дь на такое дело каждый
даст... Я первый.
   - О, моя диссертация, дорогой господин Менкс, докажет, что это самый
верный путь борьбы с коммунистической инфекцией. Достоинства этого метода
в сочетании.... м-м... с сильными мерами очевидны. А теперь разрешите мне
в этот высокоторжественный и радостный день преподнести вам в качестве
дара сердца вот эту небольшую рукопись. Здесь квинтэссенция моей
диссертации.
   Если вы на досуге познакомитесь с нею, я буду безмерно счастлив.
   - Спасибо, дорогой Генри! Я очень тронут... Я постараюсь дать ход
вашему высокополезному труду. - Господин Менкс передал папку жене. - Но
что я вижу?
   Целый заговор! Сговорились не выполнять моей просьбы. Решили сегодня не
признавать стариковского права на капризы... Ну, уж так и быть: ты. Боб, и
вы, Пейдж, так меня растрогали, что я готов снять запрещение. Давайте уж
все, выкладывайте, что вы там припасли...
   Госпожа Клавдия поднесла платочек к глазам и прижала руку к своей
далеко не тощей груди. Подарки были один лучше другого, и главное - от
чистого сердца.
   Райт подарил отцу коробку гаванских сигар столь редкой марки, что даже
старик удивился:
   - Ого, Райт! Где ты их достал? Со времени последней войны я мечтаю о
них...
   Мистер Грей, будучи на Кубе, обыскал все плантации и фабрики, но не
нашел даже следов табака этого сорта. Говорят, неурожай... Очень
благодарен, дорогой мой!
   Да, это была именно она, любимая марка Менкса-старшего: "Кровь негра".
Этот табак выращивался в особо благоприятные годы. Говорят, что из семи
лет только один приносит урожай этого сорта. И то лишь в том случае, если
рабочие откажутся от сна и отдыха, если по ночам они будут окуривать
стебли и поливать их особым раствором. Недаром на плантациях дали этому
сорту такое жестокое название. И не случайно оно привилось даже среди
белых, хотя надпись на коробках и утверждала, что сигары называются
"Черная красавица".
   Лиззи подарила дедушке собственной работы комнатные туфли - красивые,
удобные и очень теплые.
   - Я хочу, дорогой дедушка, - сказала она, поднося подарок, - сделать
тебе не менее пятидесяти пар таких туфель - каждый год по одной.
   Все были растроганы столь тонко высказанным пожеланием. И опять бабушка
Клавдия поднесла прозрачный платочек к глазам:
   - Милые, милые дети...
   Франклин и Гвендолен поднесли имениннику на золотом подносе хрустальный
бокал, отливавший радужными гранями. Это было совершенное творение
человеческой фантазии.
   "Я готов служить до двухтысячного года. Пей на здоровье!" - гласила
надпись, золотой вязью опоясывавшая хрусталь.
   - А что, - сказал, подмигивая, дедушка Джо, - в самом деле, не учредить
ли нам сегодня "Общество двадцать первого века". Ведь это идея! Каждый
член общества должен дать обязательство дожить до двухтысячного года, и
тот, кто нарушит обязательство, будет оштрафован в пользу нуждающихся
соотечественников и исключен из числа членов - конечно, при
соответствующей церемонии.
   Менкс-старший получил массу подарков, ценных не столько своей рыночной
стоимостью, сколько символическим смыслом, вложенным в каждый.
   После чая старик достал из кармана перо и чековую книжку:
   - Раз уж вы атаковали мое сердце подарками, разрешите мне обороняться
подобным же способом. Ну, вот ты, капитан Боб, в чем нуждаешься?
   - Ни в чем, дедушка. Я хотел бы, правда, поставить маленькую пушку на
носу яхты. Морская полиция просто несносна - дерзит, грозит, преследует...
А мне нечем ответить.
   - Ну, нет, милый! Рано тебе вступать в войну с полицией. Всему свое
время.
   Морское дело требует дисциплины. Ты обязан подчиняться полиции. Она
заботится о нас... Охраняет справедливость... Нет, пушка - это лишнее. Вот
мотор на яхту поставить - другое дело, это можно. Хочешь мотор?
   - Не хочу, - угрюмо ответил Боб.
   - Не хочешь, как знаешь... Может быть, тебе нужно что-нибудь другое?
Говори, не стесняйся.
   - Если ты уж так добр, дедушка, то дай мне тысячу долларов - хочу
сделать подарок Милли.
   - Милли? Что это еще за Милли?
   - Милли - это наша корабельная мать. Знаешь, у пиратов были корабельные
матери. И у нас есть такая. Словом, старшая сестра Чарли, матроса. Ты его
видел. Она выходит замуж, а у нее, да и у жениха, ни гроша за душой. Если
я дам им тысячу долларов, они устроят себе табачную лавочку и будут верны
мне, как собачка тетушки Гледис...
   - Какое замечательное сердце у ребенка! Золотое сердце! Вот результаты
правильного воспитания. Какой прекрасный растет человек!
   Боб чувствовал, что эти похвалы присутствующих адресованы не столько
ему, сколько деду.
   Старик протянул чек.
   - Вот, капитан, чек на две тысячи. Можешь располагать ими по своему
усмотрению. Отчета не нужно...
   Когда чеки были розданы всему обширному потомству и гости собрались
уезжать, Райт сказал:
   - Отец, две минутки...
   Старик вздохнул: ведь он уже давно ушел от дел. Но, видно, так уж
устроен мир: гони дела в дверь - они влезут в окно. Менкс-старший повел
сына к себе.
   - Что случилось, мальчик?
   Райт протянул отцу радиограмму.
   - Как тебе это нравится?
   - "Золотой лед"? Знаю! - Менкс-старший едва взглянул на бланк. - Ты уже
принял решение?
   - Я хотел совета...
   - Друг мой, пора привыкнуть к самостоятельности. С кем ты будешь
советоваться после моей смерти? В радиограмме три слова: "Разогревайте
холодное золото". А послана она тебе генералом Гробзом, который является
нашим агентом и отлично знает, что почти все акции "Золотого льда"
   принадлежат нам. Значит, необходимо немедленно избавиться от них.
   - Но это очень трудно! - воскликнул Райт.
   - Если ты послушаешь меня, у тебя их будут рвать из рук. О гибели
рудников станет известно завтра днем. Утренние газеты выйдут с заметками о
работе "Общества дальних исследований" в Арктике. В них ты прочтешь о том,
что "Общество" усиленно расширяет свои рудники. Об этом я уже позаботился.
   Затем, едва откроется биржа, сотни маклеров будут спрашивать "Золотой
лед".
   Курс начнет подниматься. К половине десятого выбрось первую партию.
Устрой гонку за акциями, вплоть до драки. Хорошо, если вмешается полиция.
Но купи эту партию сам, набей цену. Вслед за этим выбрось вторую партию.
Само собой разумеется, что маклеры ни в коем случае не должны знать ни
друг друга, ни для кого они ведут операции. Нарушение тайны может
провалить всю операцию.
   Не мешает пустить исподволь слух, что твой консорциум скупает весь
"Золотой лед". Когда биржа превратится в сумасшедший дом и курс поднимется
по крайней мере на десять пунктов, выбрось весь наш портфель. Вначале
покупай, но тут же продавай. Без десяти одиннадцать - отбой! К этому
времени у тебя не должно быть ни одной акции. Ясно?
   - Не совсем чистая операция, - сказал Райт.
   Старик недовольно поджал губы.
   - Нет ни чистых, ни грязных операций. Есть лишь удачные или неудачные.
   - Понимаю, отец. Но как быть с акциями господина Гастингса? Их у меня
на тридцать миллионов.
   - Его акции останутся в сейфе. Забудь о существовании этого субъекта.
Не вздумай предоставлять ему кредит. Ни гроша! Я не намерен спасать пса,
обрывающего штаны на хозяине. Хорошо, что ты напомнил.
   Менкс-старший набросал на листке блокнота несколько строк и нажал
кнопку звонка.
   - Господина Пейджа! - коротко бросил он, едва слуга приоткрыл дверь.
   Ученый зять не замедлил явиться.
   - Я слушаю вас...
   - Вот что, милый Генри! Мне стало известно, а скоро это станет известно
всем, что "Общество дальних исследований" приобрело после войны рудники в
Арктике. Но это общество оставило на месте прежнюю администрацию и не
освободило работавших на рудниках военнопленных, среди которых есть и наши
солдаты. Вместо того, чтобы открыто эксплуатировать недра силами свободных
рабочих, они, эти недальновидные олухи во главе с Чарлеем Гастингсом,
предпочли работать в этих рудниках методами рабовладельцев. Результаты
этой глупой тактики налицо: военнопленные взбунтовались. Подземный город
взорван, рудники больше не существуют. Еще не поздно сделать общественному
мнению предохранительную прививку: в утренних газетах должны появиться
разоблачения, требования замены военнопленных свободными рабочими. И ни
слова о бунте и гибели Подземного города! Начнутся запросы в конгрессе, в
сенате... Поднимется буря в стакане воды. Так называемое общественное
мнение будет отвлечено. Настоящей бури, которая могла бы подняться в связи
с прибытием освобожденных, не состоится. Все понятно? Вот памятка.
Действуйте!
   Да, еще одно: завтра же организуйте "Общество помощи последним жертвам
фашизма". Каждому - меблированный коттедж в рассрочку, костюм, пальто,
ботинки, белье, шляпу и - на первое время - работу!
   Отражая лакированными бортами огни ночных реклам, роскошные машины
развезли по домам демократических потомков господина Менкса-старшего.
Особняк Менкса погрузился в спокойный сон.
   До десяти часов следующего утра в доме ходили на цыпочках, говорили
шепотом.
   В десять из спальни донесся звонок.
   - Газеты! - коротко сказал господин Менкс-старший вошедшему слуге. - И
кофе.
   Спальня была наполнена одуряющим ароматом сигар "Кровь негра".
   Господин Менкс с удовлетворением проглядывал одну газету за другой. Все
было, как он хотел. Заметки, разоблачения... Выстрел одним снарядом по
двум целям удался как нельзя лучше. Газетная истерия разжигала ажиотаж на
бирже и ослабляла народное негодование.
   Принесли кофе. Мистер Менкс нажал кнопку приемника и среди прочих
новостей услышал:
   - За последние полчаса акции компании "Золотой лед" повысились на три с
половиной пункта. Курс устойчивый. Спрос превышает предложение.
   - Сегодня ожидается прибытие в столицу бывших наших военнослужащих,
проведших это время на горных работах в Арктике.
   - Председатель правления "Общества дальних исследований" господин
Чарлей Гастингс, возвращающийся из Арктики, должен приземлиться на втором
Ивертонском аэродроме в одиннадцать часов...
   Менкс-старший медленными глотками пил утренний кофе и просматривал
утренние газеты. Ничто его не тревожило. Колпак на голове придавал лицу
старика почтя детское выражение.
   Сюда не долетал городской шум.
   Зато в районе биржи конная и моторизованная полиция тщетно пыталась
восстановить движение городского транспорта. Ни трамвайные вагоны, ни
троллейбусы, ни автобусы, ни легковые машины не могли пробиться сквозь
толпу. Над площадью стоял тысячеголосый гул.
    
 - Золотой лед... Золотой лед...
   Лошади полисменов нервничали, как и всадники. Огромный броневик шефа
полиции - и тот не мог пробить бреши в толпе. Были вызваны две пожарные
команды.
   Мощные струи воды сначала разогнали толпу, но вскоре появились
организаторы коллективных действий - толпа понатужилась и опрокинула
пожарные машины.
   Полиция пустила в ход дубинки. Конники давили людей лошадьми.
Беспорядки принимали серьезный характер.
   В одиннадцать часов все кончилось само собой. Толпа внезапно исчезла.
Бурное море превратилось в стремительные потоки, несущиеся по боковым
улицам. Толпы осадили банки и банкирские дома. А на ступенях биржи, у
колонн, осталось несколько трупов людей, только что покончивших с собой.
Их немедленно увезли в морг.
   Через несколько минут радио начало передавать сообщения о самоубийстве
известных в деловых кругах лиг. Застрелился глава банкирского дома "Шварц
и сыновья". Толпа обездоленных вкладчиков напрасно ломилась в запертые
двери.
   Вскоре выяснилось, что банкирский дом вместо наличности теперь
располагал лишь акциями "Золотой лед". И все заголосили: каждому было уже
известно, что эти акции не стоили бумаги, на которой были напечатаны.
   Еще хуже было в других конторах, менее известных, чем "Шварц и сыновья".
   А господин Менкс-старший все еще не выходил из спальни. Он решил
основательно отдохнуть в первый день нового года своей жизни. И когда ему
доложили, что Чарлей Гастингс настоятельно просит принять его по
неотложному делу, Менкс недовольно сказал:
   - Разве он не знает, что я дома никого не принимаю? Скажите ему, чтобы
приходил завтра в клуб... Может быть, вечером, часов около семи, он меня
там застанет. Может быть...
   В спальню был вызван господин Слебум, которому Менкс-старший доверял
больше, чем кому бы то ни было.
   - Слебум, - сказал он своему телохранителю, - возможно, что сегодня
некоторые лица станут ломиться. Я никого не хочу видеть!
   Телохранитель кивнул.
   На все окна и двери особняка Менкса опустились внутренние шторы. С
улицы они казались шелковыми, и никто не догадался бы, что у этого шелка -
стальная подкладка. В парке появились свирепые бульдоги, способные
разорвать человека. Слебум и его помощники неусыпно следили за улицей.
   Дом стал крепостью.
 
    
 
   В лихорадящем мозгу Чарлея Гастингса вдруг блеснула надежда. Может
быть, еще не все потеряно. Миллиардеры могут позволить себе любые
чудачества... Надо съездить к Райту Менксу. Возможно, ему даны указания не
губить его, старого Чарлея... Неважно, что стоимость "Золотого льда"
сейчас равна нулю. Биржевой барометр стоит на "переменно". О, если б иметь
оборотные средства! Он в один день поправил бы дела...
   Чарлей Гастингс вскочил в первый попавшийся таксомотор и помчался в
контору консорциума "Ридон-Дил и Кё", где постоянно восседал, как божок,
Менкс-младший. Он взлетел на седьмой этаж, забыл закрыть за собой дверцу
лифта и побежал в приемную.
   Ему сказали, что господин Менкс-младший сегодня не принимает.
   - Доложите, что это я, Чарлей Гастингс, - настаивал растрепанный старик
с ввалившимися глазами. - Он меня хорошо знает.
   Прилизанный служащий, осмелившийся доложить, вернулся и сделал Чарлею
выговор:
   - Зачем же вы обманываете и подводите людей? Мне за вас попало.
Господин Менкс не имеет чести быть с вами знакомым. И он весьма занят. Он
не уверен, что в этом месяце сможет найти время для беседы с вами.
   - Ах, так?! - воскликнул Чарлей Гастингс, вытаскивая из кармана
пистолет.
   Все бросились кто куда, прилизанный забился под стол. - Не бойтесь,
каракатицы. Я умираю сегодня, я, а не вы! Но вы мне позавидуете!
   Чарлей Гастингс сел в глубокое кресло, отвалился корпусом в угол, чтобы
не упасть после смерти, и пустил пулю себе в висок.
 
 
   Приход - расход 
 
   В Ивертонский центральный аэропорт войска прибыли еще ночью. Начальник
аэродрома вынужден был уступить свой кабинет майору весьма молодцеватого
вида. Этот майор вел себя так, словно ему предстояло вписать новую
страницу в боевую славу своей родины. Он лично указал места танкам и
броневикам.
   Все было рассчитано так, чтобы прибывающие с бывшими военнопленными
самолеты находились на прицеле танковых пушек и пулеметов.
   Самолеты показались около полудня. Вот скользнул на бетонную дорожку
первый самолет и побежал, теряя скорость. За ним коснулся земли второй,
потом третий и четвертый.
   Из машин вышли пассажиры. Майор прижал к глазам бинокль.
   Никаких встреч, никаких демонстраций... Даже корреспондентов нет, их
направили по ложному следу на другой аэродром.
   Вдруг рассыпался белый рой листовок. Словно тысячи голубей, замелькали
они, опускаясь на дорожку, на аллеи, на площадки. Прибывшие подхватывали
их.
   У самолетов начался митинг. Майор не заметил, когда на аэродром
проникли посторонние. Но он не может приказать танкам открыть огонь. По
инструкции он имеет право стрелять только в случае явной агрессии со
стороны прибывших или же "если коммунисты попытаются начать беспорядки,
использовав неосведомленность и недовольство освобожденных". Однако нет ни
беспорядков, ни даже шума. Майор чувствует, что его карьера заканчивается.
   Примчались машины с корреспондентами. Эти тоже не простят. Они не
любят, когда их обманывают.
   Майор идет туда, где мистер Генри Пейдж перед огромной толпой
произносит с крыла самолета приветственную речь. Подставляя себя под
объективы репортеров, он говорит полным достоинства голосом:
   - Дорогие защитники родины, культуры и прогресса! Разрешите мне
приветствовать вас от имени только что учрежденного в честь вашего
освобождения "Общества помощи последним жертвам фашизма". Вас, несомненно,
заботит мысль о том, как сложится ваша жизнь на родине после столь долгого
отсутствия. Я уполномочен проводить каждого из вас в его собственный
коттедж. Там вы найдете все необходимое для тихой и уютной жизни. Пусть
вас не заботит также вопрос о работе. Работу вы получите все, как только
"Общество" уточнит сведения о вашей профессии. Можете быть уверены, что
патриоты Монии позаботятся о своих героях!
   Герои переминались с ноги на ногу и мрачно глядели то на оратора, то на
репортеров. Еще до того, как Пейдж начал свою речь, они успели прочесть
листовки, разбросанные невидимыми руками.
   "Друзья, вырвавшиеся из Подземного города! Будьте бдительны! Не
поддавайтесь на провокацию! Ваш приезд хотят использовать те, кто держал
вас в подземной каторге. Они хотели уничтожить вас, завезти в дикую Кардию
и там замуровать в казематах форта Клайд. К счастью, русские друзья,
случайно оказавшиеся в районе Подземного города, предали гласности эту
позорную историю, и теперь монийским последователям Гитлера и Геббельса
остается лишь притвориться вашими защитниками. Они делают вид, что ничего
не знают о Подземном городе.
   Не верьте им! Разоблачайте преемников гитлеровцев, наших финансовых
воротил!
   Не далее как сегодня они устроили грандиозную спекуляцию: они ограбили
мелких держателей акции на сотни миллионов долларов! Приманкой служили
ваша кровь, ваш пот - акции Подземного города "Золотой лед"! Приходите в
девятнадцать часов на митинг в клуб портовых грузчиков. Там вы узнаете всю
правду. Да здравствует братство тружеников! Да здравствует дружба нашего
народа с народами СССР!"
   Господин Пейдж слез с крыла самолета:
   - А теперь прошу...
   Запели клаксоны. Два десятка лимузинов врезалось в толпу. Кто-то
подтолкнул к ним прибывших. Многие из них старались припомнить старые
адреса. По мере того, как перед ними развертывались знакомые панорамы
улиц, память стала проясняться. Машины вместо того, чтобы следовать на
улицы новых коттеджей, повернули в разные стороны, углубляясь в дебри
столицы.
   Джим Пратт сначала погнал свою машину к берегу Зубзона, потом повернул
на Аллею капитанов. Но черный лимузин, за которым он гнался, развил
огромную скорость, и репортер потерял его из виду.
   - Черт с ним! - решил Джим. - Сочиню трогательную встречу и без натуры.
- И поехал домой.
   Джим был несколько разочарован: от этих освобожденных он ждал большего.
   Простая зарисовка встречи его не устраивала. Сенсации - вот что
требуется его газете. И он умел в любом, даже незначительном факте
находить то, что действует на воображение. Иногда недоговоренность, иногда
намек, шутка... Но читатели думают, их фантазия работает - и это
связывается с его именем. Так ему удается сохранять популярность и
гонорары.
   Что можно состряпать из этого дела? Конечно, если бы заняться
подлинными разоблачениями и если бы его газета согласилась их
опубликовать, он мог бы кое-что поведать: например, о причине самоубийства
марабу, о проделках биржевых воротил. Это подлинная сенсация. Но это не
интересует газеты, да и его тоже. Однако можно намекнуть на кое-что. Это
сделает статейку острее.
   Во-первых, почему возвратившихся не встречали родные? Во-вторых, к чему
каждому коттедж? Ведь среди прибывших имеются и такие, у которых есть
семьи.
   Почему же им не поехать прямо домой?
   Прежде чем Джим добрался до дому, план был уже готов.
   Статья имела большой успех. Действительно, трудно было понять, почему
новоиспеченное "Общество" обошлось столь ретиво, но и столь странно с
освобожденными... Особенно эта статья понравилась господину
Менксу-старшему.
   Она отлично отвлекала внимание читателей от Подземного города. В тот же
вечер Пратт получил анонимный чек в дополнение к обычному гонорару.
   Однако прекра