ую
грудку куропатки, тяжело дыша, не в силах забыть того, что за нею
скрывалось...
     -- Вот теперь вы начинаете разбираться  в  действительности,
-- доверительно шептал Троттельрайнер; при этом он заглядывал мне
в глаза, как будто опасался слишком бурной реакции. -- А ведь мы,
заметьте, находимся в заведении экстракласса! Хорошо еще,  что  я
заранее это предусмотрел; в другом  ресторане  у  вас  бы  просто
помрачился рассудок!
     -- Как? Значит... есть... еще отвратительнее?
     -- Да.
     -- Не может быть.
     -- Уверяю вас. Здесь хоть настоящие стулья, столы, тарелки и
вилки, а там мы лежали бы на многоярусных нарах и ели  руками  из
чанов, подвозимых  конвейером.  То,  что  скрывается  под  маскою
куропатки, там еще несъедобнее.
     -- Что же это?!
     -- Да нет, Тихий, не отрава какая-нибудь. Это концентрат  из
травы и  кормовой  свеклы,  вымоченный  в  хлорированной  воде  и
смешанный с  рыбной  мукой;  обычно  туда  добавляют  витамины  и
костный клей и все  это  сдабривают  смазочным  маслом,  чтоб  не
застряло в горле. Вы не почувствовали запаха?
     -- Почувствовал! Очень даже почувствовал!!!
     -- Вот видите.
     -- Ради Бога, профессор... что это? Ответьте, заклинаю  вас!
Обман? План истребления всего человечества? Дьявольский заговор?
     -- Да что вы, Тихий. Дьявол тут ни  при  чем.  Это  попросту
мир, в котором живут  двадцать  с  лишним  миллиардов  людей.  Вы
читали сегодня "Геральд"? Пакистанское правительство  утверждает,
что от голода в этом году  погибло  лишь  970  тысяч  человек,  а
оппозиция -- что шесть миллионов. Откуда возьмутся в  таком  мире
шабли, куропатки, закуски в  соусе  беарнэ?  Последние  куропатки
вымерли четверть века назад. Наш мир -- давно уже труп, прекрасно
сохранившийся,  поскольку  его  все  искуснее  мумифицируют.    В
маскировке мы добились немалых успехов.
     -- Погодите! Дайте собраться с мыслями...  Так  это  значит,
что...
     -- Что никто не желает вам  зла,  напротив  --  как  раз  из
жалости, из  соображений  высшей  гуманности  выдуман  химический
блеф, камуфляж, расцвечивание беспросветной реальности...
     -- Выходит, это жульничество повсюду?
     -- Увы.
     -- Но я не обедаю в городе, я готовлю все сам, так  как  же,
когда же?..
     -- Как распространяют масконы? И  вы  еще  спрашиваете?  Они
постоянно распыляются в воздухе. Помните костариканские аэрозоли?
То были первые робкие  попытки,  все  равно  что  монгольфьер  по
сравнению с ракетой.
     -- И все знают об этом? И живут как ни в чем не бывало?
     -- Ничего подобного. Об этом не знает никто.
     -- И ни слухов, ни разговоров?
     -- Слухи есть всегда  и  везде.  Не  забывайте,  однако,  об
амнестане. Есть то, что известно каждому, и  то,  что  никому  не
известно. Фармакократия имеет  явную  и  скрытую  часть;  скрытая
гораздо важнее.
     -- Не может быть.
     -- О! Почему же?
     -- Да ведь кто-то должен постелить эти  циновки,  изготовить
тарелки, из которых мы на самом деле едим, и сварить это  месиво,
подделывающееся под куропатку! И все, все!
     -- Ну, конечно. Все должно быть изготовлено, но что из того?
     -- Те, кто занимается этим, видят и знают!
     -- Не   обязательно.  Вы  все  еще    мыслите    допотопными
категориями.   Люди    думают,    что    идут    на    стеклянную
фабрикуоранжерею; у проходной получают противогаллюцин и замечают
голые бетонные стены.
     -- И все же работают?
     -- Приняв дозу сакрофицина -- с огромным  энтузиазмом.  Труд
становится для них высшей целью, священным долгом; после смены --
глоток амнестана или  мемнолизина,  и  все  увиденное  забывается
напрочь!
     -- До сих пор я боялся, что живу среди призраков, но  теперь
понимаю, каким я был дураком! Боже, как я хочу вернуться! За  это
я все бы отдал!
     -- Вернуться? Куда?
     -- В канал под отелем "Хилтон".
     -- Чушь. Вы ведете себя безрассудно, чтобы не сказать глупо.
Будьте как все, ешьте и  пейте,  как  остальные,  и  вы  получите
необходимые  дозы  оптимистана,    серафинола    и    будете    в
превосходнейшем настроении.
     -- Значит, вы тоже адвокат дьявола?
     -- Будьте благоразумны. Что дьявольского  в  том,  что  врач
обманывает больного для его же пользы? Раз уж  мы  вынуждены  так
жить, есть и пить --  лучше  видеть  все  это  в  розовом  свете.
Масконы действуют безотказно, за одним-единственным  исключением,
так что в них плохого?
     -- Я не в силах вам возражать, -- уже спокойнее сказал я. --
Только ответьте, пожалуйста, мне как старинному  другу:  о  каком
исключении в действии  масконов  вы  говорили?  И  как  дошло  до
всеобщего разоружения? Или это тоже мираж?
     -- Нет, оно, слава Богу, совершенно реально.  Но  чтобы  все
это объяснить, пришлось бы прочесть целую лекцию, а мне пора идти.
     Мы договорились встретиться  завтра;  на  прощание  я  опять
спросил об изъяне масконов.
     -- Сходите-ка в Луна-парк, -- ответил профессор вставая.  --
Если вам  хочется  неприятных  сюрпризов,  сядьте  на  гигантскую
карусель, а когда она разгонится до предела, продырявьте  ножиком
стенку кабины. Кабина как  раз  затем  и  нужна,  что  фантазиды,
которыми маскон заслоняет реальность, при  вращении  перемещаются
-- словно центробежная сила  срывает  с  ваших  глаз  шоры...  Вы
увидите, что появится тогда вместо дивных иллюзий...
     Я пишу это ночью, в четвертом часу, совершенно  убитый.  Что
еще могу я добавить? Не бежать ли от псивилизации  куда-нибудь  в
дикую глушь? Даже Галактика больше не манит меня,  как  не  манят
нас путешествия, если некуда из них возвратиться.

     5.X.2039. Все свободное утро бродил по городу. Едва  скрывая
свой ужас, смотрел на всеобщую роскошь и  великолепие.  Картинная
галерея в  Манхэттене  предлагает  за  бесценок  мебель  в  стиле
рококо, мраморные камины, троны,  зеркала,  сарацинские  доспехи.
Кругом всевозможные аукционы  --  дома  дешевле  грибов.  А  я-то
думал,  будто  живу  в  раю,  где  каждый  может  позволить  себе
"подворцовать"!  Бюро  регистрации  самозваных    кандидатов    в
нобелевские лауреаты на Пятой  авеню  открыло  передо  мной  свое
истинное лицо: премию может получить кто  угодно,  и  кто  угодно
может увешать квартиру шедеврами живописи, если и то и другое  --
просто щепотка воздействующего на мозг порошка! Но самое коварное
вот что: каждый знает о некоторой части коллективных галлюцинаций
и поэтому  верит,  будто  можно  отграничить  иллюзорный  мир  от
реального. Различие между искусственным и  естественным  чувством
стерлось; непроизвольно никто ни на что не  реагирует  --  учась,
любя, бунтуя и забывая химически. Я шел по улице, сжимая кулаки в
карманах. О, мне не нужен был амокомин и фуриазол, чтобы прийти в
бешенство!  По-охотничьи  обостренным  чутьем  я  отыскивал   все
пустоты в этом монументальном  жульничестве,  в  этой  декорации,
уходящей за горизонт. Детям дают отцебийственный сиропчик, потом,
для развития личности, бунтомид и  протестол,  а  чтобы  обуздать
пробужденные ими порывы -- субординал и кооперин. Полиции нет  --
и  зачем,  если  есть  криминол?  Преступные  аппетиты   насыщает
"Прокрустикс инк.". Хорошо, что я не заглядывал в теоглотеки -- я
нашел бы в них  только  наборы  вероукрепляющих  и  душеутоляющих
препаратов, фарморалин, грехогон, абсолюцид и так  далее,  а  при
помощи сакросанктола можно стать и святым. Впрочем, почему бы  не
выбрать аллахол с  исламином,  дзен-окись  буддина,  мистициновый
нирваний  или  теоконтактол?  Эсхатопрепараты,  некринная    мазь
выдвинут тебя в первые ряды  праведников  в  Долине  Иосафата,  а
несколько капель  воскресина  на  сахаре  довершат  остальное.  О
Фармадонна!  Парадизол  для  святош,  адомин  и   сатанций    для
мазохистов...  я  с  трудом  сдержался,  чтобы  не  ворваться   в
попавшееся на пути фармацевтилище,  где  народ  отбивал  поклоны,
наглотавшись перед тем  преклонила,  а  то,  чего  доброго,  меня
угостили бы амнестаном. Ну, уж нет. Только не это! Я отправился в
Луна-парк, вспотевшими пальцами вертя в кармане  перочинный  нож.
Эксперимент не удался  --  стенка  кабины  оказалась  удивительно
твердой, должно быть, из закаленной стали.
     Троттельрайнер жил в меблированных комнатах на Пятой  авеню.
Я  пришел  вовремя,  но  профессора  не  застал;   впрочем,    он
предупредил, что может задержаться, и дал мне  хозяйский  свисток
для дверья. Поэтому я вошел и сел за письменный стол,  заваленный
научными журналами и рукописями. От нечего делать -- или, скорее,
чтобы заглушить тревогу, грызущую меня изнутри, -- я  заглянул  в
заметки  профессора.  "Мусороздание",  "ревиденец",  "чуждинник",
"чуждинница". Ах, так он  еще  находил  время,  чтобы  записывать
термины этой чудной  футурологии...  "Плодотворня",  "вырыванец",
"вырыванка". "Рекордительница"  --  родительница-рекордистка?  Ну
да, при демографическом взрыве, наверное.  Ежесекундно  рождалось
восемьдесят тысяч детей. Или восемьсот  тысяч.  Что  за  разница?
"Мыслист",  "мыслянт",  "мысель",  "коренная",  или   "дышловая",
мысль, "мыслина" -- "дышлина". Профессор, ты вот здесь пишешь,  а
там мир погибает! -- чуть было не крикнул я. Под бумагами  что-то
блеснуло -- противогаллюцин, тот самый флакончик.  Какую-то  долю
секунды  я  колебался,  потом,  решившись,  осторожно  вдохнул  и
огляделся вокруг.
     Удивительно: комната почти  не  изменилась!  Книжные  шкафы,
полки со справочными пилюлями -- все осталось как прежде,  только
огромная голландская печь в  углу,  наполнявшая  комнату  матовым
блеском своих изразцов, превратилась в так называемую  "буржуйку"
с прожженной насквозь жестяной трубой, выведенной  через  дыру  в
стене;  пол  возле  печки  был  в  черных  оспинах.  Я    быстро,
по-воровски, поставил флакон на место --  в  передней  послышался
свист, и вошел Троттельрайнер.
     Я рассказал ему о Луна-парке. Он удивился, попросил показать
ножик, покачал головой, взял флакон со стола,  понюхал,  а  потом
дал понюхать мне. Вместо ножа у меня в руках оказалась  трухлявая
веточка. Я поднял глаза на профессора -- он как-то сник, выглядел
куда менее уверенным в себе, чем накануне, Троттельрайнер положил
на письменный стол папку, распухшую от реферативных  леденцов,  и
вздохнул.
     -- Тихий, -- сказал он, -- поймите:  экспансия  масконов  не
вызвана чьим-то коварством...
     -- Какая еще экспансия?
     -- Многие вещи, реальные год  или  месяц  назад,  приходится
заменять  миражами,  по  мере  того  как  подлинные    становятся
недоступными, -- объяснил он, явно озабоченный чем-то другим.  --
На этой карусели я катался месяца три назад, но не поручусь,  что
она еще там стоит. Может быть,  вместе  с  билетом  вы  получаете
порцию карусельного пара (лунапаркина) из распылителя;  это  было
бы, впрочем, гораздо экономичнее. Да, да, Тихий, сфера  реального
тает  с  невиданной  быстротой.  Прежде  чем  поселиться  тут,  я
остановился в новом "Хилтоне", но, признаюсь, не смог  там  жить.
Вдохнув по рассеянности очухан, я увидел себя в каморке размерами
с большой ящик, нос мой упирался  в  кормушку,  под  ребра  давил
водопроводный кран, а ноги касались изголовья кровати в  соседнем
ящике, то бишь апартаментах -- меня поселили в номере на  восьмом
этаже,  за  90  долларов  в  сутки.  Места,  обыкновенного  места
катастрофически не хватает! Проводятся опыты  с  псивидимками  --
психимическими невидимками; но результаты не  обнадеживают.  Если
маскировать огромные  толпы  на  улице,  выделяя  лишь  отдельных
прохожих  вдалеке,  получится  всеобщая  давка;  тут  наука  пока
бессильна.
     -- Профессор, я заглянул в ваши заметки. Прошу прощения,  но
что это? -- Я указал на листок бумаги со  словами  "мультишизол",
"уплотнитель множелина".
     -- А, это... Видите ли, существует план, или, скорее,  идея,
хинтернизации (по имени автора, Эгоберта Хинтерна) --  восполнять
нехватку внешнего пространства  иллюзорным  внутренним,  то  есть
пространством души, метраж  которой  физическим  ограничениям  не
подлежит. Вам, должно быть,  известно,  что  благодаря  различным
зооформинам можно на время стать -- то есть почувствовать себя --
черепахой, муравьем, божьей коровкой и даже жасмином (при  помощи
инфлоризирующего преботанида). Можно расщеплять свою личность  на
две, три, четыре и больше частей,  а  если  дойти  до  двузначных
цифр, наблюдается феномен уплотнения яви: тут уж не явь, а  мывь,
множество  "я"  в  единой  плоти.  Есть  еще    усилители    яви,
интенсифицирующие внутреннюю жизнь  до  такой  степени,  что  она
становится реальнее внешней.  Таков  ныне  мир,  таковы  времена,
коллега!  Omnis  est  Pillula.  [Все  сущее  --  пилюля  (лат.).]
Фармакопея теперь -- Книга судеб,  альфа  и  омега,  энциклопедия
бытия; никаких переворотов не ожидается, раз  уж  есть  бунтомид,
оппозиционал в глицириновых свечах и экстремин, а доктор  Гопкинс
рекламирует содомастол и гоморроетки --  можно  спалить  небесным
огнем столько городов, сколько  душе  угодно.  Должность  Господа
Бога тоже вполне доступна, цена ей семьдесят пять центов.
     -- А еще появилось такое искусство -- зудожество, -- заметил
я. -- Я слышал... нет,  осязал  "Скерцо"  Уаскотиана.  Не  скажу,
чтобы оно доставило мне эстетическое  наслаждение.  Я  смеялся  в
самых серьезных местах.
     -- Да,  это  все  не  для  нас,  мерзлянтропов,  потерпевших
крушенье во времени, -- меланхолически подтвердил Троттельрайнер.
Словно бы что-то преодолев в себе, он откашлялся, посмотрел мне в
глаза и сказал: -- Как раз  сейчас,  Тихий,  начинается  конгресс
футурологов, иначе говоря, дискуссия о бустории человечества. Это
LXXVI  Всемирный  съезд;  сегодня  я  был  на  первом   заседании
оргкомитета и хочу поделиться впечатлениями...
     -- Странно! Я читаю газеты довольно внимательно -- нигде  ни
строчки об этом конгрессе...
     -- Потому что он тайный. Вам понятно, я  думаю:  ведь  среди
прочих будут обсуждаться проблемы химаскировки!
     -- И что? Дело плохо?
     -- Ужасно! -- произнес профессор с нажимом. -- Хуже  и  быть
не может!
     -- А вчера вы пели другие песни, -- заметил я.
     -- Верно. Но учтите, пожалуйста, мое положение --  я  только
сейчас знакомлюсь с последними результатами исследований. То, что
я слышал  сегодня...  это,  знаете  ли...  впрочем,  сами  можете
убедиться.
     Он достал из папки целую связку информационных  леденцов  --
их палочки были перевязаны разноцветными ленточками -- и протянул
ее мне через стол.
     -- Прежде чем вы  это  пролижете,  я  вам  кое-что  объясню.
Фармакократия -- это психимиократия,  основанная  на  жирократии.
Вот девиз Новой эры. А проще сказать -- всевластию галлюциногенов
сопутствует подкуп. Впрочем, иначе не  видать  бы  нам  всеобщего
разоружения.
     -- Наконец-то я узнаю, как это случилось!
     -- Да очень просто. Подкуп нужен либо  для  сбыта  неходовых
товаров, либо  для  приобретения  дефицитных.  Товаром,  впрочем,
могут быть и услуги.  Мечта  бизнесмена  --  загребать  наличные,
ничего не давая  взамен.  Вполне  вероятно,  что  начало  реализу
положили аферы киберрастратчиков, -- вы, наверно, о них слышали.
     -- Слышал, но что такое реализ?
     -- Буквально   --  растворение,  то    есть    исчезновение,
реальности.  Когда  разразился  скандал  с  киберрастратами,  все
свалили на цифровые машины. На самом же деле  тут  были  замешаны
могущественные консорциумы и тайные картели. Видите ли, речь  шла
о  создании  на  планетах  условий,  пригодных  для  жизни,    --
актуальнейшая  проблема  в  эпоху    перенаселения!    Предстояло
построить  огромные  ракетные    флотилии,    изменить    климат,
преобразовать атмосферы Сатурна и Урана; легче всего было  делать
это на бумаге -- и только.
     -- Позвольте, но это сразу же бы обнаружилось! -- удивился я.
     -- Ничего подобного. По  ходу  дела  появляются  объективные
трудности,  непредвиденные   проблемы,    помехи,    препятствия,
запрашиваются  новые  ассигнования  и  кредиты.  Проект  освоения
Урана, к примеру, поглотил уже девятьсот восемьдесят  миллиардов,
между тем неизвестно, сдвинули там хоть камешек или нет.
     -- А проверочные комиссии?
     -- Не   составлять  же   комиссии    из    космонавтов,    а
неподготовленный человек высадиться на этих  планетах  не  может.
Поэтому уполномоченные изучают документы, фотоснимки, статистику.
Но отчетность  нетрудно  подделать,  а  еще  проще  прибегнуть  к
масконам.
     -- Ага!
     -- Вот именно. Как раз таким образом, я полагаю, и  началась
в свое время  имитация  вооружений.  Ведь  фирмы,  работающие  на
войну, являются частной собственностью. Они получали миллиарды  и
ничего не делали; то есть  выпускали,  конечно,  лазерные  пушки,
ракетные  установки,   противопротиво-противо-противоракеты    (в
арсеналах уже шестое их поколение), летающие танки (летанки),  --
но все это пуантогенное.
     -- Извините, какое?
     -- Иллюзорное, дорогой мой. К чему ядерные  испытания,  если
имеются микопастилки?
     -- То есть?..
     -- Пастилки, вызывающие видение  атомного  гриба.  Это  была
цепная  реакция.  Зачем  муштровать  солдат?  Дать    новобранцам
милитаблетки, и дело с концом. Офицерский корпус обучать тоже  не
стоит  --  для  чего  тогда  стратегин,  генералозол,   тактидон,
ордерол? "Проглоти, запей  водицей  --  превзойдешь  Клаузевица".
Слышали?
     -- Нет.
     -- Потому что эти препараты секретные; во всяком  случае,  в
продажу  не  поступают.  Десанты  высаживать  тоже  нет   смысла:
достаточно распылить над мятежной  страной  десантный  маскон,  и
население воочию увидит парашютистов,  морскую  пехоту  и  танки.
Реальный танк стоит почти миллион, а иллюзорный обходится в сотую
долю  цента  на  зрителя;  это   так    называемая    зрительская
танкоединица. Броненосец обходится в четверть цента. Весь арсенал
Соединенных Штатов уместился бы на грузовике. Танконы, кадавроны,
бомбоны -- твердые,  жидкие,  газообразные.  Говорят,  существуют
целые нашествия марсиан -- в виде обыкновенного порошка.
     -- И все это масконы?
     -- А как же! Так  что  реальная  армия  оказалась  ненужной.
Осталось чуть-чуть авиации, да и то не уверен. Зачем? Процесс шел
лавинообразно, понимаете? Остановить его было нельзя. Вот  и  вся
тайна разоружения. Впрочем,  не  только  разоружения.  Вы  видели
последние модели "кадиллака", "доджа" и "шевроле"?
     -- Видел -- очень красивые.
     Профессор подал мне флакончик.
     -- Пожалуйста, подойдите к окну и присмотритесь внимательнее
к этим роскошным автомобилям.
     Я перегнулся через подоконник. В глубоком ущелье улицы,  вид
на  которую  открывался  с  двенадцатого  этажа,  неслась    река
новеньких, с иголочки, автомашин, сверкающих на солнце стеклами и
лаком крыш. Я поднес открытый  флакончик  к  носу  и  зажмурился;
когда я снова открыл глаза, то увидел  удивительную  картину.  По
мостовой, согнув руки в локтях, как  дети,  играющие  в  шоферов,
колоннами  галопировали  бизнесмены.  Они  торопливо   перебирали
ногами, откинувшись назад, словно на мягкую спинку сиденья.  Лишь
изредка в их  рядах  появлялся  одинокий  автомобиль,  окруженный
облаком выхлопных  газов.  Когда  действие  препарата  кончилось,
картина покрылась рябью,  сквозь  которую  там,  внизу,  я  опять
увидел сверкающий поток, лакированные крыши, белые, изумрудные  и
желтые, величественно плывущие по Манхэттену.
     -- Кошмар! -- ошеломленно произнес я. -- Тем  не  менее  pax
urbi et orbi [Мир градам и весям (лат.).] достигнут, так что  все
это, может быть, окупилось?
     -- Разумеется,  тут  есть  и  свои  плюсы.  Число  инфарктов
заметно  снизилось,  такие  пробежки  --  прекрасная  тренировка.
Правда, стало больше больных эмфиземой легких, расширением вен  и
сердца. Не каждый рождается марафонцем.
     -- Так вот почему у вас нет машины! -- догадался я.
     Профессор лишь криво усмехнул