, глубже, под одеждой, возникали и  синяки,
но в отличие от пятен на пиджаке они не были  так  заметны.  Душитель  был
одет хорошо - быть может, даже слишком хорошо. Болезнь  застала  его  "при
параде" - из костюма-тройки высовывался белый  накрахмаленный  воротничок,
уголок изящно сложенного платка выглядывал из нагрудного кармана.
     От  кирпича  отлетали  мелкие,  похожие  на  песчинки  частички,   но
образовавшаяся  в  связывающей  отдельные   кирпичины   известке   трещины
свидетельствовали о том, что его старания не были совсем уж бесплодными.
     Удар, шаг назад, удар... Он бился  в  стену  монотонно,  как  маятник
старинных часов, как автоматический молот, как знаменитая долбящая  камень
капля... Удар - шаг назад - удар...
     Кирпич шатался.  Нормальному  человеку  это  наверняка  прибавило  бы
энтузиазма - констриктор чувств не знал, и его движения не меняли прежнего
ритма.
     Еще один его "побрат" - бывший работяга,  так  и  не  успевший  снять
спецовку  присоединился  к  тяжелой  и   малоблагодарной   работе.   Удары
участились - тела врезались в стену поочередно.
     Привлеченные стуком, или смутной необъяснимой тягой  другие  душители
начали  собираться  вокруг,  время  от  времени  внося  и  свой  вклад   в
расшатывание  стены  -  теперь  кирпич  и  секунды  не  мог  отдохнуть  от
прикосновения тупых упрямых плеч.
     -  ...Что-то  они  зачастили,  -   недовольно   проговорил   человек,
находящийся внутри. - А как на других участках?
     - То же самое, - сообщил ей другой, заглядывающий в  дверь  кабинета,
приведенного в неподобающий захламленный вид, как и почти весь низ здания.
     - Может, сообщить начальнику... как его там?
     -  Какая  разница...  начальник  и  есть  начальник...  -  равнодушно
отозвался тот. - Да он и сам наверное знает...
     Странно, но оказавшиеся волей судеб в  укреплении  люди  как-то  мало
заботились о  том,  чтобы  представляться  друг  другу,  Эльвира  отдельно
упомянула в своих записях об этом любопытном факте. Казалось  бы  -  общая
работа и беда должны были сблизить защитников укрепления друг с другом, но
этого не произошло: все обращались друг к  другу  просто  на  ты,  изредка
разнообразя импровизированными кличками - "бородатый", "ушастый", "старик"
и так далее. Но все же главным словом в  общении  было  уравнивающее  всех
"ты".
     - А не пробьют? - спросил первый, кивая в сторону закрывающей  бывшее
окно кладки.
     - Сам попробуй, - предложил второй. - У тебя есть что закурить, друг?
     - Пожалуйста... - "друг", которого  второй  видел  впервые  в  жизни,
достал из кармана пачку и  протянул  ему,  будто  уже  давно  ожидал  этой
просьбы.
     "Бух... бух... бух-бух..." - продолжали колотиться в кладку плечи.


     "В другое время я  бы  воспользовалась  удобным  случаем  -  ведь  он
остался один", - думала Эльвира, приподняв голову над  записями,  но  безо
всяких эмоций - все прежние стремления и планы стали  настолько  далекими,
что их можно было сравнить  с  полузабытым  сном,  лежащий  перед  молодой
женщиной блокнот, следы известки на  коврах,  да  слоняющаяся  под  окнами
смерть - вот что сделалось реальностью на сегодня.
     Оставшийся на время  вроде  как  и  не  у  дел  Рудольф  потяжелевшим
взглядом смотрел в окно. Ему очень не нравилось оживление  внизу  -  можно
было подумать,  что  к  укреплению  собрались  все  находящиеся  в  городе
констрикторы и проводят теперь молчаливую демонстрацию.
     "Интересно, они, - вспомнил "начальник" о "тихом" и  Альбине,  -  уже
добрались до места или нет? Если с машиной по дороге ничего не случилось -
то да..."
     С упреком  Рудольф  посмотрел  на  телефон.  Междугородняя  связь  не
работала, и в голове крутилась навязчивая мысль, что это сделано  нарочно.
Или дело было не в междугородней?
     От неожиданности Рудольф тряхнул головой - как это он мог забыть, что
все звонки проходили через внутреннюю АТС? Если с настоящей  междугородней
станцией ничего случиться не могло - во всяком случае,  это  было  слишком
маловероятно, то невозможность связаться с  кем-либо  по  телефону  вполне
могла объясняться тем, что не работала станция местная.
     "Ну почему умные мысли приходят в голову так поздно?"  -  подумал  он
зло ударяя себя кулаком по ноге.
     - Эльвира...
     - Что? - вскинула голову журналистка.
     - Ты не знаешь, где у нас АТС? - вопрос  прозвучал  настолько  глупо,
что Рудольф тут же смутился. Ничего себе - столько времени проработал тут,
а спрашивать приходиться у человека почти постороннего.
     - Вы  думаете,  -  прищурилась  она,  -  можно  связаться  с  другими
городами?
     - А почему бы и нет?
     - Да... - она хихикнула. - Самое простое решение  приходит  в  голову
последним... Что ж, пойду поищу.
     - Нет, стойте, - остановил  ее  рукой  Рудольф,  прежде  чем  Эльвира
успела встать с кресла. - Я сам... У вас есть дело.
     Хорошие мысли и в самом деле приходят в голову слишком поздно  -  еще
около получаса Рудольф потратил на расспросы, прежде  чем  сообразил,  что
гораздо проще посмотреть на план здания.  Ругая  последними  словами  свою
тупость, он принялся рыться в бумагах, затем едва ли не бегом помчался  на
первый этаж...
     Лежащий поперек коридора труп заставил его остановиться и замереть на
месте.
     Все говорило  о  том,  что  трагедия  разыгралась  незадолго  до  его
прихода, прикосновение  перечеркивало  последние  сомнения:  тело  еще  не
успело остыть. Настороженным взглядом Рудольф  осмотрелся  по  сторонам  -
рядом не было ни одной живой души.
     - Эй! - осторожно позвал он, никто не отозвался и  Рудольфу  пришлось
упрекнуть себя еще и за то, что ему не была свойственна  привычка  кричать
вслух и громко. - Тревога!
     "Тревога" выходила неубедительно, ему пришлось повторить - но  с  тем
же результатом.
     Стараясь держаться подальше от дверей из-за которых  в  любой  момент
могли возникнуть руки убийцы, он пробежал по коридору в сторону медпункта.
Возле входа лежал еще один труп - Рудольф узнал в нем человека, специально
посланного охранять спокойствие  Анны  и  больного.  Заглядывая  в  дверь,
Рудольф уже знал, что увидит, и только скрипнул зубами, убедившись, что не
ошибся.
     Но что могло означать это молчание, эти новые смерти? Неужели  где-то
внизу оборона была прорвана,  или  стены  не  выдержали  натиска?  Рудольф
ощутил, как ускоряется биение сердца. Если  сейчас  из-за  угла  высунется
убийца...
     "Спокойно, - он сжал  кулаки,  до  боли  врезаясь  ногтями  в  мякоть
ладони. - Надо проверить посты. В первую очередь - это. Значит,  я  должен
вернуться к лестнице и спуститься таки на первый этаж. Так... и еще - надо
предупредить Эльвиру. Если рассудить логично, получается,  что  или  внизу
никого не осталось - так как все группы постоянно поддерживают связь  друг
с другом, или, что гораздо  вероятней,  констриктор  пришел  не  извне.  С
самого начала можно было ожидать, что среди нас есть уже зараженные... Так
это уже что-то".
     Быстро заглянув в недавно покинутый кабинет, Рудольф сообщил  Эльвире
о своем неприятном открытии и уже вдвоем они вернулись  к  первому  трупу,
чтобы обогнув его на этот раз спуститься вниз.
     Через некоторое время несколько человек с ружьями и один с пистолетом
(неучтенным  Рудольфом  при  изначальных  расчетах)  протопали  вверх   по
лестнице, вскоре выстрелы сообщили, что констриктор найден.
     - Может тебе лучше  спуститься  в  убежище  к  детям  и  женщинам?  -
предложил Рудольф Эльвире, немного успокоившись.
     - Не стоит. - Эльвира поправила прическу. - Я на боевом  посту  и  не
собираюсь его покидать. Ясно?
     Она и в самом деле была настроена  по-боевому,  ничто,  наверное,  не
могло ее теперь заставить пойти на попятную.
     - И все  же...  -  продолжал  настаивать  Рудольф,  пока  женщина  не
объяснила ему, что никогда прежде ей не приходилось жить  так  полноценно.
"Я впервые знаю, что зачем-то нужна  этому  миру,  -  заявила  она,  гордо
улыбаясь. - И я еще с ним  поспорю..."  После  этого  Рудольфу  оставалось
только уступить и грустно поморщиться: ему очень хотелось бы сказать  тоже
самое и о себе. Нет, он знал, что нужен, знал, что от него зависит многое,
но не мог справиться с чувством раздвоенности, непонятно чем и вызванной -
то ли было горько из-за прежней жизни, то ли просто не хотелось  верить  в
только  сейчас  открывающуюся  ее  подлость.  Не  время  было  сейчас  для
прозрений, ох - не время, но однажды возникшее  сомнение,  несвоевременная
мысль не истребляются из памяти по первому же желанию. - Возьмите хотя  бы
оружие. Нам с тобой слишком повезло на этот раз - констриктора  понесло  в
другую сторону. Если бы он вошел в наш кабинет... - Рудольф развел руками.
     Эльвира  кивнула  -  она  прекрасно  понимала,  что  со  смертью   им
разминуться помогло только чудо.
     - Хватит. Я сама знаю, что делать, - отчеканила она,  не  сомневаясь,
что  события  только  начинают  разворачиваться:  слишком  уж  достоверным
показалось ей на этот раз собственное предчувствие.
     Рудольф прислонился на миг к стене и произнес задумчивым тоном:
     - Да, и мы еще совсем  недавно  сетовали  на  бесконфликтность  нашей
жизни... На то, что в ней ничего не происходит. А оказывается  -  и  тогда
было много... происшествий.
     - Вы что - о пророке? - остановилась уже готовая уйти журналистка.
     - И о нем. Эльвира - скажите, когда я спал? Тогда?  Или  мне  сниться
весь этот кошмар вместе с возникшими вдруг откровениями  о  прошлом?  Ведь
если все было... Прости, я немного путаюсь в мыслях. Альбина считала,  что
спокойствие предшествующее этой катастрофе сродни затишью перед бурей.  Но
было ли затишье? Этот ваш профессор, наш приятель, другие  -  пророки  или
кто они там? Да и вы сами в своем журнале, видно не скучали. Я хочу  знать
правду.
     - Вы тоже? - Эльвира выдавила эти слова чуть слышным  шепотом.  -  Вы
думаете, нам отсюда не выбраться, да?
     - Но почему... - он запнулся. В самом деле, только сейчас он осознал,
что подобное предчувствие живет и в нем.
     - Вас тянет на откровенность, -  пожала  она  плечами,  с  одного  из
которых  опять  сползла  ткань,  но  это  больше  ничего  не  означало.  -
Романтика. Сантименты... Прозрение  перед  бесконечностью...  Нет,  вы  не
ошибались, наш мир действительно был тих,  как  омут,  в  котором  водятся
черти. Людей, выпадавших из общего  правила  не  наберется  и  процента...
другое дело, что их-то как раз затравливали или усмиряли как  раз  потому,
что хотели эту тишину сохранить. Бесконфликтную, мягкую тишину.  Или  если
ты говоришь  о  теории  Альбинины,  догадывались  о  том,  что  так  долго
продолжаться не может и приносили в жертву незаметных единиц, чтобы за  их
счет оттянуть время "Ч". Какая разница теперь?  Тишина  нарушена  и  жизнь
началась... даже если и кончилась для кого-то.
     -  Ты  -  пессимистка.  -  Рудольф  улыбнулся  и  собственная  улыбка
показалась ему неуместно сентиментальной. - Что ж, я пошел искать АТС...
     Похоже, выполнить это намеренье  была  не  судьба  -  снизу  раздался
неразборчивый крик, затем кто-то затараторил на высоких нотках, фальцетом:
"Тревога-тревога-тревога..."
     Кирпичная  кладка  наконец  не  выдержала  упорства  констрикторов  и
развалилась, впуская агрессоров внутрь.
     - Всем, кроме наблюдающих - на место  прорыва!  -  закричал  Рудольф,
устремляясь на крик.



                                    27

     - Мы не можем позволить вам взять эту тетрадь с собой... - в  десятый
раз повторил щуплый человечек с красными ушами. На нем была надета военная
форма, но и она не могла отвлечь внимания от истинной его сущности - перед
"тихим" сидел мелкий  чиновник,  из  неистребимой  породы,  имеющей  своих
представителей в любом веке, обществе и области людской деятельности.
     - М-да? - почти весело спросил его "тихий". - То есть, вам наплевать,
что здесь речь идет о лечении констрикторизма?
     Такие люди,  несмотря  на  их  ужас,  забавляли  его.  Если  бы  этот
красноухий типик хотел уничтожить записи сознательно, "тихий" держался  бы
по другому, он имел бы перед собой врага - но этот человек не был  врагом.
Он не был в каком-то смысле даже человеком - просто частью  великой  силы,
именуемой инструкцией, персонажем почти карикатурным.
     - Все вещи, вынесенные из  карантинной  зоны,  должны  сжигаться  или
проходить стерилизацию, чего с бумажными предметами сделать невозможно,  -
невозмутимо пояснил красноухий.
     - Но постойте... - шагнула от стены  Альбина.  Ей  непонятна  была  и
тупость красноухого, но и поведение "тихого", который: вместо того,  чтобы
настаивать на своем, бороться за таким трудом добытые  сведения,  стоял  и
усмехался.
     - Тише, милая попутчица, - остановил ее "тихий". - Все, пошутили -  и
хватит. Давайте  мне  сюда  телефон  -  я  должен  позвонить  командующему
эвакуационными работами... Или - сразу в министерство медицины. Отказать в
этом вы мне не можете.
     Чиновник в военной форме приоткрыл рот, моргнул пару  раз  и  покорно
пододвинул телефонный аппарат.
     - Да, а как ваша фамилия? - поинтересовался он, наблюдая, как  пальцы
"тихого" набирают номер.
     - Моя? - хмыкнул тот. - А это важно?
     - Э, э! - телефонный аппарат поехал обратно. - Может, вам запрещено.
     Высказав это предположение, красноухий снова  заморгал,  ощутив,  что
перестарался и ляпнул глупость. Не называть свою фамилию было  нарушением,
но никто не запрещал бесфамильным людям звонить.
     "Несчастный человек, - подумал о нем "тихий",  -  и  в  то  же  время
счастливый. Хорошо уметь жить ни о чем не думая..."
     - Алла, это министерство медицины? - прикрывая трубку  рукой  спросил
он вслух...



                                    28

     Атаку  удалось  отразить  относительно  быстро:   принесли   раствор,
выгрузили из носилок кирпичи -  вскоре  окно  оказалось  заделано  так  же
прочно, как и было до  того,  как  в  него  начали  ломиться  неторопливые
убийцы. Казалось - все обошлось.
     Казалось... Закусив нижнюю  губу  Эльвира  черкнула  что-то  в  своем
блокнотике и повернулась к Рудольфу.
     - Если  не  считать  тех,  кто  сидит  в  бомбоубежище,  -  глуховато
проговорила она. - Нас осталось восемьдесят два человека.
     - Сколько? - Рудольф не поверил своим ушам.
     - Восемьдесят два. Тридцать  погибло  наверху,  затем  двое  часовых,
спящие строители, их тоже было чуть ли не  сорок...  ну  а  потом  ты  сам
видел.
     В самом деле, он видел - он  не  мог  считать,  потому  что  стрелял.
Впервые в жизни стрелять по живым  людям,  по  толпе,  молчаливо  и  жутко
лезущей в щель: их было так много, что пули не успевали останавливать всех
и констрикторы шаг за шагом  подходили  к  перегородившим  коридор  людям,
падали,  но  вновь  и  вновь  пропускали  других  душителей  вперед  и  те
дотягивались своими руками до вооруженных  и  беспомощных  перед  кошмаром
нормальных людей... Он сам был среди защитников, рисковал, как и  они,  но
лишь теперь смог задуматься  над  тем,  насколько  велик  был  этот  риск.
Длившаяся относительно недолго стычка - ружья в конце концов сделали  свое
дело - изменила его сильней, чем все предыдущие часы, Рудольф  мог  бы  не
узнать себя, заглянув в зеркало.  Исчезли  и  следы  аккуратной  прически,
зачесанные назад волосы теперь неровным клоком сползали  на  лоб,  верхняя
пуговица рубашки отлетела, пиджак и галстук  куда-то  исчезли  предоставив
остальной одежде покрыться подозрительного вида брызгами... Кроме того, он
тяжело дышал, а осунувшееся лицо припудрил слой сбитой пулями штукатурки и
прочей стенной пыли. Не лучше выглядели и остальные защитники укрепления -
грязные, потные, выдохшиеся физически и морально.
     - Каждый пятый... Только пятый...  -  неловко  прошлепали  его  губы.
Эльвира молча опустила голову. Ей тоже не верилось, что потери так велики,
но  обежав  укрепление  несколько  раз,  она  смогла   обнаружить   только
восемьдесят два человека.
     (На самом деле это объяснялось несколько проще -  как  всегда  бывает
под шумок кое-кто успел  передислоцироваться  в  место  более  безопасное,
бомбоубежище оказалось просто забито  впритык  набравшимися  туда  людьми.
Если двадцати с лишним детям поначалу там было более,  чем  просторно,  то
вскоре небольшое помещение напоминало переполненный  трамвай,  где  сложно
было даже пошевельнуться - не только  упасть  от  усталости  и  недостатка
воздуха).
     - И это только в одном месте... - покачал он головой.
     - Нет,  -  вклинился  в  разговор  какой-то  молодой  человек,  почти
подросток. (Рудольф узнал в нем смельчака, пригнавшего подъемный кран).  -
Это уже второе нападение.
     - Что? - Рудольфу показалось, что он ослышался.
     - До этого пришлось пристрелить еще двоих  констрикторов,  -  пояснил
тот. - Оба из наших. Они тоже неплохо "поработали". Я предлагал -  давайте
доложим начальнику, но бородатый запретил, сказал, сами обойдемся.
     "Вот так тебе", - подколол сам себя Рудольф. Он и не ожидал, что  это
известие будет ему так неприятно. Неужели он ошибся, считая, что нужен?
     - "Хороший" же из меня  получится  хроникер,  -  иронически  заметила
Эльвира.
     - В следующий раз мы сразу доложим, - смутился паренек.
     - Да нет уж не надо, - вырвалось у Рудольфа. - Не надо нам следующего
раза... И вообще, я бы посоветовал вот что... - очередная запоздалая мысль
решила прийти в голову  именно  сейчас.  -  Для  страховки  я  советую,  -
повторенное дважды одно и то же слово показалось ему неприятным на вкус, -
советую заложить кирпичом еще и двери всех кабинетов на  первом  этаже,  в
которых есть окна. Это поможет оттянуть время в случае нового  прорыва,  а
помощь, надеюсь, ждать долго не придется...



                                    29

     - Да, очаровательное местечко, - проговорил "тихий",  оглядываясь  по
сторонам.
     В синеватой полутьме барак казался особо серым и  неприглядным,  даже
палата психиатрического отделения показалась "тихому" в  сравнении  с  ним
обжитой и уютной. Закрывшиеся одеялами люди (почти все почему-то предпочли
спрятать головы под одеяла и простыни) напоминали  мертвецов;  не  улучшал
впечатления и замерший в углу автоматчик.
     - И долго мы здесь пробудем? - испуганно шепнула Альбина.
     - Неважно, - он будто невзначай потрепал  девушку  по  плечу.  -  Еще
хорошо, что все обошлось вот так. А перемены не заставят себя долго ждать.
     "Во всяком случае - будем надеяться на это", - поправил  он  себя  не
веря в то, что худшее уже миновало их.  Слишком  долгое  время  он  пробыл
взаперти чтобы поверить вообще в возможность перемен к  лучшему  и  теперь
едва ли не страшился их, стараясь нарочно не думать о  том,  что  ждет  их
впереди.
     Новая жизнь...  возможна  ли  она,  нужна  ли?  С  горечью  вспоминая
последние два дня, "тихий" подумал вдруг,  что,  может  быть,  лучше  было
смириться с той спокойной неволей, принять  ее  условия  игры  и  не  зная
тревог дожить там последние годы. Или всю жизнь... Ведь  все  неприятности
человека - не что иное, не соответствие возможностей и желаний. Если же не
жаль...
     Он опустился на кровать и вытянулся, наслаждаясь физическим покоем, и
барак, и Альбина на какое-то время перестали для него  существовать.  Нет,
Альбина существовала - но не та, которая реально находилась рядом.
     "Зачем я вообще встретил ее? Можно ли представить себе что-либо более
глупое, чем вот такая поздняя минутная влюбленность. Между нами  не  может
быть ничего общего, - снова и снова  твердил  он  себе,  вспоминая  ее  то
скорчившейся  на  крыше,  плачущей,  задумчивой...  Тысячи   эмоциональных
нюансов отражало ее чуть кругловатое личико. Совсем  как  у  ребенка...  -
Неужели мне всю жизнь суждено специально  создавать  себе  иллюзии,  чтобы
затем их терять?"