чтобы  вцепиться  мне  в  волосы.  Постепенно  я
перестала  появляться  на  людях,  к  чему  моя  мать   отнеслась   весьма
одобрительно: она еще не была стара и довольно остро  реагировала  на  то,
что в общественных местах на меня обращали внимание, а  на  нее  нет.  Для
окружающих я была  совершенно  невыносима.  Само  собой  разумеется,  меня
пригласили в знаменитый салон мод -  там  я  должна  была  демонстрировать
новые фасоны. Но, бог мой, нельзя было сделать и  десяти  шагов,  чтобы  у
меня не начинала кружиться голова под множеством  враждебных  взглядов,  -
они, словно жгучие огненные бичи, стегали меня по  плечам,  по  груди,  по
всему телу. Не понимаю, почему люди так завидуют красавицам!  Уверяю  вас,
что красота - самое ужасное  бедствие,  которое  только  может  постигнуть
человека, это ужаснее, чем горб. Мне и сейчас приятно, когда можно закрыть
лицо, ну, скажем, автомобильными очками. Хоть круглый год я готова  ездить
в спортивной машине, только бы носить эти очки: чтобы меня никто не видел,
чтобы никто не вертелся вокруг и я хоть на минуточку  могла  отдохнуть  от
всех этих взглядов, от всего этого проклятия.
   Мужчин я боялась, потому что они готовы были взять меня силой  -  между
тем мне следовало подождать партии, подходящей для такой девушки, как я, -
а женщин боялась, потому  что  они  меня  ненавидели.  Все  это  было  уже
невозможно вынести, а оставаться на службе я не могла, в особенности после
того, как мне предложили демонстрировать  новый  фасон  нижнего  белья.  Я
взяла расчет и примкнула к экспедиции  сэра  Уэзерола,  который  готовился
ехать в Африку ловить обезьян. Конечно, я собиралась туда не ради обезьян,
хотя и прочитала тайком от матери немало книг по зоологии. (Надо  сказать,
что моя мать считала неприличным, когда красивые  девушки  много  читают.)
Явилась я к Уэзеролу и потому, что  мой  шеф,  доктор  Миллер,  был  очень
безобразен - лицо у него испещрено  мелкими  морщинами,  кожа  на  черепе,
казалось,  принадлежала  слону   или   бегемоту.   Экспедиция   собиралась
произвести нападение на так называемый обезьяний рай, где  живут  шимпанзе
семейства "рана  манжаруна";  суданские  арабы  называют  их  "баам".  Как
известно, вся эта местность заражена мухой  цеце,  и,  чтобы  не  заболеть
сонной болезнью, европейцы нашей экспедиции должны были  носить  маски  из
плотной ткани, которые предохранили бы от  укусов  этих  насекомых.  Таким
образом, лица у нас были скрыты под маской, а тело  -  под  светло-зеленым
тропическим балахоном, напоминавшим скорее мешок, чем какое-либо  одеяние.
Все мы были совершенно одинаковы, как  монахи  в  своих  рясах.  Нас  даже
невозможно было отличить друг от друга.
   О своих намерениях я тогда не посоветовалась с матерью  и  написала  ей
уже с корабля. Сэр Уэзерол был доволен, что нанял лаборантку за  невысокую
плату: не всякая женщина согласилась бы принять участие  в  такой  опасной
экспедиции, а его финансовые возможности были  весьма  ограничены.  Доктор
Миллер вел себя безупречно - видимо, он меня понял; так  по  крайней  мере
мне показалось вначале. В свое монашеское  одеяние  я  облачилась  уже  на
корабле, а после Канадских островов никогда не появлялась без покрывала. Я
проглатывала книгу за книгой и постепенно освобождалась от страха.
   В конце концов,  думала  я,  муха  цеце  не  может  быть  опаснее  моих
сослуживцев, которые во время последней демонстрации мод так подпороли мое
платье, что  не  успела  я  сделать  и  нескольких  шагов,  как  оказалась
обнаженной перед целым Альбертс-залом. Публика ревела, пресса была  близка
к помешательству. Даже на другой день я боялась выйти на  улицу:  так  мне
было плохо. А здесь все было по-другому. Я весело бегала по  пристани,  по
палубе, словно вновь родилась на свет божий.
   - Моя главная задача - раздобыть половые железы обезьян, чтобы наладить
опыты по омоложению согласно методу Воронова. Чем больше желез нам удастся
раздобыть, тем больше денег мы получим, - заявил доктор  Миллер.  Это  мне
очень понравилось. Миллер говорил об этих железах как истинный коммерсант.
Совсем не так, как другие. И ни разу не  осмелился  прикоснуться  ко  мне,
даже   когда   давал   подробные   инструкции,   как    вести    себя    с
обезьянами-самцами,  с  которыми  мне  доведется  встретиться,   и   когда
рассказывал об особенностях операции, которую я должна буду делать. Вообще
это был первый инструктаж в моей жизни по столь щепетильному поводу.  Мать
моя, хотя и предупреждала, что  нужно  быть  осторожной  с  мужчинами,  но
никогда ничего  толком  о  них  не  рассказывала.  Поэтому  в  мужчинах  я
разбиралась еще меньше, чем в обезьянах.
   - Ничего, привыкнете. Обычная операция, как и всякая другая.
   - Из вас получится хорошая путешественница.
   - Через два года организуете собственную экспедицию.
   Так говорили мужчины, которые ехали со  мной.  Это  были  сэр  Уэзерол,
доктор Миллер и патер Дилоуби, который хотел организовать у туземцев новую
миссионерскую станцию. Он рассказывал мне, скольких чернокожих ему удалось
окрестить в своей жизни. Приятно было слушать его рассказ  после  утренних
наставлений доктора Миллера, который не задумываясь стал  бы  кастрировать
негров, если бы только нашелся человек, готовый солидно компенсировать ему
риск подобного преступления.



   ПРЕДАТЕЛЬСТВО

   Туземцы встретили нас хмуро. Они  издавна  слыли  людоедами,  и  только
карательная экспедиция майора Уэлса, который недавно устроил  здесь  такое
побоище, что оставшиеся в живых оказались не в силах съесть всех  мертвых,
заставила их скрыть от белых людей свой варварский  обычай.  Да  и,  кроме
того, после недавней резни они отнюдь не горели желанием  признать  белого
бога,  которого  им  навязывал  патер  Дилоуби.   Ибо   они   исповедовали
собственную религию, и в этой религии - о, горе  нам!  -  человекообразные
обезьяны, называемые на их языке  "импунду",  играли  весьма  своеобразную
роль. Туземцы считали их лесным  народом,  священными  животными,  которых
запрещалось убивать и употреблять в пищу. Очевидно, именно поэтому  они  и
вознаграждали себя тем, что поедали своих врагов.
   Вот почему нелегко было найти носильщиков для нашей  экспедиции,  и  те
несколько  безбожников,  которых  нам  все  же  удалось  завлечь   разными
посулами, пришли в неописуемый ужас, когда узнали,  для  каких  целей  нам
нужны обезьяны.
   - Начнем охоту прямо на месте, - решил сэр Уэзерол. - В обезьяньем раю.
   До этого места нужно было идти двенадцать томительных дней, начиная  от
последнего негритянского селения на реке Нелле. В пути  пришлось  пересечь
два огромных болота, преодолеть водопад и прорубить  дорогу  через  густые
заросли лиан - ничего подобного в Африке я еще не видела. В добавление  ко
всему то и дело приходилось уговаривать наших проводников не бросать  нас,
обещать им новые подарки и открывать бутылки с дешевым виски. Я никогда  и
не предполагала, что утро в этих краях может быть таким студеным, и только
теперь поняла, что прав был доктор Миллер, утверждая, что в Экваториальной
Африке пара пустяков схватить простуду или  воспаление  легких.  Комары  и
мухи цеце осаждали нас днем и  ночью.  Огромные  летучие  мыши  так  шумно
хлопали крыльями, кружа над нашим костром, что заглушали даже гул тамтама,
которым туземный колдун беспрерывно  призывал  вернуться  своих  заблудших
овечек.
   Экспедиция началась скверно. Но самое неприятное ожидало  нас  впереди,
когда, добравшись наконец до места, где некогда сэр Уэзерол построил  свою
базу, мы не нашли ни закопанного в землю  сундука  с  продовольствием,  ни
спрятанной в  металлический  ящик  карты.  Хижина  сгорела,  от  ящика  не
осталось и следа, продукты кто-то унес. Только к вечеру мы обнаружили  под
молодой пальмой раскрытый сундук, в  котором,  точно  собачонки  в  будке,
уютно устроились маленькие обезьянки. Мы их всех поймали. Только  шимпанзе
нам не попадались. Обезьянки не представляли никакой ценности  для  нашего
доктора.
   - Железами этих крошек не омолодишь ни одного миллионера, - смеялся он.
- Не за ними мы сюда пришли...
   Наши проводники смирились  бы  с  мыслью,  что  мы  ловим  обезьян  для
зоопарка или охотимся на них ради шкуры - такое  уже  проделывали  до  нас
другие европейцы, - но  потрошить  обезьян?  Нет,  с  этим  они  не  могли
смириться. На другой день проводники сбежали, прихватив с собой  все  наши
ружья и боеприпасы. Уже в полдень мы услыхали вдалеке залпы из всех  наших
винтовок, точно там была ярмарка или веселое гулянье.
   - Это вы во всем виноваты, - набросился на сэра Уэзерола доктор. - Надо
было  нанять  негров  на  побережье.  Они  понадежней.  А  вы,   с   вашей
экономией...
   - Зачем вы вообще нас сюда затащили? - ворчал патер. - Здесь обезьян не
больше, чем в любом другом месте Африки.
   Так они спорили до самой ночи.
   Но нам не суждено было узнать, зачем сэр Уэзерол привел нас сюда. В тот
же вечер он покончил с собой выстрелом из револьвера. Скорее  всего,  наша
экспедиция за обезьянами преследовала какую-то иную цель, которой он так и
не достиг, обнаружив пропажу  карты.  Мы  похоронили  сэра  Уэзерола,  как
христианина. Патер  Дилоуби  произнес  над  могилой  речь,  и  мы  открыли
последнюю банку консервированных  ананасов  с  рисом,  которую  не  успели
утащить туземцы.
   В наследство от сэра Уэзерола  нам  остался  только  небольшой  дамский
револьвер, который мог лишь раздразнить взрослого шимпанзе, если мы вообще
его встретим. Но патер Дилоуби был в Африке не  впервые  и  имел  опыт  по
части  охоты.  На  обратном  пути  ему   нередко   удавалось   подстрелить
какую-нибудь живность к обеду. Вдобавок погода улучшилась, нас  больше  не
мучили дожди, и я стала надеяться, что обратный путь будет поприятнее.
   - Кто же нам теперь заплатит?  -  сетовал  доктор  Миллер.  -  У  этого
старого мошенника, конечно, не было  в  кармане  ни  гроша.  Очевидно,  он
отправился в путешествие, чтобы поправить свои дела.  Неизвестно,  как  мы
вообще доберемся до Европы.
   Да, я забыла вам сказать, что у покойника мы  нашли  только  два  фунта
пять шиллингов и три чековые книжки без единого бланка. Но мне все еще  не
было понятно, чего опасаются мои спутники. Я-то чувствовала  себя  в  этих
джунглях превосходно. Мать, очевидно, вышлет мне денег на обратную дорогу,
но если потребуется -  можно  остаться  здесь  и  на  несколько  лет.  Мне
казалось, что мы вернемся без особого труда.
   Но я ошиблась. Тропинка, которую туземцы прорубили в  джунглях,  совсем
заросла. Здесь все растет буквально на  глазах.  И  там,  где  мы  прошли,
лианы, казалось, стали еще гуще и толще. Бывшая тропинка напоминала  рану,
которая затягивалась целительным и еще более крепким рубцом. А  у  нас  не
было ничего, кроме перочинного ножа и скальпеля из лаборатории.
   - Ну и влипли мы в историю, - пробормотал, чертыхаясь, патер. -  Почему
он не  взял  с  собой  хотя  бы  радиопередатчик...  Даже  на  этом  хотел
сэкономить. Как же теперь звать на помощь?
   И он с яростью швырнул на землю рюкзак покойного Уэзерола,  который  мы
несли по очереди.
   Мне хотелось, чтобы мои спутники не  щадили  меня  и  не  избавляли  от
обязанностей. В тот день я впервые  почувствовала  себя  усталой.  И  мною
впервые овладел страх. Но теперь я уже боялась не того, что меня обидят; я
испугалась за свою жизнь.
   Я сделала несколько шагов, но лианы преградили  мне  путь.  Они  стояли
густой плотной стеной. Трудно представить, что мы вообще сможем пробраться
сквозь эту чащу. Прислонившись к пальме, я заплакала. Попыталась разорвать
лианы руками, но ничего не получилось. Ко мне подошел  доктор  Миллер.  Он
стал успокаивать меня и даже обнял за плечи. Этого еще не хватало!
   - Оставьте меня в покое! -  заорала  я  и  вкатила  ему  две  увесистые
пощечины. - Неужели я убежала в джунгли ради того, чтобы уединиться  здесь
с вами, с таким уродом? - И я разразилась истерическим хохотом.
   Патер был гораздо толще, чем обычно бывают святые отцы. Он простер надо
мной руки, и несколько минут я молилась вместе  с  ним,  словно  маленькая
девочка.
   Мы заснули в наскоро сооруженной палатке, нимало не заботясь об охране.
Пройди мимо пантера - она неплохо бы поужинала... Но пантера в  эту  ночь,
наверное, была далеко или просто нас охранял  какой-то  добрый  дух.  Надо
думать, кто-то охранял! Потому что утром, когда я встала и протерла глаза,
то застыла в изумлении, увидев  узкую  тропинку,  вырубленную  в  зарослях
лиан. Ночью кто-то прорубил нам дорогу в джунглях.
   - Смотрите-ка! - позвала я обоих мужчин.
   - Чудо, - осенил себя крестом отец Дилоуби. - Ты просто святая...  Дева
Мария услышала твои молитвы...
   - Чепуха, - буркнул доктор Миллер.
   - Если не верите, можете оставаться здесь, - осадил его патер. Обняв за
плечи, он повел меня в чащу леса. При этом он так прижимался ко  мне,  что
пришлось его оттолкнуть. Неужели и этот набожный патер  туда  же?  Неужели
ничто не спасет меня от него?
   На другой день мы опять обнаружили прорубленную  в  зарослях  тропинку.
Теперь уже нас охватил страх.
   -  Ну  вот,  пожалуйста...  -  торжествовал  доктор  Миллер,   который,
разумеется, отправился с нами дальше. - Еще не известно, куда заведет  нас
этот зеленый туннель. А что, если там впереди, алтарь  не  девы  Марии,  а
здешней богини мщения,  которая  потребует  человеческих  жертв?  Забавное
будет зрелище: ирландский католик превращается в черного  знахаря.  Теперь
можно ожидать чего угодно, любой ерунды: ведь мы потеряли здравый смысл.
   - А по-вашему, лучше умереть с голоду?
   - Это более логично. Нам нельзя рассчитывать на чью-то помощь, на разум
надеяться нечего. Мы поставили на карту  свою  жизнь.  Эрго  -  мы  должны
умереть. И вот нам дарует жизнь некая иррациональная сила, которая кажется
мне еще более подозрительной, нежели эта трясина, в которую мы, чем дальше
идем, тем больше погружаемся, - непрерывно бурчал доктор.
   На его лице было написано явное недоверие, и все  же  он  упрямо  шагал
вперед, ибо тоже надеялся на спасение, пусть даже вопреки здравому смыслу.
   Внезапно  у  небольшой  сухой  поляны  тропинка   оборвалась,   джунгли
расступились.  Посреди  поляны  стояло  несколько  палаток.  Мы  наперебой
закричали и бросились к лагерю, голодные и исцарапанные. Но нам  никто  не
ответил.



   МЕРТВЫЙ ЛАГЕРЬ

   Я первая подбежала к палаткам, но вокруг -  никого.  Видимо,  покинутый
лагерь. Заглядываю в  ближайшую  палатку.  Там,  на  кроватях,  лежат  два
скелета, начисто обглоданные муравьями, а на голых черепах  -  тропические
шлемы немецкого африканского корпуса. Я не могла оторвать от них  взгляда.
Так и стояла, будто остолбенела. Мертвый лагерь.
   Как мы потом установили, люди  умерли  лет  двадцать  назад,  во  время
первой мировой войны, а скорей всего они даже и  не  знали,  что  началась
война.
   Мы нашли двадцатилетней давности консервы, боеприпасы и водку. Все было
в  стеклянной  посуде,   упаковано   тщательно,   с   настоящей   немецкой
аккуратностью. Даже  ружья  с  отлично  смазанными  затворами  и  стволами
нисколько не заржавели за все эти годы. В особом футляре мы нашли  дневник
экспедиции. В этом  дневнике  барон  фон  Хоппе  прощался  с  миром;  его,
одинокого и больного, покинули носильщики. Значит, не мы  первые  в  таком
положении. И в заключение  длинного  письма  барон  выражал  надежду,  что
кто-нибудь спасет его трехлетнего сына, которого он вынужден был  взять  с
собой в экспедицию. Но спасители, по всей видимости, не  пришли,  так  как
дневник остался нетронутым. Детского скелета нигде не было видно.
   Впрочем, мы особенно и не искали, потому что переходы последних дней по
таинственной просеке в джунглях совсем отучили нас  логически  мыслить.  Я
упала на свободную кровать в покинутой палатке, и мне было наплевать,  что
на соседней кровати лежат скелеты.
   Меня разбудили громкие голоса: это  доктор  Миллер  настиг  в  джунглях
наших негров. Скорей всего они решили, что имеют дело с  колдуном,  потому
что даже местные  следопыты  не  могли  бы  так  быстро  пробраться  через
тропические заросли. Негры  распростерлись  ниц  перед  доктором  и  стали
просить пощады. Они вернули нам все оружие и были  готовы  нести  поклажу.
Только где она, наша поклажа! Даже одежда на нас была изодрана  в  клочья.
Мы не могли показаться носильщикам в таком виде. И тогда  патеру  Дилоуби,
который в это время хоронил оба скелета в лесу, пришла в голову счастливая
мысль. Вернувшись, он открыл сундук, в котором хранилось снаряжение барона
фон Хоппе, и мы все переоделись. Оказалось, что в составе экспедиции  была
какая-то женщина. Мне достался ее допотопный наряд с  турнюром  и  широкой
юбкой. После такой метаморфозы нам больше не  пришлось  доказывать  черным
носильщикам нашу способность к чародейству. Они  беспрекословно  поверили,
что доктор Миллер  намного  искуснее  их  местных  знахарей,  и,  конечно,
обещали завтра же отправиться с ним ловить обезьян.
   После  полудня  мы  принялись  за  дела:  ознакомились  со  снаряжением
покинутого лагеря, связали  сети  для  ловли  обезьян  и  подготовились  к
вечеру. Все были счастливы. Тем более что и  немецкие  консервы  оказались
съедобными, и водка отличной. Только мне  было  не  по  себе.  Мной  снова
овладел безотчетный страх.  Не  знаю,  чего  я  боялась.  Доктор  и  патер
пребывали в восторге, оттого, что  у  них  появились  шансы  на  успех,  и
забыли, что этим шансам они обязаны бессмыслице (по мнению одного) и  чуду
(по мнению другого). Только я не переставала обо всем раздумывать.  Думала
и о том, почему меня снова охватил страх. Мне казалось, будто  кто-то  все
время смотрит на меня, будто кто-то ходит за мной. Но кто? Мне было  очень
плохо.
   Только во время обеда я заметила его. Сегодня, впервые за долгое время,
доктор Миллер сварил горячую еду, и мы все сошлись вокруг костра. И тут  я
снова ощутила на себе этот взгляд. Я было повернулась в сторону  леса,  но
вдруг решила посмотреть вверх и подняла голову, Там,  на  вершине  дерева,
висела большая светлая человекообразная обезьяна. Она держалась  за  ветку
только одной рукой и внимательно следила  за  каждым  нашим  движением.  Я
точно окаменела и не могла пошевелиться.
   - Что с вами, дитя мое? - спросил патер Дилоуби.
   У меня словно язык прилип к гортани. Тогда патер тоже  поглядел  вверх.
Все мы застыли недвижимо, как и негры, которые никогда в жизни  не  видели
такой обезьяны.
   - Внимание... тише... - предостерег нас доктор и скрылся в палатке.
   Между тем  обезьяна  спустилась  по  лиане  с  дерева  и  медленно,  на
четвереньках приближалась к нам,  делая  круги.  Негры  упали  на  колени,
решив, что сам лесной бог пришел их покарать.
   Но в этот момент откуда-то вынырнул доктор Миллер и набросил сзади сеть
на обезьяну. Шимпанзе сразу же перестал метаться. Теперь даже  мне  Миллер
показался чародеем. К вечеру он построил деревянную клетку, отыскал где-то
большой висячий замок и запер обезьяну.
   - Вот это добыча! - говорил он.  -  Настоящая  сенсация!  Зоологические
сады будут драться из-за него.
   - Но он как-то странно смотрит на меня...
   Я все еще была сама не своя. Даже не предполагала, что  обезьяны  могут
до такой степени походить на людей. Мне не хотелось подходить к клетке, да
и негры не отваживались на это.
   - Они обратили вас в свою веру? - смеялся доктор.
   - Странно только одно,  -  заметил  патер,  который  немного  завидовал
доктору и не слишком-то радовался его успехам, - что я в жизни не слышал о
светлых шимпанзе. Да к тому же еще без волос на теле!
   - Значит, вы  очень  мало  в  жизни  слышали,  -  усмехнулся  доктор  с
превосходством естествоиспытателя, - знаменитая самка шимпанзе  Масука  из
берлинского зоосада была абсолютно лысая, точно Гай Юлий Цезарь...
   -  Но  у  этой  обезьяны  совершенно  особе