походкой на аиста.
 
   - Чем могу быть полезен? - слегка задыхаясь, осведомился он, опираясь
одной рукой о стол, а другой как бы невзначай переложив верхнюю книгу из
стопки на зажим с рисунками покинувшего его "гостя". - Что вы хотите мне
сказать, доктор Кельвин?
 
   И я изложил ему свою идею. Честно говоря, мне не очень приятно было
беседовать с ним на эту тему - гораздо легче я чувствовал бы себя со
Снаутом, - но выбирать не приходилось: без помощи Сарториуса я вряд ли
смог бы осуществить задуманное; все-таки я был не физиком, а психологом.
 
   Сарториус слушал меня настороженно, его глаза под контактными линзами
смотрели неприязненно и он, кажется, был готов в любой момент прервать
меня, а то и указать на дверь, потому что слишком свежи и мучительны были
воспоминания... И все-таки он выслушал меня до конца и сказал после
долгого молчания, тяжело опустившись в кресло и словно переломившись в
поясе:
 
   - Как ученый, как исследователь я не могу не поддержать вашу идею,
доктор Кельвин. Возможно, это будет еще один шаг вперед.
 
   "А как человек я бы вам сказал: "Провалился бы ты в преисподнюю со
своими идеями, доктор Кельвин!" - мысленно продолжил я за него.
 
   - Спасибо, доктор Сарториус, - сказал я. - Готов прямо сейчас.
 
   Сарториус поднял голову и, кажется, хотел что-то ответить, но так и не
ответил. Просто сидел напротив меня и смотрел в окно, за которым
распростерлась громада океана... Возможно, каким-то образом слушающего наш
разговор...
 
   А потом был эксперимент.
 
   Я сидел в кресле и к моей голове, как совсем недавно, были прикреплены
электроды. На этот раз Сарториус обошелся без напутственной речи. Глядя на
меня с какой-то опаской, он молча включил аппаратуру - и я закрыл глаза и
начал думать о Хари. Я старался как можно ярче воссоздать в памяти ее
образ, я старался вспомнить мельчайшие подробности нашей короткой
совместной жизни на Земле.
 
   "Верни мне Хари, - умолял я этого безбрежного сверхгениального
младенца, - прошу тебя, верни мне Хари... Тебе ведь ничего не стоит вновь
проникнуть в мой мозг, в мою память и еще раз создать Хари, воплотить из
пены... Мне больше ничего не нужно от тебя - только верни мне Хари..."
 
   - Сомневаюсь в успехе, - сказал Сарториус, когда я уже собирался
покинуть лабораторию. - Он вряд ли будет повторяться, для него это
пройденный этап. - Сарториус помолчал и, к моему удивлению, задумчиво
добавил: - Что ему Гекуба?
 
   Заядлый технократ Сарториус цитировал Шекспира... Я покосился на стол.
Зажим с детскими рисунками и каракулями теперь лежал в самом низу стопки,
под книгами.
 
   ...И вновь пучки рентгеновских лучей, модулированных моей
знцефалограммой, в течение трех суток вонзались в поверхность океана.
   Я не находил себе места, я метался из угла в угол в своей комнате,
напряжение мое все нарастало и нарастало, и без снотворного я просто не
мог заснуть по ночам. Просыпаясь, я с надеждой смотрел на кресло, стоящее
у окна, напротив кровати, - там в первый раз я увидел ее, освещенную
красным светилом... Но в кресле никого не было...
 
   А потом... Что было потом?..
 
   Потом был город... Мое возвращение с работы... Наш дом... Ужин...
   Реал с Аэн Аэнис...
 
   Хари!
 
   Была Хари... Мы были вместе...
 
   Кажется, я застонал.
 
   - Кельвин! - осторожно позвал Снаут, и по стуку металлического стула я
понял, что он придвинулся к моей кровати.
 
   - Все в порядке, - сказал я, открывая глаза. - Контакт вновь состоялся,
Снаут. Он понял меня, только понял по-своему...
 
   Снаут слегка вздрогнул и произнес сдавленным голосом:
 
   - Что это значит, Кельвин? Что значит "по-своему"? Ты спал, спал почти
пять суток. Никаких реакций... Это даже и не сон, а полная отключенность...
 
   - Да, это был не сон. Он создал для меня иную реальность, виртуальную
реальность. Я жил там, Снаут, действительно жил, так же осязаемо и
ощутимо, как живу здесь.
 
   Морщинистое лицо кибернетика стало озабоченным. Он, подобравшись, с
тревогой смотрел, как я вновь сажусь на кровати, и пошевеливал сплетенными
пальцами; видно было, что он в любой момент готов пресечь какую-нибудь мою
неожиданную выходку.
 
   - Все в порядке, - повторил я.- Ты же видишь, я вовсе не собираюсь
искать перностал.
 
   Что-то во мне изо всех сил продолжало рваться наружу, что-то билось
внутри, но запоры были прочными и непоколебимыми. Я все-таки чего-то
достиг - и острый психоз или депрессия мне пока не грозили. Я все-таки
чего-то достиг - и это вселяло надежду... Жаль, что Гибарян так и не успел
узнать...
 
   - Расскажи поподробнее... если можешь, - тихо сказал Снаут.
 
   Я потянулся за брюками, встал и не спеша оделся. Меня слегка
пошатывало, словно Станция попала в мощные атмосферные потоки. В комнате
уже зажегся свет. Снаружи на окно навалилась непроницаемая темнота. Я
пересек комнату неуверенными шагами попавшего в шторм свежеиспеченного
моряка и опустился в кресло у окна. В то самое кресло... Снаут вместе со
стулом развернулся ко мне и я только сейчас заметил, что руки у него
слегка дрожат. Он перехватил мой взгляд и еще крепче сцепил пальцы.
 
   - Он откликнулся, Снаут. Отключившись здесь, я оказался там, на Земле.
В иной реальности, созданной в соответствии с моей энцефалограммой... с
моим желанием. Я возвращался к себе домой, в Четвертый Пригород. Решил
выпить бокал висса...
 
   Снаут слушал меня очень внимательно, сосредоточенно сдвинув брови, но
во взгляде его нет-нет да и мелькало недоверие. Однако по мере того, как я
продолжал свой рассказ, его недоверие сменилось какой-то усталой
заинтересованностью, и лицо кибернетика становилось все более хмурым.
Говорить мне было нелегко, я вновь жил там, в подаренном океаном мире,
который был теперь потерян для меня... но я продолжал держать себя в руках
и почти не запинался.
 
   - Это его реакция на облучение, Снаут! Это продолжение Контакта.
 
   Снаут криво усмехнулся:
 
   - А если бы я не колол тебе концентрат? Или ты думаешь, что даже умерев
здесь, продолжал бы оставаться там? Это ведь уже что-то из области
оккультизма, не так ли? Это иллюзия, Кельвин, не мне тебе объяснять - ты
же психолог.
 
   - Это иная реальность, - упрямо сказал я. - Не менее реальная, чем эта.
Не иллюзия, Снаут, - ре-аль-ность! Другое дело - как долго можно в ней
находиться... и действительно, можно ли остаться там, даже умерев здесь?
 
   - Надеюсь, ты не думаешь это проверять? - мрачно произнес Снаут.
 
   Да, славная проблема: возможно ли функционирование сознания без
носителя?.. Существует ли бытие души вне и без бытия тела? Или все-таки не
моя психическая сущность находилась в созданном океаном по моим же
воспоминаниям виртуальном мире, а этот мир находился во мне?
 
   У меня сейчас не было никакого желания ломать над этим голову. Тут
начинались дебри... Я не был специалистом по оккультным наукам... но кто
знает, как могут измениться наши воззрения, если Контакт будет
продолжаться?
 
   И почему исчез этот виртуальний мир, где я вновь был с Хари? Где была
Хари... Из-за шок-уколов, с помощью которых Снаут пытался вырвать меня из
мира навеянных океаном грез?
 
   Я почти наверняка знал, что дело в другом. Этот невероятно
могущественный гигант, распростершийся внизу, под днищем Станции, словно в
зеркале отразил то, что я считал самым важным для себя. Там, в том мире, я
постоянно думал о нем, в первую очередь - именно о нем, и только потом -
обо всем остальном... О Хари... Он показал мне меня, он проник в мою
подлинную суть... Нет! Нет! Он исказил мою суть, потому что, конечно же,
совсем другое было для меня главным.
 
   Хари... Только Хари...
 
   "Это действительно так?" - спросил я себя. И не дал себе ответа.
 
   - Значит, тебе все-таки удалось, - медленно сказал Снаут. - Хоть на
время, но удалось... Что ты думаешь делать дальше, Кельвин?
   Повторить?
 
   - Не знаю. Мне нужно немного отдышаться.
 
   Снаут долго смотрел на меня, потом опустил глаза и, по-прежнему не
расцепляя пальцы, глухо проговорил:
 
   - Тебе не кажется, что нам нужно убираться отсюда? Вернуться на Землю и
навсегда позабыть обо всем этом, - он обвел взглядом комнату. - Ведь
возможно же частичное стирание памяти? Без утраты профессиональных
навыков. Выборочное. Проделывают у нас такое? А, Кельвин?
 
   - Нет, - ответил я, чувствуя, как что-то обрывается у меня внутри. - Я
не собираюсь возвращаться на Землю и стирать память. Что тогда у меня
останется?
 
   3.
 
   Сутки спустя я, кажется, окончательно пришел в себя и поделился с
Сарториусом результатами эксперимента. Мне очень не хотелось это делать -
неприязнь к Сарториусу не проходила, - но молчать было бы нечестно по
отношению к нему; в конце концов из нас троих только он один занимался
делом, ради которого мы находились на Солярисе, и продолжал работать над
выполнением программы. Снаут почти не выходил из своей кабины и, кажется,
продолжал пить, а я... Я просто не знал, чем заняться, да и не хотелось
мне ничем заниматься. Ответ на наш рапорт в институт еще не поступил, он и
не мог прийти так быстро, и мы были предоставлены самим себе.
 
   Физик выслушал меня так же внимательно, как и Снаут, но, в отличие от
Снаута, он во время моего рассказа не сидел на месте, а расхаживал по
лаборатории, то засунув руки в карманы комбинезона, то потирая гладко
выбритый костлявый подбородок и издавая какие-то невнятные звуки.
   Когда я замолчал, Сарториус резко повернулся, подошел ко мне и, глядя
на меня сверху вниз сквозь льдинки контактных линз, торжественно
провозгласил пронзительным голосом:
 
   - Доктор Кельвин! Поздравляю вас с успешно проведенным экспериментом.
   Он дал нам больше, чем десятки лет развития соляристики. Теперь мы
знаем наверняка, что Контакт возможен - я не говорю уже о том, сколь
радикальные изменения должна претерпеть наша парадигма в свете полученных
вами данных о способности океана конструировать виртуальные миры. Вы
провели великолепный эксперимент, коллега Кельвин!
 
   - Скорее, его провели вы, - заметил я, глядя на его высокую фигуру,
возвышающуюся над моим креслом.
 
   Сарториус выпятил челюсть.
 
   - Моя заслуга только в техническом обеспечении, доктор Кельвин. Идея
ваша, и мозг-перципиент тоже ваш. Перед нами открывается широчайшее поле
деятельности! - он вновь начал вышагивать по залу своей походкой аиста. -
Думаю, о сокращении финансирования исследований речь больше не пойдет.
Более того, нам здесь будут нужны дополнительные кадры - объемы
исследований должны возрасти на несколько порядков.
 
   Он расхаживал по лаборатории и все развивал и развивал свои
наполеоновские планы, совершенно, кажется, забыв о моем присутствии.
   Дождавшись, когда он воспарит на совсем уж седьмые небеса, я поднял
руку и сказал:
 
   - Можно мне два слова, доктор Сарториус?
 
   - Конечно, коллега, - оказывается, он все-таки не забыл, что я еще
нахожусь здесь, в лаборатории.
 
   - А вот наш коллега доктор Снаут считает, что нам нужно убираться
отсюда восвояси. Свернуть исследования и вычеркнуть из памяти и Солярис, и
океан. И думаю, вы знаете почему, доктор Сарториус.
 
   Сарториус скрестил руки на груди, поднял подбородок и возмущенно
фыркнул:
 
   - Это всего лишь мнение доктора Снаута, не более. Доктор Снаут вообще в
последнее время... - Сарториус неопределенно повел рукой. - А работы здесь
хватит надолго, очень надолго, и не только для нас с вами.
 
   Я понимал, что собираюсь сейчас сказать то, чего не следует говорить.
   Но я не мог простить Сарториусу его поведения во время того, первого,
эксперимента с электроэнцефалографом, когда он смотрел на Хари, как на
пустое место, и она, съежившаяся, несчастная, сидела на маленькой
скамеечке у стены и притворялась, что читает книгу.
 
   - Доктор Сарториус, - медленно сказал я, - а что если в ходе наших
дальнейших экспериментов к вам вернется ваш "гость"? Вы хотели бы
возвращения вашего "гостя"?
 
   Сарториус заметно побледнел и судорожно втянул воздух приоткрытым ртом.
Бледными стали даже его всегда синеватые губы. Он шагнул к моему креслу и
мне на мгновение показалось, что он собирается меня ударить. Но он тут же
остановился и прошипел, сверля меня ледяным взглядом:
 
   - Это не ваше дело, коллега Кельвин. Но я все-таки скажу вам: если
этого требуют интересы исследований, я готов на все. На все! Тот, кто
считает иначе, не имеет права называться ученым. Я был о вас гораздо
лучшего мнения, доктор Кельвин!
 
   Он повернулся и ушел в угол, к своим аппаратам. Сел там спиной ко мне и
принялся листать какие-то бумаги.
 
   - Простите, доктор Сарториус, я не хотел вас обидеть, - ощущая нечто,
похожее на раскаяние, сказал я.
 
   Он, разумеется, ничего не ответил.
 
   В лаборатории делать мне больше было нечего... мне вообще было больше
нечего делать на Станции - кроме того, чтобы продолжать эксперимент.
   Я должен был вернуть Хари - но как? На электроэнцефалограф уповать
больше не приходилось, тут я был полностью на стороне Сарториуса: не
следовало надеяться на повторение пройденного. Требовалось что-то другое...
 
   Пройдя по коридорам Станции, я остановился возле своей двери. И понял,
что мне не хочется идти к себе, не хочется вновь замыкаться в своих
воспоминаниях, мыслях, сомнениях и неоправданных надеждах. Что изменится
от того, что я опять буду сидеть в своей кабине и бездумно смотреть в
окно, на тяжелые волны, колышущиеся далеко внизу, под Станцией?.. Господи,
если бы я был на его месте!.. Ну что ему стоит, этому вселенскому йогу,
сделать так, чтобы вновь воплотились те дни!
   Кресло в красном свете взошедшего солнца, и в кресле...
 
   Я резко повернулся, сделал несколько шагов и постучал в дверь с
табличкой "Д-р Снаут". Я просто не мог оставаться в одиночестве.
 
   - Да! - раздался из-за двери приглушенный голос.
 
   Я толкнул дверь и вошел к Снауту.
 
   Из-под опущенных заслонок в окно сочился голубой день, наполняя комнату
бледным неестественным светом. Тут было очень много всякой всячины -
несколько столов с компьютерами, составленные горкой стулья, лежащие под
ними разноцветные дискеты, ящики с продуктами, беспорядочно разбросанные у
стены раскрытые книги и еще какие-то предметы, грудами сваленные по всем
углам. Снаут сидел в кресле у окна, закинув ногу на ногу и подпирая голову
ладонью. На механическом шагающем столике перед ним стоял полупустой бокал
с прозрачной жидкостью. Снаут был одет в сетчатую майку и светлые
полотняные брюки с множеством карманов, и мне вдруг почудилось, что океан
воссоздал момент нашей первой встречи, когда я, совершив
стовосьмидесятикилометровый бросок с борта "Прометея", открыл дверь
радиостанции, на которой был прикреплен прямоугольный кусок пластыря со
сделанной карандашом надписью: "Человек". Боже, как давно это было!..
 
   Безусловно, Снаут тоже почувствовал что-то подобное, потому что, увидев
меня, он махнул рукой и произнес с нетрезвой усмешкой:
 
   - Это опять ты, Кельвин... Опять ко мне... как тогда...
 
   Я опустился на ближайший свободный стул, отодвинул ногой дискеты и в
упор взглянул на него:
 
   - Что ты будешь делать дальше, Снаут? Продолжать пить?
 
   Он неуверенно поднял руку и медленно поводил пальцем перед своим лицом:
 
   - Где это ты видел пьющих хорьков, Кельвин? Хорьки не пьют - они просто
забиваются в свои норки и никого не трогают. И живут своими
воспоминаниями. Ты понимаешь меня, Кельвин?
 
   Я промолчал. Он оказался пьянее, чем я предполагал, и бесполезно было
говорить с человеком, находящимся в таком состоянии.
 
   Снаут потянулся к бокалу, поднес его к подрагивающим губам и сделал
такой длинный глоток, что меня невольно передернуло.
 
   - Кельвин!.. - отдышавшись, но все еще мучительно кривясь, с надрывом
проговорил он. - Господи, что ты знаешь, Кельвин? Крис... Ты ничего не
знаешь. Ничего! - он уставился в одну точку н начал медленно раскачиваться
в кресле. - А ведь это ужасно, Крис... После того, как ты мне сказал... У
меня ведь тоже появилась надежда... - Снаут отставил бокал и закрыл лицо
руками. - Это ужасно, Крис... Любить - и ненавидеть... Желать возвращения
- и с ужасом ожидать его... Крис, ты просто не представляешь... Это позор
моей жизни... но это и все, что было в моей жизни... Я сам придумал...
ее... Ты молод и ни в чем не виноват... перед своей... по крайней мере,
виноват не так, как я...
   Ты самый невинный из всех нас, Крис... Ты не ведал, что творил... А я
ведал! Но если бы я знал... Если бы я знал! Да, для меня это было
мучением, но я бы хотел вернуть ее... этот лоскут грязного белья...
   вернуть! Потому что это мой лоскут, Крис! Мой... Зачем ты дал мне
надежду?
 
   Его прорвало. Я знал, что, придя в себя, он будет раскаиваться в своем
нетрезвом откровении. И Боже мой, я так и не имел никакого понятия, что же
за "гость", вернее, "гостья", была у него... И с чего я взял, что его
история менее трагична, чем моя?
 
   - Кельвин! - прохрипел Снаут, вновь судорожно хватаясь за бокал. - Я не
хочу жить! Понимаешь? Не хочу! - он глотнул, поперхнулся и закашлялся.
 
   - Да, возможно, я самый невинный из вас, - сказал я. - Поэтому готов
продолжать роль подопытного кролика. Это в моих интересах.
 
   Снаут долго молчал. Потом поднял на меня глаза и проговорил слегка
заплетающимся языком:
 
   - Ты психолог, Кельвин... Как ты думаешь, может быть мы просто сошли
здесь с ума? Не было никаких "гостей", а были видения, у каждого свои - и
только. Это был бред, Кельвин...
 
   - Это было, - я вздохнул. - И именно вы с Сарториусом отняли ее у меня.
Не спросив моего согласия.
 
   Бокал выпал из пальцев Снаута и покатился по полу. Кибернетик откинулся
в кресле и воззрился на меня:
 
   - Так ты пришел меня судить, Кельвин? Помнится, я тебе говорил, что эта
ситуация вне нашей морали. Нашей! - он подчеркнул это слово. - Контакт и
наша мораль не обяэательно должны стыковаться. Как видишь, они и не
состыковались. Если ты хотел сделать мне больно, то добился этого.
Разговор можно считать оконченным.
 
   - Снаут, она должна вернуться, - с усилием выговорил я.
 
   - Говори это не мне, - пробормотал Снаут. - Говори ему...
 
   - Уже пытался! Старые трюки не проходят, нужно что-то еще.
 
   Снаут медленно покивал:
 
   - А вот насчет чего-то еще обращайся к доктору Сарториусу. Уж кто-кто,
а он - последний рыцарь Контакта. Несгибаемый и непробиваемый.
 
   - Вряд ли он теперь захочет оказать мне помощь.
 
   - Почему? А, понимаю! - Снаут подался ко мне. - Ты и его обвинил. Да,
Крис?
 
   - Нет. Просто спросил о том, о чем не стоило бы спрашивать.
 
   Снаут вновь покивал:
 
   - Ты психолог, Кельвин. Экспериментируешь... Ну-ну... - Он помолчал и
вдруг сказал: - Когда все это... началось, я запер роботов - мало ли
что... В чьих руках они бы могли оказаться... И знаешь, я не намерен их
выпускать, потому что сомневаюсь, в своем ли мы уме. Мы просто свихнулись
здесь, Кельвин. И ты тоже свихнулся, хоть ты и психолог.
   Мы все сошли с ума.
 
   Он начал повторяться. Его глаза совсем помутнели.
 
   - Если это и безумие, Снаут, то я хочу оставаться безумным, - сказал я,
встал и вышел из кабины.
 
   ...Погруженный в невеселые мысли, бродил я по коридорам Станции,
поднимаясь и спускаясь по лестницам. И вдруг обнаружил, что стою перед
белой дверью холодильной камеры. Я не мог бы сказать, почему ноги привели
меня именно сюда. Без всякой определенной цели я, как и тогда, открыл эту
тяжелую, толщиной в две ладони дверь, обитую по краям резиной, и заглянул
внутрь. Все там было по-прежнему: из переплетения заснеженнмх труб свисали
толстые сосульки; на полках вдоль стен и на полу громоздились покрытые
снегом ящики, банки и упакованные в прозрачный пластик глыбы какого-то
жира. Я вошел в камеру и отодвинул занавеску. На возвышении, покрытое
серой тканью, лежало тело Гибаряна, моего бывшего научного руководителя