человеком Его прав.
   - Тысячу лет, - прошептал Бредлоуф.
   - Как вы могли это выносить? - спросил Гноссос, отворачиваясь от Щита.  -
Как вы могли сидеть здесь, зная об этом?
   - Иногда, когда я выходил отсюда и шел по улицам, вдыхая  свежий  воздух,
мне казалось, что  я  никогда  больше  не  вернусь  обратно.  Но  когда  мне
приходило в голову, насколько хуже будет, если Он вырвется отсюда...
   - Конечно,  -  сочувственно  произнес  Гноссос.  -  За  тысячу  лет  люди
постепенно стали разумнее, они порвали связь со своим варварским прошлым.  И
все потому, что Он был заточен в это искаженное измерение и не мог ни на что
повлиять. Не так ли?
   Бредлоуф вздохнул. Теперь он  уже  мог  сжать  руки  в  кулаки  и  сидел,
разминая пальцы.
   - В точности так.  Мой  отец  думал,  что  может  поработить  Пленника  и
заставить его работать на семью. Он знал, кто это такой.  Но  мы  так  и  не
смогли Его покорить. Стало ясно, что нам уже никогда нельзя  Его  выпускать.
Вначале, разумеется, это было только в интересах безопасности  нашей  семьи.
Тогда бы Он изничтожил всех Бредлоуфов - это было в его  власти.  Затем,  по
прошествии нескольких сотен лет,  когда  мы  увидели,  во  что  превращается
Империя, насколько  больше  здравомыслия  в  человеке  и  организованном  им
управлении, мы осознали, что безобразие нашей жизни - во многом -  дело  рук
Божьих. У нас была еще одна серьезная причина держать Его взаперти. Если  Он
вырвется на свободу, - Бредлоуф наконец смог  помахать  рукой,  -  то  снова
начнется война. Голод, которого мы никогда не знали. Болезни. Эпидемии.  Нам
остается только одно: держать Его в плену.
   - Разрешите поправить. Вам остается только одно: освободить Его!
   Прозвучавшие слова заставили всех повернуть головы к  дверям.  Там  стоял
человек - судя по бороде, христианин. За ним стояло еще с десяток  других  -
грязные, небритые, одетые В потрепанные лохмотья. Среди них  был  старик,  с
которым у Гноссоса завязался спор, - с того времени, казалось, прошла  целая
вечность. Теперь он улыбался, и табличек на  нем  не  было.  Он  сделал  шаг
вперед.
   - Не чудо ли это? Бог избрал нас своими освободителями!
   - Как они?.. - начал Бредлоуф, пытаясь оторвать от стула  свое  онемевшее
тело. - Как они здесь оказались?
   - Это я им велел прийти сюда! - крикнул Сэм. В памяти у него всплыли  все
гипнотические   команды.   Приказания   Бога   высветились   с    предельной
отчетливостью. Он один за другим  произнес  все  приказы,  которым  следовал
после прибытия  в  Надежду:  "Найди  храм  и  скажи  христианам,  что  семья
Бредлоуфов держит Бога в плену в Доме Бредлоуфов; я извергну из  твоего  рта
пламя, чтобы убедить их в правдивости твоих слов. Купи следующие  химические
вещества и  оборудование:  эфир  глицерина,  азотную  кислоту,  часы,  моток
двадцатишестимиллиметровой  медной  проволоки   и   маленький   строительный
детонатор. Изготовь бомбу. Затем проникни в Дом Бредлоуфов, заложи  бомбу  в
подвале к насосу АЗА45. Затем с помощью наркотических стрел обездвижь Алекса
Бредлоуфа III".
   - Значит, это он сказал христианам. Они явились сюда по его зову.
   - Ты не виноват, - сказал Гноссос.  По  этажам  здания,  сотрясая  стены,
пронеслась взрывная волна. Христиане ломали поддерживающие Щит  машины.  Они
заложили новые бомбы, чтобы совершить то, что бомбе Сэма сделать не удалось.
Пол  покачнулся  еще  сильней  от  второго  взрыва...  И  Щит  дрогнул.....и
отлетел...
   Бредлоуф издал душераздирающий вопль, прервав его на середине,  когда  из
дыры в стене вылетела черная миллионноглазая  птица  с  медными  когтями  и,
подхваченная порывом  холодного  ветра,  ринулась  на  него.  Казалось,  зал
увеличился в размерах  до  десятка  галактик.  Он  как  будто  сам  сделался
микрокосмосом. И вместе с тем  это  помещение,  в  котором  они  находились,
переполнялось существом вне их  измерения,  поэтому  с  другой  стороны  оно
необычным образом сжалось до размеров маленькой каморки. Перемешались верх и
низ. Звезды померкли и пожрали сами себя. Тьма шершавым языком слизала свет.
Сэм метался по созданному Богом и лишенному Бога пространству, натыкаясь  на
огромные перья, гонимые ветрами, то холодными, как лед, то горячими,  словно
сердце  вулкана.  Он  бросался   из   стороны   в   сторону,   сопротивляясь
надвигающейся черноте, которая тянулась к нему липкими  щупальцами.  Тут  он
увидел  Алекса  Бредлоуфа.  Сначала  он  увидел  его  с  содранной  кожей  и
кровоточащего.  Потом  он  увидел  его  почерневшим  и  обуглившимся.   Угли
превратились в темных птиц, которые, вонзившись  в  тело  всемогущей  черной
птицы, и снова оживили его. Он увидел, как из  истлевших  ноздрей  Бредлоуфа
вырвалась молния, и  черви  пожрали  его  черный  язык.  Он  увидел,  что  в
наказание ему посланы все мыслимые и немыслимые адские муки. И с ужасом ждал
момента, когда Бог обратит свой гнев на всех остальных и раздерет их  печень
на части своими острыми клыками и когтями.
   Перья упали с Бредлоуфа, черные слипшиеся перья. Своим  клювом  птица-Бог
выщипала перья, оставляя на их месте зияющие дыры, из которых сочился желтый
гной...
   Не осталось ни тепла, ни холода.
   Все вытеснил ужас.
   Тут внезапно, без всякого предупреждения, в его мозгу раздались слова. Он
услышал знакомый голос Хуркоса:
   "Послушай, послушай меня. Я Его вижу. Я вижу Бога!"
   "И я Его вижу!" - мысленно возопил Сэм.
   "Нет, я хочу сказать, что вижу Его  своим  псионическим  зрением.  В  Нем
ничего нет! Он совсем маленький!"
   "Объясни!" - это крикнул Гноссос.
   "Он совсем крошечный. Он не всемогущ.  Зал  не  увеличился.  Бредлоуф  не
сожжен и не съеден червями. Бог пытается запугать Бредлоуфа до  смерти.  Его
единственное оружие - страх и иллюзии. У Него ничего больше не осталось.  Он
растерял все силы.  Наверное,  после  долгих  лет  заключения  и  последнего
всплеска энергии, который понадобился, чтобы создать Сэма. Он опустошен".
   "Но что же тогда происходит?" - подумал Сэм.
   "Он нас водит за нос! Я сейчас пошлю вам истинную картину. Я гляжу сквозь
его обманы и иллюзии. Я вижу. Телепатирую вам".
   В мгновение ока все в зале стало на свои места. Бредлоуф не обуглился. Но
он и в самом деле был мертв. Глаза его были пусты, как у рыбы. Обеими руками
он держался за сердце. Оно, наверное, отчаянно взывало о  помощи.  Если  его
вовремя отвезти в больницу -  здесь,  в  городе,  -  чтобы  поставить  новое
сердце, пока не начал разрушаться мозг, то он снова будет жить.
   - Где? - спросил Гноссос.
   Тогда они  увидели  это  существо,  висевшее  на  краю  Щита.  Маленькое,
розовое, бесформенное создание. Оно послало вместо себя  Сэма  лишь  по  той
причине, что у человека вышло бы лучше, чем у него самого. На минуту на  них
снова нахлынули видения, но Хуркос с помощью  своей  более  сильной  энергии
прогнал их. Затем +++++ поднял стул и обрушил его  на  розовую  улитку.  Еще
раз, еще и еще раз. Он колотил с яростью, которую Сэм  в  нем  раньше  и  не
подозревал.
   И Хуркос убил Бога.

Глава 11

   Бредлоуф вошел в бар, на мгновение задержался у двери, поискал их глазами
и, увидев, улыбнулся. Он умер всего лишь семь часов назад, но  сейчас  снова
выглядел здоровым и бодрым. Собственно говоря, таким бодрым он давно уже  не
выглядел. Он пробирался через толпу, время от времени останавливаясь,  чтобы
обменяться рукопожатиями  со  старыми  друзьями,  уже  прослышавшими  о  его
недавнем приключении.  Наконец  он  добрался  до  их  столика  и  присел  на
свободный стул.
   - Я  по  дороге  проходил  мимо  церкви.  Христиане  собирают  пожитки  и
выселяются из своих  домов  в  подвалы.  Мне  было  как-то  неловко  на  них
смотреть. Их жизни теперь потеряли всякую цену.
   - Теперь в них могут стрелять, и  они  останутся  невредимыми,  -  сказал
Хуркос.
   За  долгое,  долгое  время  он  впервые  по-настоящему  расслабился.   Он
полностью удовлетворил свое желание отомстить -  на  большее  он  не  мог  и
надеяться. Сэм сначала опасался, не повредился ли Хуркос психически,  потому
что он, в конце концов, совершил убийство. Но он убил не  человека.  В  этом
было все дело. То, что он убил, находилось рангом ниже человека, то есть  на
самом деле являлось животным.
   - Они смогут жить вечно.
   - Некоторые из них - возможно.. Но не забывай, что  они  старики.  Им  по
пятьдесят - шестьдесят лет, в то время как всем нам не больше  тридцати.  Не
очень-то приятно в эру вечной молодости пребывать в преклонном возрасте.
   - И смешно и трагично, - сказал Гноссос, отхлебнув из стакана. - А вы как
себя чувствуете?
   - Как нельзя лучше, -  ответил  Бредлоуф,  нажимая  кнопки  с  названиями
напитков на клавиатуре робота-официанта и безуспешно  пытаясь  отвести  руку
Гноссоса, опускавшую в машину монеты.
   - Еще бы, - сказал Хуркос. И добавил:
   - Гноссос, я сегодня убил Бога. Выйдет из этого эпическая поэма?
   - Я как раз размышлял на эту тему, - ответил поэт. - Но лучше бы  Он  был
Голиафом. Что героического в том, чтобы раздавить жалкого слизняка?
   Сэм, осушив свой стакан, поставил его на стол.
   - Пойду прогуляюсь, - произнес он, вставая. - Скоро вернусь. - Прежде чем
кто-нибудь успел заговорить, он повернулся к двери, пробрался через толпу  и
вышел наружу.
   Ночь уступала место рассвету; горизонт уже окрасился золотистой  полоской
зари.
   - С тобой все в порядке? - спросил Гноссос, выходя следом за ним.
   - Я не болен, если ты это имеешь в виду. Просто немного не в себе.
   - Да. Да, я знаю, что ты хочешь сказать.
   - Цель жизни: превзойти своего создателя. И вот...
   - А с чего ты решил, что прогулка тебе поможет?  Я,  например,  собираюсь
напиться.
   - Да-а, - протянул Сэм. - Но ты же знаешь, что  и  это  тоже  бесполезно.
Может, и я потом напьюсь. Но сейчас я хочу пройтись.
   - Хочешь, я пойду с тобой?
   - Нет.
   Сэм сошел с тротуара на мощенную камнем улицу. Дороги здесь были  кривые,
ибо законы предписывали сохранять в первозданном виде эстетические  традиции
старой Земли, хотя при этом дороги в  Надежде  были  гораздо  чище  и  лучше
приспособлены для передвижения. Он забрел  на  улицы,  которые  завязывались
узлом, извиваясь между причудливыми старыми зданиями и петляя среди растущих
в парке редких деревьев. В его мозгу теснились воспоминания о находившейся у
Бредлоуфа за Щитом камере, всплывали картины холодной пустоты. Он все еще не
мог избавиться от  прохладного  ощущения  ерошившего  ему  волосы  ветра  из
пустого резервуара.
   Он шел по парку, где  вдали  блестело  озеро.  Волны  мягко  ударялись  о
пристань. Время от времени раздавался  всплеск  -  это  била  хвостом  рыба.
Где-то лаяла собака. А ему на ум приходили вопросы.
   Кто он такой?
   Кем он был раньше?
   И куда - куда же! - он направляется?

Часть вторая

ПОЛЕТ ДУШИ

   И станет человек на распутье между старой дорогой и новой...
   (Составлено по записям в дневнике Эндрю Коро)

Глава 1

   Когда-то давно, вскоре после того, как кровь моей  матери  была  смыта  с
улиц нашего городка, а ее тело сожжено на погребальном костре за городом,  я
пережил то, что психологи называют "психотравмой".  Мне  это  кажется  очень
удачным термином.
   Чтобы понять, что именно со мной произошло, нужно  знать,  какие  события
всему этому предшествовали. Посреди  ночи  явились  горожане,  схватили  мою
мать, обезглавили, засунули в  ее  безжизненный  рот  крест,  вырезанный  из
черствого хлеба, и сожгли ее тело на костре из кизилового дерева. Мне  тогда
было пять лет.
   Это были времена, когда люди еще убивали друг друга, когда Надежда еще не
успела сделаться столицей нашей галактики и сформировать общество, где  один
человек не убивает другого и где правят здравый смысл и справедливость.  Это
было тысячу лет назад, век спустя после Первой Галактической войны, до того,
как Комбинат Вечности дал нам бессмертие. И что хуже всего, это произошло на
Земле. Остальная часть галактики потихоньку вставала на ноги, осознавая, что
шовинистические мечты, которые сотни лет будоражили  человечество,  вряд  ли
когда-нибудь сбудутся. Мысль о Надежде родилась в лучших умах, как последняя
возможность  выживания  того,  чем  должен   являться   человек,   мечта   о
бесцарствии, незамутненная Утопия, последний шанс, но шанс, лучше которого у
человечества не было. А земляне все продолжали охотиться на ведьм.
   Чтобы спрятать меня от тех, кто готов был размозжить  мою  голову  только
из-за того, что моя мать  умела  поднимать  карандаши  (только  карандаши  и
кусочки бумаги!) силой мысли, мои дед с бабкой заперли меня в своем  доме  в
кладовке. Я навсегда запомнил эти запахи: нафталин, старые резиновые сапоги,
пожелтевшая  газетная  бумага.  Стоит  мне  закрыть  глаза,  и  я  явственно
представляю  развешанные  кругом  пастмы  шерсти  и  пряжи,  пучки  трав   и
воображаемых злых пауков, копошащихся в темноте.
   Я плакал. Что же мне еще оставалось делать? На третий  день  охотники  на
ведьм решили, что я сгорел в доме во время пожара, потому что меня они так и
не нашли, а моему деду они доверяли - он для виду охотился вместе с  ними  и
ждал, когда все немного успокоятся. И вот на третий день меня  выпустили  из
кладовки и привели в гостиную. Бабушка поцеловала меня и  утерла  мне  слезы
серым холщовым передником. В тот же день ко мне пришел дедушка, что-то пряча
в своих грубых, мозолистых руках.
   - У меня для тебя сюрприз, Энди.
   Я улыбнулся.
   Он раскрыл ладони, и в них оказался маленький черный, как уголь,  комочек
с блестящими бусинками-глазами.
   - Цезарь! - воскликнул я.
   Цезарь был азиатским скворцом, каким-то непостижимым чудом  спасшийся  от
устроенного мракобесами побоища.
   Я кинулся к дедушке и, подбегая к нему,  услышал,  как  птица  чирикнула,
повторяя услышанные слова: "Энди-малыш, Энди-малыш".  Я  остановился,  не  в
силах пошевельнуться, как будто к ногам привязали пудовые гири, и  уставился
на Цезаря. Он захлопал крыльями. "Энди-малыш, Энди-малыш, Эн..."
   И тут я отчаянно закричал.
   Крик вырвался из  моих  легких  непроизвольно,  сорвался  с  губ  и  эхом
прокатился по комнате. Птица  своим  чириканьем  передразнивала  слова  моей
матери,  точь-в-точь  повторяла  ее  интонации.  На  меня   нахлынул   поток
воспоминаний: от теплой кухни до сожженного трупа,  от  сказок  на  ночь  до
обезглавленного, безжизненного  тела.  Добрые  воспоминания  перемешались  с
дурными, перепутались, сплелись в одно целое.  Я  повернулся  и  выбежал  из
гостиной. Следом захлопал крыльями Цезарь.
   Дед тоже побежал за мной, но мне казалось, это уже был не мой дед, а один
из тех мракобесов, что кидали камни в окна нашего дома, требуя  смерти  моей
матери.
   Я ворвался в кладовку, слетел вниз по  ступеням,  ударившись  о  бетонный
пол, чуть было не сломал  шею,  непрестанно  отмахиваясь  от  преследовавших
меня, как  в  кошмарном  сне,  крыльев  и  оранжевого  клюва.  Я  заперся  в
комнатушке, где хранился уголь, а Цезарь  бился  снаружи  в  толстую  дверь.
Когда наконец ко мне вломился дедушка, я стоял на коленях, пригнув голову  к
полу, и, не в силах больше кричать, что-то хрипло шептал. Локти и  колени  у
меня были ободраны  о  серый  бетонный  пол,  на  котором  красным  горошком
проступили капли крови.
   Меня уложили в постель, успокоили, вылечили, а потом отослали подальше от
Земли к тетке, которая жила в другой Солнечной системе, где  люди  взрослели
быстрее. Я вырос, стал одним  из  первых  участников  проводимых  Комбинатом
Вечности опытов и  пережил  Цезаря,  деда,  охотников  за  ведьмами  и  всех
остальных.
   Годы спустя, на одном приеме у конгрессмена  Хорнера,  какой-то  психолог
объяснил мне, что у меня психическая травма, вызванная смертью матери и моим
нынешним ее восприятием. Я сказал ему, что  "травма"  -  дурацкое  слово,  и
пошел танцевать с хорошенькой девушкой.
   Теперь, по прошествии стольких лет, я испытывал почти такой же страх, как
и тогда, когда мне было пять лет и три дня назад погибла моя мать.  Это  был
страх смерти - душный, липкий, всепоглощающий. В начале охоты на меня всегда
нападает страх. И не важно, что я отправляюсь на охоту уже в двухсотый раз -
мне никуда не деться от знакомых ощущений. Если меня убьют в этих  джунглях,
Комбинат Вечности не подоспеет вовремя, чтобы оживить меня. Если я умру,  то
так и останусь мертвым. Очень надолго - навечно.
   Зачем же рисковать? Не странно ли, что в нашей  обширной  галактике,  где
можно найти так много разнообразных занятий и способов заработать на  жизнь,
кому-то пришло в голову выбрать такое опасное дело, как охота на  зверя?  Но
ничего не  происходит  без  причины.  В  действиях  человека,  поскольку  он
является частью  природы,  всегда  присутствует  какая-то  логика.  Он,  как
правило, может дать им объяснение. Иногда, правда, это  объяснение  вызывает
новые вопросы... У Дикого, во всяком случае, была веская причина отправиться
на эту охоту: зверь убил его брата, который ходил на  него  в  прошлый  раз.
Дикий жаждал мести. Настроен он был решительно - совсем  как  Гамлет.  Лотос
была с нами потому, что не могла нас оставить,  зная,  что  мы  подвергаемся
опасности. Иначе она сошла бы с ума. А я?  Отчасти  из-за  денег.  За  этого
зверя обещали щедрый куш, треть которого по праву принадлежала мне. А  кроме
того, я родился на Земле  и  на  меня  повлияло  извращенное  сознание  этой
планеты. Мне нравилось убивать. Зверей, конечно, как вы понимаете. На своего
собрата я никогда не поднял бы руку. Но звери... Ну, звери другое дело...
   Погрузив в летун последнюю камеру, я поглядел на своих спутников.
   - Лотос! Дикий! Пошевеливайтесь!
   - Ладно, ладно, - проворчал Дикий, спрыгивая с крыльца дома для гостей.
   До завершения экспедиции мы жили на земном ранчо конгрессмена Хорнера под
присмотром  его  помощника,  Сэма  Пенуэля,  человека   с   очень   большими
странностями. Конь, в котором было  триста  пятьдесят  фунтов  живого  веса,
предпочитал не наступать своими копытами на скользкие  полированные  ступени
из  блестящего  пластстекла.  Да,  его  полное  имя  -  Дикий  Конь,   хотя,
собственно, при рождении его нарекли Джексоном  Линкольном  Эйнштейном  -  в
честь знакомого генерала, знаменитого президента и гениального  ученого.  Но
мы все звали его Дикий Конь - в первую очередь за его дикий  нрав  -  ну  и,
конечно, потому что он был очень похож на лошадь.
   Дикий был естественным мутантом, а не продуктом искусственных  утроб.  На
Земле когда-то очень давно разразилась ядерная  война,  последствия  которой
сказались на всей цивилизованной галактике.  Через  несколько  поколений  на
свет появился Дикий - мускулистый, подвижный, с лохматой головой и лошадиным
задом. Но, заметьте,  не  зверь,  а  человек,  причем  незаменимый  в  такой
экспедиции.
   - Где Лотос? - спросил я.
   - Ягоды собирает. Ты же ее знаешь!
   - Что он знает? - спросила Лотос, выпорхнув с порывом ветра из-за  забора
на своих нежно-голубых полупрозрачных крылышках. - Что ты тут говорил у меня
за спиной. Дикий?
   Дикий Конь, переступив с копыта на копыто, умоляюще сложил руки.
   - Что же можно сказать за спиной у создания,  у  которого  такие  большие
уши, моя хорошая?
   Лотос опустилась на траву рядом со  мной.  Проведя  пальцами  по  нежным,
удлиненным, как у всех эльфов, ушам, она поглядела на Дикого.
   - Ты на себя посмотри... Если бы  у  меня  на  голове  висели  два  таких
раздувшихся пузыря, я бы воздержалась от подобных замечаний.
   Дикий  заржал,  тряхнув  огромной  головой,  чтобы  своей  пышной  гривой
прикрыть торчащие в стороны уши.
   Лотос удовлетворенно произнесла:
   - Надеюсь, что я не опоздала.
   - Вся беда в том, - сказал я, обнимая  ее  за  тонкую  талию  (двенадцать
дюймов) и оглядывая ее крошечную фигурку (четыре фута одиннадцать дюймов), -
что мы можем прождать тебя весь день и не рассердиться - и ты это  прекрасно
зна