
урегулирования. Не знаю, что сказал бы суд по этому  поводу.  Осталась  бы
при этом само понятие "Мастодония"?
     - Мы убеждены, что да, - ответил Куртни. -  Не  сомневаюсь,  что  оно
никогда не было бы опротестовано.
     - Вы блефуете, - сказал сенатор. - Все  это  уловки  юриста.  У  меня
ощущение, что будет опротестовано. Но не в этом дело.  Я  хотел  пока  что
только узнать, насколько сочувственно вы посмотрели бы на такую  программу
и можем ли мы ждать от вас сотрудничества.
     -  Мы  не  можем  дать  вам  сейчас  ответ,  -   голос   Куртни   был
сверхсерьезным,  бесцветным  голосом  законника.  -  Нам  нужно   получить
конкретные предложения и иметь возможность их изучить. Вы  понимаете,  что
требуете у нас обязательства отдать для  ваших  целей  обширный  временной
район, таким образом принуждая нас дать вам на выбор даровые лицензии  для
их использования посторонними людьми.
     - Я сознаю это, - сказал Фримор.  -  Хорошо,  что  вы  додумались  до
этого, в этом суть ситуации. Предлагаю вам на рассмотрение  такой  вопрос:
можете ли вы обратиться с предложенной мною программой