а  уставать
и не особо стремилась к поддержанию разговора. В таком состоянии  ее  мало
интересовала  загадка  ее  спасителя  -  пусть  даже   за   то,   что   он
пророчествовал... Мало ли чего в жизни бывает...
     - Грустно... Альбина, а улыбаться вы еще можете?
     - Зачем? - изобразила улыбку она и тут же убрала ее с лица. - Вы тоже
присядьте... ведь не ели, так?
     - Только после вас, - усмехнулся устало "тихий".
     - В таком случае, - не стала спорить девушка, - откройте банку...
     Нож вернулся к "тихому", который тут же присел на ближайший табурет и
принялся за работу.
     -  Пока  больных  в  укреплении  нет?  -  все  еще  глядя  мимо  него
поинтересовалась Анна.
     - Пока Бог миловал,  -  ответил  "тихий",  передавая  открытую  банку
Альбине. - А вам я все  же  посоветовал  бы  подкрепиться,  хотя  бы  ради
этого... друга, - кивнул он в сторону кровати.
     Анна промолчала, но когда его руки пихнули бутерброд  с  рыбой  ей  в
ладонь, есть  стала,  но  как-то  безразлично  и  тупо,  словно  выполняла
неприятную работу.
     - Спасибо, - слабо улыбнулась Альбина, также принимая угощение.
     - Отдохнуть бы вам... Вот что, девушки,  может,  я  могу  вам  чем-то
помочь? Я не медик, но и химик может оказаться полезным... Считайте, что я
могу исполнять обязанности фармацевта. Нуждаетесь в таковом?
     - Не знаю... спроси у Рудольфа, - слегка растерялась Альбина.
     - Ваша помощь может нам пригодиться, - машинально пережевывая остатки
хлеба, проговорила Анна.
     "Все же изменения есть, -  вглядываясь  она  в  связанное  тельце.  -
Есть... вот только бы понять, в какую сторону..."


     В это самое время Эльвира, сидя  в  фойе,  "допрашивала"  только  что
прибывшего новичка. Это был плечистый мужчина лет сорока пяти, с вытянутым
подбородком, сильно нарушившим все пропорции лица и придающим ему  упрямое
и грубое выражение.
     - ...И  вы  говорите,  что  ваша  группа  уничтожила  около  двадцати
констрикторов.
     - Да, - новичок, казалось не знал, куда пристроить свои руки:  он  то
сплетал их на груди, то складывал за спиной, то позволял свободно обвисать
вдоль тела, чтобы еще через секунду зацепить их большими пальцами за  пояс
брезентовых штанов.
     - И вас ни на секунду не остановило то, что, быть может, эта  болезнь
относительно легко излечима?
     -  Послушайте,  -  болезненно  скривилось  его  лицо.  -  Мы   просто
защищались и защищали... ну, вообще... Кто станет в такие моменты  думать?
Они - душат, мы - стреляли. Я стрелял... Я не думал, что потом все  в  это
выльется... Просто не думал. Вот... - к  ним  незаметно  подошел  "тихий",
видно, желая что-то сообщить журналистке, но остановился  чуть  поодаль  и
принялся внимательно прислушиваться  к  разговору.  -  Я  и  сам  не  могу
объяснить, как это называется, но вмести  со  всеми  я  становлюсь  словно
сумасшедшим... Я никогда в жизни не стал бы  делать  в  одиночку  то,  что
делал в толпе. Может, это тоже болезнь, не знаю. Я  словно  растворился  в
общей массе, в общей ненависти... и мы убивали. Если бы не  те  дети...  Я
очень сбивчив, груб, не так ли? Так вот, я пришел  в  себя  только  тогда,
когда дошло до убийства нормальных здоровых людей. Среди них... точнее,  в
той квартире были дети, и тогда мы передрались между  собой.  Тот  парень,
что привел нас туда "поплыл", кто-то - я уже не помню, кто именно, да я  и
не  всех  знал  в  нашей  компании  -  выстрелил  в  него,  другие  начали
защищаться. Там творилось что-то ужасное, но это позволило  мне  прийти  в
себя, вспомнить, что я имею право поступать самостоятельно...  Нет,  снова
не так - у меня ведь этого права никто не отнимал...  Проще:  стало  нужно
выбирать, кто с кем, потому что пошел разброд. Пока все разбирались друг с
другом, я взял за руку старушку - там была старушка, я еще не говорил? - и
потащил ее к выходу. Ее, и детей... Нам в  спины  начали  стрелять,  потом
кто-то ударил меня по голове - и я больше ничего не помню.  Очнулся  среди
нескольких трупов. Куда делись дети - не знаю, может им повезло, а  бабуся
лежала тут же. Потом я об укреплении и пошел  его  искать.  Пока  меня  не
прогнали... Может, и оставят.
     - Ну, уж за это не беспокойтесь, - пообещала Эльвира. -  Вы  еще  раз
повторите  мне  всю  эту  историю  помедленнее,  как   вы   охотились   на
констрикторов,  где  проходила  ваша  группа,  встречали  ли  вы  подобные
формирования ну и так далее...
     - Я не уверен, что помню все: повторяю - на меня что-то нашло.  Я  не
осознал, что делаю.
     - И рождает  чудовище  -  страх,  -  раздался  за  его  спиной  тихий
отчетливый голос, заставляя  обоих  собеседников  замереть  от  странного,
почти мистического холодка, - другое чудовище - толпу...  Но  и  толпа  не
бесплодна...
     Пророк и клоун стоял улыбаясь и плача.
     - Вы... -  не  то  испуганно,  не  то  почти  разочарованно  выдавила
Эльвира. - Так же заикой можно стать...
     - Можно, - согласился он, - и даже  не  только  заикой.  Можно  стать
частью толпы...
     - А вы кто такой? - отвисла громадная нижняя челюсть.
     - Это - наш пророк, - мстительно произнесла журналистка.
     Бывший охотник на зомби посмотрел на "тихого" с уважением.
     - ...Вы били чудовищ, и в какой-то момент кто-то из вас крикнул  "бей
жидов, армян" или нечто подобное, - серьезно посмотрел он  на  новичка.  -
Так?
     - Да... - тот совершенно опешил. - Но откуда?..
     - Это не пророчество... просто так было и будет всегда. У  меня  было
время подумать над этими проблемами...  Очень  много  времени.  -  "тихий"
подмигнул Эльвире. -  И  я  понял,  как  просты  некоторые  самые  сложные
явления. Один человек - это сложно, но если сложить в кучу массу народу...
она окажется намного проще, чем каждый человек в отдельности. Потому у нас
и вредно быть... пророком.
     - Вы знаете, - журналистка прищурилась, - у вас, конечно, есть  право
говорить загадками, но у меня нет  времени  их  разгадывание.  Короче:  вы
считаете, что нас всех специально старались превратить в толпу?
     - Да. Вначале - благополучием, затем - скукой... Только у страха  это
всегда получалось лучше, хотя... в последнем случае  чудовище-толпа  может
оказаться и неукротимой, для нее нужен слишком сильный дрессировщик. Когда
таковой появиться - я лучше попрошусь опять в психи, разумеется в тихие, с
правом на свободную прогулку.
     - А... - бывший  охотник  попробовал  что-то  сказать,  но  запнулся:
нужная мысль покинула его.
     - А что касается вас... -  "повернулся  к  нему  "тихий".  -  То  это
типичный случай. Убийство страшно тем, что однажды можно не  остановиться.
Развязать себе руки легче, чем связать... Для второго действия  нужна  уже
будет помощь извне, а принять ее наверняка не захочется. Не верите -  могу
принести веревку... А вообще, милая мадам Светлая... Э.Светлая, -  уточнил
он с иронией, ставшей уже обычной для его обращения к журналистке. - Я вас
искал. В медпункте для вас есть кое-какие новости...



                                    21

     - Стрелять буду! - прокричал Артур, укорачиваясь от очередного камня.
     Прыгали в прицеле лица. Среди них становилось все  меньше  мужских  -
быть может, зачуяв его  слабинку,  вперед  выступали  женщины.  Одичавшие,
разъяренные, готовые на все...
     "Если я снова выстрелю в воздух,  -  холодея  осознал  Артур,  -  они
поймут, что я не способен их остановить... Наверняка поймут."
     Теперь в сторону напарника он поглядывал с  отчаявшимся  и  в  то  же
время надеющимся взглядом: его гуманизм был  бессилен  решить  сложившуюся
перед совестью дилемму - кто должен выжить, а кто нет: люди из окруженного
города, или все остальные, не вошедшие в проклятую зону.
     Логика со всей  очевидной  жесткостью  говорила,  что  спасать  нужно
большинство, но  абстрактное  "большинство"  находилось  где-то  вдали,  а
стрелять предстояло по людям конкретным  и  живым,  находящимся  у  Артура
перед глазами...
     - Да потерпите вы, - неожиданно  для  самого  себя  произнес  он  уже
другим голосом. - Вам же сказано - эвакуация будет проводиться... Вам надо
только подождать.
     В свои слова он не верил, жизненная практика приучила его скептически
относиться к обещаниям, данным "свыше". Не более наивны были и  беженцы  -
во всяком случае, так считал Артур,  -  и  потому  странно  было,  что  на
какой-то момент крики с обоих сторон замолкли.
     Логика - логикой, но человек живет еще и надеждой...
     - Не слушайте его! - нашелся "умный" голос на "галерке". -  Очередное
надувательство... Нас кинули, господа. Так что же нам,  подыхать,  веря  в
чужую болтовню?
     Фонтан ругательств возобновился. Снова засвистели камни.
     Прикрываясь тюками с чем-то мягким, видно -  с  одеждой  -  несколько
человек уперлись в проволоку, которая начала гнуться и растягиваться.
     - Отойди!!!
     Автоматная очередь пропахала борозду у  границы  ограждения,  задевая
чью-то вдвинувшуюся на запертую территорию ногу.
     - Убийцы! - завопили в толпе.
     "Я не хочу стрелять... я не хочу..." -  Артуру  показалось,  что  еще
немного - и сознание покинет его.
     Напарник дал  вторую  очередь,  но  уже  и  угроза  смерти  не  могла
остановить отчаявшихся людей: выстрелы только прибавили им ярости.
     - Эти сволочи еще и стреляют!
     - Да бить их надо!
     На минуту взгляд Артура снова выхватил из толпы фурию с  младенцем  -
она все еще толкалась в передних рядах, но,  видно,  сорвала  голос  и  из
открывающегося рта доносились только неразборчивые звуки.
     "А ведь они нас убьют, - понял он, скользя взглядом по толпе.  -  Как
пить дать - убьют. Только очнуться здесь, и..."
     Как  ни  странно,  эта  перспектива  пугала  его  не   сильнее,   чем
необходимость таки перейти от угроз к действиям.
     - Все, - негромко признался ему  напарник.  -  Больше  я  терпеть  не
намерен. Сами напросились...
     Дуло его автомата опустилось ниже и смотрело теперь прямо на людей.
     До боли закусив губу, Артур последовал его примеру.
     "Я не хочу..."
     Проволока лопнула с почти  струнным  треском.  Артур  напрягся,  и...
Неожиданно наступила тишина.
     Люди стояли перед прорванным заграждением, сосредоточенно вглядываясь
куда-то ему за спину.
     "Я просто схожу с ума", - с неожиданным облегчением пришел  к  выводу
Артур, выпуская автомат из рук: сумасшедшего не должны  были  осуждать  за
это. Но беженцы, секунду назад готовые разорвать его в клочья, не  спешили
- стояли и смотрели, ожидая неведомо чего, и до  Артура  начало  доходить,
что позади действительно что-то происходит.
     Не веря себе, он медленно повернул голову - в  нескольких  метрах  от
него стоял "джип"  цвета  хаки,  а  к  ограждению  легкой  натренированной
походкой  приближался  человек,  знакомый  уже  многим  по   телевизионным
передачам.
     Полковник Хорт любил участвовать лично в интересных делах. Во  всяком
случае в тех, где он мог  смотреться  особо  эффективно  и  красиво  -  не
правда, что это чисто женская слабость, в большей или меньшей  степени  ею
грешат почти все политики.
     Толпа замерла. К эффекту присутствия Хорта прибавился эффект ожидания
и надежды. К эффекту ожидания - эффект присутствия Хорта...
     - Господа, - втайне наслаждаясь производимым впечатлением, но  внешне
безразлично и строго сообщил он.  -  Только  что  мною  дано  распоряжение
начать эвакуацию...


     - Вы слышали новость?
     - Слышали, слышали, закройте дверь и не разносите заразу, - притворно
сердитым тоном "тихий" отправил из медпункта очередного вестника.
     Ни Альбине, ни Анне не хотелось тратить на разговоры время  -  другое
событие, не менее важное для них отнимало все внимание  на  себя:  больной
заснул. Не впал в беспамятство, не утих от слабости - именно заснул, время
от времени тяжело вздыхая. Первой  новость  о  ожидающих  город  переменах
принесла Эльвира. Прождав  у  постели  Макса  около  получаса  то  и  дело
заскакивая  в  медпункт  справиться:  не  проснулся  ли  мальчик,  и  если
проснулся, то как он себя чувствует.
     Остальных посетителей заманивала сюда тишина: в то время как по всему
укреплению слышались возбужденные  радостные  голоса,  обсуждался  порядок
выезда на немногих пригнанных к мэрии  машинах;  люди  просто  поздравляли
друг друга, когда сдержанно, когда - забыв обо всем и кидаясь в объятья  к
незнакомым товарищам по несчастью и по надежде (Рудольфу даже  приходилось
несколько раз умерять их восторг тем, что укрепление пока в осаде: то тут,
то там констрикторы бились телами в замурованные окна и двери, к счастью -
безуспешно и они были намного ближе, чем  далекие  эвакуационные  пункты),
лишь в медицинской комнате молчали, оберегая непрочный многообещающий  сон
больного.
     - Да, - прошептала Альбина. - Мне даже не верится...  Может,  все  не
так уж плохо, правда? Я имею в виду, что мир в целом не так уж  плох,  как
может показаться...
     - Не знаю, не знаю, - скептически хмыкнул "тихий", - в лучшем  случае
это обозначает спасение от одной из бед.  В  лучшем...  Эх,  милая  Ала...
Сознайтесь - у вас в детстве были веснушки, не так ли?
     - При чем тут... - захлопали ресницы.
     "Ребенок, - думал, глядя на девушку "тихий", - настоящий  ребенок.  А
как же те, кто уже задушен? Как - больные? Если констрикторизм лечиться  -
ситуация выйдет и вовсе подленькой. Хотя и полковник тот прав...  Прав  по
своему. Здесь  нет  правильного  решения  -  любое  из  них  компромисс  с
совестью, не в пользу одних, так в пользу других. И еще  никто  не  знает,
каким опасным он станет сам, сделав тот  или  иной  выбор.  Есть  вещи,  о
которых просто честней не думать. Даже просто абстрактно рассуждая на тему
- кто должен жить, кто - нет, человек уже становиться в душе убийцей.  Так
что, милая Ала, нас ждет новое общество - общество более чем  на  половину
состоящее из убийц. Такие катастрофы даром не обходятся... И убереги  тебя
Бог, моя девочка, чтобы тебе не пришлось самой делать такой выбор. Лучше -
не думай о нем. Лучше - ослепни и сохрани свою чистоту..."
     - Вы не ответили...
     - А? - казалось, он только что очнулся  -  мысли  успели  увести  его
далеко от разговора. - Я что, что-то не то сказал?
     - Нет, просто, - окончательно смешалась Альбина. - У вас очень резкие
переходы с темы на тему.
     - Ну да... я же сумасшедший, - хихикнул он. - Не забывай. И потому  -
можешь спокойно радоваться, что кошмар позади.
     - Но вы ведь так не считаете? - впервые  за  все  время  к  разговору
присоединилась и врач.
     - Я просто неисправимый пессимист. Веселый пессимист - и это уже само
по себе не вполне  нормально.  -  "тихий"  подошел  к  стене  и  принялся,
подталкивая  пальцем,  раскачивать   таблицу   для   проверки   зрения   -
единственную деталь, кроме кровати и стеклянного  традиционного  шкафчика,
указующую на то, что в этой комнате медпункт находился еще до катастрофы.
     Цветные обои, кашпо на стенах, кресла, особый,  слишком  тяжеловесный
для медицинского стол создавали иллюзию  заурядно  кабинетной  обстановки,
хотя, по изначальной задумке, силились имитировать обстановку домашнюю.
     - Да, сложности будут, - задумчиво произнесла женщина.  -  Все  сразу
уехать не смогут, это - факт. Могут начаться ссоры, каждый захочет  уехать
первым.
     - Да, - развел руками "тихий" - Об этом не подумал и я...  Но  что  -
будь что будет. Не станем портить людям праздник...



                   ИНТЕРЛЮДИЯ. О КРАСОТЕ КИТАЙСКИХ ВАЗ

     В хрониках эпидемии затерялась одна история, не имеющая  отношения  к
основному развитию событий, но  достаточно  загадочная,  чтобы  ее  стоило
упомянуть. До сих пор никто не дал ей мало-мальски логического  толкования
но бесчисленное количество свидетелей подтверждают правильность изложенных
в ней фактов.
     Жил-был коллекционер. Не совсем обычный - это  был  коллекционер  без
коллекции. Он мечтал о ней, собирал мысленно, видел во снах, грезил наяву,
но оказался способным на практике приобрести всего две  вазы  -  да  и  то
благодаря нескольким годам полуголодного нищенского существования.
     Любопытные вещи делает  с  человеком  страсть  -  лишившись  всего  -
здоровья (поскольку природа никому еще не позволила безнаказанно  голодать
по собственной воле), семьи (какая же женщина выдержала бы жизнь  с  таким
сумасшедшим), уважения друзей - одних из-за того,  что  он  вообще  избрал
себе в жизни такую нелепую цель,  других  -  потому  что  так  и  не  смог
сопоставить себе настоящей коллекции, застрял на полдороги, - этот человек
считал себя самым богатым на Земле и, может не только на ней.
     Как только рабочий день заканчивался, он бегом  спешил  домой,  чтобы
вытащить свое сокровище, поставить его в центре  комнаты  и  сесть  рядом,
восторженно и заворожено вглядываясь в путаные завитки узоров.  При  этом,
как  свидетельствовали  соседи,  выражение  его  лица  становилось   столь
блаженным, что любой сказал бы - вот человек, знающий, что есть счастье.
     Красоту сложно видеть и понимать  -  редко  она  бывает  на  все  сто
процентов бесспорной. Разве что у признанных  шедевров  не  понимающих  их
истинной ценности станет делать вид, что так же восхищен, как и знатоки, и
хотя большинство людей хотя бы понаслышке знали, что китайские  вазы  есть
предмет коллекционный а, стало быть,  уважаемый,  мало  кто  понимал  суть
невероятного поклонения перед обычной - если вдуматься - посудиной.  Ну  -
ваза. Ну - красивая. Мало ли в свете красивых ваз? Было бы из-за чего  тут
калечить собственную жизнь...
     Да, никто не понимал этого человека,  даже  собратья  по  страсти.  В
большинстве своем коллекционеры - люди достаточно состоятельные, тем более
те их них, что избрали своей страстью не марки или а  предметы  изначально
не дешевые. Мало среди них осталось искренних бескорыстных  энтузиастов  -
все так же недоумевали по поводу "чока" своего неудавшегося  коллеги.  Нет
денег - за коллекционирование китайских ваз не  берись.  Коллекция  -  это
ведь  не  только  качество,  а  и  количество,   вечно   растущее,   вечно
обновляющееся... В погоне за ним не до любования одним из предметов (пусть
даже - двумя или тремя). Да, кто из них не восхищался тем или иным  ценным
приобретением, иные предметы и у маститых коллекционеров  вызывали  нежные
чувства - но никто из них не стал  бы  столь  безраздельно  отдавать  себя
коллекции-недоделке,  коллекции-уроду,  недоколлекции  -  мало  ли   какие
обидные прозвища ей еще можно еще придумать.
     Он видел в своем сокровище не вложение денег, не воплощение  престижа
- красоту, и жил ею, превращая свое любование вазой в особое таинство.
     Когда грянул гром,  по  улицам  зашагали  душители,  а  толпы  начали
громить магазины, превращая в руины  торговый  центр  города,  ужаснувшись
творимым кругом разгромом, чудак  подхватил  свою  вазу,  сунул  вторую  в
наплечный мешок и покинул свою нищенскую чердачную комнатку. Он не думал о
своем спасении - то,  что  его  жизни  что-то  угрожает  прошло  мимо  его
сознания.
     Ваза. Ваза, которую могут разбить  взбесившиеся  варвары  -  вот  что
единственно волновало его, когда он осторожно вливался в тянувшийся к лесу
людской поток. Лишь о ней он думал, когда то спереди, то сзади,  то  сбоку
раздавались  крики,  и  людская  река  круто  поворачивала  в  сторону  от
обозначенной им трагедии. Общий поток вихлял -  чудак  нес  свою  вазу  по
прямой, только изредка уступая особо мощному движению, чтобы то  не  смело
его на своем пути ненароком.
     Он шел пока не наткнулся на колючую проволоку.
     То, как он отреагировал на нее было уже  описано  выше.  Он  сидел  и
думал о том, что здесь во всяком случае для вазы  будет  безопасней.  Даже
если пойдет дождь  -  она  в  худшем  случае  намокнет,  но  зато  никакой
сумасшедший не броситься ее разбивать.
     Он ошибся, но