Смерть Щегла - вина моя.
                        Сноровисто и умело
                        Смастерил я лук и стрелы,
                        Я согнул тугой свой лук
                        И в Щегла пустил стрелу".

     Очевидно, эта песенка имела для Саймака какое-то значение - во всяком
случае, она обыгрывается еще и  в  восьмой  новелле  романа  "Город".]  И,
приглядевшись внимательнее, я смог со всей очевидностью убедиться, что мой
старый друг, сидящий в кресле со стрелой в груди, никоим образом не щегол,
а, конечно же, воробей; и я гадал, был ли он убит другим  воробьем  или  я
неправильно понял и имелся в виду прикончивший воробья щегол.  И  тогда  я
сказал этому маленькому уродцу Арбитру, восседавшему  теперь  на  каминной
полке: "Почему же ты не вопишь, что это нечестная игра, ибо игра эта  и  в
самом деле нечестная, раз убит мой друг!" И в то же время я  не  мог  быть
уверен, убит он или нет, поскольку он сидел тихо, как и раньше,  утонув  в
кресле, с улыбкой на губах, а там, где вошла  стрела,  не  было  ни  капли
крови.
     Затем, подобно вудманским волкам,  мой  старый  друг  и  его  кабинет
исчезли, словно чья-то рука стерла их с грифельной доски моего сознания, и
я обрадовался этому, но почти сразу же ощутил себя бегущим по проспекту, а
впереди маячило здание, которое я знал  и  куда  изо  всех  сил  стремился
добежать, ибо это было необычайно важно - и в конце  концов  мне  удалось.
Сразу же за дверью сидел у стола один из агентов ФБР. Я догадался, что это
агент, поскольку у него были квадратные плечи и подбородок, а на голове  -
мягкая черная шляпа. Я принялся шептать ему на ухо  об  ужасной  тайне,  о
которой никому нельзя говорить, потому что всякий проникший в нее  обречен
на смерть. Он слушал, и выражение его лица ничуточки не менялось, а  когда
я закончил, он все так же невозмутимо взялся за телефон. "Вы - член Шайки,
- сказал он. - Я таких за сто шагов нюхом  чую."  И  тогда  я  понял,  что
ошибся, что это не агент ФБР,  а  попросту  Супермен.  [Супермен  -  герой
популярного комикса, изначальными  авторами  которого  были  писатель  Дж.
#Сигел и  художник  Дж.Шустер.  Впервые  Супермен  появился  на  страницах
журнала   "Экшн   комикс"   в   1938   году,   а   годом   позже   родился
специализированный "Супермен  комикс".  Впоследствии  в  создании  сериала
участвовали многие известные художники и писатели-фантасты, в том числе А.
Бестер, Э.Гамильтон, Г.Каттнер  и  др.  Существует  и  несколько  кино-  и
видеоверсий Супермена. Официальные похороны этого героя состоялись в  1992
году.] И тут же я оказался в другом  месте  и  перед  другим  человеком  -
высоким, с  тщательно  причесанными  светлыми  волосами  и  подстриженными
щетинистым ежиком усами, стоявшим в  отчужденной  и  напряженной  позе.  Я
сразу же узнал в нем агента ЦРУ; встав на цыпочки, я зашептал ему на  ухо,
излагая все ту же историю, но  стараясь  придерживаться  свойственной  ему
фразеологии. Выслушав меня, агент  потянулся  к  телефону.  "Вы  шпион,  -
сказал он. - Я таких за сто шагов нюхом чую." И я понял, что  выдумал  все
это - и здание, и ФБР, и ЦРУ, -  а  на  самом  деле  стою  посреди  серой,
сумеречной  равнины,  во  всех  направлениях  простирающейся  до  далекого
горизонта, тоже серого, так что мне трудно было определить, где  кончается
равнина и начинается небо.
     -  Вы  должны  постараться  уснуть,  -  сказала  Кэти.  -  Вам  нужно
выспаться. Дать вам аспирина?
     - Не надо, - пробормотал я. - Голова у меня не болит.
     Меня мучило кое-что похуже головной  боли.  Это  не  было  сном  -  я
наполовину  бодрствовал,  все  время  понимая,  что  ареной  происходящего
является лишь мое сознание, тогда как я  нахожусь  во  мчащейся  по  шоссе
машине. Проносившийся мимо пейзаж не ускользал от меня; я замечал  деревья
и холмы, поля и далекие деревни, встречные машины; слух фиксировал урчание
двигателя и шуршание покрышек. Но осознание всего этого происходило как бы
на заднем плане и, казалось, не имело ни малейшего отношения  к  видениям,
порожденным мозгом, вышедшим из-под контроля рассудка, пустившимся вразнос
и сотворившим фантазию на тему "это-могло-бы-быть".
     Я вновь оказался на равнине и  увидел,  что  она  представляет  собою
вечное, безликое и пустынное место, однообразие которого не нарушается  ни
горами, ни холмами, ни лесами, и в  этом  совершеннейшем  однообразии  она
убегает в никуда и в никогда; а небо, подобно самой равнине, также  лишено
каких бы то ни было примет, на нем нет места солнцу, звездам или  облакам,
и потому невозможно даже сказать, что сейчас -  день  или  ночь:  для  дня
слишком темно, а для ночи слишком светло. Стояли глубокие сумерки,  и  мне
подумалось, всегда ли царит  здесь  этот  полусвет-полутьма,  предвещающий
ночь, но никогда в нее не переходящий. Стоя на равнине, я услышал  далекий
вой и безошибочно узнал в нем тот звук, который  однажды  уже  донесся  до
моего слуха, когда перед сном я вышел подышать воздухом на крыльцо мотеля,
- вой и лай стаи, несущейся  по  ущелью  Лоунсэм-Холлоу.  Испуганный  этим
звуком, я медленно повернулся, стараясь определить,  с  какой  стороны  он
пришел, и взгляд мой при этом движении  зацепился  о  нечто,  выделяющееся
чернотой на фоне  серого  небосклона.  Даже  в  здешнем  тусклом  свете  я
безошибочно узнал эту длинную извивающуюся  шею,  увенчанную  безобразной,
ищущей, готовой стремительно ударить головой, и зубчатый гребень на спине.
     Я побежал - хотя здесь  некуда  было  бежать  и  негде  прятаться.  Я
убегал, понимая, что это за место, и что оно существовало  вечно  и  будет
существовать всегда, что здесь ничего не случается и не может случиться. И
тогда послышался новый звук - отчетливый,  приближающийся  шум,  явственно
слышимый в те  мгновения,  когда  смолкал  волчий  вой;  в  нем  смешались
хлопанье, шлепанье, какое-то шуршание,  к  которым  добавлялось  временами
жесткое, резкое гудение. Оглянувшись, я  осмотрел  поверхность  равнины  и
сразу же их увидел  -  атакующий  меня  эскадрон  прыгающих,  извивающихся
гремучих змей. Я снова побежал, хватая воздух ртом, хотя знал, что  бежать
бесполезно и не нужно. Ибо здесь ничего никогда не случалось  и  вовек  не
случится, а потому здесь царила полная безопасность. Я  убегал,  сознавая,
что гонит меня лишь собственный страх. Здесь было безопасное  место  -  но
потому же и место, где все напрасно и безнадежно. Тем не менее  я  мчался,
не в силах остановиться. Волчий вой раздавался все на том  же  расстоянии,
не дальше, но и не ближе, чем  поначалу,  и  так  же  не  удалялось  и  не
приближалось шлепание и шуршание гремучих змей. Я задыхался, силы мои были
на пределе, я упал, вскочил, побежал  дальше  и  рухнул  опять.  Так  я  и
остался лежать, не беспокоясь и не заботясь больше ни  о  чем,  что  может
случиться, хотя и понимал прекрасно, что случиться тут не может ничего.  Я
не пытался подняться - просто лежал там, позволяя безнадежности, тщетности
и тьме сомкнуться надо мной.
     Но внезапно у меня возникло ощущение, будто что-то происходит не так.
Не  слышалось  гудения  двигателя,  не  шуршала  по  асфальту  резина,  не
чувствовалось движения. На смену им  пришли  шелест  ветерка  в  листве  и
аромат цветов.
     - Вставайте, Хортон, - испуганно говорила  Кэти.  -  Творится  что-то
очень-очень странное.
     Стряхнув полудрему, я выпрямился и принялся  обоими  кулаками  тереть
заспанные глаза.
     Машина стояла, и нигде не было видно ни следа скоростного  шоссе.  Мы
находились не на автостраде, а на проселке, если так  можно  было  назвать
наезженные тележные колеи,  петляющие  по  склону  холма,  огибая  валуны,
деревья и купы цветущего кустарника. Между глубокими колеями росла  трава,
и над всем этим местом витало ощущение дикости и безмолвия.
     Казалось, мы находились на вершине горы или кряжа. Ниже по склону рос
густой лес, но здесь, на  вершине,  стояли  лишь  отдельные,  разбросанные
деревья, причем внушающие почтение размеры заставляли как-то  забыть,  что
их совсем немного,  -  в  большинстве  своем  это  были  огромные  дубы  с
переплетающимися, широко раскинутыми могучими ветвями и  поросшими  густым
слоем мха стволами.
     - Я просто ехала, - потрясенно сказала Кэти, - не слишком быстро,  не
превышая скорости, миль пятьдесят, не  больше.  И  вдруг  дорога  исчезла,
машина продолжала катиться, но двигатель заглох. Этого не может быть.  Это
попросту невозможно.
     Я все еще не проснулся окончательно. Я вновь  протер  глаза  -  и  не
потому, что хотел прогнать сон; было в этом месте что-то неправильное.
     - Я совсем не ощутила  торможения,  -  продолжала  Кэти.  -  Никакого
толчка. И куда могла деться автострада? Я никак не могла с нее съехать!
     Где-то я уже видел такие дубы прежде, и теперь пытался вспомнить, где
же это могло быть, - не именно эти, разумеется, но точь-в-точь такие же.
     - Кэти, - спросил я. - Куда мы попали?
     -  Должны  быть  на  вершине  Саут-Маунтин.  Я  только  что  проехала
Чамберсберг.
     - Да, -  сказал  я,  припоминая,  -  значит,  до  Геттисберга  совсем
недалеко.
     Впрочем, задавая вопрос, я подразумевал не совсем это.
     - Вы не понимаете, что произошло, Хортон. Мы могли погибнуть.
     - Нет, - покачал я головой. - Не здесь.
     - Что вы имеете в виду? - раздраженно поинтересовалась она.
     - Эти дубы. Видели вы такие когда-нибудь раньше?
     - Никогда...
     - Видели, - сказал я. - Должны были видеть. В  детстве.  В  книгах  о
Короле Артуре или, может быть, Робин Гуде.
     Кэти вздрогнула и схватила меня за руку.
     - Эти старые романтические, пасторальные рисунки...
     - Точно, - подтвердил я. - И все дубы в этих  местах,  похоже,  точно
такие же; все тополя высоченные, а все сосны треугольные - как на картинке
в книге.
     Ее рука крепче сжала мою.
     - Другой мир... Место, о котором писал ваш друг...
     - Может быть, - сказал я. - Возможно.
     И хотя я понимал, что все так и есть, что Кэти  совершенно  права,  в
противном случае мы оба уже погибли бы, принять такую правду было трудно.
     - Но я думала, - заговорила Кэти,  -  что  здесь  должно  быть  полно
привидений, гоблинов и прочих ужасных созданий.
     - Ужасных созданий... - повторил я. -  Да,  полагаю,  вы  найдете  их
здесь. Но более чем вероятно, что и добрые духи тут водятся.
     Если мы действительно оказались в том месте,  существование  которого
предсказал в своей гипотезе мой старый друг, то здесь  должны  найти  себе
место все мифы и легенды, все волшебные сказки, в  которые  люди  поверили
настолько, чтобы они стали частью их душ.
     Я открыл дверцу машины и вышел.
     Небо было голубым - возможно, чуть-чуть слишком голубым - и вместе  с
тем глубоким и ласковым. И зеленая трава показалась мне чуть-чуть зеленее,
чем положено, однако в этом насыщенном цвете  ощущалось  нечто  радостное,
сродни тому чувству, с каким  восьмилетний  мальчишка  мчится  босиком  по
первой весенней траве.
     Оглядываясь по сторонам, я понимал,  что  мы  попали  в  мир  книжной
картинки. Разница была неуловима, я мог лишь ощутить, но не определить ее,
однако окружающее казалось слишком совершенным  и  безупречным  для  того,
чтобы быть частью нашей старой доброй Земли.  Оно  выглядело  как  цветная
книжная иллюстрация.
     Кэти обошла машину и остановилась рядом со мной.
     - Здесь так мирно, - сказала она. - Даже не верится.
     По склону к нам поднимался пес - он вышагивал, а не бежал рысцой, как
обычные собаки. Да он и выглядел необычно. Свои  длинные  уши  он  пытался
держать  торчком,  однако  они  складывались  посредине  и  верхняя  часть
свисала. Пес был крупен и неуклюж, а его хлыстовидный  хвост  торчал,  как
автомобильная  антенна.  Гладкошерстный   и   большелапый,   он   выглядел
невероятно тощим. Задрав угловатую голову, он улыбался, обнажая клыки, - и
самое удивительное заключалось в том, что зубы у него были не  собачьи,  а
человеческие.
     Подойдя к нам, пес лег, вытянув лапы перед собой и уложив на одну  из
них подбородок. Зад его при этом оттопырился, а  хвост  метался,  описывая
круги. Он был рад нам от всей души.
     Далеко внизу кто-то резко и нетерпеливо свистнул. Пес разом вскочил и
повернулся в  направлении,  откуда  донесся  свист.  Звук  повторился,  и,
виновато оглянувшись на нас, эта карикатура на собаку  помчалась  вниз  по
склону. Бежал он неуклюже, задние лапы ухитрялись  опережать  передние,  а
поднятый под сорокапятиградусным углом хвост яростно  вращался  в  приливе
невыразимого счастья.
     - Я уже видел этого пса, - сказал я. - Точно  знаю,  что  где-то  его
видел.
     - Ну, - возмутилась Кэти, пораженная, что я не узнал собаку. - Это же
Плутон. Пес Микки-Мауса.
     Собственная тупость разозлила меня. Я  должен  был  сразу  же  узнать
Плутона. Но если ожидаешь встречи только с гоблином  или  феей,  не  сразу
узнаешь карикатурный образ, внезапно вынырнувший из комикса.
     Но и эти персонажи, разумеется, тоже должны быть здесь -  по  крайней
мере, многие из них. Док Як, Катценджаммер Кидс, Гарольд Тин, Дагвуд и все
остальные фантастические существа, выпущенные Диснеем в мой мир.
     Плутон  примчался  познакомиться  с  нами,  Микки-Маус  отозвал   его
свистом, а мы оба восприняли это как заурядный факт. Человек, не  попавший
сюда, наблюдающий со стороны, пользующийся обычной  человеческой  логикой,
никогда не сможет принять всего этого. Ни под каким видом он  не  допустит
самого факта существования подобного мира, ни за что не поверит, что может
оказаться в нем. И лишь очутившись здесь, потеряв возможность смотреть  со
стороны, он растеряет все свои сомнения - да и шутовство в прилавку.
     - Хортон, - спросила Кэти. - Что нам теперь делать? Как  вы  думаете,
машина здесь пройдет?
     - Попробуем потихоньку, -  отозвался  я.  -  На  малой  скорости.  И,
наверное, это лучшее, что можно сейчас сделать.
     Обойдя машину, Кэти села за руль. Она взялась за ключ, повернула -  и
ничего не случилось. Абсолютно ничего. Она вынула ключ, снова  вставила  и
повернула, но с тем же результатом - не раздалось ни звука, не слышно было
даже щелканья упрямого стартера.
     Я встал перед машиной и поднял капот. Не знаю, зачем я это сделал.  Я
не механик. Если что-то испортилось, я был бы бессилен помочь.
     Перегнувшись  через  радиатор,  я  бросил  взгляд  на  мотор,  и  мне
показалось, что с ним все  в  порядке.  Впрочем,  если  бы  даже  половина
двигателя исчезла, я и тогда решил бы, что все в лучшем виде.
     Вскрик и какой-то тупой звук заставили меня выпрямиться, и я ударился
головой о капот.
     - Хортон! - воскликнула Кэти.
     Быстро обогнув машину, я обнаружил Кэти сидящей  на  земле.  Лицо  ее
было искажено болью.
     - Нога! - сказала она.
     Я увидел, что левая ее нога застряла в колее.
     - Я вышла из машины, - объяснила она, - и ступила не глядя.
     Я присел перед ней и как можно осторожнее  высвободил  ногу,  оставив
туфлю зажатой в колее. Лодыжка покраснела.
     - Какая дурость, - проговорила Кэти.
     - Больно?
     - Вы чертовски правы, это больно. Растяжение, наверное.
     Судя по виду, это и впрямь было растяжение. И что  же,  черт  побери,
прикажете делать с растянутыми связками в месте вроде этого? Врачей здесь,
само собой, нет. Я припомнил, что при растяжении надо зафиксировать связки
при помощи эластичного бандажа, вот только где его взять?
     - Надо снять чулок, - сказал я. - Если начнет опухать...
     Подтянув подол юбки, Кэти расстегнула подвязку и  спустила  чулок.  Я
помог ей осторожно стащить его - и с первого же взгляда стало  видно,  что
лодыжка у нее в плохом состоянии. Она побагровела и начала опухать.
     - Кэти, - сказал  я.  -  Не  знаю,  что  и  делать.  Если  вы  можете
что-нибудь придумать...
     - С ногой, вероятно, не так уж плохо, -  отозвалась  она.  -  Хотя  и
больно. Через день-другой станет лучше. Машина даст нам убежище. Даже если
она не двинется с места, мы все равно можем в ней оставаться.
     - Может, здесь отыщется кто-нибудь, кто мог бы помочь, -  предположил
я. - Не знаю, что и делать. Если бы мы могли наложить повязку... Я мог  бы
разорвать рубашку, но повязка должна быть эластичной...
     - Помочь? В таком месте?
     - Попробовать стоит. Здесь же не одни привидения да  гоблины.  Может,
их вообще не так уж и много. Они вышли из моды. Должны быть и другие...
     Кэти кивнула.
     - Может, вы и правы. Машина не слишком подходящее убежище. Нам  нужна
еда, да и вода тоже. Может быть, мы  поторопились  пугаться.  Возможно,  я
даже смогу идти.
     - Кто это испугался? - спросил я.
     - Не старайтесь обмануть меня, - резко возразила Кэти. -  Вы  знаете,
что  мы  влипли.  Об  этом  месте  мы  ничего  не  знаем.   Мы   здесь   -
чужаки-иностранцы. Мы не вправе тут находиться.
     - Мы сюда не напрашивались.
     - Это не имеет значения, Хортон.
     И допускаю, что так оно и было. Видимо, кому-то  понадобилось,  чтобы
мы оказались здесь. Кто-то привел нас сюда.
     При мысли об этом меня слегка зазнобило. Не  из-за  себя  -  или,  по
крайней мере, думал я не о себе. Черт побери, я готов встретиться лицом  к
лицу с чем угодно. После гремучих змей, морского змея и оборотней меня уже
ничем не достанешь. Но вот Кэти не стоило во все это ввязываться.
     - Вот что, - предложил я. - Если вы сядете в машину и  запретесь,  то
сможете подождать немного, пока я схожу на разведку.
     - Если вы мне поможете, - кивнула она.
     Я не помог ей. Я просто взял ее на руки и отнес в  машину.  Осторожно
устроив Кэти на сиденье, я потянулся через  нее  и  запер  противоположную
дверцу.
     -  Поднимите  стекло,  -  скомандовал  я.  -  Заприте  дверцу.   Если
кто-нибудь покажется - кричите. Я буду неподалеку.
     Кэти начала было поднимать стекло, но потом  опустила  его  снова  и,
нагнувшись, принялась нащупывать что-то на полу машины. Выпрямившись,  она
протянула мне через окно бейсбольную биту.
     - Возьмите, - сказала она.
     Признаться, я глуповато себя чувствовал, шествуя по тропинке с  битой
в  руке.  Но  она  удобно  лежала  в  руке,  а  ощущать  ее  тяжесть  было
успокоительно.
     Там, где тропа огибала огромный дуб, я остановился и посмотрел назад.
Кэти смотрела мне вслед через ветровое стекло - я  помахал  ей  и  зашагал
дальше.
     Склон здесь был крутым. Вокруг меня сомкнулся густой лес.  В  воздухе
не ощущалось ни малейшего  дуновения,  деревья  замерли  в  неподвижности,
сверкая в лучах послеполуденного солнца пышной зеленью.
     Я продолжал спуск и там, где тропа вновь поворачивала, огибая  другое
дерево, обнаружил  указатель.  Он  был  старым  и  потрескавшимся,  однако
надпись виднелась четко. Она гласила: "Постоялый  двор"  -  а  внизу  была
нарисована стрела.
     Вернувшись к машине, я сказал Кэти:
     - Понятия не имею, что там за постоялый двор, но это может  оказаться
лучше, чем просто сидеть здесь. Там может найтись кто-нибудь, кто  полечит
вашу лодыжку. По меньшей мере, мы  сможем  получить  вдоволь  горячей  или
холодной воды - какая там нужна при растяжении?
     - Не знаю, - отозвалась она. - Мне эта идея  с  постоялым  двором  не
нравится, однако, думаю, здесь мы  тоже  не  можем  оставаться.  Нам  надо
получить представление о том, что происходит и чего следует ожидать.
     Идея с постоялым двором нравилась мне не больше, чем ей, - мне вообще
не нравилось все происходящее; однако рассудила Кэти здраво. Не  можем  же
мы сидеть, скорчившись, здесь, на вершине, и ждать, что еще случится.
     Поэтому я осторожно вынес Кэти из машины, посадил  на  капот,  а  сам
запер дверцы и сунул ключ в карман. Потом я подхватил ее на руки  и  начал
спускаться по склону.
     - Вы забыли биту, - сказала она.
     - Я не смогу ее нести.
     - Зато я смогу.
     - Скорее всего, она нам не понадобится, - сказал я и