чируту,  Клэнси  Гольдфарб  принялся
обдумывать план нового безупречного ограбления.
   Каин Бринкс был робописателем,  автором  приключенческих  романов.  Его
мадам Иридий была главной соперницей доктора Вольфрама, созданного  Зейном
Гортом. Его последний шедевр "Мадам Иридий и Кислотная Бестия"  расходился
лучше, чем "Доктор Вольфрам закручивает гайки"  -  последний  опус  Зейна.
Расслышав резкий шепот  Элоизы,  Каин  Бринкс  едва  не  уронил  поднос  с
марсианским мартини. Чтобы проникнуть в "Слово" незамеченным, Каин  Бринкс
не побрезговал перекраситься в официанта, в  результате  чего  его  корпус
пошел крохотными оспинками, но теперь эта стратегическая хитрость принесла
свои плоды. В мгновенье ока он понял, почему  в  "Рокет-Хаусе"  нечисто  -
Зейн Горт решил стать  королем  человеческой  литературы.  И  Каин  тотчас
принялся строить планы, как его опередить.
   Тем временем в "Слово" вступила странная процессия, которая,  извиваясь
между столиками, приближалась к центру зала.  Процессия  эта  состояла  из
шести стройных надменного вида молодых людей, которые вели под руку  шесть
тощих  надменного  вида  пожилых  дам.  Шествие  замыкал  инкрустированный
драгоценными камнями робот, который катил небольшую тележку. Молодые  люди
были  подчеркнуто  длинноволосы  и  одеты  в  черные  свитера   и   черные
тренировочные брюки в обтяжку, напоминавшие цирковые трико. Тощие  пожилые
дамы были в вечерних облегающих платьях из золотой или серебряной парчи  и
блистали бесчисленными бриллиантовыми ожерельями,  браслетами,  брошами  и
диадемами.
   - Черт  побери,  детка!  Погляди-ка  на  этот  парад  богатых  стерв  и
смазливых альфонсов! - одной фразой исчерпал ситуацию Гомер Дос-Пассос.
   Процессия остановилась почти перед их столиком.  Предводительница,  чьи
бриллианты  были  столь  многочисленны,  что  слепили  глаза,  высокомерно
оглядела зал и произнесла тоном, каким отчитывают коридорного:
   - Нам нужен председатель писательского союза!
   Элоиза, не терявшаяся ни при каких обстоятельствах, тотчас же вскочила:
   - Я ответственный член правления!
   Дама смерила ее взглядом:
   - Что ж, вы, пожалуй, сойдете,  -  сказала  она  и  дважды  хлопнула  в
ладоши. - Паркинс!
   Инкрустированный драгоценными камнями робот  подкатил  к  столику  свою
тележку. На  ней  были  аккуратно  составлены  двадцать  стопок  тоненьких
книжечек - все  в  твердых,  отлично  тонированных  обложках  с  зернистой
фактурой переплета, которая сама словно отливала алмазным блеском.  Высота
каждой стопки составляла четыре фута, и на этом пьедестале покоилось нечто
неправильной формы, задрапированное белым шелком.
   - Мы - Пишущая Братия! - уставившись на Элоизу, провозгласила дама  тем
властным и пронзительным голосом, каким объясняется императрица на  шумной
рыночной площади. - Больше столетия мы хранили  в  нашем  избранном  кругу
традиции подлинно художественного  творчества  в  предвидении  дня,  когда
чудовищные машины, поработившие наш дух,  будут  уничтожены  и  литература
будет возвращена  ее  единственным  подлинным  друзьям  -  самоотверженным
любителям. В течение многих лет мы жестоко поносили ваш союз за то, что он
способствовал гнусному замыслу превратить металлических  чудовищ  в  наших
духовных наставников, и теперь мы хотели бы выразить  вам  признательность
за мужество, с которым вы уничтожили тиранок-словомельниц. Посему я вручаю
вам этот знак нашего уважения. Паркинс!
   Сверкающий  робот,  зримо   воплощавший   несметные   богатства   своей
владелицы, сдернул шелковое  покрывало,  открыв  всем  взглядам  зеркально
отполированную  золотую  статуэтку  обнаженного  юноши,   который   вонзал
обоюдоострый меч в самое средостение поверженной словомельницы.
   -  Узрите!  -  воскликнула  дама.  -  Это  творение  Горгия  Снеллигрю,
задуманное, отлитое и отполированное в течение одного дня! Оно покоится на
полном  собрании  литературной  продукции  Пишущей  Братии  за   прошедшее
столетие. Эти миниатюрные  светильники  в  пастельных  обложках,  покрытых
алмазной пылью,  хранили  пламя  литературы  в  мрачную  эру  машин,  ныне
миновавшую.  Перед   вами   тысяча   семьсот   томов   наших   бессмертных
стихотворений!
   Именно в этот момент Сюзетта, виляя бедрами, внесла хрустальный бокал с
белой жидкостью, над которой на высоту в два фута поднимался  язык  синего
пламени, и поставила его перед Гомером. Затем  она  на  мгновенье  накрыла
бокал серебряным  подносом.  Пламя  тотчас  погасло,  и  вокруг  разлилось
отвратительное зловоние жженого казеина.
   Ее бойкие бедра вычертили последнюю завитушку, и она провозгласила:
   - Пожалуйста, мсье! Ваше огненное молоко самой надлежащей температуры.



22

   Флаксмен и Каллингем  сидели  бок  о  бок  в  своем  наспех  прибранном
кабинете.
   Джо  Вахтера,  который  всю  ночь  подметал  без  передышки,  отправили
отсыпаться. Теперь он храпел на койке в мужском туалете, а под подушкой  у
него покоился скунсовый пистолет и брикет "Антивонина",  предусмотрительно
сунутый туда Зейном Гортом. Зейну и  Гаспару,  явившимся  на  дежурство  с
рассветом, было ведено уложить  Джо,  а  затем  проверить  противовзломные
устройства складов, где хранились бесценные запасы свежесмолотых книг.
   Партнеры были одни. Наступил тот безмятежный час  делового  дня,  когда
неприятности еще не начались.
   Но Флаксмен его испортил.
   - Калли, -  уныло  сказал  он,  -  я  знаю,  что  мы  сумеем  уговорить
яйцеглавов, но от этой затеи у меня мурашки по коже бегают!
   - Объясни мне, почему, Флакси, - вкрадчиво  произнес  Каллингем.  -  Я,
кажется, догадываюсь.
   - Видишь ли, благодаря моему дражайшему родителю  у  меня  в  отношении
этих яйцеглавов возник настоящий комплекс. Подлинная фобия - я до сих  пор
даже не представлял,  до  чего  я  их  боюсь!  Опеку  над  яйцеглавами  он
рассматривал как священный долг, возложенный на род Флаксменов. Мы были  в
его  глазах,  так  сказать,  наследственными  яйцеблюстителями.  Наподобие
древних английских  родов  -  ну,  ты  знаешь!  Скажем,  где-то  в  глухом
подземелье  замка  хранится  древняя  корона  первых  английских  королей,
которую охраняет  чудовищная  жаба.  Или  это  не  корона,  а  бессмертный
дядюшка, который сошел с ума во время крестового похода, покрылся чешуей и
каждое полнолуние требует крови невинной  девушки.  Или  это  нечто  вроде
помеси короля и дядюшки.  В  самом  дальнем  подземелье  обитает  законный
английский король времен крестовых походов, но  только  он  превратился  в
чудовищную жабу и требует бочку девственной  крови  всякий  раз,  как  рак
свистнет. Но что бы это ни было, они поклялись охранять и оберегать его во
веки веков и, когда старшему сыну исполняется тринадцать лет, отец  обязан
посвятить его в священную тайну  с  помощью  кучи  ритуальных  вопросов  и
ответов вроде: "Что Кричит в Ночи?" - "То, что Мы Храним!" "Что Мы  должны
Ему Дать?" - "То, чего Он Желает."  -  "Чего  же  Он  Желает?"  -  "Лохань
Крови"... ну и так далее. Калли, ты понимаешь, что я имею в виду?
   - Более или менее, - осторожно ответил тот.
   - Короче говоря, мой дражайший родитель именно так  относился  к  своей
обязанности опекать яйцеглавов. Я с трех лет  чувствовал,  что  над  нашей
семьей нависает какая-то зловещая тень. Отец не  только  есть  яиц,  но  и
видеть их не мог. Серебряные ложки и любые изделия из серебра в нашем доме
не допускались. Однажды его чуть удар не хватил, когда робот  в  ресторане
подал ему вареное яйцо в серебряной подставочке. А таинственные телефонные
разговоры о какой-то Детской! К тому же он был очень нетерпелив. Какие там
тринадцать лет! - мне еще и девяти не исполнилось, когда он потащил меня в
Детскую и познакомил со всей компанией. Сначала я подумал, что эти яйца  -
какие-то особые мыслящие роботы, но, когда он мне объяснил, что там внутри
находится самый настоящий живой мозг, меня стошнило и я чуть  не  умер  на
месте. Отец заставил меня пройти все до конца  -  он  был  человек  старой
закалки. Один яйцеглав сказал мне: "Мальчик, ты удивительно похож на моего
маленького племянника, который умер сто семь лет  назад,  когда  ему  было
восемьдесят восемь". А другой засмеялся мертвенным голосом, вот так -  хе!
хе! хе! - и сказал: "Хочешь ко  мне  сюда,  сынок?"  Бр-р-р,  после  атого
каждую ночь мне снилось, будто я лежу в своей комнате, и тут  вдруг  дверь
тихо-тихо открывается и влетает  серебряное  яйцо,  а  глаза  у  него  как
раскаленные угли...
   И тут дверь кабинета стала тихо-тихо открываться.
   Флаксмен перегнулся в своем кресле под углом  в  сорок  пять  градусов,
глаза у него закрылись, по телу пробежала легкая, но явственная дрожь.
   На пороге стоял робот, весь в мельчайших оспинках.
   - Кто ты такой, любезный? - невозмутимо спросил Каллингем.
   - Электрик, сэр, - после краткой  заминки  ответил  робот,  почтительно
поднеся правую клешню к своему коричневому квадратному черепу.
   Флаксмен открыл глаза.
   - В таком случае исправь электрозамок в этой двери! - рявкнул он.
   - Будет сделано, сэр! - сказал робот, еще раз лихо отдав честь.  -  Как
только закончу с эскалатором, сэр, - и он поспешно захлопнул дверь.
   - Странно! - сказал Каллингем. - Если не считать того, что  он  весь  в
гнусных рябинах, этот робот -  точная  копия  конкурента  нашего  Зейна  -
помнишь, того, который служил рассыльным в банке? Каин Бринкс, автор цикла
"Мадам Иридий". Вероятно, эта модель встречается чаще, чем я думал.  Итак,
Флакси, ты утверждаешь, что боишься яйцеглавов, а между прочим,  ты  очень
браво держался вчера, когда тут был Ржавчик.
   - Так-то оно так, - уныло сказал Флаксмен, - но боюсь, что меня надолго
не хватит. Я же думал, что все будет просто: "К  следующему  четвергу  нам
требуется тридцать захватывающих  гипнотично-приключенческих  романов!"  -
"Будет сделано, мистер Флаксмен!"  Но  если  нам  придется  вести  с  ними
переговоры, убеждать их и уламывать...
   И тут дверь вновь тихонько приоткрылась.
   Теперь Флаксмен почти не отклонился от вертикали, и все-таки  казалось,
что он испугался не меньше, чем в первый раз.
   Дюжий мужчина с синеватыми щеками, одетый в защитного цвета комбинезон,
оглядел издателей и отрывисто произнес:
   -    Компания    электроосвещения    и    электроэнергии.     Произвожу
профилактический осмотр. У вас испорчен электрозамок. Я сделаю пометку.
   И он вытащил из заднего кармана блокнот.
   - Этим замком собирался заняться  робот,  который  чинит  эскалатор,  -
сказал Каллингем, внимательно разглядывая человека в комбинезоне.
   - Я не видел никакого робота, - ответил тот. - Если  хотите  знать  мое
мнение, все роботы - либо жестяные мошенники, либо жестяные бездельники. Я
только вчера выгнал одного. В рабочие часы нализался  казенным  током  как
свинья! Успел набрать пятьсот ампер, не меньше! Через две недели  допьется
до белого каления, если будет продолжать в том же духе.
   Флаксмен открыл глаза.
   - Послушайте, - проникновенно сказал он, - окажите  мне  любезность.  Я
знаю, что вы государственный  инспектор,  но,  бога  ради,  почините  этот
электрозамок сами, и сейчас!
   - Рад буду вам услужить, -  подмигнул  человек  в  комбинезоне.  -  Вот
только принесу инструменты, - и он торопливо притворил за собой дверь.
   - Странно, - сказал Каллингем. - Этот  человек  -  вылитая  копия  Гила
Харта. Частный  сыщик,  специализирующийся  на  промышленном  шпионаже.  Я
познакомился с ним пять лет назад. Либо у него есть брат-близнец, либо его
многообещающей карьере пришел конец. Впрочем, если это  яйцо  и  протухло,
горевать не стоит.
   Услышав слово "яйцо", Флаксмен вздрогнул,  подозрительно  уставился  на
дверь, но потом пожал плечами.
   - Кажется, ты что-то говорил о яйцеглавах? - спросил он.
   - Пока еще я о них не упоминал, -  мягко  сказал  Каллингем.  -  Однако
вчера вечером я кое-что придумал. Мы пригласим в контору два-три яйца,  но
только не Ржавчика!  Гаспар  может  их  принести,  но  присутствовать  при
дальнейшем ему не обязательно, да и няне тоже, это отвлекает. Пусть Гаспар
проводит ее обратно, а мы тем временем часика два-три потолкуем с  яйцами,
подумаем - я им кое-что объясню, а может  быть,  даже  продемонстрирую,  и
соблазню, так сказать. Теперь я знаю, что тебе будет  трудно,  Флакси,  но
если станет уж очень плохо,  ты  ведь  в  любую  минуту  сможешь  выйти  и
передохнуть.
   - Пожалуй, ничего другого нам не  остается,  -  с  горькой  покорностью
судьбе сказал Флаксмен. - Мы должны добиться книг от этих  страшилищ,  или
нас ждет разорение. Пусть уж сидят здесь и таращатся на  меня.  Во  всяком
случае это не страшнее, чем самому  сидеть  и  вспоминать,  как  они  тихо
открывают дверь и...
   На этот раз дверь начала открываться так тихо и  так  плавно,  что  они
заметили это, только когда она уже совсем  распахнулась.  Теперь  Флаксмен
только закрыл глаза,  однако  в  последний  момент  у  него  между  веками
мелькнула белая полоска, словно он завел их к небу.
   На пороге стоял высокий тощий человек, цвет лица которого больше  всего
напоминал его пепельно-серый костюм. Провалившиеся  глаза,  длинное  худое
лицо, сутулые плечи и впалая грудь придавали ему удивительное  сходство  с
бледной коброй, которая вдруг высунулась из плетеной корзины.
   - Что вам нужно, сэр? - спросил Каллингем.
   Флаксмен, не открывая глаз, добавил устало:
   - Если вы по поводу электричества, то нам ничего не нужно.
   Пепельный человек бледно улыбнулся и от этого стал еще больше похож  на
кобру. Однако он только сказал (правда, с легким шипением в голосе):
   - Нет, я просто прогуливаюсь. Я решил, что этот  дом  продается  -  все
двери открыты настежь, никого нет...
   - Разве вы не видели монтеров,  которые  работают  снаружи?  -  спросил
Каллингем.
   - Там нет никаких  монтеров,  -  ответил  пепельный  человек.  -  Итак,
господа, я  удаляюсь.  Мое  предложение  с  указанием  суммы  вы  получите
послезавтра.
   - Но здесь ничего не продается! - сообщил ему Флаксмен.
   Пепельный человек улыбнулся.
   - Тем не  менее  послезавтра  вы  получите  мое  предложение.  Я  очень
настойчив, господа, и, боюсь, вам придется с этим считаться.
   - Да кто вы такой, в конце концов? - воскликнул Флаксмен.
   Пепельный человек улыбнулся в третий раз.
   - Мои друзья зовут меня Гарротой. Вероятно, за  мою  стальную  волю,  -
сказал он и медленно прикрыл за собой дверь.
   - Странно, - сказал Каллингем.  -  И  этот  человек  мне  тоже  кого-то
напоминает. Только кого же?
   - Что такое "гаррота"? - спросил Флаксмен.
   - Завинчивающийся стальной ошейник, - хладнокровно объяснил  Каллингем,
-  чтобы  душить  и  ломать  шею.  Средневековое  изобретение  весельчаков
испанцев.  А  еще  гарротой  пользовались  так  называемые   "Сицилианские
мстители".
   Тут его брови прыгнули вверх. Партнеры молча уставились друг на друга.



23

   Песня  Шумана   пронизана   ощущением   величественного   и   страшного
одиночества, которое казалось еще  более  торжественным,  потому  что  эти
слова лились из двадцати семи  динамиков,  подключенных  к  двадцати  семи
серебристым овоидам. Когда  отзвучало  последнее  низкое  "nicht",  Гаспар
тихонько похлопал в ладоши. Его волосы были коротко острижены,  синяки  на
лице стали перламутрово-лиловыми. Он вытащил из кармана  пачку  сигарет  и
закурил.
   Тем временем няня  Бишоп  металась  по  Детской,  отключая  динамики  с
поистине  беличьим  проворством,  и  все  же  недостаточно  быстро,  чтобы
заглушить хор воплей, свиста и возгласов, которыми яйцеглавы выражали свои
эмоции.
   - Они ведут себя, как студенты в общежитии, - заметил Гаспар.
   - Бросьте сигарету, здесь нельзя курить, - сказала няня Бишоп, выключая
последний динамик. - А в остальном вы  правы.  Капризы,  прихоти,  нелепые
увлечения. Сейчас, например, на очереди история Византии и цветовой  язык.
А ссоры, обиды, свары! Иногда какие-нибудь двое  вдруг  наотрез  откажутся
подключаться друг к другу - и так неделями. Придирки, жалобы, упреки  -  с
Полпинтой я говорю дольше, чем с другими. Завожу  себе  любимчика!  Забыла
включить глаза-уши Зеленушки. Не желаю поставить глаз  Большого  так,  как
ему нужно. И так без конца. Или на  целых  три  минуты  семнадцать  секунд
опоздала сделать Чесунчику звуко-визуальный массаж. А  их  настроения!  То
один, то другой замолкнет на месяц, и приходится без конца его уговаривать
или делать вид, будто мне все равно, что гораздо труднее,  но  в  конечном
счете действует  лучше.  И  эта  их  манера  обезьянничать!  Стоит  одному
выкинуть какую-нибудь глупость, и готово - в два счета  все  ему  начинают
подражать. Мисс Джексон - она увлекается историей - называет их  не  иначе
как Тридцать Тиранов - были такие в древних Афинах. Иной раз мне  кажется,
что я всю жизнь только тем и занимаюсь, что меняю им диски.
   - Совсем как пеленки, - заметил Гаспар.
   - Вам смешно, но в те дни, когда они  ссорятся  друг  с  другом  больше
обычного, диски начинают вонять. Доктор Кранц говорит, что мне это  только
кажется,  но  я-то  чувствую!  От  этой  работы  у  человека  все  чувства
обостряются. И интуиция тоже. Впрочем, может быть, это и  не  интуиция,  а
просто привычка все время тревожиться. Например, я  что-то  беспокоюсь  за
тех троих, которых мы отнесли в "Рокет-Хаус".
   - Но почему? Флаксмен и Каллингем,  хоть  и  издатели,  но  на  опасных
маньяков не похожи. А кроме того, с ними там Зейн Горт, а уж на него можно
положиться.
   - Это вы так говорите. А если судить по романам, все роботы  свихнутые.
Отправляются ловить взбесившиеся автокэбы именно в ту  минуту,  когда  они
тебе нужны, а потом через десять дней  являются  и  принимаются  логически
доказывать, что иначе они поступить  не  могли.  Роботессы  надежнее.  Но,
может быть, Зейн Горт и не такой. Просто я нервничаю...
   - Боитесь, что яйцеглавы в  новой  обстановке  начнут  волноваться  или
испугаются?
   - Наоборот. Они могут устроить  представление  и  довести  непривычного
человека до того, что он швырнет их об стену. У меня и  то  такое  желание
возникает раз десять  на  день.  У  нас  ведь  не  хватает  обслуживающего
персонала - всего три няни,  кроме  меня  и  мисс  Джексон.  Доктор  Кранц
приходит всего два раза в неделю, а папаша Зангвелл - опора весьма шаткая.
   - Да, нервы у вас совсем расшатались. Это я уже вчера заметил, - сказал
Гаспар с некоторой сухостью.
   - Привет! - раздалось в дверях.
   - Зейн Горт? Кто вас  впустил?  -  воскликнула  няня,  поворачиваясь  к
роботу.
   - Почтенный старец в проходной, - обстоятельно ответил робот.
   -  То  есть  вы  воспользовались  тем,  что  папаша  Зангвелл   храпит,
распространяя благоухание на семь ярдов вокруг? Как чудесно быть роботом и
не чувствовать запахов! Или у вас есть обоняние?
   - Почти нет. Я ощущаю только самые сильные химические раздражители. Они
щекочут мне транзисторы...
   - Но ведь вы обещали остаться в  "Рокет-Хаусе"  с  Полпинтой,  Ником  и
Двойным Ником! - вдруг воскликнула няня Бишоп.
   - Верно, - ответил Зейн, - но мистер Каллингем сказал, что я мешаю, и я
передал свои обязанности мисс Румянчик.
   - И то хорошо! - сказала няня Бишоп. - Мисс Румянчик, невзирая на  свой
вчерашний  срыв,  по-видимому,  очень   благоразумна   и   неспособна   на
легкомысленные поступки.
   - Я так рад, что вы это говорите! - воскликнул Зейн Горт. - То есть что
вам нравится мисс Румянчик... Мисс Бишоп, могу ли я... не могли бы вы...
   - В чем дело, Зейн? - спросила няня.
   - Мисс Бишоп, не могли бы вы дать мне совет по одному довольно  личному
делу...
   - С удовольствием. Но если речь идет о личном деле, вряд ли  мой  совет
может вам пригодиться.  И  мне  стыдно  признаться,  как  я  мало  знаю  о
роботах...
   - Да, конечно. Но, мисс Бишоп, насколько я могу  судить,  вы  обладаете
тем прямолинейным здравым смыслом  и  способностью  инстинктивн