дишь, что я - это я? Неужели не слышишь мой голос?
   - Будь ты настоящей Гвен, ты бы меня и здесь любила. Любила бы Хаоса.
   - Эверетт, я не обязана любить тебя только за то,  что  ты  есть.  -  Она
встала. - Я не собака.
   Он ничего не сказал. Лишь подумал: "Никому бы и в голову не пришло делать
фальшивую собаку".
   А хэтфоркская частица его разума подумала: "Будь ты собакой,  мы  б  тебя
зажарили. Отменная жратва".
   - Все это - вранье. - Она направилась к двери. - Не обязана я выдерживать
никакие проверки. Ладно, Эверетт, до встречи. Я ведь даже не знаю никого  но
имени Хаос.
   Придерживаясь в темноте за стену лестничной шахты, она затворила за собой
дверь. Каблучки процокали по ступенькам и постепенно утихли внизу.
   Эверетт - нечто едва ли большее, чем  его  привязанность  к  Гвен,  -  не
выдержал бы ее ухода. Наверное, побежал бы за ней.
   Но Хаос не побежал за ней. Хаос потянулся за выпивкой.
   Глотая, он подумал: а все ли из того, что он ей наговорил,  -  правда?  А
если правда, то что все это значило? В глубине его существа сидела боль.  Он
пытался погасить ее спиртом. Сидел, глядел  на  меркнущие  свечи,  и  слова,
сказанные им, и слова, сказанные ей, проносились эхом в голове и таяли,  как
нематериальный осадок Келлогова сна. В конце концов,  как  всегда,  осталась
только эта комната. И старые кинопроекторы, что таращились в пустые залы.
   А вдруг все,  что  предлагал  Кэйл,  -  правда?  Вдруг  Эверетт  способен
превращать сои в явь? Вот это  было  бы  забавно.  Поскольку  кое-чего  Кэйл
определенно не учитывал.
   Хэтфорка.
   "За это и выпьем". Хаос приподнял пакет.
   В вентиляционной системе завывал  ветер  пустыни.  Снаружи  царила  ночь.
"Интересно, - подумал Хаос, -  куда  пошла  эта  женщина,  в  город  или  на
автостраду? А может, исчезла, как только  покинула  здание  и  пределы  моей
досягаемости? Бессмыслица какая-то... Все бессмыслица:  и  Сан-Франциско,  и
тамошний народ. Сущий бред. Ох уж этот Келлог со своими дурацкими идеями..."
   Он тоскливо вспомнил прощальные слова  женщины.  Ладно,  если  уж  на  то
пошло, он тоже не у верен, что знает какую-то Гвен.
   Если у Келлога - дурацкие идеи, какого черта он  запихивает  их  в  чужие
головы?
   Да потому что кретин им под стать, решил Хаос.

***

   Он провел в кабине два дня. Пил, курил, мастурбировал.  Ночью,  чтобы  не
уснуть, глотал спирт. В конце концов его выгнал на улицу  голод.  Он  сел  в
машину и поехал к сестре Эрскин за съестным. Пыльный  горячий  ветер  ерошил
волосы. Заметив в зеркальце заднего вида свою физиономию, а за ней -  полосу
автострады, он ухмыльнулся. Все образуется. И со снами Келлога  жить  можно.
Это будет его работа. Его крест. В конце концов, Хэтфорк ему не чужой, здесь
он хоть что-то, да значит. Все будет путем.
   На стоянке у Комплекса он увидел чужую машину.  Незнакомую.  Понес  сумку
наверх и обнаружил, что на его диване сидит  и  дожидается  Келлог.  Толстяк
освещал кабину автомобильной мигалкой и дымил огромной сигарой.
   - Хаос, нам бы поговорить.
   Хаос не поверил собственным глазам. В последний раз, когда он видел этого
человека, тот, окровавленный, валялся на песке.
   - Твоя краля у меня в гостях. Ну, парень, она  и  нагородила!  Хоть  я  и
слыву чокнутым, куда мне до нее! Хе! Где ты только таких находишь?
   - Моя краля?
   - Гвен. Городская цыпочка, припоминаешь? Ах, до  чего  же  мы  забывчивый
народ! Надо было тебя назвать  капитаном  Рассеянным,  Космическим  Ковбоем.
Ладно, не бери в голову. Мы с ней все в лучшем виде уладили. Кто-то  теряет,
кто-то находит. Ну и милашку ты себе во сне заделал, капитан!
   Келлог пыхнул сигарой. Та жирно поблескивала в сполохах мигалки, и  Хаосу
вдруг почудилось, что она  усажена  орехами.  Что  Келлог  курит  шоколадный
батончик.
   - Гвен у тебя? - Хаос вспомнил о ней. Только теперь.
   Келлог рассмеялся, пуская дым:
   - Что, капитан, ревнуем маленько?
   - А? Нет. Она не настоящая.
   - Не настоящая? Да ты, брат, слепой. Хаос,  у  тебя  совершенно  гребаное
мироощущение. Она такая же реальная, как и я. Мы оба вышли из тебя.
   - Ты псих!
   - Какая прелесть! - Келлог вскочил с дивана, Хаос отступил на шаг. -  Что
я должен на это сказать? "Нет, это  ты  псих?"  Ну,  давай  поиграем,  время
терпит. - Он дурашливо скашивал глаза, когда изображал Хаоса:
   - "Ты псих". Нет, это ты псих. Извини, но это ты псих. - Он протянул руку
и ткнул Хаоса в грудь изжеванным концом сигары; коричневая от  табака  слюна
осталась на тенниске. -  Сдавайся,  Хаос.  В  наши  времена  нормальность  и
реальность выеденного яйца не стоят.
   - Оставь меня в покое. Келлог воздел руки:
   - Ты - начальник. В том-то все и дело, Хаос. Ты тут всем заведуешь.
   - Дерьмо собачье! - вспылил Хаос. - Я совсем запутался. Я ведь  сейчас  в
Сан-Франциско, верно?
   - Ну, допустим...
   - И смотри: я снова рядом, точу с тобою лясы. - Хаос  опустил  голову  на
ладони. - Дотащился до самого Сан-Франциско и все-таки не сбежал от тебя.
   - Ну что за белиберда! Дружище, это ты меня позвал. Я в этом  деле  всего
лишь консультант.
   Хаос пропустил его слова мимо ушей.
   - В моей жизни огромных  кусков  не  хватает,  -  продолжал  он.  -  Даже
родителей вспомнить не могу.
   Келлог пренебрежительно помахал рукой:
   - Хаос, тебе уже тридцать. Не тот возраст, когда  хнычут  про  родителей.
Кто мешает самому обзавестись семейством?
   - Келлог, кто это все со мной сделал? Ты?
   - Я? Да ты что, приятель. Ты уже был таким, когда я тебя нашел. Когда  ты
меня нашел. Когда мы начали работать вместе.  Такая  уж  у  тебя  жизнь.  Не
вылазишь из Оэсэр.
   - Оэсэр?
   - Ограниченная Субъективная  Реальность,  так  я  это  называю.  Надо  бы
авторское  право  зарегистрировать.  Все  просто:  ты  прибираешь  к   рукам
небольшую  территорию,  пока  не  сталкиваешься  с  другим  парнем,  который
промышляет тем же самым. Небольшое сферическое поле реального и нереального,
нормального и ненормального. Всего, что ни напихаешь. Вот так ты  и  живешь.
Оэсэр.
   - У тебя на любую загадку готова теория.
   -  В  чем-то  ты  прав,  пожалуй.  И  твоей  Оэсэр  явно  не  мешало   бы
принарядиться. - Келлог помахал рукой и сбил свечу. - 0-па! Ладно, мне пора.
Всяческих успехов. - Он поднял мигалку и пропел:
   - Ты пойдешь верхом, а я пойду низом, но буду в Шотландии раньше  тебя...
- У двери он остановился и повернулся. - А, блин, чуть не забыл.  Глен  тебе
записку черкнула. - Он покопался в кармане и добыл скомканный клочок бумаги.
- Лови.
   Он бросил записку Хаосу и затопал по ступенькам. Хаос расправил бумажку и
прочел:
   "Кэйл не может до нас добраться. Из-за тебя ему нас  не  найти.  Если  не
сделаешь чего-нибудь, мы тут насовсем застрянем".
   Хаос положил записку на  стол  рядом  с  сигаретами.  Посидел  неподвижно
минуту-другую, затем достал из сумки снедь от сестры  Эрскин,  снял  фольгу,
подкрепился.
   В ту ночь его разбудили тихие шаги на лестнице. Он  сел  и  зажег  свечу.
Отворилась дверь, вошла Мелинда.
   - Ты, козел! Зачем меня к родителям отправил?
   Он протер глаза и моргая уставился на нее. Мелинда плюхнулась  в  изножье
дивана.
   - Снова драпанула, только что. Прикончить меня собирались!
   - Как ты сюда попала?
   - На Эджа наткнулась, он подбросил. Вот козел! Глаз на меня положил,  все
цепляется... Никак не может поверить, что я вернулась в город.
   - Где Иди? Она усмехнулась:
   - Ну вот, теперь ты хочешь знать, где Иди. Хаос, малыш, а  ты  не  думал,
что уже поздновато?
   - Ты о чем?
   - В Вакавилле все пошло ко всем чертям. Кули...
   - Что?
   - Трудно объяснить. И вообще, где тебя носило? И что мы тут делаем?
   - Пришлось вернуться. Я не хотел тебя затащить. Это из-за той женщины...
   - Знаю, знаю. Девушка из сна. Эдж сказал, она теперь у Келлога. Ну  а  ее
ты зачем сюда приволок?
   - Надо было выяснить... Я... Для нее я даже не Хаос. Я думал, возвращаюсь
в прошлое... Но ничего там не нашел.
   - Ну и что?
   - Мне вдруг показалось, что необходимо снова стать Хаосом.
   - Ладно, что сделано, то сделано. - Мелинда закатила глаза и  зевнула.  -
Только сдается мне, ты стал не тем Хаосом.
   - Что значит - не тем? Она подняла ноги на диван  и  опустила  голову  на
колени.
   - Тебе достался неудачник. Хаос, который только сидит и хнычет. Я  в  том
смысле,  что  тебе  нужен  был  другой.  Тот  парень,  который  чесанул   по
автостраде.
   На это ему нечем было возразить.
   - Может, в него она и влюбилась бы. Если это то, чего ты хотел.  Если  ты
хотя бы знаешь, чего хочешь. - Она снова  зевнула.  Господи,  до  чего  ж  я
устала. Пришлось впотьмах валяться с открытыми зенками, ждать, когда  предки
уснут. Ну и натерпелась же страху из-за тебя!  -  Она  приподняла  голову  и
произнесла чуть бодрее:
   - Это не ты часы потерял? Там, на стоянке...
   Она свернулась клубочком  у  него  в  ногах  и  вскоре  уснула.  "Похоже,
нисколько не сомневается, что ее место - здесь, - размышлял Хаос. -  Как  бы
ни злилась на меня".
   Он долго сидел и смотрел на спящую  девочку.  Когда  решил,  что  уже  не
разбудит ее, слез с кушетки,  спустился  по  лестнице  и  вышел  из  здания.
Светало. Он повернулся и увидел над  западными  холмами  последние  гаснущие
звезды.
   Часы он нашел на кучке щебня на краю стоянки. Они оказались на  удивление
массивными. Когда Хаос их  поднял,  раздалось  звучное  щелканье  и  заходил
золотой маятник. Часы  щелкали  мерно,  как  их  Хаос  ни  поворачивал.  Уму
непостижимо, думал он, рассматривая их. В Хэтфорке и Малой  Америке  никогда
не бывало и не могло быть таких чистых, красивых, целых вещей.
   Новый знак, новая стрелка, указующая ему путь из Хэтфорка. Но на сей  раз
- странный, неожиданный знак.
   Он  понял:  придется  вернуться.   Там,   откуда   эти   часы,   осталось
незаконченное дело. Возможно, это так и не удавшийся побег.
   Щелканье расстраивало ясную мысль, хоть и призывало вернуться.
   Хаос подошел к рекламному щиту на  краю  стоянки  и  повернулся  лицом  к
солнцу. Оно всходило над пустыней, испаряло росу на траве, что росла  вокруг
столба и в трещинах асфальта.
   "ХаОС" "хАОС" "ХАоС"
   Он позволил Хэтфорку исчезнуть. Вместе с небом,  пустыней,  Комплексом  и
девочкой, спящей наверху. Целиком.

***

   Часы были счастливы.
   Их распирало от гордости.  Жизнь  была  полна  смысла.  В  каждом  щелчке
звучала целеустремленность. Работа давалась легко. Работа -  вторая  натура.
Быть часами - значит тикать, но эти часы не тикали,  а  щелкали.  Не  только
сами часы, но и щелканье, и отражение были золотыми. Они  не  просто  делали
свое дело. Они исполняли великую миссию.
   Резной корпус часов вмещал всю гостиную в миниатюре, только  искривленную
и позолоченную. Но свет струился и  в  ту  и  в  другую  сторону.  Мерцающий
маятник раскачивался в дюйме от поверхности кофейного столика, и  на  стекло
сыпались волшебные искры,  отлетали  на  стены  комнаты,  на  все  вокруг  -
огненный  танец  в  безупречном  ритме,  каждое  па  в  точности   повторяет
предыдущее.  Золотые  лучи  подчеркивали  изящество  интерьера,  где  каждый
предмет сиял на идеально подходящем для него месте, - хотя их отражения  под
гладью корпуса часов сплетались в рельефный блестящий узел.
   Дарить и принимать дары! Какое счастье!
   Щелк.
   Гостиная  тоже  тонула  в  блаженстве.   Часы   осознавали   колоссальное
удовольствие, которое испытывает дубовый стул оттого, что он - дубовый  стул
и ничем другим быть не хочет; можно было даже позавидовать  дубовому  стулу,
чья полировка тускло мерцала под множеством  тончайших  слоев  олифы  и  чья
спинка так восхитительно изгибалась, - на него может сесть сам Илфорд! И еще
часы знали: когда бы ни вошел Илфорд в гостиную через любую из дверей,  часы
с радостью и гордостью примут его в свой  сверкающий  корпус  и  постараются
усладить его сердце мерным щелканьем.
   Стул был красив, но  часы  гораздо  красивее.  Каждым  своим  атомом  они
ощущали сладостную умиротворенность гостиной - мебели,  картин,  стеклянного
столика, мраморной лампы и даже  зауженных  кверху  стаканов  возле  початой
бутылки шотландского  виски  за  палисандровыми,  с  инкрустацией,  дверками
застекленного шкафчика. Даже бонсаи на каминной полке - крошечные деревья  в
горшках, стоящих рядком, - излучали довольство судьбой. Только одно деревце,
крайнее, не казалось счастливым.
   Щелк, щелк.
   Сегодня в тумане моросил дождь, он :плошь покрыл окна алмазным  крошевом.
Капли мерцали на фоне  молочной  белизны,  окна  казались  не  проемами  для
дневного света, а зеркалами. Впрочем, так было и до дождя.
   Часам не приходилось  соперничать  с  солнцем.  Весь  свет  и  все  тепло
исходили из комнаты, часы являлись  сияющим  ядром  этой  системы.  А  всего
остального, быть может, и не  существовало.  Часы  никогда  не  заволакивало
туманом. Для них солнце исчезало крайне редко и всегда очень ненадолго.
   Гостиная  выглядела  идеально,  но   незавершенно.   Недоставало   самого
главного.  И,  осознавая  свою  незавершенность,   комната   с   нетерпением
дожидалась Илфорда. Что проку в великолепии, в мягком золотом  сиянии,  если
нет Илфорда, чтобы ходил среди  всей  этой  красоты,  чтобы  обитал  в  ней?
Гостиная была не просто идеальной комнатой (как будто на свете  существовала
другая?). Она была идеальной комнатой Илфорда.
   Щелк.
   Сегодня часам и остальным вещам не пришлось долго  ждать.  Вошел  Илфорд.
Отряхнул  мокрый  плащ,  забрызгав  ковер.   Если   судить   предвзято,   то
совершенство страдало  в  его  присутствии  -  ковер  впитывал  воду,  двери
шкафчика были распахнуты настежь. Плеск виски в стакане, беспорядочные шаги,
шорохи, стук, - сущая какофония в сравнении с метрономическим голосом часов.
Илфорд, весь такой холеный, весь такой щеголеватый, все же  не  гармонировал
со своим жилищем. Но это было не важно. Когда он приходил, гостиная обретала
завершенность. Только в его присутствии она могла нормально жить и дышать.
   Что же касается часов, то они обожали Илфорда. Обожали невыразимо. Они бы
не смогли толком объяснить почему;  если  уж  на  то  пошло,  они  не  могли
задаться таким вопросом. Им хватало гораздо более  приятных  и  нужных  дел:
погружать Илфорда в золотое марево корпуса, обрамлять его миниатюрный  образ
идеальным  интерьером,  непогрешимым  хронометражем  подчеркивать  хозяйское
здравомыслие и благоразумие. Эти обязанности, а в сущности привилегии,  были
смыслом существования часов.
   И вдруг случилось что-то странное...
   Щелк.
   Вместо того чтобы безразлично пройти мимо часов, каждым уверенным  шагом,
каждым властным шевелением давая понять трепещущим  от  счастья  и  обожания
вещам, что он владелец этого  идеального  дома,  Илфорд  впился  взглядом  в
циферблат. Опустив стакан с виски на кофейный столик и чуть повернув голову,
он стоял в неудобной позе и оторопело рассматривал часы. Зрачки  расширились
от изумления, а рука со стаканом едва заметно дрожала.
   Это длилось считанные мгновения,  но  затем  произошло  нечто  еще  более
странное,  несообразное.   Изумленный   взгляд   уступил   властному,   даже
злорадному. Илфорд смотрел на часы, как на побежденного и усмиренного врага.
Как на львиную голову,  набитую  опилками  и  повешенную  на  стену  в  доме
охотника.
   Часы встревожились. Разве так смотрят на верных и радивых слуг?
   Щелк.
   Илфорд поднес стакан к губам, и сразу все пошло по-прежнему. Часы  знали:
кроме них, ни одна  вещь  не  заметила  его  странного  поведения,  все  они
абсолютно уверены, что их место - рядом с Илфордом, а место Илфорда -  среди
них. Хозяйское место. Беспокоились только  часы.  Кроме  необычного  взгляда
хозяина, они заметили еще кое-что. В чертах его лица.  Когда  он  растерянно
поворачивался к кофейному столику.
   От них не укрылось, как на лице Илфорда мелькнули  чужие,  плохо  стертые
черты. Часы приняли бы их за следы молодости, если бы не сомнения, возникшие
в тот же миг.
   Эти чужие, аномальные черты показались знакомыми. Часы порылись в  памяти
и сразу наткнулись на ответ. Кэйл.
   Кто такой Кэйл?
   Часы напрягли  память  и  очень  испугались.  И  все-таки  не  прекратили
безупречно отсчитывать время, даже когда вспомнили,  что  Илфорд  -  это  не
просто Илфорд, а нечто гораздо более значительное, точно так  же,  как  сами
они - не просто часы. В сущности, та часть часов, которая имеет значение,  -
это вовсе не часы.
   Щелк.
   Илфорд поднял стакан с виски и встал с дивана,  он  вновь  держался,  как
подобает господину. За окнами шел дождь, но Илфорд  даже  не  удостоил  окна
взглядом. Он шел к лестнице, ведущей на второй этаж. Видя,  что  он  уходит,
комната немного расстроилась, но перечить не посмела - воля Илфорда была для
нее законом. Она даже беззвучно одобрила хозяйское решение.
   Вещи в гостиной ничего не имели против. Все, кроме часов. Часам отчего-то
не хотелось, чтобы хозяин исчез из виду.
   Поэтому они остановили время.  Илфорд  застыл  как  вкопанный:  нога  над
нижней ступенькой, виски в стакане вздыблено вопреки силе  тяжести.  Маятник
часов замер тоже неестественно - под углом к вертикали.
   - Я ухожу, - сказали часы миниатюрному деревцу, что стояло на левом  краю
каминной доски.
   - Илфорд не отпустит, - хмуро произнесло деревце.  -  Видишь,  что  он  с
тобой сделал, лишь бы удержать?
   - Он ведь хозяин снов, правда?
   - По-моему, можно не  отвечать,  -  проворчало  деревце.  -  Хотя...  Мне
никогда не удавалось разобраться, сколько знают другие.
   - Билли, - сказали часы, - я хочу знать, что сделал Илфорд с Кэйлом.
   - Не скажу. - Деревце задрожало.
   - Почему?
   - Потому что меня Илфорд прикончит. И если уйдешь, тоже прикончит.
   - Билли, - сказали часы, - он из тебя сделал предмет интерьера.
   - Может, не навсегда, - с надеждой сказало деревце.  -  Вчера,  когда  ты
исчез, он маленько струхнул. Где ты был?
   - В Хэтфорке. Или в одном из вариантов Хэтфорка. Дня два там проторчал. -
Часы вдруг подумали о Вайоминге.  Что  там  сейчас  происходит?  Может,  как
только Эверетт покинул эту реальность, время и там замерло?
   - Так ты туда собираешься? - испуганно спросило деревце.
   - Нет, пожалуй. Но здесь точно не останусь. Так что терять  тебе  нечего,
выкладывай все как на духу.
   - Илфорд из кожи вон вылезет, чтобы тебя удержать.
   - На что я ему сдался, если он  -  хозяин  снов?  И  без  меня  прекрасно
справляется.
   - Нет. Ты - другой. Твой талант идеально пластичен, он так и  сказал.  Ты
легко поддаешься внушению.
   - Что значит - я другой?
   - Его сны только исполняют желания. Он изменяет людей, переделывает  вещи
по своему вкусу.
   - Так вот, значит, что случилось с Кэйлом и Гвен?
   - И со многими другими, - словно оправдываясь, сказало деревце. - С Даун.
Помнишь, кем она до Развала была?
   - Нет.
   - Даун - мать Кэйла. Она была женой Илфорда. Даун Хочкисс. Но потом он на
нее взъелся, а Гарриману она нравилась, вот и...
   - Так куда подевался Кэйл? И Гвен?
   - Кое-кому пришлось еще хуже, - прошептало деревце.
   - То есть?
   - Илфорд превращает людей..,  в  вещи.  Вот  почему  у  него  такая  уйма
барахла.
   Часы окинули взором великолепную гостиную, сияющую  полировкой  мебель  и
прочие вещи, расставленные и развешенные с идеальным вкусом. Заглянули  и  в
кухню, набитую самой диковинной снедью.
   "Да, - осознали они. - Часы - это еще не самый худший вариант".
   Илфорд по-прежнему стоял неподвижно у лестницы, перечил земному тяготению
и инерции движения. А часы держали маятник на  весу  и  сопротивлялись  ходу
времени. Это требовало усилий. Все равно что говорить, задерживая дыхание.
   Снаружи на окнах замерзли искорки дождевых капель. Дождь  притих,  словно
на него цыкнули.
   Крайнее деревце  бонсай  заплакало.  Листочки  жалко  затрепетали,  голос
понизился до гнусавого писка:
   - Ну почему