деленная особыми  литературными  талантами,  Эльвира
равнодушно относилась к факту публикации той или иной заметки, ее миновали
амбиции такого рода. Она хотела знать - и знала,  все  остальное  ее  мало
заботило. Как ни странно, это благоприятно сказывалось на ее  отношении  с
начальством и инстанциями  вышестоящими:  неутомимость  в  процессе  сбора
информации и покладистость в отношении  ее  дальнейшей  судьбы  делали  ее
ценнейшим сотрудником. Не случайно за последние два года  невозможно  было
отыскать хоть один номер "Приятеля"  без  ее  статей  -  материал  Эльвира
всегда приносила в избытке. Представления о том, какой должна  быть  жизнь
имеют право принимать самые различные формы, но время обычно берет свое. В
какой-то момент Эльвира начала замечать,  что  былая  легкость  на  подъем
покидает ее, постоянные разъезды - утомляют, в квартире, имеющей по-мужски
холостяцкий  вид,  становится  все   неуютнее,   а   новостей,   способных
взволновать, как прежде, становится все меньше и меньше.  Мир  скучнел  на
глазах, Эльвира все отчетливее ощущала потребность в перемене,  в  чем-то,
позволяющем вновь обрести смысл существования  и  даже  догадывалась,  как
должен  был  выглядеть  этот  поворот:  пришла  пора   "заякориваться"   и
остепеняться.  "Или  в  сжатые  сроки  совершить  настоящий  поступок",  -
иронизировала она, совсем не разглядывая последнее предложение в  качестве
реальной альтернативы. Эльвира не верила  в  поступки,  как  не  верила  в
любовь, сильные благородные чувства и многое другое, с  чем  ей  лично  не
приходилось сталкиваться в жизни. А  вот  обзавестись  семьей  она  начала
подумывать всерьез. Своих  любовников  в  качестве  возможных  кандидатов,
Эльвира отмела сходу - обычно она  и  завязывала  отношения  с  ними,  как
изначально несерьезные и не претендующие на  долговечность.  Поиск  по  ее
замыслу начинался с  нуля  и  потому  любой  попавший  в  ее  поле  зрения
"свободный" мужчина рассматривался и оценивался с весьма конкретной  точки
зрения. И вряд ли хоть что-либо могло  спасти  того,  на  ком  она  решила
остановить свой выбор: Эльвира умела отстаивать  собственные  интересы.  К
Рудольфу пока она только приглядывалась...
     -  Так,  значит,  вы  всерьез  считаете,  что  причина   бегства   от
действительности - страх? - спрашивала она. - Это ваша собственная догадка
или чья-то реальная точка зрения?
     - Будем считать, что так, - неопределенно отозвался он.  Рассказывать
о разговоре с Альбиной этой женщине Рудольф не собирался.
     - Непонятно, но  ладно...  Наверное,  это  вам  действительно  кто-то
сказал, - усмехнулась Эльвира. - Я бы все объяснила проще. Скука - вот что
заставляет людей или искать  приключений,  или  просто  переводить  время,
стараясь любыми способами забыть о ней. От жизни не бегут - ее  просто  не
имеют... Вы не задумывались об этом?
     - Признаться, нет, - Рудольф с любопытством взглянул на журналистку.
     - Бесконфликтность. Отсутствие  целей,  за  которые  нужно  бороться.
Незаполненность жизни. - Отсюда и это бегство  из  ниоткуда  в  никуда.  А
страшные слухи - по вашему, почему они возникают, как не от той же  скуки?
Человек с доисторических времен запрограммирован на борьбу за выживание, а
спокойствие лишает его возможности отстаивать себя  и  свое  "я".  В  этом
смысле мы все немножко велосипеды - они устойчивы только в движении.  Лиши
человека необходимости двигаться - и он начнет разлагаться заживо...  даже
физически. Можно прожить всю жизнь, не столкнувшись ни  разу  с  крайними,
экстремальными ситуациями, а, значит, и с собой.
     - Я вижу вы хорошо подготовлены к этой теме, - несколько неприязненно
проговорил Рудольф. - Тогда почему вы о ней не пишете?
     - О чем? - Эльвира чуть не рассмеялась. - Вы  что,  всерьез  думаете,
что можно вот так просто заявить на весь мир,  что  нам  необходимо  самим
создать себе трудности, обеспечить себя опасностями?  Такие  предположения
хороши в частных беседах наши читатели меня не поймут.
     - Но ведь проблема есть?
     -  Допустим.  Я  считаю,  что  бесконфликтность   -   это   проблема,
вынуждающая людей выискивать для себя хоть надуманные опасности. Кстати, и
популярность фильмов ужасов по-моему растет по той же причине. Вас волнует
другой аспект, который кажется мне всего  лишь  следствием  из  упомянутой
проблемы. Но это интересно нам - и только. Кстати и тот страх,  о  котором
вы  говорили,  инспирируется  все  там  же  неудовлетворенным   инстинктом
опасности... или готовности пережить  опасность  -  я  не  знаю,  как  это
следует называть чисто по-научному. Раз природа наделила нас  способностью
испытывать страх, человек просто обязан хоть  иногда  с  ним  встречаться.
Защитные механизмы тоже должны время  от  времени  проходить  проверку  на
готовность к действию... или действительно останется искать забытье в  чем
попало. Кстати, где этот ваш  хваленный  буфет?  Терпеть  не  могу  здания
подобного типа - в них заблудиться легче чем в лесу.
     - Мы уже почти пришли.
     Она раздражала Рудольфа все сильней, и все сильней привлекала - давно
ему не приходилось общаться со столь интересным собеседником. Альбина... с
ней тоже можно было поговорить, но на другие темы и на другом  уровне.  Не
на более низком, но она терпеть не могла рассуждения слишком  отвлеченные,
робея перед глобальными темами. С коллегами же по  работе  Рудольф  просто
опасался слишком откровенничать.
     "Я была права  -  он  не  зауряд-чиновник"  -  размышляла  между  тем
Эльвира. - "Это хороший признак."
     Дверь в буфет находилась за углом и оказалась заманчиво  приоткрытой:
между ее створками вился густой кофейный  запах,  приправленный  оттенками
ванили и чего-то кондитерско-сладкого.
     - Здесь, - на всякий случай сообщил Рудольф, толкая бронзовую ручку.
     - Вижу, - почти машинально подтвердила Эльвира, вслед за ним входя  в
небольшое помещение, освещенное разноцветными вдавленными в стену лампами.
Отгороженные друг от друга  столики  напоминали  ей  раздевалку  в  сауне;
свешивающиеся с потолка сосульки из макраме задевали кисточками прически.
     За стойкой ни кого не было. Рудольфа это несколько удивило:  барменша
отличалась редкой добросовестностью и не в ее  стиле  было  отлучаться  из
буфета в рабочее время.
     "Действительно - эпидемия какая-то... Эпидемия сачкизма",  -  подумал
он.
     - Ну и где здесь  кофе?  -  направляясь  к  стойке,  громко  спросила
Эльвира. Пустота в буфете, который правильней  было  бы  назвать  все-таки
баром, нравилась ей: здесь можно было спокойно побеседовать, да  и  просто
посидеть в свое удовольствие, наслаждаясь обстановкой и спокойствием.
     Ей ни кто не ответил - буфет для этого был слишком пуст.
     Рудольф наморщил лоб, вспоминая, как зовут барменшу, звать ее  не  по
имени он считал не  приличным,  но  так  и  не  сумел  сделать  это.  Лицо
возникало из памяти удивительно объемно и красочно, а вот имя  ускользало,
так что он засомневался даже, знал ли его вообще.
     - Извините, - покашлял он, опираясь  рукой  на  стойку,  заставленную
стаканчиками с многослойным цветным желе. - Здесь есть кто-нибудь?
     По  идее,  в  этот  момент  должна  была   зашевелиться   серебристая
занавеска, ведущая в подсобное помещение,  и  впустить  дородную  тетку  с
красноватыми крашенными волосами, но  ткань  осталась  неподвижной,  а  от
кофейного аппарата потянуло вдруг гарью.
     Горело кофе.
     -   Здесь   всегда   так   обслуживают,   или   как?   -   иронически
поинтересовалась Эльвира.
     - Погодите. - Рудольф незаметно сжал руки в кулаки.
     Ему не нравилось это молчание, как не нравился  и  все  усиливающийся
запах паленного - над аппаратам уже начала  подниматься  струйка  дыма,  и
пахло теперь еще и сгоревшей проводкой. - Подожди меня одну секунду.
     Не долго колеблясь он отодвинул ведущую за стойку дверцу  и  заглянул
внутрь: из под серебристой занавески выглядывала женская нога, кожа на ней
казалась синеватой.  Затаив  дыхание,  Рудольф  осторожно  шагнул  вперед,
отдернул тускло блестящее серебро и его глазам открылось лежащее  на  полу
тело барменши.
     - Боже... - негромко произнес он.
     - Что случилось? А... - Эльвира  замолчала  на  полуслове,  незаметно
очутившись у Рудольфа за спиной.
     Она тоже заметила покойницу, голова которой  оказалась  неестественно
свернутой на бок.
     - Пошли отсюда. - Рудольф незаметно прикоснулся ко лбу - кроме  этого
ни один другой жест не выдал глубины его потрясения.
     Труп в здании мэрии, средь бела дня, вот так, просто...
     "Вот тебе и "затишье перед бурей", - ему показалось,  что  эта  мысль
проносится в голове уже сотый раз подряд.
     - Что с ней? - изменившимся голосом спросила Эльвира;  любопытство  и
страх боролись сейчас в ней, и ни одна из этих эмоций пока не брала верха.
     - Пошли. Нужно вызвать полицию,  -  твердо  заявил  Рудольф,  отгоняя
новую неприятную мысль. Мысль о констрикторах.
     "Это такая змея, тропический душитель, а попросту - удав..." - он  не
был медэкспертом, но в та же время и не сомневался в том что женщина  была
задушена.
     - Может ей еще можно помочь? - неуверенно  поинтересовалась  Эльвира,
чуть заметно вздрагивая от напряжения, пока еще  почти  приятного:  на  ее
глазах происходило что-то настоящее. Пусть трагическое, страшное, но  зато
непохожее на все то, с чем ей приходилось иметь дело прежде - даже  гибель
Канна представлялась ей какой-то почти нереальной.
     - Поздно... Разве не видно? - Рудольф развернулся и зашагал к выходу.
Эльвира заспешила за ним.
     Возвращаться  в  свой  кабинет  Рудольф  не  стал  -  куда   логичнее
показалось ему обратится к  сидящему  неподалеку  дежурному.  В  том,  что
последний был на месте, он не  сомневался  -  проходя  утром  по  коридору
Рудольф заметил, как мелькнула возле стола форменная одежда. Тем не  менее
стол притаившийся в нише у входа на этаж был пуст, как стойка в баре.
     -  Так,  -  проговорил  Рудольф  вслух  и  ощутил   легкий   холодок,
пощекотавший вдруг спину - он уже догадывался, что увидит ЗА  столом,  тем
более, что на светло-сиреневой  побелке  виднелись  подозрительные  темные
брызги, а в воздухе стоял особый густой и сладковатый запах.
     - Почему мы остановились?
     Рудольф повернулся к журналистке и заступил ей дорогу.
     - Так ты говоришь, эти больные воображают  себя  удавами  и  начинают
всех душить? - устало спросил он.
     - Что? - это было совсем не в стиле Эльвиры, но она растерялась. - Вы
думаете...
     - Я ни чего не думаю... кроме того, что тебе не стоит подходить туда.
     На всякий случай Рудольф  оглянулся  и  принялся  прислушиваться,  не
раздадутся ли в коридоре шаги, пускай даже приглушенные ковровой дорожкой.
     - Пустите, - Эльвира отстранила его почти  грубо,  быстро  подошла  к
столу, пригнулась и резко побледнела, отшатываясь назад.
     - Я же сказал - вам не стоит смотреть, - глухо повторил Рудольф.
     - Господи... - Эльвира вновь повернулась к нему и  покачала  головой,
выражение самодовольной уверенности исчезло с  ее  лица,  перед  Рудольфом
оказалась обыкновенная испуганная женщина.
     - Пошли отсюда, -  уже  более  мягко  сказал  он,  потянулся  было  к
телефонной трубке одного из приткнувшихся на столе аппаратов, но  отдернул
руку, заметив покрывший трубку кровяной крап. - Внизу тоже есть телефон...
и полиция.
     По лестнице они скатились едва  ли  не  бегом.  Когда  дверь-вертушка
закружилась, выбрасывая их на улицу, где-то позади  раздался  приглушенный
расстоянием крик...



                                    8

     Неправда, что правительство страны в тот день бездействовало  -  будь
это так,  вряд  ли  вышла  бы  в  эфир  рассказывающая  о  констрикторизме
передача. Состряпанная наспех, она вызывала потом много толков  по  поводу
непрофессиональности в изложении сути происходящего, но войти в историю ей
это не помешало, да и посты вокруг города вряд ли  были  бы  выставлены  в
противном случае так быстро.
     - ...Это болезнь, - вещал по телевидению и радио курносый  профессор,
время от времени бросая испуганные взгляды куда-то в сторону - всякий  раз
при этом режиссер передачи морщился и строил рожи. На  радио,  к  счастью,
ничего этого не было видно. - Странная, неизвестная пока науке болезнь,  -
при этих словах камера отъехала, позволяя зрителям рассмотреть сидящих  за
длинным столом светил медицины, среди которых,  видно,  по  недоразумению,
затесалось несколько военных. - Вы хотите знать, что мы сегодня  знаем  об
этом заболевании, пока условно названным  констрикторизм?  Можно  сказать,
что почти ни чего, хотя научные исследования активно ведутся,  -  (в  этот
момент в  эфир  вырвался  и  чей-то  невразумительный  возмущенный  шепот:
профессору что-то подсказывали, отчего его щеки и даже нос порозовели) - В
скором времени  мы  надеемся  получить  ответы  на  все  интересующие  вас
вопросы. Пока об эпидемии можно сообщить следующее: все  известные  случаи
заболевания зафиксированы в одном-единственном населенном пункте, так  что
можно  говорить  об  определенной  локализации  очага  инфекции,  из  чего
следует, что карантинные ограничения сегодня  могут  оказаться  достаточно
эффективной мерой по предупреждению ее распространения по стране  и  миру.
Для  констрикторизма  характерны  следующие  симптомы:  в  первую  очередь
происходит изменение в скорости обменных процессов организма...
     - Боже, так неужели  это  правда?  -  прошептала  Эльвира,  глядя  на
висящий на столбе громкоговоритель. - Вот, называется, опровергла слухи...
     - Успокойся, - взял ее за руку Рудольф.
     Они стояли в центре сквера, обычно многолюдного,  но  теперь  напрочь
опустевшего, казалось, даже многочисленные бродячие собаки решили убраться
оттуда подальше от опасности.
     - ...что выражается визуально, - продолжал вещать голос со столба,  -
в  характерных  "плавающих"  движениях,  свидетельствующих  об   изменении
тормозных реакций, - те, кто слушал передачу по телевизору, заметили,  что
при этих словах многие из сидящих за столом  медиков  изменились  в  лице,
словно профессор  ляпнул  какую-то  глупость.  -  Одновременно  возрастает
мышечный потенциал, это сопровождается угнетением ряда мозговых центров, -
чем больше говорил профессор, тем  испуганней  он  становился,  теперь  он
оглядывался не только в сторону режиссера и оператора,  а  косился  то  на
право, то на лево, и от этого легко могло сложиться  впечатление,  что  он
высматривает  -  не  ворвались  ли  в  телестудию  констрикторы,  -  также
происходит подавление центров контроля, - он начал запинаться через  слово
и то и дело проводил рукой по лбу, вытирая капли  пота,  -  и  возбуждение
центров агрессивности. В этом периоде  больной  неадекватно  реагирует  на
происходящее, и пребывает  в  состоянии  невменяемости.  -  Неожиданно  он
махнул рукой и заговорил ровнее. Его карьера, во всяком случае  -  престиж
среди коллег были уже утеряны (так  он  думал),  и,  значит,  терять  было
больше не чего. - Именно тогда больной становится агрессивен и опасен  для
окружающих, несмотря на всю его медлительность. В нем просыпается  желание
крушить все вокруг, уничтожать все живое, чем он успешно и  занимается.  -
(тут в запись снова  вторгся  возмущенный  шепот).  -  А?  Что?  Да...  По
истечении некоторого времени - от суток и менее, до  нескольких  суток,  в
болезни наступает следующая стадия, внешне напоминающая ускоренно  текущую
дистрофию: больной резко теряет силы, его организм  истощается,  буквально
пожирая сам себя, и в течении нескольких минут наступает летальный  исход.
В связи с той опасностью, которую, как мы  уже  говорили,  создает  первая
стадия констрикторизма, разработан следующий ряд мероприятий...
     - Благодарим, -  едва  ли  не  силой  оттянул  в  сторону  профессора
комментатор, - за интересный рассказ об эпидемии. - (Он  тоже  чувствовал,
что от волнения говорит что-то не то, но с  его  языка  упорно  продолжали
лететь заезженные из фраз.) - А  теперь,  уважаемые  зрители,  перед  вами
выступит ответственный за организацию карантинных мероприятий,  призванных
оградить вас от риска заболеть этой ужасной  болезнью  или  стать  жертвой
констрикторов: позвольте представить вам полковника внутренних войск...
     При этих словах Эльвира и Рудольф  переглянулись  и  не  сговариваясь
зашагали по скверу прочь...
     Квартира Рудольфа встретила их бодрым  телефонным  треском;  надеясь,
что звонят с работы (или из столицы - звонок  подозрительно  напоминал  по
долготе звучания междугородний), Рудольф метнулся к телефонному аппарату.
     - Алло! - затараторил в трубке незнакомый  мужской  голос.  -  Объект
334-428?
     Рудольф вздохнул и молча повесил трубку.


     Шоссе в этом  месте  было  узким,  и  напоминало  больше  не  крупную
междугороднюю трассу,  а  заурядную  провинциальную  дорогу.  По  обе  его
стороны,  за  низкими  полосатыми  столбиками,  тянулось  болото,  некогда
клюквенное, но теперь превратившееся  в  обычную  грязную  лужу,  лишь  по
недоразумению сохранившую грозные способности солидной трясины. Под  стать
дороге смотрелся и пункт дорожной полиции - им давно не пользовались и  от
некогда  застекленной   будки   остался   скелет,   кое-как   подновленный
полиэтиленовыми кусками, засунутыми  в  рамы  и  призванными  защищать  ее
"постояльцев"  от  ветра.  В  настоящий  момент  будка  пустовала,  только
телефонный аппарат жил в ней, громким звонком напоминая  о  себе.  Гораздо
современнее выглядели запаркованные по обе стороны "шоссе" машины; Стоящие
возле них врач и несколько военных курили, время от времени перебрасываясь
короткими фразами, при чем младший лейтенант то и дело принимался хохотать
отрывистым грубым и почти  неприятным  смехом.  Наконец,  когда  наступило
очередное  затишье,  вопиющий  глас  телефона  оказался  услышан.   Дружно
обращенные на лейтенанта взгляды вынудили последнего хохотнуть  напоследок
еще раз и отправится в будку.
     - Алло? - снял трубку он. - Объект 334-428 слушает... Чертова станция
опять неполадки!
     От бессмысленного треска у него чуть не  заложило  в  ушах;  наградив
станцию эпитетом еще менее лесным, лейтенант стукнул кулаком по  рычагу  и
вразвалочку вышел на свежий воздух, попахивающий болотной тиной.
     - Кто? - шагнул ему на встречу врач.
     - Не знаю... Опять сорвалось. Больше не пойду...
     - Подойдешь, - уверенно возразил врач. - Куда ты денешься...
     На этот раз засмеялись оставшиеся военные, что  поделать,  у  каждого
чувство  юмора  выражено  по-своему,  а  вид   раздосадованного   младшего
лейтенанта и впрямь был комичен.
     Долго ждать себя телефон не заставил...
     Звонил сержант. Звонил долго  и  упорно,  до  ломоты  в  гуляющих  по
кнопкам пальцах.
     - Алло... - устало твердил он, дожидаясь подходящего гудка и  щелчка,
сообщающего, что трубку-таки взяли. - 334-428?  Да  правильно  я  набираю,
правильно... от такого слышу. Чтоб вас всех.
     Видно с телефонной станцией и  впрямь  дела  обстояли  неважно  -  то
вместо ответа в аппарате раздавался треск, то  его  не  было,  но  зато  и
попадал он не туда, куда надо  -  большинство  обеспокоенных  его  звонком
людей были нервными и посылали беднягу по  всем  адресам,  большинство  из
которых не принято упоминать в приличном обществе.
     От напряжения сержант вспотел, молодое, почти мальчишеское  лицо  его
налилось краской, тоненькие усики намокли и приобрели жалкий вид.
     Объект 334-428 неизменно отвечал никому не нужным треском.
     Времени оставалось все меньше. Беда близилась. Телефон не работал.
     Дежурящий на объекте младший лейтенант продолжал беззаботно  хихикать
над плоскими остротами военного доктора.
     Беда, готовая вот-вот  обрушиться  на  их  головы  имела  вид  весьма
невинный  -  "из  пункта  А  в  пункт