,
даже личную одежду; взамен ее им  выдали  залатанные  лохмотья  и  сковали
обоих  кандалами;  к  удивлению  стражников  и  присутствовавших  при  сем
представителей  закона  и  чинов  полиции,  друзья  отнюдь   не   казались
обеспокоенными, Трурль даже хохотал  до  упаду,  уверяя  кузнеца,  который
надевал на него кандалы, что ему щекотно; а когда за друзьями захлопнулась
дверь подземелья, из каменной щели тотчас донеслись звуки песенки "Веселый
программист".
   Тем временем  могущественный  Жестокус  в  окружении  свиты  на  боевой
охотничьей колеснице выехал из  города;  за  ним  тянулся  длинный  кортеж
наездников и машин, не вполне охотничьих, ибо среди них находились  не  то
чтоб пушки или митральезы, но все ж огромные лазерные пищали, мортиры  для
стрельбы антиматерией и катапульты для метания  смолы,  в  которой  вязнет
всякое существо и всякая машина.
   Этот внушительный охотничий поезд монарха  ехал  к  заповедным  угодьям
короны, быстро, весело и кичливо, и  никто  в  нем  даже  не  вспоминал  о
брошенных в каземат конструкторах, а если и вспоминал, то лишь затем, чтоб
посмеяться, как они глупо попались.
   Когда серебряные фанфары возвестили с башен заповедника  о  приближении
его царского величества, стал  виден  двигающийся  в  том  же  направлении
огромный транспортер-цистерна; специальные зажимы приподняли люк цистерны,
открыли его, и на миг показалось отверстие, словно  черная  пасть  орудия,
прицеленного в горизонт. Еще мгновенье, и изменчивая, как грозовое  облако
серо-желтого, песочного цвета, тень вырвалась из  нутра  в  таком  парящем
прыжке, что неведомо было, зверь то или нет. Пролетев шагов сто,  существо
бесшумно приземлилось, а окутывавший его занавес соскользнул набок и издал
очень странный в этой мертвой тишине звук  своих  стеклянных  колокольцев;
теперь занавес малиновым пятном лежал рядом с чудовищем, уже хорошо видным
каждому охотнику. Однако форма чудовища  по-прежнему  оставалась  неясной;
оно выглядело как довольно большой, продолговатый пригорок, сливавшийся по
окраске с окружающей местностью, казалось даже,  будто  опаленный  солнцем
чертополох растет у него на спине. Царевы  доезжачие,  не  сводя  глаз  со
зверя, пустили с поводка свору киборзых, кибернаров  и  киберьеров;  жадно
разинув пасти, псы  рванулись  в  сторону  припавшего  к  земле  исполина,
который, когда они подбежали к нему, не  разомкнул  пасть  и  не  выдохнул
пламени, а лишь приоткрыл глаза, подобные крохотным сеющим ужас солнцам, и
в мгновение ока половина своры пала пеплом на землю.
   - Ого, да у него в глазах лазерочки! Так подайте нам нашу светозащитную
кольчугу честную, бармицы наши и панцирь  наш  любезный!  -  повелел  царь
свите, тут же облекшей его в светозарную  суперсталь.  Вырвавшись  вперед,
царь помчался на своем кибаргамаке, ни для  каких  снарядов  не  уязвимом.
Чудовище  позволило  ему  приблизиться,  и  монарх  нанес   удар,   отчего
рассекаемый острием воздух загудел и отрубленная голова  зверя  покатилась
на песок. Царь скорее разгневался, чем обрадовался столь легкой победе,  и
тут же решил подвергнуть пыткам-люкс виновников  подобного  разочарования,
хотя свита принялась шумно восхвалять охотничий триумф монарха.
   Но тут чудовище шевельнуло шеей и из  возникшего  на  ее  конце  бутона
выскользнула новая голова, открыла свои ослепительные зенницы, и их  блеск
бессильно скользнул по царской броне. "Не столь уж они никчемны, но все же
надлежит  их  казнить",  -  подумал  царь  о   конструкторах   и,   подняв
киберскакуна шпорами на дыбы, взлетел на зверя.
   Вновь ударил монарх чудовище, на этот раз в  середину  хребта,  и  оно,
разумеется, с легкостью подставило себя  под  удар.  Рассекая  со  свистом
воздух, заскрежетала сталь, и разваленный надвое корпус  рухнул  наземь  в
агонии. Но что это? Царь натянул  левой  рукой  поводья,  и  вот  уже  два
меньших, сходных, как близнецы, чудовища  стояли  перед  ним,  а  меж  них
проказничало третье, совсем крохотное - то была голова, отсеченная  минуту
назад; она выпустила хвостик и лапки и тоже гарцевала по песку.
   - Что ж это такое?! Нам его шинковать иль стружить  придется,  вот  так
охота!! - подумал  царь  и,  охваченный  превеликим  гневом,  бросился  на
чудовищ. Рубил и копьем колол, рассекал и мечом крошил,  но  размножившись
под его ударами, чудовища отбежали внезапно в сторону, сбились в кучу, миг
- и вновь единое чудище, огромное, брюхом к  земле  припавшее,  подрагивая
упругим хребтом, стояло перед Жестокусом такое же, как прежде.
   - Никакой сатисфакции, - рассердился царь. -  Видно,  у  него  такая  ж
обратная связь, как у того, которого нам -  как  бишь  его?  -  Пампингтон
сконструировал. За нехватку смекалки соизволили мы  потом  собственноручно
расщепить  его  на  подворье...   Ничего   не   поделаешь,   придется   из
кибермортиры...
   И повелел подкатить к себе одну, шестиствольную. Целился царь  недолго,
не коротко, а в самый раз, за  шнур  потянул,  и  без  грохота,  без  дыма
невидимый снаряд помчался к чудовищу, чтоб разнести его вдребезги.  Однако
ничего не произошло; если снаряд прошел навылет, то слишком быстро,  чтобы
кто-либо успел это заметить.  Чудовище  еще  плотнее  припало  к  земле  и
высунуло левую лапу вперед; тут придворные увидели его  длинные  волосатые
пальцы: оно показало царю кукиш!
   - Подать нам большой калибр! - воскликнул царь,  прикидываясь,  что  не
видит кукиша. И вот уж слуги тянут орудие, двадцать пушкарей заряжают его,
царь наводит, целится, стреляет... но в это мгновение  чудовище  прыгнуло.
Царь хотел оборониться мечом, но прежде чем успел  это  сделать,  чудовища
уже не было; те, кто это видел, рассказывали потом, что едва  не  лишились
рассудка. Ибо  чудовище  разделилось  в  полете  натрое;  эта  метаморфоза
произошла  молниеносно  -  вместо  серой  туши  появились  три   особы   в
полицейских мундирах, которые на лету готовились  к  исполнению  служебных
обязанностей. Первый полицейский, подруливая ногами, доставал  из  кармана
наручники, второй, придерживая кивер с  султаном,  чтобы  не  снес  вихрь,
вызванный движением, свободной рукой вынимал из бокового кармана ордер  на
арест, третий же предназначался лишь для смягчения посадки первым  двум  -
он упал ничком им под ноги как амортизатор. Однако он сразу же  вскочил  и
стряхнул пыль; в это время первый уже надевал  царю  наручники,  а  второй
выбил из монаршей длани, скованной изумлением, меч; делая длинные прыжки и
волоча за собой вяло сопротивлявшегося монарха, полицейские направились  в
пустыню. Несколько секунд весь царский поезд стоял,  как  остолбенелый,  а
затем, гаркнув в один голос, пустился в погоню. Киберскакуны уже настигали
пеших беглецов, уже скрежетали мечи, вынимаемые  из  ножен,  когда  третий
полицейский что-то включил у себя на животе,  скрючился,  из  рук  у  него
выросли две оглобли, ноги свернулись кольцом и в них замелькали  спицы,  а
на спине, обернувшейся кузовом зеленого шарабана,  уселись  полицейские  и
принялись  длинным  бичом  нахлестывать  государя,  который,   в   хомуте,
размахивал руками, галопировал как безумный, заслоняя  коронованную  главу
от ударов. Однако вновь приблизилась погоня;  тогда  полицейские  схватили
царя за шиворот и посадили между собой, один же из них,  быстрей,  чем  об
этом можно рассказать, прыгнул меж оглобель,  дунул,  плюнул  и  обернулся
клубком воздуха радужным - громовым жужжалом-кружалом; у  шарабана  словно
крылья  выросли,  он  помчался  вперед,  разбрасывая   песок   и   безумно
приплясывая на выбоинах,  а  через  минуту  едва  виднелся  средь  миражей
пустыни.
   Царский поезд рассыпался по пустыне, вельможи стали  отыскивать  следы,
послали  за  остронюхими  гончими,  потом  примчался  резерв   полиции   с
мотопомпами и стал  лихорадочно  поливать  песок,  а  все  потому,  что  в
шифрованную депешу, посланную с наблюдательного аэростата в облаках, из-за
спешки и дрожи в руках телеграфиста вкралась ошибка.  Полицейские  команды
промчались по всей пустыне, осмотрели каждый кустик, ощупали и  просветили
переносными рентгеновскими аппаратами каждый пук  чертополоха,  понакопали
ям и взяли из них пробы для анализа. Царского кибаргамака сам  генеральный
прокурор приказал отвести на допрос, а  с  секретных  аэростатов  вечером,
когда  стемнело,  сбросили  на  пустыню  целую   дивизию   зонтопрыгов   с
пылесосами, дабы песок просеять; всякого, кто  смахивал  на  полицейского,
задерживали, однако это оказалось тем более хлопотным,  что  в  результате
одна часть  полиции  арестовала  другую.  Когда  настала  ночь,  участники
царской охоты, охваченные ужасом, стали возвращаться в город, неся с собой
горестную весть Иова; им не удалось обнаружить ни малейшего следа:  монарх
словно сквозь землю провалился.
   Глубокой ночью при свете факелов  закованных  в  кандалы  конструкторов
безотлагательно   препроводили   к   Верховному   Канцлеру   и   Хранителю
Государственной Печати, и тот голосом, подобным грому, огласил приговор:
   - За учинение пагубного заговора на Царствующую Особу, за поднятие руки
на государя нашего  милостивого,  Его  Царское  Величество,  императора  и
самодержца Жестокуса, предать изменников  четвертованию,  дрелеверченью  и
расклепанию, по исполнении чего  специальным  перфоратором-пульверизатором
рассеять  во  все  стороны  света  во  устрашение  и  вечное   напоминание
презренным покусителям на цареубийство. Троякожды и без права обжалования.
Аминь.
   - Вы как хотите, сразу? - спросил Трурль. - А то мы гонца ожидаем...
   - Какого еще там гонца, подлый покуситель?!
   Однако и в самом деле в зал,  пятясь  задом,  ввалились  стражники,  не
осмеливаясь преградить скрещенными алебардами путь самому министру почт  и
телеграфа;  этот  сановник  при  всех   регалиях,   позванивая   орденами,
приблизился  к  канцлеру  и  из  висевшей   на   животе   сумки   расшитой
бриллиантами,  добыл  бумагу,  а  затем,   возвестив:   "Хоть   я   создан
искусственно, меня царь послал", - рассыпался  маковым  семенем  по  полу.
Канцлер, глазам собственным не веря, разломил  печать,  распознав  на  ней
царскую печатку, оттиснутую в красном лаке, вынул послание и  прочел,  что
царь вынужден вести  переговоры  с  конструкторами,  которые,  использовав
приемы алгоритмические и математические, ввергли их величество в  узилище,
а теперь  выставляют  условия,  кои  канцлеру  надлежит  все  выслушать  и
принять, если ему жизнь государя дорога. Внизу стояла подпись:  "Жестокус,
дано собственноручным писанием  в  пещере  неведомого  местоположения,  во
власти монстра, псевдополицейского, единого в трех лицах мундирных..."
   Тут царедворцы принялись вопить  громким  голосом,  силясь  перекричать
друг друга и спрашивая, в чем состоят условия и что все это значит, однако
Трурль повторял лишь одно:
   - Поначалу снимите кандалы, без этого - никаких переговоров.
   Кузнецы, присев  на  корточки,  сняли  кандалы,  и  все  присутствующие
набросились на конструкторов, однако Трурль снова принялся за свое:
   - Голодом мы изглоданы, грязью изгрязнены, не мыты, желаем мы  омовений
ароматных, умащений благовонных, забав, пиршества, а на десерт - балета.
   Тут уж царедворцы жестокого монарха впали в подлинную белую горячку, но
и на это условие вынуждены были согласиться. Лишь  на  рассвете  вернулись
конструкторы на  аудиенцию,  лакеями  несомые,  освеженные,  умащенные,  в
одежды чудные облаченные, уселись за стол, крытый зеленым сукном, и начали
выставлять условия, да не по памяти, дабы чего, не дан бог, не упустить, а
по  малюсенькому  блокнотику,  что  весь  срок  пролежал   спрятанный   за
занавеской в их резиденции. Так читать по писанному и начали:
   "1. Надлежит приготовить корабль  первого  класса,  дабы  Конструкторов
домой отвезти.
   2. Надлежит трюм  корабля  наполнить  разными  разностями  в  следующей
пропорции: бриллиантов - четыре пуда, червонного  золота  -  сорок  пудов,
платины, палладия и бог  весть  каких  еще  драгоценностей  -  осемь  крат
столько, равно подарков памятных, произвольных, кои руку ниже  приложившие
соблаговолят во дворце царском выбрать.
   3. Доколе корабль не будет  до  последнего  винтика  завинчен,  в  путь
приготовлен, выкупом нагружен и к  отправке  подан,  с  ковром  на  трапе,
прощальным оркестром, орденами на подушках, почестями, детским хором  и  с
большим оркестром  филармонии  в  полном  составе,  а  также  со  всеобщим
энтузиазмом - царя никто и не увидит.
   4.  Надлежит  сочинить,  на  пластинах  золотых  выбить  и  перламутром
инкрустировать  благодарственный  адрес,   к   их   Достодивным   Безмерно
Милостивым Сиятельствам Трурлю и Клапауциусу обращенный,  в  коем  события
все должны быть подробно описаны, большой  канцлерской  и  государственной
печатью скреплены,  подписями  подтверждены  и  в  пушечном  дуле,  как  в
футляре, запломбированы, каковой футляр на своей  спине,  без  посторонней
помощи,  надлежит  поднять   на   борт   Протозору,   вельможе,   главному
распорядителю  охоты,  который,  Достодивных  Конструкторов   на   планету
заманив, тщился сим деянием их смерти постыдной подвергнуть.
   5. Надлежит оному вельможе Конструкторов на обратном пути сопровождать,
являя собой гарантию неприкосновенности, отсутствия погони и пр. и пр.  На
корабле же будет он занимать постоянное место в клетке размером  три  фута
на три и на четыре, с глазком для кормления  и  с  подстилкой  из  опилок;
опилки при сем надлежит употребить те самые, кои Достодивные  Конструкторы
соизволили истребовать для исполнения царских прихотей и  кои  затем  были
препровождены на секретном дирижабле в полицейское хранилище.
   6.  По  освобождении  царь  не  должен  лично  испрашивать  прощения  у
упомянутых  Достодивных  Сиятельств,  ибо  повинность  сего  мужа  им  без
надобности.
   Подписано, дано, датировано и т.д. и т.п.: Трурль  и  Клапауциус  -  от
Конструкторов-Условиедателей,  и  Верховный  Канцлер   короны,   Верховный
Церемониймейстер и Главный Оберполицмейстер Тайной Земно-Водно-Аэростатной
Полиции - от Условиеисполнителей".
   Что  же  оставалось  делать  царедворцам   и   министрам,   от   злости
почерневшим? Ясное  дело,  пришлось  на  все  соглашаться,  после  чего  в
огромной спешке стала  строиться  ракета,  конструкторы  же  приходили  на
строительную площадку после завтрака наблюдать за  работой,  и  все-то  им
было не так: то материал нехорош, то  инженеры  тупы,  а  то  нужен  им  в
кают-компанию волшебный фонарь с четырьмя окошечками да с  кукушечкой,  на
все четыре стороны из них кукующей, а если туземцы не знают,  что  это  за
кукушечка, то тем хуже для них; царь, конечно, досадует в своем заточении,
а  воротясь,  с  теми,  кто  с  освобождением  его   мешкал,   разделается
по-свойски. По этой причине -  всеобщее  потемнение  в  глазах,  нервозный
скрежет  зубов  и  полицейская  трясучка.  Наконец  ракета  была   готова;
носильщики стали  носить  сокровища,  мешки  жемчуга,  по  желобу  потекло
золото, а вместе с тем тайно, но неустанно, своры  полицейских  продолжали
перетряхивать горы и долы, над чем Трурль  и  Клапауциус  только  в  кулак
посмеивались и даже растолковывали участливо тем, кто не без ужаса,  но  с
величайшим интересом их выслушивал, как до всего этого дошло, как они свой
первоначальный замысел - несовершенный - полностью отбросили  и  построили
чудовище новым способом. Как  раздумывали  они,  в  какое  место  и  каким
образом вставить ему блок управления или мозг, с тем чтобы добиться полной
надежности, и решили построить чудовище как  бы  целиком  из  мозга,  чтоб
могло оно думать ногой, хвостом или же челюстью, каковую  по  той  причине
они наполнили зубами мудрости. Однако все это составляло лишь вступление к
задаче, сама  же  задача  распадалась  на  две  части:  психологическую  и
алгоритмическую. Первым делом следовало установить, что повергнет  царя  в
узилище; с этой целью надлежало действовать выделенному  трансмутацией  из
чудовища полицейскому  звену,  ибо  полицейским,  предъявляющим  ордер  на
арест, lege artis [законным образом (лат.)] оформленный, ничто  в  Космосе
противоборствовать не  может.  Это  -  о  психологии;  добавим  лишь,  что
генеральный почтмейстер также был призван к  действию  из  психологических
соображений: ведь чиновник меньшего ранга мог бы - не пропущенный  стражей
- не доставить послания, что стоило бы конструкторам головы. Искусственный
же министр, исполняющий роль гонца,  помимо  монаршего  послания,  имел  в
сумке средства на случай, если бы понадобилось подкупить алебардистов; все
это было предусмотрено. Что же  касается  алгоритмов,  то  надлежало  лишь
открыть  такую  группу  чудовищ,  замкнутую  счетную   подгруппу   которой
составляла  бы  собственно  полиция.  Алгоритм   чудовища   предусматривал
последовательные   трансформации   во   все    воплощения.    Его    ввели
химически-несимпатическими чернилами в занавес с колокольцами, так что  он
затем действовал уже  вполне  независимо  на  химические  элементы  именно
благодаря чудовищно-полицейской самоорганизации.  Добавим  сразу  же,  что
позднее конструкторы опубликовали в научном журнале работу, именовавшуюся:
"Эта-мета-бета-общекурсивные функции, рассмотренные  для  частного  случая
преобразования  полицейских  сил  в   силы   почтовые   и   чудовищные   в
компенсирующем поле колокольцев и применимые к  шарабану  -  дву-,  трех-,
четырех-,  а  также   n-колке,   зеленью   лакированной,   с   керосиновым
топологическим фонарем, при использовании матрицы, обратимой на касторовом
масле, с розовой подкраской для отвлечения внимания, или  всеобщая  теория
моно- и поли-цейской монстрологии, математическим способом рассмотренная".
Разумеется, никто из царедворцев, канцлеров, офицеров и даже  чинов  самой
до предела униженной полиции ни словечка из всего этого не понял, но  кому
от этого был вред?  Неизвестно,  следовало  ли  подданным  царя  Жестокуса
восхищаться конструкторами или ненавидеть их.
   Все было уже готово к старту.  Трурль  ходил  по  дворцу  с  мешком  и,
согласно договору, то и дело снимал украшения со стены,  любовался  ими  и
совал  в  мешок,   как   свои.   И   вот,   наконец,   колымага   привезла
молодцов-конструкторов на ракетодром, а там уже собрались  толпы,  детский
хор, девочки в  национальных  костюмах  вручали  букеты  цветов,  вельможи
читали по бумажке благодарственно-прощальные речи, играл  оркестр,  слабые
падали в обморок и наконец наступила мертвая тишина. Тут Клапауциус  вынул
изо рта зуб и что-то в нем повернул, только был  это  не  обычный  зуб,  а
рация с двусторонней связью. Нажал - и  появилось  на  горизонте  песчаное
облачко; оно стало расти, оставляя  за  собой  хвост  пыли,  и  с  громким
топотом влетело на пустую площадку между кораблем и  толпой,  остановилось
как вкопанное, лишь песок полетел во все стороны,  и  тут  толпа  увидела,
струхнув, что это - чудовище. Оно было чудовищным! Глаза -  будто  солнца.
Оно  хлестало  себя  по  бокам  змеистым  хвостом,  только  искры  снопами
разлетались  и  прожигали  дырочки   в   парадных   и   по   сей   причине
небронированных одеждах сановников.
   - Выпусти царя! - сказал ему Клапауциус,  а  чудовище  ответило  совсем
человеческим голосом:
   - А мне это и не снилось. Теперь мой черед заключать пакты...
   - Как это? Ты что, спятило? Ты обязано нас слушаться, согласно матрице!
- гневно воскликнул Клапауциус при всеобщем остолбенении.
   -  С  какой  это  стати?  Иди-ка  ты  со  своей  матрицей.  Я  чудовище
алгоритмическое,  антидемократическое,  со  связью  обратно-устрашающей  и
взором испепеляющим, есть у меня полиция, орнаментация, внешняя  видимость
и самоорганизация, не выйдет царь ваш из брюха - ни слуха о нем, ни  духа,
сняв с двуколки оглоблю,  стукните  себя  по  лбу,  под  руки  друг  друга
возьмите, четыре шага ступите - и бух на колени, да