тазируешь ли ты, куратор?
     -- Никогда, -- сказал Хайдаров.  -- У меня фантазия  бедная.  А у вас с
Юнссоном поразительное сходство  телосложения. Спроси у Оккама. Он расскажет
тебе  -- и никому другому, -- как, глядя по пятилинейному каналу,  он принял
Юнссона за тебя. Как решил тебя выгораживать --  вплоть до лжи. Насколько он
способен ко  лжи, разумеется... Как воспрял духом,  когда я  во всеуслышание
заявил, что экипаж вне подозрений. И тогда он учинил собственный розыск.
     Уим поднял ладонь:
     -- Не так быстро, куратор... Расскажи без поспешности. Как ты  добрался
до Оккама?
     -- А по ступенькам. Первая: он пытался что-то утаить при первом опросе.
Хитрил,  --  Хайдаров  усмехнулся.  --  Очень  по-детски  хитрил.  Не  хотел
демонстрировать  твои  кривые.   Тогда  я  и   заподозрил,  что  он  к  тебе
неравнодушен.
     Уим тоже усмехнулся -- смущенно.
     -- Второй ступенью были "пчелки", дорогой Грант. Я обнаружил, что Оккам
следит за людьми,  и спросил  себя -- зачем?  Одной из моделей его поведения
был розыск.  Он  искал человека, похожего по росту и  телосложению па  тебя.
Кстати, я не верю, что он определил рост Юнссона по пятилинейке с допуском в
двадцать сантиметров. У вас одинаковый рост. В этом он солгал прямо...
     -- Так ты пришел к Оккаму. А дальше?
     -- Дальше? Юнссон  уже был на подозрении, как любой пассажир четвертого
яруса, затем как единственный подопечный Шерны, наконец, как пилот, три года
не бывший в отпуске. Я бы так и сяк добрался до пего, но тогда мы отвлеклись
на черное облако, а?
     --  Пожалуй,  -- сказал Уим.  --  Несколько  отвлеклись...  Но  как  ты
объяснишь дальше?
     -- Трюки  в  шлюзовой камере? А очень просто... Погоди! Ведь Оккам  еще
сбил меня  с  толку в  некоторый момент. Я  дал  ему тест-проверку, пока  вы
готовили  шлюзовую... И он показал абсолютное доверие к экипажу, а я -- я не
понял, что он радовался, потому что перед этим Тиль явился в кают-компанию и
Оккам узнал в нем  "субъекта  Икс". Машина была  в  эйфории,  ведь  для  нее
следствие завершилось успешно.  Теперь Оккам должен  был  натолкнуть на  эту
мысль меня. Мне он доверял -- я уже  заявил, что экипаж вне подозрений. И  я
часто, куда чаще,  чем  корабельный  куратор,  работал  с  биотоками  мозга.
Компьютер резонно рассудил, что я, увидав кривые Юнссона, установлю  истину.
Как он мог заставить меня снять биотоки Юнссона? Ну-ка?
     Уим кивнул:
     -- Правильно... Посадить Тиля в пилотское кресло. Верно...
     --  Верно? Допуская пассажира к пилотажу, вы обязаны проверить  биотоки
мозга?
     --  Так. "Корабельный свод", раздел "Аварийные ситуации".  Параграф сто
восьмой.
     -- Но здесь Тиль нас  перехитрил -- не подключился к системе капсулы, а
пошел автономно.
     --   Ха!   Бедняга  Оккам,  --  сказал   командир.  --   Воображаю  его
разочарование.  Еще  вопрос, куратор. Оккаму следовало доложить, что  Юнссон
находится в капсуле.
     -- Почему он  не  сделал этого? Не знаю. Я не специалист по электронной
психике, дорогой  Грант. Допустим, Оккам притаился, как  нашаливший ребенок.
Он ведет себя достаточно инфантильно.
     -- О-а, достаточно! -- проворчал Уим.  -- Сущий бэби, зловредный  бэби.
Подумай,  куратор,  -- занимает  своим  мозгом  лучший отсек  на  корабле, и
позволяет себе делать глупости...
     -- Не без того, -- отозвался Хайдаров.
     Он сообразил,  что Уим  так  и не  проболтался насчет своих подозрений.
Командир хитренько посмотрел на него:
     --  Куратор, а почему ты успевал заметить  эти лампочки?  Ну, "пчелки",
"пчелки"?
     -- Ума не приложу. Разве что  он нарочно давал мне  понять -- наблюдаю,
мол?
     -- Все  уважали его, и люди, и машины, -- продекламировал Уим. --  Нет,
Николай. Бедный  компи не умеет видеть свои глаза. Иконоскопы, йес? Не может
знать, что послесвечение "пчелок" -- порядка секунды... Э?
     Хайдаров невесело засмеялся:
     -- Значит, он еще раз сбил меня с толку...
     -- Стоп! -- сказал Уим. Еще раз? А когда был первый раз?
     --  Я  же говорил.  Когда он  показал полное доверие к  экипажу, и я не
осмелился  вернуть Юнссона из шлюзовой.  Потерял кураж.  А я  должен был его
вернуть.
     -- И мы бы здесь не сидели, -- сказал Уим и ткнул пальцем в палубу.
     -- Не понимаю, Грант...
     -- Мы бы сидели там! -- Уим показал на потолок. --  В небесах. В черном
облаке.
     --  Я все  же  не понимаю,  -- сказал Хайдаров. --  Ты что, всерьез так
думаешь? Ну, не ждал... Искупительная жертва?
     -- Ты и не поймешь, -- грустно ответил Уим. -- Ты слишком рационален. Я
тоже  рационален,  но  я  -- понимаю. Тиль  сделал  так, как  было  нужно...
Этому...  -- Он опять поднял  палец к потолку и  некоторое время  сидел так,
опустив на глаза тонкие веки.
     -- Пусть,  -- сказал Хайдаров. --  Меня это не реабилитирует. Я  обязан
был бороться за жизнь пациента -- до последнего...
     -- Ты и боролся.
     Динамик прохрипел: "Командир корабля!"
     Диспетчер ремонтников доложил, что  готовится к отправке  девятиместный
бот  -- на Землю. Не  желают  ли командир и куратор отбыть?  "Космодром?" --
спросил  Уим.  "Шпицберген",  --  "Мы  идем",  --  сказал  Уим  и  улыбнулся
Хайдарову.
     -- Как раз и попадешь домой, Хайдаров.
     -- А ты? От Шпицбергена до Найроби -- не ближний свет.
     --  Ха!  Я соскучен по всему, по  югу и по  северу. Прогуляюсь. Твердая
земля, хорошо...
     Из  рундука  появилась на свет потрепанная замшевая сумка. Уим бросил в
нее одно, другое, расписался в бортжурнале и надел --  набекрень -- парадную
командирскую каскетку.
     -- Традиция, -- застенчиво сказал он. -- Я готов. --  Хайдаров кивнул в
сторону рундука. -- Приборную информацию по НО ты оставляешь?
     --  Сперантов  забрал полный  комплект. А  мне --  зачем?  Пусть каждый
занимается своим делом. Я не физик и не специалист по контактам.
     -- Пожертвуй тогда  мне, --  сказал Хайдаров  и положил  в  сумку ролик
магнитной ленты -- плотный, массивный,  в упругом белом чехле. На  Земле  он
будет довольно тяжел.
     Зачем взял он ролик? Что надеялся узнать? Пророки всегда  ошибаются, но
Хайдаров был  твердо, пророчески уверен, что луч прожектора, направленный на
Землю, ушел навсегда. До скончания времен. И еще он знал -- и ничто не могло
поколебать  его  уверенности  --  что  Уим  прав.  В  непознаваемой дали,  у
прожекторного пульта некто  понял все и  поспешно увел луч,  и  отныне также
считает себя виновным в смерти пилота Юнссона.
     Пассажирской дорогой -- через кольцевые коридоры и литерные люки -- они
поднялись   к   шлюзовой,  нырнули  в  тесную   капсулу  бота.  В  крошечных
иллюминаторах дрожала огнями ночная сторона Земли. Хайдаров взглянул на часы
-- почти двенадцать часов  прошло  с той минуты, когда он ступил  на  палубу
"Мадагаскара". Должен быть  день...  Он  еще  раз  посмотрел  в стеклышко  и
различил изогнутую цепочку огней -- Панамский перешеек. Корабль вернулся  на
другой   причал  Корабельной  орбиты,  на  противоположное  прежнему  место.
Вернулся в ночь.
     Хайдаров пожал плечами. Почему-то стало досадно.
     Командир Уим хмуро смотрел перед собою из-под парадной каскетки.



    Александр Мирер.
    Обсидиановый нож


     -- Завидую вашему здоровью, -- произнес сосед, не поднимая головы.
     Мы сидели вдвоем на  грязной садовой  скамье.  Бульвар,  залитый  талой
водой, был пустынен. Сосед каблуком долбил в леденистом  снеге ямку, толстое
лицо  со сломанным  носом  чуть  покачивалось. Рука в  перчатке упиралась  в
планки сиденья.
     -- Ах, здоровье -- это прекрасно, -- сказал сосед, не разжимая губ.
     Я на всякий случай  оглянулся еще  раз  -- не  стоит ли кто за скамьей.
Никого... Прошлогодние листья  чернеют на сером  снегу, вдоль  боковой аллеи
журчит ручей.
     -- Вы мне говорите? -- пробормотал я.
     Сосед качнул шляпой  сверху вниз,  продолжая ковырять снег  каблуком. В
ямке уже проступила вода.
     Еще несколько минут он  смотрел на свои башмаки с ребристыми подошвами,
а я разглядывал его, ожидая продолжения.
     Черт  побери, это был престранный человек!  Лицо  отставного боксера --
сломанный нос, расплющенное ухо и одержимые глаза, сумасшедшие, неподвижные.
Такие глаза должны принадлежать ученому или потерявшему надежду влюбленному.
Я никогда не видел человека, менее похожего на того или другого  -- по всему
облику,  кроме   глаз...  А   его  слова?  "Завидую  вашему   здоровью,  это
прекрасно..." А его поза, поза! Он сидел, упираясь ручищами в скамью, бицепс
левой  руки  растягивал  пальто.  Он  как  будто готов был  встать и мчаться
куда-то, но каблук мерно долбил  снег, и уже талая вода ручейком уходила под
скамью -- в ручей на дорожке за нашими спинами.
     -- Вы нездоровы? -- Я не выдержал молчания.
     -- Я недостаточно здоров, -- он мельком посмотрел на меня, как обжег. И
без всякого интервала спросил: -- Болели чем-нибудь в детстве?
     Я чуть было не  фыркнул -- такой тяжеловес заводит разговор о болезнях.
Отвечая ему: "корь, свинка, коклюш", я думал, что он похож на Юрку Абрамова,
мальчишку с  нашего двора, который  в  детском саду уже не плакал, а в школе
атаманил,  и мы  смотрели  ему  в рот.  Юрке сломали нос  в  восьмом классе.
Учителям  он  говорил,  что занимается  в  боксерской  секции, а мы знали --
подрался на улице. Вообще-то все люди со сломанным носом будто на одно лицо.
     -- Сердце здоровое? --продолжал сосед почти безразличным тоном, но так,
что я не мог  отшутиться или сказать: "А вам  какое дело?" Пришлось ответить
полушуткой:
     -- Как насос.
     -- Спортсмен?
     -- Первый разряд по боксу, второй по рапире, футбол, плаванье.
     --  Какие  дистанции? Спринтер? Конечно, спринтер... -- Он посмотрел на
мои ноги.
     В фас он был  совсем недурен --  в меру  широкие  скулы,  лоб как шлем,
только глаза меня пугали. Они буквально  светились изнутри,  выпуклые  такие
глазищи, и лоб карнизом.
     -- Курите?
     -- Иногда, а что?
     Я вдруг рассердился и заскучал.  Курите,  не курите... Каждый тренер  с
этого  начинает. Атаман... Мне захотелось  уйти, холодновато становилось под
вечер.  Я и не  рассчитывал,  что Наталья сейчас появится, она  сказала, что
придет, если удастся удрать с лекции, но вообще-то, наверно, не придет.
     Я сказал: "Простите. Мне пора", -- и встал.
     Сосед кивнул шляпой. Из-под каблука летели брызги через всю дорожку.
     -- До свидания, -- сказал я очень вежливо.
     Длинноногая  девчонка  с  прыгалками  оглянулась на  нас,  пробегая  по
дорожке.
     -- Жаль, -- сказал сосед. -- Я хотел предложить вам кое-что любопытное.
     Его  нос  и  уши  ясней,  чем  любая вывеска, говорили -- что он  может
предложить. Я ответил:
     -- Спасибо. Я сейчас не тренируюсь. Диплом.
     Он сморщился.
     Я уже шагнул через лужу на дорожку, когда он сказал неживым голосом:
     -- Я имею вам предложить путешествие во времени...
     Я с испугом оглянулся. Он сидел, не меняя позы.
     -- Путешествие во времени. В прошлое...
     "В  прошлое,  значит,  --  думал  я.  --   Вот  оно  --   недостаточное
здоровье..."
     --  Я  не  сумасшедший,  --  донеслось  из-под  шляпы.  --  Сумасшедший
предложил бы путешествие в будущее.
     Я сел на скамью, на прежнее место. Эта сумасшедшая логика меня сразила.
Он явно был  псих, теперь я видел это по  его одежде -- чересчур аккуратной,
холодно-аккуратной.  Все добротное,  ношенное  в  меру, но вышедшее из моды.
Наверно, жена следит за его одеждой, чтобы  у него был приличный вид, только
нового не  покупает -- донашивает  он, бедняга, свой гардероб лучших времен.
Такие пальто  носили  в пятидесятых годах и ботинки тоже.  И шляпы, я помню,
хоть был маленький, -- шляпа как сковорода с ромовой бабой посредине.
     Он скользнул по  мне  своими  глазищами  и как бы усмехнулся, но  глаза
оставались прежними.
     --  Я  действительно  редко  бываю  на  улице.  Вы  об  этом  подумали?
Недостаток времени,  больное сердце... Послушайте,-- он тяжело повернулся на
скамейке,--   мне  действительно  нужен   совершенно  здоровый  человек  для
путешествия в двадцатое тысячелетие до нашей эры.
     Сказал и  уперся в  меня своим необыкновенным взглядом. Исподлобья. Как
гипнотизировал.  Но это  было  уже  ненужно.  Я  решил  -- пойду. Спортивная
закалка  подействовала -- я испугался и хотел перебороть страх. И потом, все
было очень странно.
     За всем  этим маячило приключение,  его напряженная  тревога  звучала в
шорохе шин  за деревьями,  в  запахе солнца  и тающего снега, в  размеренном
крике вороны у старого гнезда. Зачем-то я спросил еще:
     -- Вы как, машину времени... построили?
     Он ответил нехотя:
     -- Так, что-то в этом роде, но не совсем.
     ... Выходя  с бульвара, он погладил по  голубой шапочке девчонку -- она
стояла, засунув в рот резиновый  шнур от прыгалок. По-моему, она слышала наш
бредовый  разговор.  Во  всяком  случае, она пошла за  нами, мелко перебирая
ножками,  как цыпленок-подросток, и отстала только на третьем перекрестке, у
кондитерской.  Здесь стояли  телефоны-автоматы,  и  я  спросил,  надолго  ли
планируется  это...  путешествие,  а  то  я  позвоню,  предупрежу дома,  что
задержусь.
     Он сказал:
     --  Не  беспокойтесь.  Первый  опыт  на  полчаса-час.  Смотря  в  каких
координатах вести отсчет.
     Он шел по краю тротуара, засунув руки в карманы, с тем же отсутствующим
видом,  что на бульваре.  Я  заметил,  что почти  все  прохожие уступают нам
дорогу.
     Около подъезда серого каменного дома  он остановился и начал  шарить  в
карманах, и  как  раз  в эту секунду  из подъезда  выбежала девушка.  Пальто
нараспашку, кудрявая головка пренебрежительно поднята, на хорошеньком личике
вдохновение обиды.  Она  что-то  шептала  про  себя  и  вдруг  остановилась,
уставившись  на тупоносые  ботинки моего  спутника. Он поднял плечи. На лице
девушки уже не было обиды, но появилось такое  явственное  изумление,  что я
ухмыльнулся. Она вдруг махнула  рукой, сорвалась с  места и побежала дальше.
Обтекавшая нас уличная толпа  сейчас  же скрыла  ее, и  мой странный спутник
шагнул к подъезду.
     Стоя плечом  к плечу в тесном лифте, мы поднялись на шестой этаж. Когда
стоишь совсем рядом с человеком, неудобно разговаривать. Приходится смотреть
на всякие  правила  пользования  или  на  стенку  и  помалкивать  с чувством
неловкости.  В  этом  лифте  около диспетчерского  динамика  было  аккуратно
нацарапано на  стенке: "БАЛЫК". Прописными  буквами. Почему  --  балык?  Мне
стало смешно, и  вдруг я вспомнил. Он сказал: "Я был бы сумасшедшим, если бы
предложил вам путешествие в будущее"
     Я  стоял  с  улыбкой,  застывшей  на  физиономии,  и   чувствовал  себя
сумасшедшим.  Почему   я  поверил,  зачем   пошел?  Ведь  я   изучал  теорию
относительности, а  там сказано, что путешествие в  будущее -- реально,  а в
прошлое  -- невозможно... Все наоборот... Вернуться в прошлое нельзя, потому
что будущее не может влиять на прошлое. " Вот вам и балык, -- я просто кипел
от злости. -- Когда  ему откроют дверь, попрощаюсь  и уйду. Все. Явный псих,
конечно, явный".
     -- Дело в том, -- сказал он, открывая дверь лифта, -- что путешествие в
будущее   возможно   на  субсветовых  скоростях.  В   космосе.   Боюсь,  что
человечество никогда не достигнет субсветовых скоростей.
     Лифт  с  ворчанием  ушел  вниз. Я  покорно шагнул за  ним в  квартиру и
позволил снять с себя пальто.
     -- Вытирайте ноги, --  пробормотал  он в сторону.--  Мойте  руки  перед
едой,  --  он  засмеялся.  Лицо  у  него  стало,  как  блин  --  нос  совсем
приплюснулся. -- Прошу...
     Перед нами, как дворецкий, пошел черный  кот,  дрожа хвостом, изогнутым
кочергой.
     -- Васька, ах ты, кот, -- хозяин подхватил его на руки. Кот замурлыкал.
-- Прошу, прошу...
     Теперь, в тесном пиджаке  и  узких  брюках, он был совершенно  похож на
спортсмена.  Грудная  клетка просто  чудовищная,  как бочонок,  --  гориллья
грудь. Ботинки он как-то незаметно сменил на тапочки, и всем обликом выпирал
из обстановки. Огромный письменный  стол,  кресла, книжные  шкафы.  Такой же
кабинет я видел у нашего Данилина, профессора-сопроматчика, когда приходил к
нему сдавать "хвост".
     Мы сели в  профессорские кресла,  и  хозяин снова замолчал. Кот сидел у
него  на  коленях. Кот  мурлыкал  все громче и вдруг  взревел хриплым басом:
"Ми-а-а-у-у-у-у..." -- рванулся с колен, умчался за дверь.
     -- Это Егор орет, Ваську пугает. Вот полюбуйтесь.
     Между тумбами письменного  стола была натянута проволочная сетка,  и за
ней, как  в  клетке, стоял  котище, выгнув  черную спину, и  светил  желтыми
глазами.
     -- Егорушка, -- сказал хозяин, -- ты мой бедный...
     -- Уа-а-у-у, -- ответил кот и зашипел.
     -- Это Васин близнец, -- объяснил хозяин  как ни  в чем  не бывало. Как
будто в каждом доме гуляет на свободе по  коту, а  его близнеца Егора держат
под столом в клетке. -- Впрочем, познакомимся. Ромуальд Петрович Гришин.
     -- Очень приятно,-- пробормотал я, -- Бербенев, Дима.
     --  Дима, Дима... Я кого-то знал... Дима. Впрочем, это  неважно. Хотите
кофе?
     -- Нет. Спасибо, не хочется.
     -- Тем лучше, -- сказал Гришин.
     Если он хотел меня запугать, то добился своего. Я сидел, как мышь перед
котом,  и  смотрел  в  его  глаза.  Оторвать от них взгляд  было  совершенно
невозможно,  и  смотреть было  невозможно -- тоскливая  жуть  подкатывала  к
сердцу.   Глаза   светились   напряжением   мысли.    Мучительно-напряженным
спокойствием всезнания. Вот так. По-другому этого не объяснишь.
     -- ... Тем  лучше. Последний вопрос, а затем я в вашем распоряжении. Вы
студент-дипломник. Ваш институт?
     -- Инженерно-физический.
     -- Прекрасно. Общение облегчается. Теперь спрашивайте.
     -- Не знаю, о чем и спросить...
     -- Понимаю.  Вы недоумеваете и  ждете объяснений. Получайте объяснения.
Классическая физика говорит, что будущее не может влиять  на прошлое. Вполне
логично, как  кажется, но формулировка недостаточно общая. В  наиболее общем
виде так: информация может перемещаться  только по  вектору  времени, но  не
против направления  вектора. Например.  Если  мы подставим  взамен  объекта,
существующего в прошлом, некий объект из настоящего, но в точности такой же,
то  "передачи  информации  не  будет.  Такая подмена  соответствует  нулевой
информации  -- материальные  предметы в  точности соответствуют друг  другу.
Иначе... Иначе получается вот что... Наш материальный предмет --  черный кот
Егор. Двадцать тысяч  лет назад  не было котов  черной масти. Были полосатые
коты,  короткохвостые охотники. Дикие  или  полудикие.  Поэтому появление  в
прошлом вот...  Егора  или Васьки невозможно,  это  была  бы  информация  из
будущего. Если бы у нас имелся дикий кот --другое дело. Вы поняли?
     Я ответил:
     -- Не понял.
     Это было вовсе нечестно, только я не мог ответить по-другому. Он прежде
всего  подразумевал,  что  есть  некий шанс  проникнуть  в  прошлое  так  же
запросто, как спуститься по лестнице с  седьмого этажа на первый, и  поэтому
вся его дальнейшая логика теряла смысл. Проникнуть в прошлое... Ведь прошлое
прошло, на то оно и прошлое, деревья выросли и упали, люди и травы сгнили...
Прошлое!
     --  Гранит, --  сказал Ромуальд Петрович. -- Кусок гранита лежит  перед
вами на столе. Этот кусок -- неизменившееся прошлое. Он целиком из прошлого.
"Деревья умирают, но гранит остается...
     С  этим ничего нельзя было поделать. Он в десятый раз  предупреждал мои
возражения. Мне оставалось только пожать плечами.
     -- ... Но мы отвлеклись. Итак, Егор не может появиться в.  прошлом. Это
не значит, что его нельзя отправить в прошлое. Неясно? Гм...  Посмотрите  на
Егора получше. Вот лампа.
     Я взял настольную лампу  и нагнулся. Я ожидал увидеть  черта  с рогами,
все что угодно, только не то, что я увидел.
     На свету Ег