сток.
     - Буду ждать вас.
     - Я приеду, - сказала она. - Через полчаса, может, немного позже.
     Выйдя из будки, я обнаружил, что ноги у меня затекли от той неудобной
позы, в которой я крючился в тесноте кабинки. Я захромал к стойке.
     - А вы не торопились, - кисло буркнул бармен. - Я уже выпроводил Джо,
и мне пора закрывать заведение. Вот ваша выпивка. Не тяните с ней.
     - Буду польщен, - сказал я, взяв стакан, - если вы присоединитесь  ко
мне.
     - Хотите сказать, если я с вами выпью!
     Я кивнул. Он отрицательно покачал головой.
     - Не пью.
     Я допил, расплатился и вышел. Почти сразу же огни за  спиной  у  меня
погасли, а вскоре на пороге появился бармен; он шагнул  на  улицу  и  стал
запирать дверь. Собравшись уходить, он споткнулся обо  что-то,  валявшееся
на тротуаре, однако сохранил равновесие. Потом нагнулся и подобрал  -  это
была бейсбольная бита.
     - Чертовы мальчишки, - проворчал он,  -  носятся  взад  и  вперед  по
вечерам. Кто-то из них  забыл...  -  В  раздражении  он  швырнул  биту  на
стоявшую возле двери скамью. - Что-то я не вижу вашей машины.
     - Ее и нет.
     - Но вы говорили...
     - Знаю. Но если бы я  признался,  что  машины  нет,  понадобились  бы
долгие объяснения, а мне надо было позвонить.
     Он смотрел на меня, покачивая  головой,  -  еще  бы,  человек  возник
ниоткуда, и у него нет машины.
     - Я приплыл на каноэ, - сказал я, - и привязал его у причала.
     - И что же вы собираетесь делать сейчас?
     - Оставаться прямо здесь. Я жду друга.
     - Которому вы звонили?
     - Да, - согласился я. - Которому я звонил.
     - Ну, спокойной ночи, - проговорил он. -  Надеюсь,  вам  не  придется
ждать слишком долго.
     Он зашагал по улице к дому, но  несколько  раз  приостанавливался  и,
полуобернувшись, поглядывал на меня.



                                    12

     Где-то в прибрежном лесу ворчливо бормотала сова. К ночи  ветер  стал
пронизывающим, и мне пришлось поднять воротник рубашки, пытаясь  сохранить
хоть чуточку тепла. Бродячая кошка  осторожно  кралась  вниз  по  улице  -
завидев  меня,  она  наискосок  перешла  на  противоположную   сторону   и
растворилась во мраке меж двух домов.
     С исчезновением бармена Вудман окончательно приобрел  вид  покинутого
города. Раньше я не обратил на это особого внимания, но теперь, когда  мне
было совершенно нечего делать, я осмотрелся и  заметил,  что  он  выглядит
запущенным и обветшалым - один из тех маленьких  умирающих  городков,  что
обречены на забвение в  еще  большей  степени,  чем  Пайлот-Ноб.  Тротуары
растрескались, и в щелях проросла трава. Давно не крашенные и  нуждающиеся
в ремонте дома несли на себе отпечаток времени,  а  их  архитектура,  если
только к облику здешних зданий можно было применить это  слово,  была  как
минимум столетней давности. Некогда город был - должен был быть -  молодым
и подающим  надежды;  в  те  времена  наличествовала  некая  экономическая
причина его возникновения и существования. И причиной этой, я знал, должна
была быть река - в те времена, когда она служила торговой артерией,  когда
продукция ферм и фабрик отвозилась на пристань и грузилась на  пароходы  и
те же пароходы привозили  сюда  все  необходимые  товары  со  всех  концов
страны. Но река давно  отыграла  свою  роль  в  экономике  и  вернулась  к
первобытному состоянию, одиноко струясь по узкой полоске  поймы.  Железные
дороги, скоростные шоссе и пролетающие высоко над нею самолеты отобрали  у
реки все роли - за исключением той изначальной и главной, которую от  века
играла она в земной экологии.
     И  теперь  Вудман   стал   захолустьем,   уподобился   тихой   заводи
общественной жизни, во всем подобной множеству  тех  мелких  заводей,  что
лежат в извилистых меандрах, отделенных от главного  русла  реки.  Некогда
многообещающее, может быть, даже важное место; когда-то  процветавшее,  но
впавшее ныне в нищету, оно упорно цеплялось за крохотную  точку  на  карте
(да и то не  всякой  карте!),  как  место  обитания  людей,  так  же  мало
соприкасавшихся с миром, как и сам город. Мир продолжал  идти  вперед,  но
маленькие, умирающие городки вроде этого отказывались идти с  ним  вместе;
они отстали, впали в дремоту и,  возможно,  не  заботились  больше  ни  об
остальном мире, ни обо всех его обитателях. Они сохранили - или  сотворили
себе,  или  цеплялись  за  -  мир,  который  принадлежал  им  и   которому
принадлежали они. Я понял, как мало имеет значения то, что на  самом  деле
приключилось с этим городом, поскольку сам он  больше  не  имеет  никакого
значения. "Жаль, - подумал я, - что такое должно  было  случиться,  потому
что в этих маленьких, забытых и забывавших городках все  еще  живы  редкие
ныне проявления человеческой заботы и сострадания, человеческие  ценности,
в которых мир нуждается и которыми мог  бы  воспользоваться,  ибо  сам  он
давно их утратил".
     В городках наподобие этого люди по-прежнему слышат  воображаемый  вой
стаи оборотней, тогда  как  остальной  мир  прислушивается  к  куда  более
отвратительному  звуку,  который  может  оказаться  предвестием  громового
раската атомной гибели. И мне почудилось, что  из  этих  двух  звуков  вой
оборотней может оказаться гораздо более естественным для слуха.  Ибо  если
провинциализм таких маленьких городков и был безумием, то безумием мягким,
даже приятным, в то время как сумасшествие внешнего мира было лишено какой
бы то ни было доброты.
     Вскоре приедет Кэти - по крайней мере, я на это надеялся. Если она не
появится, это  будет  вполне  объяснимо.  Мне  не  следовало  обольщаться:
пообещав примчаться сюда, она по зрелом размышлении  могла  передумать.  Я
припомнил, с каким  недоверием  сам  отнесся  поначалу  к  запискам  моего
старого друга, хотя у меня было тогда уже гораздо больше причин поверить в
истинность его умозаключений, чем сейчас у Кэти.
     И что мне делать, если она не появится? Похоже,  мне  останется  лишь
вернуться в Пайлот-Ноб, собрать вещи и отправиться в Вашингтон.  Причем  я
понятия не имел, куда там обращаться. В ФБР или в ЦРУ? И - к кому? У  кого
достанет внимания выслушать мой рассказ и  не  отвергнуть  его,  как  бред
сумасшедшего?
     Я стоял, прислонясь к стене здания, в котором располагался бар, глядя
вдоль улицы и надеясь, что вскоре появится Кэти, когда  заметил  рысившего
по дороге волка.
     Есть в человеке  какой-то  глубинный  инстинкт,  уходящий  корнями  в
далекое прошлое и заставляющий при виде волка испытывать смертельный ужас.
Он проявляется в первый же миг  при  встрече  с  этим  неумолимым  врагом,
убийцей столь же безжалостным и ужасным, как сам человек.  В  этом  убийце
нет ничего благородного. Он хитер, коварен, безжалостен и неумолим.  Между
ним и человеком невозможны никакие компромиссы,  ибо  слишком  уж  древней
является эта вражда.
     Глядя на появившегося из темноты зверя, я почувствовал, как  по  коже
пробегает озноб, а волосы на голове становятся дыбом.
     Волк приближался самоуверенно  и  деловито,  нимало  не  таясь  и  не
отвлекаясь по  пустякам.  Огромный  и  черный  -  или,  по  крайней  мере,
казавшийся черным  в  ночи  -  он  вместе  с  тем  производил  впечатление
изможденного и голодного.
     Я шагнул от стены, и в  этот  момент  краем  глаза  заметил  предмет,
способный послужить оружием, -  лежавшую  на  скамейке  бейсбольную  биту,
брошенную барменом. Нагнувшись, я  подобрал  ее.  Она  оказалась  довольно
увесистой и хорошо сбалансированной.
     Когда я снова посмотрел вдоль улицы, волков  стало  уже  трое  -  они
вышагивали один за другим с раздражающей самоуверенностью.
     Я стоял на тротуаре, сжимая биту в руке. Поравнявшись со мной, первый
волк остановился и повернулся ко мне.
     Вероятно, я мог закричать,  разбудить  горожан,  позвать  на  помощь.
Однако эта мысль даже не пришла мне в голову. Это дело касалось лишь  меня
и троих волков - нет, не троих, ибо из мрака выступали на улицу все  новые
и новые.
     Я понимал, что они не  могут  быть  волками  -  настоящими,  честными
волками, родившимися и выросшими на этой  честной  земле.  Они  ничуть  не
реальнее, чем пойманный мною на удочку морской змей.  Это  были  те  самые
создания, о которых я узнал из рассказа Линды Бейли; те, чей  вой  донесся
до меня прошлой ночью, когда я вышел  подышать  перед  сном.  Линда  Бейли
называла их собаками, но  собаками  они  не  были.  Они  являлись  древним
страхом, уходившим корнями в первобытные времена, ужасом, который,  пройдя
сквозь бесчисленные столетия, материализовался и обрел плоть.
     Отлично вымуштрованные, волки четко производили  хорошо  отработанный
маневр: они подходили и, поравнявшись с первым, поворачивались мордами  ко
мне. Когда к ним присоединился последний, они уселись - как по команде,  в
ряд, в одинаковых позах, прямо, но удобно, аккуратно выставив  лапы  перед
собой. Высунутые из полуоткрытых пастей языки свисали набок,  и  мне  было
отчетливо  слышно  негромкое,  ровное  дыхание.  И  все   они   пристально
разглядывали меня.
     Я пересчитал - их была ровно дюжина.
     Я поудобнее перехватил биту, хотя и понимал, что  шансов  у  меня  не
слишком много. Если они кинутся на меня - то разом, все вместе, как делали
они  вместе  и  все  остальное.  Бейсбольная  бита,  если  ею   хорошенько
размахнуться, - оружие смертоносное, и я знал, что прикончу нескольких, но
никак  не  всех.  Возможно,  я  сумел  бы  подпрыгнуть  и  ухватиться   за
металлический кронштейн, на котором раскачивалась вывеска,  но  я  не  был
уверен, выдержит ли он  мой  вес.  Он  и  так  уже  наклонился,  и  вполне
возможно, что удерживающие его болты или шурупы  вырвутся  из  прогнившего
дерева даже при незначительной дополнительной нагрузке.
     Оставалось лишь одно - держаться уверенно и не дать себя запугать.
     Рассматривая кронштейн, я на мгновение выпустил  из  виду  волков,  а
когда снова  взглянул  на  них,  то  увидел  перед  их  строем  маленького
остроголового уродца.
     - Мне следовало бы напустить их на вас, - пропищал он. - Незачем было
вам там, на реке, бить меня веслом.
     - А если ты не заткнешься сейчас, то получишь этой битой!
     - Какая неблагодарность! - Он даже принялся подпрыгивать от ярости. -
Если бы не правила...
     - Какие правила? - спросил я.
     - Вам ли не  знать!  -  гневно  пропищал  он.  -  Это  же  вы,  люди,
установили их.
     И тут меня стукнуло.
     - Ты подразумеваешь, что три - волшебное число?
     - К несчастью, - проскрипел он, - именно это я и подразумеваю.
     - После того как вы, парни, трижды кряду сели в лужу,  я  сорвался  с
крючка?
     - Именно так.
     Я посмотрел на волков. Они сидели, свесив языки и улыбчиво  скалились
мне. Я чувствовал,  что  им  было  все  равно  -  броситься  на  меня  или
удалиться.
     - Но есть еще кое-что, - проскрипел уродец.
     - Ты имеешь в виду ту плюху?
     - О нет, с этим покончено, -  сказал  он.  -  Тут  дело  благородного
рыцарства.
     Я удивился,  при  чем  тут  рыцарство,  однако  спрашивать  не  стал,
понимая,  что  он  и  так  все  скажет.  Уродец  ждал,   что   я   примусь
расспрашивать; его все еще жег тот удар гребком, и он был  готов  на  все,
лишь бы я как следует попался на удочку.
     Он уставился на меня из-под своей волосяной  шляпы  и  ждал.  В  свою
очередь,  я  тоже  ждал,  покрепче  стиснув  рукоять  биты.  Необыкновенно
довольные волки молча сидели и улыбались.
     Наконец уродец не выдержал.
     - Вам трижды удалось вывернуться. Но  есть  некто,  еще  ни  разу  не
пробовавший.
     Он оставил меня в дураках и  понимал  это,  и  его  счастье,  что  он
находился вне пределов досягаемости бейсбольной биты.
     - Ты имеешь в виду мисс Адамс? - как можно спокойнее спросил я.
     - Быстро соображаете,  -  пропищал  он.  -  Согласитесь  ли  вы,  как
благородный рыцарь, грудью встретить уготованные ей опасности?  Ведь  если
бы не вы, она не подвергалась бы риску. По-моему, вы просто обязаны.
     - Согласен, - сказал я.
     - Действительно? - радостно возопила тварь.
     - Действительно согласен.
     - Вы принимаете на себя...
     - Кончай риторику, - оборвал я его. - Я сказал, что согласен.
     Наверное, я мог бы потянуть время, однако чувствовал, что могу  таким
образом потерять лицо, и подозревал, что в  подобной  ситуации  это  может
иметь значение.
     Волки поднялись, дыхание их выровнялось,  морды  больше  не  казались
улыбающимися.
     Мозг мой работал на  бешеных  оборотах,  пытаясь  отыскать  выход  из
положения. Но все впустую - в голову ничего не приходило.
     Волки медленно двинулись вперед  -  деловито  и  целеустремленно.  Им
предстояла работа, и они хотели побыстрей с нею справиться. Я  сделал  шаг
назад. Если за спиной окажется  стена,  шансы  мои  чуточку  возрастут.  Я
взмахнул битой - волки на мгновение остановились, но тут же снова  перешли
в наступление. Прислонившись спиной к стене, я остановился и ждал.
     Сноп света упал на стену противоположного здания, быстро  соскользнул
вниз и высветил улицу перед нами. Из темноты выступили два дома.  Раздался
протестующий вой мотора, сквозь который пробивался визг покрышек.
     Волки повернулись, припав  к  земле,  замерли  на  мгновение,  словно
пригвожденные лучом, а потом пустились наутек, однако некоторые  оказались
слишком медлительными, и машина врезалась в них.  Послышался  тошнотворный
звук столкновения металла с плотью. И тут же волки исчезли, лопнули -  как
тот остроголовый уродец, подброшенный над водой ударом гребка.
     Машина затормозила, и я со всех ног кинулся к ней.  Опасности  больше
не было, но я знал,  что  почувствую  себя  спокойнее,  только  оказавшись
внутри.
     Как только машина остановилась, я открыл дверцу, плюхнулся на сиденье
и захлопнул ее за собой.
     - Один долой, осталось два, - сказал я.
     - Один долой? - дрожащим голосом спросила Кэти. - Что вы хотите  этим
сказать? - Она пыталась  говорить  небрежно,  но  это  не  слишком  хорошо
удавалось.
     Протянув руку, я дотронулся  до  нее,  и  почувствовал,  что  девушка
дрожит. Видит Бог, у нее было на это право.
     Я притянул ее к себе, обнял, и Кэти прильнула ко  мне,  а  весь  мрак
вокруг нас трепетал от древнего ужаса и тайн.
     - Что это было? - спросила Кэти дрожащим голосом. - Они прижали вас к
стене и очень походили на волков...
     - Волки и были, - сказал я. - Только особенные.
     - Особенные?
     - Оборотни. По крайней мере, я так считаю.
     - Но, Хортон...
     - Вы прочли записки, - сказал я. - Хотя и не должны  были.  И  теперь
должны понимать...
     Она отстранилась от меня.
     - Но этого  не  может  быть,  -  проговорила  она  сухим  учительским
голосом. - Не бывает ни оборотней, ни гоблинов, ни всего  прочего  в  этом
роде.
     Я мягко улыбнулся - не то  чтобы  это  развеселило  меня,  однако  ее
яростный протест был забавен.
     -  Их  и  не  было,  -  пояснил  я.  -  Пока  не  появился  маленький
легкомысленный примат и не выдумал их.
     Несколько мгновений она сидела, пристально глядя на меня.
     - Однако они были здесь?
     Я кивнул.
     - Если бы не вы, они покончили бы со мной.
     - Я ехала слишком быстро, - сказала Кэти. - Слишком быстро для  такой
дороги. Ругала себя - и продолжала гнать. И теперь радуюсь этому.
     - Я тоже.
     - Что же нам теперь делать?
     - Ехать. Не теряя времени. Не останавливаясь ни на минуту.
     - Вы имеете в виду - в Геттисберг?
     - Вы ведь собирались ехать туда?
     - Да, конечно. Но вы говорили о Вашингтоне...
     - Мне нужно в Вашингтон. Как можно быстрее. Возможно, будет лучше...
     - Если я поеду с вами в Вашингтон?
     - Да. Это может оказаться безопаснее.
     Я сам подивился  собственным  словам.  Как  я  мог  гарантировать  ей
безопасность?
     - Может, нам двинуться сейчас же?  Путь  далек.  Только  садитесь  за
руль, Хортон, ладно?
     - Конечно, - сказал я и открыл дверцу.
     Не надо, - проговорила Кэти. - Не выходите.
     - Я обойду.
     - Мы можем поменяться местами, не выходя наружу.
     Я улыбнулся ей, чувствуя себя ужасно храбрым.
     - С этой бейсбольной битой я чувствую себя в безопасности. К тому  же
поблизости никого нет.
     Однако я ошибся. Кое-кто здесь все-таки был. Он карабкался  по  борту
машины и, когда я вышел, уже взобрался на крышу. Он повернулся и  взглянул
на меня, подпрыгивая от ярости.  Его  остроконечная  голова  дрожала,  уши
хлопали, а свисавшие наподобие азиатской шляпы волосы взлетали и падали.
     - Я Арбитр, - пропищал он. - Вы играете  не  по  правилам!  За  такую
нечестную игру должен быть  назначен  штрафной  удар.  Я  опротестую  вашу
победу!
     В ярости я взмахнул битой, держа ее обеими  руками.  Для  одной  ночи
общества этого странного типа мне было вполне достаточно. Дожидаться он не
стал, зная, что сейчас последует. Уродец заколыхался  и  лопнул,  так  что
бита лишь со свистом рассекла воздух.



                                    13

     Я откинулся на спинку сиденья и попытался заснуть, но не мог сомкнуть
глаз. Тело мое жаждало сна, но мозг протестовал. Я скользил по самой грани
сна и бодрствования, не в силах окончательно погрузиться в сон.
     Передо мною проходила бесконечная череда видений. Это не были  мысли,
ибо я чувствовал себя слишком измотанным, чтобы думать. Я  чересчур  долго
просидел за баранкой - всю  ночь,  пока  рано  утром  мы  не  остановились
позавтракать где-то под Чикаго, да и потом я продолжал гнать машину  прямо
на восход, пока Кэти не пересела за руль. Тогда я попытался поспать и даже
вздремнул немного, но отдохнуть толком мне так и не удалось. И вот теперь,
после обеда, уже неподалеку от границы Пенсильвании,  я  устроился,  чтобы
поосновательнее выспаться. Но это никак не получалось.
     Волки вернулись и брели через мой мозг с тем же безразличным видом, с
каким шагали они по улице Вудмана. Они окружали меня, я пятился к стене, а
Кэти все не появлялась,  как  я  ее  ни  ждал.  Они  окружали  меня,  и  я
отбивался, понимая при этом, что выстоять не смогу, а тем временем Арбитр,
взгромоздясь, словно на насест, на поддерживающий вывеску кронштейн, своим
писклявым голосом вопил, что опротестовывает результат.  Лишь  с  огромным
трудом я мог двигать отяжелевшими руками и ногами, а  все  тело  болело  и
покрылось  от  этих  отчаянных  усилий  потом.  Я  наносил  битой   удары,
результаты которых оказывались ничтожными, хоть я и вкладывал  в  них  всю
силу, и я никак не мог понять, почему так получается, пока не заметил, что
вместо бейсбольной биты сжимаю в руках извивающуюся гремучую змею.
     Вслед за тем и змея, и волки, и Вудман пропали из сознания, и я снова
беседовал со своим старым другом, погруженным в угрожающее  поглотить  его
кресло. Он указывал на распахнутую в патио дверь, и я, проследив его жест,
видел там  простершийся  под  безоблачным  небом  живописный  пейзаж  -  с
ветвистыми дубами и замком, высоко в воздух взметнувшим  свои  белоснежные
башенки и шпили, а по  извивающейся  меж  диких,  безмолвных  скал  дороге
направлялась к замку удивительно гармоничная толпа рыцарей  и  чудовищ.  Я
подумал о тех, кто, по словам моего друга, преследует нас, и ждал, что  он
продолжит разговор, однако больше он не смог произнести ни  слова,  потому
что стрела, просвистев у меня над головой, глубоко впилась  ему  в  грудь.
Из-за кулис -  словно  я  находился  на  некоем  подобии  сцены  -  чей-то
благозвучный голос принялся декламировать: "Это что же за дела? Кто посмел
убить Щегла? То  есть,  я  имею  в  виду,  Воробья..."  [Здесь  цитируется
популярная и  очень  старая  (по  крайней  мере,  прошлого  века)  детская
песенка:

                        "Это что же за дела?
                        Кто посмел убить Щегла?"
                        Воробей ответил: "Я.