л тяжелую штору и выглянул в окно,  затем  подергал
раму  и,  развернувшись  на  каблуках,  задрал  голову  к  потолку.  Сверху,
покачиваясь от сквозняка, свисал провод с пыльным абажуром. Крюка для люстры
- или, допустим, петли - в потолке не было.
   На кухне  что-то  скрипнуло,  послышался  шум  воды.  Профессор  наполнял
кастрюлю.
   - Надеюсь, вы там не яды смешиваете?
   - Что?.. А, так  вот  вы  зачем  пожаловали!  Оберегать  меня  собрались?
Благодарю. Поздновато, правда, но все равно -  спасибо.  Если  вы,  конечно,
сами не оттуда.
   - Из "неотложки"? - уточнил Иван Петрович.
   - Во-во. Из нее.
   - Никита Николаевич, у меня уже была возможность вас убить,  -  благостно
проговорил дознаватель, усаживаясь в кресло.
   - Ну, если б она занималась одним этим...
   - А чем еще?
   Профессор закрыл кран и переставил кастрюлю на плиту.
   - Это не простая бойня, это  некий  отбор,  -  сказал  он,  появляясь  на
пороге. - Весьма осмысленный. Своего рода селекция.
   - Значит, Григорий Исаакович Эйнштейн был отобран... - молвил  Белкин.  -
Кем? Для чего? По какому принципу?
   -  Не  он  один.  Нас  довольно  много.  Но  принцип   отбора   общий   -
интеллект-статус.
   - Понятно...
   - Понять в данном случае недостаточно. Нужно еще и поверить. А вы, как  я
вижу...
   - Тяжело, Никита Николаевич, - признался Белкин.
   - Вы верите одним фактам, - заметил профессор. - А факт - это то, что уже
произошло. Вот Гриша руки на себя наложил - вы верите.  А  то,  что  и  меня
через пару дней накроет, - это под сомнением, правильно? Ничего, скоро и это
станет фактом. Два-три дня, максимум - неделя.
   - Эйнштейн перед смертью написал записку.
   - Я так и думал. Гриша был невротик, позер. Наверняка ничего интересного.
"Прощайте", "встретимся на том свете"... что-нибудь в этом роде.
   - А вы психолог! Я, кажется, начинаю верить. Ваш интеллект-статус не ниже
трехсот баллов, - уверенно произнес он.
   Профессор снисходительно посмотрел на Белкина и расхохотался.
   - Прибавьте еще тысячу.
   - А у Эйнштейна? Сколько было у него?
   - Где-то так же, - сказал Никита Николаевич.  -  Тысяча  сто  или  тысяча
двести... Особой разницы нет. Простите, по-моему, закипело.
   Он поднялся с кровати  и,  подшаркивая  рваными  тапочками,  удалился  на
кухню.
   - Итак, "неотложка" уничтожает тех, чей статус  превосходит...  допустим,
тысячу, - сказал Белкин, повысив голос.
   - Черов, Иван Петрович, черов, - ответил  профессор.  -  Умных  людей  на
Земле много. "Неотложка" занимается только черами.
   - Но... чер не может иметь тысячу баллов.
   - Почему же?
   - По определению.
   - Вы ошибаетесь, - спокойно возразил Никита Николаевич.
   - В таком случае, ошибается все наше государство, ошибаются все люди и...
   - Вы хотели сказать - система? Нет. Хорошая система не ошибается. А у нас
она хорошая, Иван Петрович. Очень хорошая.
   - Вас подобные мысли не пугают?
   - Раньше - да. Пугали. Теперь я боюсь совсем другого.
   - "Неотложки"?
   - Да ну, перестаньте! Я старый и нищий, что мне терять?  Боюсь  я  не  за
себя, а за нее, за систему. Она все-таки  не  идеальна.  И  я  бы  не  хотел
видеть, как она рухнет. Но  когда-нибудь  это  произойдет.  Вот  этого  я  и
опасаюсь.
   Белкин погладил макушку и с тоской посмотрел на окно.
   - Вернемся к делу, Никита  Николаевич.  Что  мы  имеем?  Некоторые  люди,
далеко не дураки, попадают сюда, в блок. С этим  можно  согласиться  -  либо
ошибки в тестах, либо чей-то злой умысел...  Ладно,  приняли  за  версию.  А
некая организация под названием "неотложка" их убивает...
   -  Говоря  "организация",  вы  локализуете  явление.   Вы   ее   как   бы
отгораживаете от системы,  а  это,  между  прочим,  ее  часть.  Именно  так.
"Неотложка" - институт государства, вроде Гуманитарной Службы или Этического
Совета. Или вашей полиции.
   - А вам не приходило голову поделиться этими соображениями с Советом?  Да
что ж это я!.. - рассердился Белкин. - Никита Николаевич, вы  опять  уводите
меня в сторону! Мы остановились на "неотложке". Система, не система - бог  с
ней! Она выбирает или отбирает... ну?!
   -  Сначала  она   проверяет,   долго   и   тщательно.   Если   подозрения
подтверждаются,   следует   тестирование.   Не   обычное,   ежемесячное,   а
всестороннее  -  через  федеральный  исследовательский  центр.  То,  что  мы
последний раз проходим в двадцать лет. После двадцати проводить контроль нет
смысла - так считается. Но у "неотложки" свои резоны.
   - И Андрея Белкина...
   - Да, вчера его подвергли полному контролю.  И  знаете,  что  странно?  Я
давно уже ничему не удивляюсь, но вчера...
   В дверь позвонили, и на кухне раздался грохот - Никита Николаевич  что-то
выронил из рук.
   Белкин  вскочил  с  кресла  и,  скинув  ботинки,  тихонько  перебежал   к
профессору.
   - Никого не ждете? - спросил он одними губами.
   - Кроме "неотложки".
   - Не ошпарились? Хорошо, встаньте за стену, чтобы вас из коридора не было
видно. И не дышать! В дверь позвонили снова.
   - Ну иду, иду! -  по-стариковски  проблеял  Иван  Петрович.  -  Кому  там
неймется?
   - Никита Николаевич, откройте!
   - Ну открываю, открываю уже. А кто это?
   - Полиция.
   Белкин достал из-под пиджака  разрядник  и  переставил  флажок  на  малую
мощность, но подумав, сдвинул его вверх, к самому ограничителю. Пистолет  он
оставил в  кобуре,  лишь  отстегнул  клапан.  Иван  Петрович  надеялся,  что
стрелять все же не придется.
   - Откройте немедленно! Полиция! - повторили в коридоре.
   - У меня тут заело!.. Вы не могли бы оттянуть ручку на себя?  Эти  замки,
беда с ними... Я открываю, надо только подержать...
   - Да держу я, держу!
   Дверь скрипнула и плотно вжалась в коробку.  Белкин  коснулся  контактным
усиком алюминиевой ручки, и, мысленно помолившись, тронул курок.
   Секунд пять снаружи не было слышно ни звука.  Потом  дверь  отпустили,  и
чья-то голова гулко стукнулась о кафель.
 
Глава 8 
Пятница, вечер 
 
   С обзорной площадки Илья ушел не сразу. Потеряв сначала Вадика, а  вскоре
и Андрея, он хотел спуститься вниз, но передумал и решил посмотреть на салют
- когда еще удастся!
   Хвостатые звезды, словно всплывая из омута, втыкались в темнеющее небо  и
разбухали разными, на любой вкус,  букетами.  На  башне  выключили  свет,  и
огненные блестки, пролетая мимо окон, отражались в лицах желтым и голубым.
   Каждый залп сопровождался криками "ура!", и Илья с внезапным раздражением
подумал,  что  со  времен  первых  китайских  фейерверков  вряд  ли   что-то
изменилось.
   Незадолго до конца представления он протиснулся к центру площадки и зашел
в пустой лифт. Самые предусмотрительные последовали его примеру, большинство
же осталось в  зале,  чтобы  через  несколько  минут  устроить  свалку  и  в
переполненных кабинах отдавить друг другу ноги.
   Когда Илья оказался на  улице,  техники  уже  начали  разбирать  пусковые
установки. Короткие квадратные фургоны  с  эмблемами  Дня  Единения  Народов
подъезжали к площади и выстраивались в четыре колонны.
   Илья прошел вдоль  вереницы  одинаковых  грузовиков  и,  остановившись  у
торговых автоматов, нажал кнопку на своем браслете.  Затем  поднял  руку  и,
изобразив задумчивое ковыряние в ухе, сказал:
   - Царапин вызывает.
   - Секунду, Царапин, - отозвалось в черепе. - Связь не прерывать. Жди.
   - Хорошо, жду.
   - И не трепись, - велел голос. - Стой молча!
   Кожу на затылке защекотало, но почесаться Илья не решился -  кругом  были
люди.
   Колонны раскрашенных фургонов постепенно сдвигались вперед. Когда с Ильей
поравнялась очередная машина, он не обратил на нее внимания - разве что  ход
у нее был полегче, без вибрации и гула.
   Внезапно три буквы в слове "Единения" выделились  из  ряда  и  скользнули
вверх. В черном проеме появились руки и медленно, как во сне, взяли Илью  за
шкирку.
   Спустя мгновение он оказался внутри.  В  кузове  было  темно  -  как  раз
настолько, чтобы не увидеть лиц двоих сидевших там мужчин. Илье надавили  на
плечи, и он волей-неволей опустился на жесткую скамейку - попутно соображая,
что за спиной тоже кто-то есть.
   - Докладывай, - сказал голос.
   Впервые за эти годы Илья слышал его не через вшитый  за  ухо  динамик,  а
естественным образом - самими ушами, причем двумя.
   - Я их передал, - молвил Илья.
   - Это и так ясно. Кто второй?
   - Вадик, я говорил уже. Он просто сосед. Увязался, куда ж его денешь...
   - Просто? Уверен?
   - Конечно. Псих обычный. Шваль. Мусор, а не человек. Он, понимаете...
   - Достаточно, - прервали Илью. - Художника мы сами прощупаем, без тебя.
   - Художника?..
   -   Да,   Царапин,   чера   Вадима   Ветрова.   Художника.   Спасибо   за
сотрудничество...
   Голос закончил, хотя, судя по интонации, он хотел добавить что-то еще.
   "Спасибо за сотрудничество, но..." - представил себе Илья  и  оцепенел  в
ожидании. Либо удар, либо инъекция, но обязательно - сзади. Там еще двое,  с
крепкими руками. С крепкими и цепкими. Прямо стихи...
   В нависшей тишине было слышно, как загомонили на  улице  -  мимо  фургона
брела толпа  из  смотровой  башни.  Люди  делились  впечатлениями  и  что-то
выкрикивали - скорее по инерции, чем  от  веселья.  Кто-то  пробарабанил  по
стенке нехитрый ритмический рисунок: "та-та-тратата".
   Илья вздрогнул.
   - Ой, забыл! - выпалил он.
   - Тише. Что забыл?
   - Вчера вечером... Виноват, закрутился. Надо было сообщить, а я...  Этого
Эйнштейна...
   - Следы оставил?
   - Я? Нет. Я до него вообще не добрался.
   - Что ты сказал? До Эйнштейна? Ты не добрался?!
   - Там у двери  дознаватель  стоял.  По-моему,  не  случайно.  Белкин  его
фамилия. Как у объекта. А зовут... не то Иван Иваныч, не то Петр Петрович.
   - Царапин, ты ничего не путаешь?
   - Как это, интересно?
   - А вот так. Акция по Эйнштейну прошла успешно. На твой  счет  переведены
еще десять тысяч.
   - Кстати, нельзя ли часть денег...
   - Нельзя. Пока ты в легенде - нельзя. Насчет Эйнштейна...
   - Не убивал я его! - взмолился Илья.
   - Ясно. С этим тоже разберемся. Как,  говоришь?  Белкин?  Дознаватель  из
управы?
   - Если  жетон  не  фальшивый...  да  нет,  не  фальшивый.  Я  их  столько
перевидал... И вел он себя уверенно. Это самое главное. Как хозяин себя вел.
Белкин, да. То ли Иван Иваныч, то ли...
   - Достаточно. Значит, ты остаешься. Еще немного поработаешь.
   Илью качнуло в сторону. Загудели,  сливаясь  в  унисон,  сотни  скатов  -
фургон двигался в колонне. Спустя десять минут машина начала  разгоняться  -
похоже, водитель покинул строй и свернул на свободную улицу.
   - Мне нужны деньги, - снова сказал Илья. - Немного, на карманные расходы.
Ботинки человеческие купить.
   - Тебе за ботинки три месяца пахать  положено.  Получишь  в  гуманитарной
лавке и будешь ходить, как все ходят. А сейчас... держи.
   В темноте Илья разглядел протянутую руку и на ощупь  взялся  -  это  было
горлышко. По весу - литр.
   - Желательно без  эксцессов,  -  предупредил  голос.  -  На  два  подхода
разделить сможешь? Или половину на дорогу вылить?
   - Не мальчик, - огрызнулся Илья. - А  деньги?  Мне  за  проезд  заплатить
нечем.
   - Даром довезут.
   Машина резко затормозила,  и  в  стене  открылась  панель.  Сквозь  узкий
прямоугольник в кузов влился слепой лунный свет. Илья увидел самого  себя  и
бутылку; все, что было вокруг, стало еще более черным.
   - Вон там объездная, - сказали ему из мрака. - На той стороне  автобусная
остановка. Сам знаешь.
   Илья спрыгнул на землю и пошел к переходу. Поднявшись по крутой лестнице,
он  обернулся.  Фургон  уже  исчез  за  деревьями.  По   объездному   кольцу
проносились редкие автомобили, но смотреть на них было скучно.
   Он с треском открутил пробку и, сделав большой глоток, поднес этикетку  к
глазам. "Праздничная особая".
   Что в  сегодняшнем  празднике  было  особенного,  Илья  не  понимал.  Ну,
отработал для "неотложки" еще двух черов.  Один  -  замечательный  художник,
второй... просто человек. Хороший. За неубитого Эйнштейна - десять тысяч, за
этих двоих - литр водки. Что особенного? Ничего.
   Илья глотнул еще и, завинтив крышку, направился к остановке.
   Ничего, ничего... Еще два чера, подумаешь! А третьего,  стало  быть,  без
него как-то... Деньги-то  с  карточки  не  отзовут?  Десять  тысяч  -  сумма
серьезная. Боже, сколько же за них надо работать? Если на конвертере, то всю
жизнь. Андрюха, бедолага, тысячу накопить не мог, а тут - десятка.
   Илья замер и приложил ко лбу ладонь. Андрюха... Андрюху-то он  больше  не
увидит. Никогда.
   Он яростно размахнулся, но в последний момент опомнился и удержал бутылку
в руке. Не-е... От этого легче не будет.
   Сорвав пробку, Илья вставил горлышко в рот и запрокинул голову.
   Вот, как раз половина. Теперь бы добраться... И дом не перепутать.  И  не
решиться на что-нибудь такое, чего по трезвости не сделаешь.  На  что-нибудь
отважное и страшно глупое. Потому что потом, по трезвости, будешь жалеть.  А
трезвость - она как смерть: приходит, не спрашивая.
   Илья дотащился до автобуса и сел на грязный пол.
   Водитель с интересом глянул в зеркало - как-никак человек возвращался  из
центра, да еще с праздника. Похоже, устал неимоверно.
   Илья сидел в углу, положив голову на согнутые колени. Он знал, что за ним
наблюдают, но все, что он мог, - это спрятать лицо.
   Он хотел выпить еще, но чувствовал,  что  на  сегодня  хватит.  Он  хотел
заплакать, но у него не получалось.
 
*** 
 
   Белкин  дождался,  пока  окошко  индикатора  не  нальется   зеленым,   и,
приготовив разрядник, рывком открыл дверь. В коридоре лежал молодой мужчина,
одетый как нельзя более  заурядно:  поношенные  брюки,  ботинки  со  сбитыми
носами,  брезентовая  куртка  нараспашку.  Из  особых   примет   -   волосы,
распушившиеся пшеничной шапкой и качавшиеся от сквозняка. Но это временно.
   Чер, - сразу определил Белкин.
   Дознаватель занес его в квартиру и обыскал.  Ничего  колющего,  режущего,
тяжелого. Карты с гражданским номером у мужчины тоже не было - только часы с
широким браслетом, но ими не убьешь.
   - Никита Николаевич, может, он просто в гости?
   - Впервые вижу, - отозвался профессор.
   -  Подумайте  хорошенько.  Сосед,  или  с  работы  кто-нибудь.  Случайный
знакомый. Разговорились на улице, пригласили...
   - Нет.
   Белкин перевернул незнакомца на живот и, скрестив  ему  руки  за  спиной,
накинул на большие пальцы пластиковую стяжку.  После  этого  отволок  его  к
креслу и, приподняв, усадил.
   - Чашку холодной воды, пожалуйста, - сказал он профессору.
   Выплеснув воду мужчине в лицо, Иван Петрович похлестал  его  по  щекам  и
проверил зрачки.
   - Сейчас очнется.
   Он выложил на стол диктофон и тронул маленькую кнопку.
   - Вы... - сонно сказал человек в кресле.
   - Уже?! - обрадовался Белкин. - Имя, фамилия, номер.
   - Вы... кто?.. Почему?..
   - Имя, фамилия, номер, -  благодушно  повторил  дознаватель.  -  Отвечать
быстро.
   - Ничего вы от него не добьетесь, - сказал профессор. - Я вам  не  нужен?
Пойду, приготовлю что-нибудь. К ужину как раз и пообедаю...
   - Ну, палач, как зовут? - спросил Белкин. Мужчина заерзал,  но,  осознав,
что рук ему не освободить, угомонился и с упрямой улыбочкой уставился в пол.
   - Имя, фамилия. Давай!
   - Хрен Моржов, - ответил он.
   - Это тебя родители так назвали? Повезло же тебе... Номер!
   - Не помню.
   - Ничего, бывает. Документы?
   - Дома оставил.
   - А где живешь?
   - Не помню, - снова сказал он и, подняв глаза, опять улыбнулся.  Нагло  и
уверенно.
   - Ты зря скалишься. Покушение на убийство - это не с балкона  помочиться.
Если сильно не повезет, сядешь навсегда. Но можно и смягчить. "Неотложка"...
   - Это когда не ты к врачу идешь, а он к тебе едет.
   - Погоди, куда ж ты торопишься? Я ведь еще  не  спросил  ничего.  Заранее
ответ приготовил? Молодец. Значит, был повод, правильно? Значит,  ты  и  про
другую "неотложку" знаешь, которая тоже  на  дом  приезжает,  но  не  лечит.
Итак?..
   Мужчина смутился, но не сильно.  По  крайней  мере,  он  не  боялся.  Или
здорово играл.
   - Я не доктор, - сказал он.
   - Легко догадаться. Зачем пришел?
   - Соли взять. Взаймы, конечно. Я бы потом отдал.
   - Почему назвался полицейским?
   - Так я пошутил.
   - Разумеется...
   Белкин перестал расхаживать по комнате и, схватив его за  плечо,  надавил
на ключицу.
   - Слушай, умник! Насчет покушения  не  выгорит,  ты  прав.  Рано  я  тебя
прищучил, надо было позволить  тебе  что-нибудь  сделать,  да  рисковать  не
хотелось. А вот  с  шуткой  про  полицию  у  нас  все  складывается.  Тут  и
свидетели, и твое признание.
   Иван Петрович потряс диктофоном и положил его обратно на стол.
   - Ничего я не говорил... - выдавил мужчина.
   - И  отказ  от  собственных  показаний  -  тоже  тут.  А  что  такое  два
взаимоисключающих высказывания? Не понимаешь? А я тебе объясню. Одно из  них
ложно, вот и все. Заведомо ложно, - уточнил дознаватель.  -  Еще  полчаса  с
тобой пошутим - глядишь, года на два и наскребем.
   Отвернувшись,  он  достал  цилиндрик  микротерминала   и,   не   включая,
скороговоркой произнес:
   - Белкин запрашивает наряд. Нарушение  статей  "семьсот  три"  и  "тысяча
пятьсот двенадцать"... Нет, не опасен... Да, я жду...
   Затем убрал цилиндр в карман и склонился над креслом.
   - Минут десять у тебя еще  есть.  Но  я  бы  на  твоем  месте  постарался
уложиться в пять. Вдруг у меня настроение изменится? -  Он  придвинулся  еще
ближе и прошептал:
   - Про "неотложку" записывать не будем. Ты мне  расскажешь  по  секрету  и
спокойно пойдешь домой. С нарядом я как-нибудь улажу.
   - Как же ты с ним уладишь? - спросил мужчина, тоже шепотом. - Если  наряд
не приедет? Потому что ты в свою палочку адрес не назвал. А еще  она  должна
пищать, твоя палочка. Когда, дежурная по участку на связь выходит. А  она  у
тебя не пищала. Клоун ты дешевый.
   -  Отлич-чно,  -  процедил  Белкин.  -  Оскорбление  должностного   лица.
Продолжай.
   - Я полагаю, продолжать мы не станем, - сказали в дверях. - Этот произвол
необходимо закончить. Немедленно.
   На пороге стоял высокий пожилой  человек  с  таким  знакомым  лицом,  что
представляться ему не имело смысла. И тем не менее он представился:
   - Иващенко. Член Этического Совета Республики. Из-за  его  широкой  спины
появились двое бойцов в черных комбинезонах и тонированных бронешлемах.  Оба
держали длинные тепловые винтовки, и оба целились не в кого-то, а в Белкина.
   - Извольте предъявить удостоверение, - сказал Иващенко.
   Дознаватель медленно, чтоб не тревожить стрелков, сунул руку в  пиджак  и
вытащил жетон.
   - Угум... - молвил Иващенко, возвращая карточку. - Прошу вас дать  отчет,
на каком основании нарушены права гражданина.
   - Никита Николаевич, это ты их вызвал? - спросил Белкин.
   - Не сходи с ума, Иван Петрович. Их вызвал палач.  Не  сам,  наверное,  а
через начальство.
   - Никита Николаевич! - вмешался Иващенко. - Никакие  прошлые  заслуги  не
позволяют вам оскорблять гражданина...
   - Гражданина Хрена Моржова, - продолжил Белкин. - Неизвестный задержан за
сопротивление правосудию.
   - Я не вижу здесь никакого правосудия. Чем вы тут занимаетесь?
   - Расследую убийства Тарасова и Павлова.
   - Очень хорошо, что  расследуете.  Задержанный  в  чем-то  подозревается?
Почему допрос идет не в участке, а на квартире? -  Иващенко,  не  переставая
говорить, подошел к столу и двинул пальцем плоский диск. -  Вы  предупредили
задержанного, что записываете?
   - Не предупредили! - мгновенно ответил  мужчина.  -  Меня  ни  о  чем  не
предупреждали!
   - Что же вы, Белкин? Я не пойму, кто из вас двоих преступник?
   - У меня есть информация, что здесь готовилось убийство.
   - Да-а? - деланно удивился Иващенко.  -  У  вас,  у  полицейских,  всегда
найдется какая-нибудь информация. Вот убийцы у вас не находятся, н