е. Хотя... Он всегда  был сам но себе. А
в момент  аварии  я  была  в каюте  Бориса  Гольданского,  своего коллеги  с
Деймоса...
     Еще один долой, остаются двое, подумал Хайдаров. Борис Гольданский -- в
числе вызванных для беседам
     -- Послушайте, куратор. Что вы ищете в корабле? Искать надо в космосе.

     Здесь  Николай  совершил  поступок,  для  куратора непростительный.  Он
выкатил глаза и замер. Не потому, что его удивили слова Марты Стоник. Просто
он  понял, что остаются отнюдь не двое. Остаются все  пятнадцать пассажиров,
потому  что  Оккам "обегающий  компьютер".  Он  непрерывно  переключается  с
объекта на объект. Например, членов экипажа  он обегает  с интервалом в пять
секунд, а пассажиров -- с интервалом в сорок -- шестьдесят секунд, смотря по
ситуации  в  корабле. В  интервалах  люди  не  контролируются. Значит, любой
пассажир   четвертого  уровня   имел  целую   минуту,   чтобы  подняться   в
кают-компанию, попасть в аварию вместе с Шерной, и бросить его. "Ай-ай-ай...
прокряхтел  про  себя  Хайдаров.  -- Все-таки  пятнадцать человек..."  --  и
увидел, что на лице пассажирки появляется изумление.
     --  Виноват, поперхнулся, --  бодро  солгал он.  -- Виноват.  Кого надо
искать в космосе?.
     Она подняла левую бровь. Это у нее великолепно получалось.
     -- Так уж сразу и  "кого",--сказала  она, глядя  на оружейный шкаф.  --
Установили, что пробило обшивку?
     -- Внесистемный метеорит, -- сказал Хайдаров.
     Стоник презрительно фыркнула.
     -- Извините, я профан, -- сказал Хайдаров. -- Мне было сказано мельком:
внесистемный метеорит.
     Стоник буравила его огненными левантийскими глазами.
     --  Вы  гуманитарий, с  вас взятки  гладки.  Но  экипаж! Специалисты --
"Голубая лента", кажется? Рекордсмены! Интересно, что у них на уме...
     --  Экипаж  считается одним  из  лучших в  Межплатрансе,  --  корректно
заметил Хайдаров. Од определенно не завидовал тем,  кому приходится работать
с доктором Стоник.
     Она снова сменила тон:
     -- Я знаю, я несправедливый человек. Но  оставим это. Куратор, метеорит
не подпадает под стандартную классификацию!
     Будь   у  кураторов  профессиональный  девиз,  он  звучал   бы   кратко
"Выслушай!". Хайдаров спросил:
     -- В чем же?
     -- Во всем, кроме скорости. Любая скорость свыше стольких-то километров
в секунду считается внесистемной, что, я надеюсь, известно даже кураторам.
     Хайдаров скромно поклонился, Стоник подозрительно спросила:
     -- У вас есть вторая специальность?
     -- Инженерная математика.
     -- О-а! Тогда вы  поймете.  Скорость у него была  какаято чудовищная --
почему и не  подействовала метеорная защита. Не  меньше двухсот километров в
секунду. Слушайте дальше: входное отверстие в броне имело восемь миллиметров
в диаметре. Вам ясно?
     -- Очевидно, метеорит был пяти-шести миллиметров  в поперечнике, так  я
понимаю?
     --  Не  больше пяти.  Но метеорит обычной  формы, шарообразной в первом
приближении,  весил бы при  диаметре пять  всего один  грамм.  И при  любой,
повторяю,  при любой скорости, сгорел бы  в  наружной  броне.  А этот прошел
внутрь,  и  сгорел  в третьем слое,  понимаете?  Я  проделала  расчеты.  Так
называемый  метеорит был стержнем, предпочтительно из карбида  вольфрама или
чистого вольфрама, диаметром четырнадцать миллиметров и  длиной около сотни.
Он весил двадцать-тридцать граммов!
     -- Ого, -- пробормотал Хайдаров.-- Космический снаряд...
     -- То-то и оно.
     Скорее  всего  у  вас   сурдокамерная  болезнь.  доктор  Стоник,  думал
Хайдаров. Да-с. Властолюбие, мерещатся пришельцы... Бывает.  Куда  чаще, чем
принято думать.  Но не  с сотрудниками Луны-Северной, это во-первых, ибо там
перманентный  психологический  контроль,  как на Земле.  Хотя  --  месяц она
провела на Деймосе, плюс  сорок  дней одиночества в каюте  --  психоз мог  и
объявиться... Трехкратная смена  кураторов... С другой стороны -- откровенна
и почти адекватна... Во всяком случае, надо поговорить с Жерменом.
     Он спросил:
     -- Доктор Стоник, почему бы вам не  обратиться к первому инженеру? Ваша
информация ему интересней, чем мне.
     Пассажирка энергично отмахнулась:
     --  Нет-нет-нет!  Догадаются   сами--  их  счастье.  Не  догадаются  --
приоритет останется за ИСЖО. Воображаю,
     Такэда  удивится,  когда  мы  явимся  на  ремонтнике  и  вырежем  место
пробоя...
     -- Следовательно, я должен молчать?
     -- Рассчитываю на вашу профессиональную скромность.
     -- Мера за меру, -- сказал Хайдаров. -- Когда я начал говорить о гибели
Шерны, вы испугались за кого-то другого. 3а кого?
     Она вскинула голову.
     Хайдаров мигал с самым простодушным видом.
     Она вдруг щелкнула пальцами:
     -- Ладно. Мне померещилось, что... Нет. Ничего мне не мерещилось.
     -- Мне очень, очень важно -- знать, -- мягко сказал Хайдаров.
     Марта пожала  плечами. Лицо ее  опять стало оливковым, мрачным. Встала,
шагнула через комингс и проговорила, не оборачиваясь:
     -- Проклятый рейс...
     Когда  дверь  закрылась,  Хайдаров  поднялся  и  бормоча.  покряхтывая,
обследовал  оружейный  шкафчик.  Снаружи  --  ничего...  Внутри  --  обычный
комплект:  газовый  и  пулевой  Пистолеты  и  пресловутый  "ВК"  -- ракетный
карабин,  одним  нарядом  которого  можно  свалить  трех  слонов.  Насколько
Хайдаров знал, этим оружием воспользовались лишь однажды при обстоятельствах
смутных и малопонятных -- из тех случаев, которые стараются поскорее забыть,
или притвориться, что их не было.
     Он захлопнул  шкафчик. Растерянно мигая, осмотрел еще раз  --  снаружи.
Ровным  счетом ничего... Ну, блестит. Ну, одна  плоскость оранжевая, другая,
над изголовьем койки -- белая. Тем не менее. Хайдаров знал, что Марта Стоник
неспроста  буравила  шкаф  своими  очами.  И  право  же,  не  потому, что он
принадлежит Уиму. Скорее бы она смотрела на ящик с постельным бельем, или на
клавишу бортжурнала.
     Он постоял еще,  покидал на ладони универсальный  ключ -- презент Уима.
Вызвал следующего. Предположим, что Стоник смотрела на оранжевое просто так.
Любит оранжевый  цвет. Предположим...  А  самоубийства она  не задумала.  уж
простите. Не такой человек Марта Стоник...
     Вызову директора и откажусь, -- злобно подумал  Хайдаров. -- так нельзя
работать  в  двадцать  первом веке.  В сущности, сейчас уже  поздно. Поздно.
Космическое курирование  все чаще осекается.  Легко работать  на Земле.. Там
непрерывный контроль, психики. Там, есть куда убежать, от любовного безумия,
сменив  обстановку,  профессию,--любое.  На  Земле  есть  свобода выбора,  В
космосе  нет. Предмет любви  или  ненависти всегда  рядом. Или недоступен. В
одном случае от него нельзя уйти, в другом -- недоступен. что, одно и то же.
Вынужденная  фиксация эмоций.  Да  если бы только фиксация. Самых  отважных,
активных, неукротимых выбрасывает  Земля в великую  пустоту, как  семь веков
назад выбрасывала их за мыс Нун, за тропик Рака. Отвага -- сестра жесткости.
Жажда перемен. дух исследования --  другое название неистовости чувств,. Они
активны: жестки, неистовы, современные  конкистадоры  в синтетических латах,
они  бешено  стремятся  к переменам,  а  мы"  выпуская  их  в  пространство,
взнуздываем  такой дисциплиной,  которая це  снилась конкистадорам  Кортеса,
носильщикам Стенли,  казакам Пржевальского. На каждого космонавта приходится
по  нескольку тысяч  больших и малых машин, миллионы,  деталей -- неверных и
ненадежных,  работающих  на  грани  возможного.  Поэтому  люди  должны  быть
абсолютно надежны, как будто  они не сострят тоже из миллионов деталей. Люди
не  должны отказывать,  не  имеют права поступать непредсказуемо, как  будто
люди -- не специальные машины для непредсказуемого поведения. Мы взнуздываем
их уставами,  сводами,  инструкциями,  затягиваем  их  в  дисциплину, как  в
перегрузочный корсет, а затем начинаем их жалеть  и  размахивать  перед ними
транквилизирующими снадобьями...  Да  как было  этой  --несчастной  Марте не
влюбиться в Гранта. когда  он  сорок дней перед ее  глазами,  опустошенными;
черным  небом Луны  и  Деймоса? Что  было делать ей,  когда у меня  защемило
сердце при  виде командира Уима, -- как он он ходит, откинув торс, не шевеля
громадными  своими  плечами,  а руки  н ноги движутся  плавно и  свободно, и
где-то  гремят  неведомые там-тамы?  И что я  знаю о командире  Уиме,  какие
дьяволы  терзают   его  в  трехмесячных  рейсах,   плюс   месяц  межполетных
подготовок?  Кроме сводов и  уставов  есть неписаные правила, которые ставят
командира высоко над страстями, но что ему делать, если он неистов  --  а он
должен  быть неистовым, иначе он не стал бы космонавтом  и командиром -- что
делать ему? Ждать отпуска?  Он  и так ждет. Ложась спать, он ждет,  что  его
разбудит  сигнал  тревоги.  Миллион  деталей,  составляющих  вместе  "Остров
Мадагаскар" ежесекундно угрожают ему неповиновением, а он -- ждет.
     Я не люблю сомневаться  в людях, подумал Хайдаров, но... "Я сомневаюсь,
следовательно  я мыслю". Еще один  девиз  кураторов,  будь  оно проклято,  я
должен  предположить,  что командир. Уим взглянул в левантинские глаза Марты
Стоник, хоть это и запрещено неписаными уставами...
     Однако, где же очередной пассажир?  -- спохватился он. В ту  же секунду
смолкло пение  радиомаяка и голос Жермена, не слишком  приятный  в  натуре и
вовсе уж гадкий в трансляции, прохрипел:
     -- Никола, срочно трубку! Бегом!
     Хайдаров  вскочил.  Почему-то он решил,  что  все  уже  разъяснилось,--
правонарушитель  объявился, и  можно вернуться к Инге и к "Белкам в колесе",
но  выскочив  в  кают  компанию,  он  услышал  характерную  вибрацию,  пение
просыпающегося  корабля.  Медленно   угасал  экран  земного  видео,  два-три
пассажира,  стоящие  перед  ним,  тревожно  переглядывались.  Та-ак, подумал
Хайдаров.  Распахнув  рубочную дверь, он увидел  обоих пилотов,  Краснова  и
Жермена,  на  рабочих  местах,  в  алых  наушниках  индивидуальной, связи  с
компьютером.  Так...  И спины  у них были  чересчур прямые  --  ох, как знал
Хайдаров эту привычно-гордую осанку пилотов...
     Командир сидел в  своем кресле  -- посреди  рубки -- сутулил широченные
плечи. Его спокойная и  свободная  поза тоже была  многозначительна -- своей
нарочитостью.  Динамик  тихо  репетовал   пассажирское  оповещение:  "Угроза
метеоритной атаки, всем  к моменту ноль от пятидесяти быть  в амортизаторах!
Отсчет. Пять-десят... Сорок-девять..."
     -- Займешь каюту Шерпы? -- спросил командир.
     -- Есть, -- сказал Хайдаров.
     -- Это не приказ. Можешь в моей.
     -- Я  бы остался здесь, --  сказал Хайдаров. -- Разреши взять  скафандр
Шерны и вернуться.
     -- Со-рок, -- отсчитал Оккам.
     -- Не разрешаю, -- сказал Уим.
     -- Есть. Номер каюты?
     --  Седьмая, -- командир  отсалютовал Хайдарову, двинул рычаг кресла  и
оно, шипя, развалилось в перегрузочное положение.
     В пассажирском модуле голос машины гремел, как голос рока.  От комингса
рубки  Хайдаров  нырнул  в  пассажирский ствол  "А", и  понесся, держась  за
поручень -- мелькнул коридор второго уровня, ноги ударились в мягкий потолок
первого, но уже не было пола и потолка, корабль остановил вращение. Слева от
Хайдарова светилась перевернутая семерка. Седьмая каюта.  А справа  выскочил
прыжком.как   огромный  мяч,  диетолог  Савельев  --   остановился,  блеснул
глазками. Он  же в тринадцатой, подумал Хайдаров, втягиваясь в каюту. Быстро
огляделся -- личные вещи Шерны  убраны.  По-видимому,  корабль ориентировали
перед  маневром.  --  Хайдарова  то  прижимало к  амортизатору?  то норовило
бросить  на  скафандр, укоризненно покачивающий  пустым шлемом. "Десять!" --
предупредил Оккам. вот и амортизатор надувается, наползает на тело, -- такое
привычное, но всегда странное  ощущение  -- локти сами собой приподнимаются,
отжимаемые  нагрудными  пневматиками.  "Два!" Николай  поднял  руки,  дернул
рукоятки  колпака,  и тот  мягко, готовно  ухнул на койку, так  что скафандр
очутился  в полуметре от  человека. Оккам заботливо спросил: "Пассажир семь,
проверка  связи,  ответь,  пожалуйста!".  "Седьмой  Оккаму,  порядок..."  --
прохрипел Хайдаров.
     Крепко давило  по оси икс, то есть  от груди к спине, и  по  этой своей
мысли, что "ускорение по оси икс"; а не просто  "на грудь",  Хайдаров понял,
что ускорение больше трех. Скорее всего -- четыре с десятыми. Корабль уходил
с орбиты со всей возможной поспешностью.
     Любопытно, куда мы жмем, подумал  Николай. На ближнюю к  Земле  орбиту,
чтобы уйти на ту  сторону," загородиться планетой от  метеоритов? Он лежал с
закрытыми  глазами,  стараясь  не   сосредоточиваться  на  своих  ощущениях.
Представлял себе, как несется корабль -- боком, опустив нос к Земле, изрыгая
кормою бесцветное  пламя, и  по всему корпусу перебегают, как  синие змейки,
тлеющие разряды. Откуда вот взялись эти бесконечные метеориты... Вроде бы не
сезон. Первый  пришел три часа назад, то есть градусах в пятидесяти  отсюда.
Поток?  Похоже  на поток.  Тем более  не  сезон.  А  как лихо  Марта  Стоник
придумала насчет "космической пули"  -- на что только не пойдет  влюбленный,
чтобы  привлечь к  себе внимание!  Космос.  Чего он только  не  вытворяет  с
людьми. На Земле такая женщина, как Марта, не влюбилась бы в Уима.  Проблема
просто  не  возникла  бы.  Там все  просто  -- перманентный  психологический
контроль: у  каждого свой канал связи с машиной-контролером, и любой сильный
импульс мгновенно фиксируется. У Марты был, наверно, свсрхсильный, когда она
знакомилась  с Уимом.  Для  первой  встречи  с пассажирами командир надевает
парадную каскетку, белую с золотом --  нелепость, в  сущности. Дикарство, но
пассажирам  нравится.  Да,   сверхсильный  импульс,  сигнал  опасной  потери
равновесия, плюс,  несомненно, ощущение боязни  и  неуверенности  в себе. На
Земле  ГСПК ответила бы  транквилизирующим*  воздействием,  импульс  был  бы
подавлен, еще  не пройдя в сознание, и ничего бы не  осталось, кроме  легкой
неприязни при  следующей  встрече Марты с объектом, то есть с Грантом Уимом.
Лихая штука, эта ГСПК,  "Глобальная система психического кондиционирования".
Величайшее  творение  человечества,  как  мы  старательно  внушаем   себе  и
окружающим...  Эх,  ты, скептик, поддел себя  Николай. Такому  скепсису цена
грош.   Люди-то  счастливы.  Поди   теперь   отыщи  настоящего,   добротного
сумасшедшего -- для демонстраций студентам приходится пускать видеозаписи...
Экая  привычка  к  бесплодным умствованиям!  ГСПК -- факт  действительности,
столь  же значимый,  как научно-промышленный комплекс планеты.  Бессмысленно
теперь  рассуждать о  негативных сторонах  психического кондиционирования --
без  * Транквилизация  -- успокаивающее воздействие  на  психику.  него  уже
нельзя обойтись. Без него  все развалится. Три поколения  выросли  в  перине
душевного  комфорта.  Импульсы  страха,  неуверенности  в  себе,   запретных
влечений,  агрессивности -- подавляются.  Побуждается творческая активность,
тонко компенсируется  недостаток отрицательных эмоций: страха, неуверенности
в себе и прочего...
     ...  И все.  прекрасно, подхватил  Николай Хайдаров. Я сам  толковал об
этом  тысячу  раз  или  чуть  побольше,  и  в  это верю  -- да-да,  верю,  и
сознательно применяю этот гнусный теологический  оборот, потому что  знать я
не могу, и никто не может, потому что знание невозможно без эксперимента.  А
чтобы  проверить,   полезна  ли   ГСПК,  надо  одну  половину   человечества
изолировать от другой этак лет на  двадцать.  И в  одной  половине применять
кондиционирование, а  вторую оставить жить,  как трава  растет и  сравнивать
количество  самоубийств,  психических расстройств, количество  язвенников  и
гипертоников, и  еще разводов, несчастных случаев  на  дорогах  и бог  знает
чего.  Это  невозможно, и  не только из-за  того,  что  никто не  пойдет  на
эксперимент  с  четырьмя миллиардами  человек.  Даже не  потому, что  взамен
одного  человечества  мы получим два  и неизвестно,  к каким  конфликтам это
приведет.  Просто  эксперимент не  будет  чистым  --  ГСПК  уже  есть,  это,
повторяю,  капитальнейший  факт  действительности  и  его  нельзя  изъять из
действительности.  Может быть,  нам  лучше  жилось бы  и  без  водопровода и
канализации  -- если  бы мы  не  знали  о  таковых.  Но  попробуйте  сегодня
выключить  водопровод! Ох, не  пожелаем  мы умываться в канаве...  А заставь
нас, -- вот тут количество самоубийств и возрастет в эн раз.
     Однако мы ускоряемся и ускоряемся -- куда же мы это? Словно удираем. Не
от чего-то, а от кого-то. Космические  снаряды -- эк загнула!  Однако  минут
пять уже давит... В амортизаторе, как известно, чувство времени нарушается.
     Он покашлял, прочищая горло, и позвал:
     -- Оккам, я Николай. Соедини  с рубкой, видео, -- и вдвинул экран между
собой и пустым лицом скафандра.
     Сейчас же  он  увидел  командира. Грант  Уим  смотрел  куда-то,  подняв
голову, выставив подбородок. Рот  его был по-старушечьи поджат. Он покосился
на Хайдарова и опять уставился вперед и вверх. Буркнул:
     -- Как ты там, куратор?
     -- Спасибо, командир, -- сказал Хайдаров. -- Что происходит?
     Командир  смотрел не  вперед,  а  назад, на  кормовой  сектор  внешнего
обзора, -- за  его затылком маячили стойки  штурманского пульта,  "условного
носа" рубки.
     -- Происходит, происходит... -- невнятно  проговорил Уим. Звонко, резко
спросил: -- Дистанция?
     -- Уменьшается, командир, -- ответил голос Краснова.
     -- Рабочее тело?
     -- Главные баки в нуле. Досасываем припуск.
     Такэда, понял Хайдаров. Ну и жаргон  у  инженеров, вяло подумал он: еще
чувствуя себя  лицом  безответственным  --  пассажиром,  покойно  лежащим  в
амортизаторе.  Ну  и жаргон... И вдруг  он понял, и словно выпрыгнул туда  в
рубку: "Дистанция уменьшается"! За нами гонятся? Кто-то-а-нечто-то? Не может
быть. Не может быть.  Это же только говорится, что в космосе может случиться
все.
     Он был изумлен, как никогда в жизни,  но еще не верил своему изумлению.
Казалось, он чего-то не понял.
     Не отрывая глаз от кормового экрана, командир распорядился:
     --  Двигателям  --  стоп.  Оккам!  Ось  кормы  держать  на  неизвестном
объекте... Экипаж! Пассажиры! Состояние номер один!
     Неизвестный  объект?!  Хайдаров   прямо-таки  чувствовал,  что  у  него
отвисает челюсть -- от изумления -- и в то  же  время как  автомат, отбросив
экран видео, впрыгнул в скафандр: башмаки, перчатки, шлем,  застежка, готово
-- он повис внутри капсулы,  Ага, невесомость... Он  поспешно перевернулся и
лег на  место, приняв  положение,  предписанное  пассажиру  состоянием номер
один. И немедля вернул экран на место.
     -- Оккам, панораму! Рубку!
     В рубке была  суета --  Жермен и Уим  еще влезали в скафандры.  Краснов
неподвижно сидел  в своем левом кресле, уже одетый  в  скафандр,  с номером.
Хайдарова это поразило -- экипаж "Мадагаскара" был верен уставу буквально до
конца. На дисках  скафандров зажглись  личные номера: Уим -- первый, Краснов
-- второй, Жермен -- четвертый. Краснов  развернул кресло и  уставился  туда
же, куда и Уим.  Жермен сидел  спиной  к ним, держа  растопыренные пальцы на
пульте.
     -- Оккам, кормовой экран! -- вскрикнул Хайдаров, и онемел.
     Он увидел Что-то. Сквозь  ситаллит шлема, на маленьком мутном экранчике
он увидел кормовой экран  рубки, а на нем нечто закрывающее Солнце. Будь оно
чуть левее, Николай бы не понял, что "неизвестный объект" закрывает  Солнце,
но сейчас  он  мог  видеть несколько  протуберанцев: левый  сегмент  короны,
выбивающийся словно из-под черного одеяла.
     Голос командира спросил:
     -- Киоси! Параметры объекта?
     -- Все по-прежнему. Полностью непрозрачен.
     -- Гравитация?
     -- Нет гравитации,  --  сказал  Такэда,  и,  помедлив,  уточнил:  --  В
пределах чувствительности прибо