а нас, он устремился к пульту и начал с размаху тыкать
в разноцветные клавиши чуть ли не всеми пальцами сразу.
 
   В течение нескольких секунд он выяснил, что в ангаре не хватает одного
вертолета, и что этот вертолет - двухместный "одуванчик" - стартовал с
взлетной площадки еще ночью, почти пять часов назад, как свидетельствовало
информационное табло.
 
   Затем Снаут ввел в действие программу торможения с последующим
переводом Станции на обратный курс и остановкой в точке старта
"одуванчика".
 
   - Теперь связь, - сказал он, не дожидаясь подтверждающего сигнала, и
быстрым шагом направился к выходу из операторской, добавив на ходу: -
Сукин сын!
 
   В помещении радиостанции мы с Хари вновь оказались в роли наблюдателей,
потому что Снаут молниеносно проделал все сам: врубил связь и запустил
локатор.
 
   Впрочем, все его манипуляции оказались напрасными: Сарториус на запросы
не отвечал, а экран локатора оставался пустым. Еще раз выругавшись, Снаут
бросил: "К вертолетам!" - и мы поспешили на взлетную площадку; вертолеты
были более маневренными и быстрыми, чем сама Станция, и гораздо лучше
подходили для экстренных поисков.
 
   И я, и Снаут прекрасно понимали, ЧТО в данной ситуации может означать
отсутствие радиосвязи и девственно чистый экран локатора. И кислорода у
Сарториуса должно было уже оставаться в обрез. Но мне, как, наверное, и
Снауту, и в голову не приходило отказаться от попытки отыскать пропавшего
физика. Даже если шансы наши были ничтожно малы.
   Даже если никаких шансов не было...
 
   Вглядываясь в плывущие под вертолетом завихрения красного тумана, я
отчетливо представлял себе, как поступил Сарториус: взлетел, увел вертолет
от Станции и, выключив двигатели, рухнул в океан. Я почти не сомневался в
соответствии действительности этой рисовавшейся мне картины. А за то
время, что мы провели в поисках, я, как мне думалось, определил и мотивы
этого страшного поступка, которого никак нельзя было ожидать от
Сарториуса; скорее уж, так мог бы поступить я или Снаут, но только не он -
железный и несгибаемый...
 
   Все дело было в "госте" Сарториуса... и в Хари. В возвращенной мною
Хари. Вероятно, Сарториус, как и я, и Снаут, тоже однажды избавился от
своего "существа F" подобным образом, заманив его в ракету и запустив в
космический простор вокруг Соляриса. Увидев вчера Хари и поговорив со
мной, когда мы с ней были в библиотеке, он понял, что тоже может вернуть
своего "гостя", чьи рисунки лежали у него на столе. Я не знал, чем он был
для Сарториуса, хотя и догадывался... И вот тут-то он и оказался в той
ужаснейшей ситуации, когда обязательно нужно делать выбор из двух
исключающих друг друга возможностей, и каждая возможность по-своему
нежелательна. Отказавшись от мысли вернуть "гостя", он всю оставшуюся
жизнь клял бы себя за то, что смалодушничал и не сделал то, что было
буквально в его руках. А если бы он вернул "гостя"... Неотвязный, никогда
не взрослеющий маленький ребенок, постоянно путающийся под ногами,
требующий внимания и мешающий - вот оно, главное! - без конца мешающий
работать. И этим сказано все...
 
   Я невольно поежился. Не хотелось бы мне оказаться в шкуре Сарториуса...
Хотя мне хватало и собственной шкуры. Очень неуютно мне было в собственной
шкуре...
 
   Я повернулся к Хари. Она прижалась лбом к прозрачному колпаку кабины и
внимательно смотрела вниз. Вертолет описывал широкую дугу, и солнце
переместилось вправо, светя прямо ей в лицо; оно уже опускалось к
горизонту, словно его притягивал какой-то гигантский магнит, и до сумерек
оставалось не так уж много времени. Ни одна попытка связаться с
Сарториусом, которые периодически предпринимал Снаут, не увенчалась
успехом. И теперь я был абсолютно уверен в том, что наши поиски не дадут
желаемого результата: вертолет с телом доктора Сарториуса давно покоился в
глубинах океана.
 
   Еще одна жертва океана... нет, не океана! Жертва собственного,
совершенного когда-то действия... или бездействия... Или мысли...
   Никто никогда не узнает, какой "островок памяти" существовал в мозгу
доктора Сарториуса, "островок", извлеченный оттуда и воплощенный в
реальность Творцом-океаном, вселенским богом, почему-то избравшим местом
своего обитания захолустную планету Солярис.
 
   Снаут направил вертолет в очередную широкую воронку и вдруг резко
подался вперед, а потом на мгновение обернулся ко мне. Лицо его было
бледным. Я приподнялся, заглядывая через приборную панель вниз, и увидел
то, что уже видел он: у самой стены тумана покачивался на волнах светлый
скафандр.
 
   - Спускайся, Снаут!
 
   Снаут снижался очень осторожно, стараясь держаться подальше от красной
клубящейся стены. Он, конечно же, помнил свидетельство Бертона из "Малого
Апокрифа" о том, что этот туман - очень липкая коллоидная взвесь; когда
порыв ветра бросил вертолет Бертона в эту вэвесь, она затянула стекла,
облепила винт и машина чуть не упала в океан.
 
   Хари придвинулась к приборной панели, и по ее напряженной позе я понял,
что она тоже неотрывно смотрит вниз.
 
   - Готовь лодку, Кельвин, - не оборачиваясь, скомандовал Снаут. -
Слишком высокая волна, не сядем.
 
   Вертолет был оборудован поплавками для посадки на поверхность океана,
но при таких волнах он в любой момент мог перевернуться и увлечь нас
вместе с собой в черную глубину. Поднявшись с сиденья, я, согнувшись,
сделал два шага к хвостовому отсеку, вытащил из-за баллонов с кислородом
сложенную надувную лодку и вернулся на свое место.
 
   Перед вертолетом вздымалась клубящаяся красная стена; до поверхности
океана было метров десять, не больше. Светлый скафандр продолжал качаться
на волнах неподалеку от нашей машины. Снаут удерживал вертолет на одном
месте и явно не собирался подлетать ближе.
 
   - Давай, Кельвин!
 
   Я развернул кресло Хари, так что она оказалась лицом к Снауту, и
протиснулся к дверце, волоча за собой лодку. Хари, запрокинув голову,
молча наблюдала за моими действиями. Приглушенно и ровно, на одной
заунывной ноте, гудели двигатели.
 
   - Я сейчас вернусь, Хари, - сказал я, положив руку ей на плечо. - Ты
все время будешь видеть меня.
 
   Я поправил заплечные баллоны, потянул за ручку, и когда дверца отъехала
в сторону, сбросил вниз раскладную лестницу. Надвинул на лицо кислородную
маску - то же самое сделал Снаут и, подчиняясь его жесту, Хари, - зажал
под мышкой лодку и начал спускаться.
 
   Ветра почти не было, и мой спуск прошел без каких-либо осложнений.
   Оказавшись над самой поверхностью океана, я, держась одной рукой за
лестницу, другой нащупал клапан в мягкой, но прочной оранжевой оболочке и
бросил лодку вниз. Она почти мгновенно наполнилась газом, действительно
обретая форму лодки, и я шагнул в нее с лестницы, сел и взялся за
маленькие весла, закрепленные на обоих бортах. Сделал несколько гребков,
поднял голову и помахал рукой, показывая, что все в полном порядке. Такие
вещи мне не раз приходилось проделывать на Земле, в период подготовки, и
волны там были похлеще, не чета этим, полусонным и ленивым. Вертолет
продолжал висеть на том же месте, поблескивая кругами стремительно
вращающихся винтов, словно прикрепленный к невидимой нити; кроме гула его
двигателей не было слышно вокруг никаких других звуков. Снаут поднял руку
в ответ, а Хари вжалась лицом в стекло и неотрывно глядела на меня, и я
подумал, что она сейчас не выдержит и бросится следом за мной. Скрипнув
зубами, я отвернулся от вертолета, застывшего на фоне темнеющего неба, и
направил лодку к скафандру. Меня пробирал невольный озноб.
 
   Весла были не очень удобными, но все-таки, вовсю орудуя ими, я через
несколько минут приблизился к цели и вытянул из узкого проема в борту
буксирный конец. Лодка и скафандр соприкоснулись - красная стена была
совсем рядом - и я, стараясь унять дрожь в руках, с третьей попытки
защелкнул крепления троса на локтевом сгибе скафандра, плавающего как бы
"на животе". Потянув за трос, я без особых усилий перевернул его.
   Мне открылось стекло шлема - тусклое, в радужных разводах и каких-то
темных пятнах; сквозь него ничего не было видно. Я перевел взгляд на
круглый металлический жетон, прикрепленный к нагрудному карману скафандра,
с вдавленными сверху и снизу полукружиями слов. И все-таки вздрогнул, хотя
и ожидал увидеть нечто подобное.
 
   Клубилась стена тумана, темнота медленно заливала далекое небо,
отрешенно вздымались и опадали вялые волны, монотонно гудел вертолет...
 
   Сделав несколько безуспешных попыток, я наконец сумел отцепить
порыжевший жетон; потом снял зажимы буксирного конца с рукава скафандра. И
направил лодку назад, к лестнице. А светлый скафандр остался у красной
стены тумана - плавучая гробница, день и ночь качающаяся на волнах под
чужими звездами. Вверх - вниз... Вверх - вниз... Вверх - вниз...
 
   Поднявшись на борт вертолета, я увидел, что глаза Хари полны слез.
   Однако, она молчала, закусив губу и глядя, как я достаю жетон из
кармана. Я протянул жетон Снауту, который, кажется, уже все понял.
   Снаут осторожно, двумя пальцами, взял металлический кругляш и медленно
прочитал надпись вслух - сначала то, что было написано сверху, а потом
остальное:
 
   - Карл Фехнер... Солярис... Первая экспедиция...
 
   Да, это был тот самый физик Фехнер из экспедиции Шеннона, поиски
которого когда-то вел Бертон. Семь десятков лет минуло с той поры, и все
эти годы тело Фехнера носило по волнам океана. Океан стал его могилой - а
стоит ли тревожить мертвых и поднимать из могилы? Думаю, что нет.
 
   Снаут положил жетон на панель перед собой и сказал:
 
   - Отдадим родным... Если остались...
 
   Он понял меня. А вот Хари, конечно же, не поняла.
 
   - Это не доктор Сарториус? - она с каким-то испугом посмотрела на
жетон, потом обернулась ко мне. - Почему ты оставил его там, Крис?
   Кто такой Карл Фехнер?
 
   - Этот человек погиб семьдесят лет назад. Он должен остаться здесь.
 
   Губы ее приоткрылись, она хотела сказать еще что-то, но так и не
сказала. Отвернулась и съежилась в кресле. Снаут потер жетон пальцем и
устало произнес, глядя в пространство перед собой:
 
   - Темнеет. Будем возвращаться, - вид у него был подавленный; я
чувствовал себя не лучше.
 
   Последние его слова прозвучали полувопросительно, и вопрос этот был
адресован мне.
 
   - Да, будем возвращаться, - отозвался я.
 
   - Завтра продолжим по очереди, - сказал Снаут. - Сначала я, потом вы.
 
   Я промолчал. Все было предельно ясно, но Снаут не решался объявить об
этом вслух. Как и я.
 
   Вертолет взмыл в вечернее небо и, развернувшись хвостом к угасающему
мрачному закату, по прямой устремился к Станции, повисшей над океаном
где-то за линией горизонта. И только теперь я понял, что устал. Это была
даже не физическая усталость, которую без труда можно снять, хорошенько
выспавшись и постояв затем под контрастным душем, а совсем другая...
Сарториус... Фехнер... Хари...
 
   Хари...
 
   Я отмахнулся от невеселых мыслей, закрыл глаза и попытался представить
себе что-нибудь хорошее и успокаивающее. Мелкий летний дождь, тихий лес,
клочки голубого неба, облака, неторопливо и беззаботно плывущие над
верхушками деревьев... Поляна, коричневые шляпки грибов в густой траве...
Песчаный берег узкой быстрой речушки, стайки мальков над волнистым
песчаным дном, зелень кустов, опустивших длинные ветви в воду... Коршун, с
ровным гулом парящий в далеком небе... Заброшенное сельское кладбище,
тропинка, ведущая к заросшим лопухами и крапивой развалинам церкви...
Дубовая рощица на холме за речной долиной, залитой солнцем, нашим родным
привычным солнцем... И вокруг, отовсюду - монотонный гул...
 
   Сгущался над речной долиной красный туман, тянулся над болотцем,
множеством клубящихся отростков подбирался к рощице на холме - и все
тонуло в тумане, а он твердел, превращаясь в непробиваемую скорлупу, в
красный лед, в котором навсегда застывало все живое... Гул катился,
катился над кровавой долиной, и сзади, по пятам, тихо крался кто-то
невидимый, дыша в затылок... моя собственная тень, от которой нельзя
убежать...
 
   Сдавленный возглас Снаута вырвал меня из полудремы. Я открыл глаза и
посмотрел на кибернетика, а потом туда, куда был направлен его взгляд. И
сонливость в тот же миг слетела с меня. Потому что впереди, возвышаясь над
полем тумана, виднелось нечто, очень смахивающее на жилые строения. На
земные жилые строения. Сумерки скрадывали детали, но видимость была еще
вполне приемлемой для того, чтобы рассмотреть это очередное порождение
океана. Я сразу же мысленно окрестил его "городом" и, просунувшись между
креслами Снаута и Хари, с любопытством разглядывал приближающиеся
соляристические формы, подобных которым никогда не видел ранее - ни
воочию, ни на мониторе компьютера после распаковки очередного
информационного пакета. Для Снаута, судя по его виду, этот столь
неожиданный здесь пейзаж тоже был в диковинку.
 
   - Надо осмотреть, - сказал я ему, будто он и сам не знал, что делать в
таких случаях.
 
   Направляемый рукой Снаута вертолет поднялся выше и завис над "городом".
И я, и Снаут, и Хари прильнули к колпаку кабины, разглядывая диковинное
образование, поднявшееся из тумана. Закат угасал, от "строений" тянулись
длинные густые черные тени, не позволяя разобрать все до мелочей, однако,
многое нам все же удалось разглядеть с нашей высоты. Я хотел напомнить
Снауту о видеокамере, но подняв голову, увидел, что она уже работает.
 
   Распростершееся под вертолетом образование действительно очень
напоминало земной город своими подобиями зданий, улиц, скверов, скамеек и
навесов над круглыми столиками летних кафе. Там были и копии типичных
загородных домов, небольшие сады и треугольные площадки для подзабытой уже
игры в швейцарский теннис. Там было еще много всякого - и глаза мои
разбегались, не в состоянии охватить каждый уголок и закоулок. Этот
соляристический объект, протянувшийся, как я прикинул, на три с лишним
километра с запада на восток и километров на пять с севера на юг, не был
копией какого-то определенного земного города; это был слепок отдельных
кусочков разных городов и поселков - во всяком случае, у меня сложилось
именно такое впечатление.
 
   Копии... Давным-давно, в первый и второй годы исследовательских работ
на Солярисе, океан иногда копировал части погружаемой в него аппаратуры...
Но тут было другое. То, что я видел, больше подходило к рассказу того же
Бертона о стене огромного здания, появление которой он наблюдал в одном из
отверстий, пробуравивших красный туман. Ему тогда даже показалось, что в
некоторых окнах что-то движется...
   Что-то - или кто-то?..
 
   Похолодев от внезапного предположения, я повернулся к Снауту,
завороженно глядящему на зтот феномен, и сказал:
 
   - Я, кажется, знаю, что это такое, Снаут. Давай попробуем сесть.
 
   Снаут, не отрываясь от стекла, не сразу ответил:
 
   - Я тоже догадываюсь, Кельвин. Стоит ли проверять?
 
   - Да, - не очень твердо произнес я. - Для полной уверенности и ясности.
Мы должны знать наверняка.
 
   - Кто умножает познания, тот умножает скорбь, - медленно сказал
кибернетик. - Пожалуй, Соломон был прав. По-моему, это как раз такой
случай.
 
   - Мы должны знать наверняка, Снаут! - упрямо повторил я. - Если не
хочешь, я пойду один.
 
   - Нет, со мной, - раздался напряженный голос Хари. - Я не отпущу тебя
одного. Можешь злиться, можешь ругаться, но я пойду с тобой.
 
   Я даже не мог припомнить, чтобы когда-нибудь раньше, в той, прежней,
жизни, у нее было такое решительное выражение лица. Снаут издал какой-то
неопределенный звук и повел вертолет на снижение.
 
   - Рискуешь, Кельвин, - сказал он спустя несколько секунд. - А вдруг все
это внезапно развалится на части и уйдет в глубину? - он, кажется,
цитировал показания Бертона.
 
   - Посмотрим, - отозвался я. - Думаю, такое не случится, и ты это
знаешь, Снаут. Я зайду только в один дом. Только в один, любой. И все.
 
   Нельзя сказать, что мне не было страшно. Да, я боялся, но совсем не
того, о чем говорил Снаут. Я боялся встречи с чужой памятью...
 
   Кровавый закат окончательно померк, и темнота сразу же сгустилась,
словно только и ждала этого момента. Снаут включил носовой и нижний
прожекторы, и в их ярком сиянии стали отчетливо видны приближающиеся крыши
зданий. Кое-где в окнах горел свет - я мог поклясться, что раньше они были
темными - и мне стало совсем не по себе.
 
   - Садись вон там, у крыльца, - я показал рукой на вымощенную подобием
тускло блестящего булыжника широкую круглую площадку перед двухэтажным
домом - таких было много в нашем Четвертом Пригороде.
   Слева от входной двери находилось занавешенное белыми шторами
освещенное окно.
 
   Снаут молча кивнул и очень мягко, без толчка, посадил машину на камни.
 
   - Глушить двигатели не буду, - сказал он, пристально глядя на меня. -
Ступай, Кельвин, удовлетвори свое любопытство. Поставь очередную точку над
"i". Только не задерживайся.
 
   Я вновь натянул кислородную маску и повернулся к Хари. Она уже тоже
была в маске. Я открыл дверцу, выдвинул короткий трап и осторожно
спустился на подобие каменной мостовой. Опора под ногами казалась прочной
и вряд ли можно было ожидать, что она вдруг разверзнется черным провалом.
Я подал руку Хари, и когда она очутилась рядом со мной, помахал Снауту, не
сводящему с нас глаз. И медленно направился к крыльцу.
 
   Входная дверь оказалась не запертой. Я толкнул ее и шагнул в коридор,
освещенный квадратной плитой светильника, вмонтированного в потолок.
   Там были еще две двери - слева от меня и впереди, в дальней стене, - и
лестница, ведущая наверх. Все это: пол, стены, двери, лестница - было
очень похоже на настоящее. Оставалось только гадать, откуда океан берет
"строительные материалы" и каким образом, с помощью каких процессов творит
копии объектов, воссоздавая даже некоторые мелкие детали типа кружевных
завитушек на лестничных перилах.
 
   А как он создает свои "геометрические симфонии" - симметриады?..
   Возможно, сотворить этот дом для него было так же легко, как для меня -
оставить след своего пальца на мониторе компьютера.
 
   Мне очень не хотелось открывать дверь, ведущую в комнату с белыми
шторами, где горел свет. Не то чтобы я боялся, просто мне было как-то
неприятно, как-то не по себе... словно я собирался подсматривать, словно
намеревался увидеть то, что не предназначалось для моих глаз...
 
   Но я знал, что не уйду отсюда, не удостоверившись.
 
   Медленно, как во сне, я начал приближаться к этой двери - и замер,
услышав шаги за спиной. Только через несколько показавшихся бесконечными
мгновений я понял, что это Хари. Обернувшись, я буквально наткнулся на ее
пронзительный, недоуменный и растерянный взгляд. Я обеими руками оттянул
от лица кислородную маску и успокаивающе сказал:
 
   - Все в порядке, Хари. Сейчас мы заглянем в эту комнату и сразу
вернемся к Снауту.
 
   Недоумение не исчезло из ее глаз, но она неуверенно кивнула, словно
говоря: "Тебе виднее".
 
   Я подошел вплотную к двери. Не торопясь открыл ее, хотя сердце мое
бешено стучало, и остановился на пороге. В комнате было светло. Там стояли
старомодные стулья - я помнил, такие были когда-то в доме моей бабушки, -
стол и длинный диван у стены. Там было и много других предметов, но я не
стал их рассматривать. Мой взгляд приковала немолодая женщина в
переливчатом черно-красном домашнем халате.
   Женщина сидела в уголке дивана, подперев голову рукой; на безымянном
пальце блестело узкое золотое кольцо. Ее рыжеватые волосы были гладко
зачесаны назад, а лицо казалось усталым и каким-то тусклым - возможно,
из-за отсутствия косметики. Рядом с ней на диване лежали какие-то
разноцветные лоскутки. Женщина безучастно смотрела на меня и я сразу узнал
этот взгляд: такой же взгляд встретил меня там, в холодильнике, где лежало
тело Гибаряна...
 
   С десяток секунд мы смотрели друг на друга. Пото