ась:
   - Ты и вправду не умеешь проигрывать.
   Джамил уставился на нее, на  минуту  искренне  озадаченный.  Об  игре  он
совершенно не думал. Он указал на угли.
   - Почему же ты здесь? Почему ты пришла на дым, если не пожалеть,  что  не
попрощалась с ним, когда еще могла? -  Он  не  знал,  принимать  ли  всерьез
легкомысленный намек Пенины, но если Чусэк влюбился  в  Маржит  и  не  нашел
взаимности, это могло даже стать причиной его ухода.
   Она спокойно покачала головой.
   - Он был никем для меня. Мы едва разговаривали.
   - Что ж, ты много потеряла.
   - Насколько я вижу, потерял только ты.
   Он не ответил. Маржит повернулась и пошла прочь.
   Джамил снова сел на землю, раскачиваясь вперед-назад, и стал ждать,  пока
утихнет боль.

***

   Все следующую неделю Джамил готовился вернуться к занятиям. В  библиотеке
была  почти  мгновенная  связь  с  каждой  искусственной   вселенной   Новых
Территорий,  а  между  Землей  и  той  точкой  в  пространстве,  из  которой
разрослась  вся  эта  древовидная  структура,  добавочное  замедление  из-за
конечной скорости света составляло всего несколько часов.  Джамил  бывал  на
Земле,  но  только  туристом:  жилых  мест  не  хватало,  они  не  принимали
переселенцев. Были еще далекие планеты,  пригодные  для  жилья,  в  домашней
вселенной, но только некий мазохистский пуризм мог  побудить  к  переселению
туда. Точные причины, по которым его предки отправились на Новые Территории,
были забыты еще поколения назад - и  было  бы  нахальством  разыскать  их  и
спросить прямо - но,  учитывая  выбор  между  тогдашним  столпотворением  на
Земле, устрашающей действительностью межзвездных расстояний  и  бесконечной,
расширяющейся и ветвящейся цепью миров, которые можно пересечь за  считанные
недели - их решение не слишком удивляло.
   Джамил  выделил  большую  часть  своего  времени  в  Нетер  для  изучения
категорий представлений групп Ли на комплексных  векторных  пространствах  -
уместный выбор, если учесть, что  Эмма  Нетер  была  среди  пионеров  теории
групп, и если бы она дожила до расцвета этой области, несомненно,  она  была
бы в гуще ее событий. Представления групп  Ли  лежали  в  основании  большей
части физики: в самом деле, каждый тип субатомных частиц был ничем иным  как
определенным  представлением  универсальной  группы  симметрии  через  набор
вращений комплексных векторов.  Описание  структур  такого  рода  с  помощью
категорий было известно испокон веку, но для Джамила это  было  неважно.  Он
давно смирился со своей ролью студента,  а  не  новооткрывателя.  Величайшим
даром разума была  способность  запечатлевать  образы  мироздания,  и,  хотя
Джамил насладился бы ощущением первенства в чем-нибудь, в обществе десяти  в
шестнадцатой степени ныне живущих людей это было в лучшем  случае  напрасным
мечтанием.
   В библиотеке он беседовал с коллегами, изучающими ту же область в  других
мирах, или читал их новейшие работы. Хотя среди них не было  исследователей,
они все же могли  найти  новый  подход  к  преподаванию  старого  материала,
обогатить связи с  другими  областями  науки,  облегчить  усвоение  сложной,
неочевидной истины, не потеряв ее глубины и тонкости, из-за  которых  она  и
заслуживала изучения. Они не собирались открывать новые законы  природы  или
изобретать новые технологии. Но для Джамила, познание было самодостаточно.
   Он редко вспоминал о грядущей возможности сыграть еще матч, и когда думал
об этом - идея вовсе не привлекала. Без Чусэка,  те  же  люди  могли  играть
десять на десять без участия Джамила, который бы испортил равенство.  Маржит
могла даже сменить команду, хотя бы чтобы доказать,  что  монотонная  череда
побед ее стороны была, в самом деле, целиком ее заслугой.
   Но когда день пришел, он  не  смог  остаться  в  стороне.  Он  пришел  на
площадку, собираясь побыть зрителем, но Рюйчи оставил команду Езекиля, и все
упрашивали его присоединиться.
   Когда он занял свое место  напротив  Маржит,  ничто  в  ее  поведении  не
говорило об их последней встрече: не сохранилось ее презрения, но не было  и
следов стыда. Джамил решил выбросить это из  головы  и  ради  своей  команды
сосредоточиться на игре.
   Они проиграли, пять-ноль.
   Джамил  заставил  себя  отправиться  со  всеми  к  Евдоре  домой,   чтобы
отпраздновать, посочувствовать или, как вышло - забыть про эту  игру.  После
еды Джамил бродил  из  комнаты  в  комнату,  наслаждался  выбранной  Евдорой
музыкой, но не смог присоединиться ни к одному разговору. Никто не  упоминал
Чусэка в его присутствии.
   Он ушел сразу после полуночи. Практически полный основной образ Лапласа и
восемь его самых ярких горбатых спутников освещали  улицы  так  хорошо,  что
другого  освещения  не  требовалось.  Джамил  подумал:  "Чусэк  мог   просто
переехать в соседний город, и я вижу его прямо сейчас на небе. И куда бы  он
ни уехал, он мог решить поддерживать связь с друзьями из Нетер".
   "И друзьями из его следующего города, и следующего за тем?"
   "Век за веком?"
   Маржит сидела на пороге его дома, с пучком белых цветов в руках.
   Джамил разозлился:
   - Что ты здесь делаешь?
   - Я пришла извиниться.
   Он пожал плечами:
   - Не стоит. Мы по разному смотрим на некоторые вещи. Это не страшно. Я не
перестану играть с тобой в футбол.
   - Я не извиняюсь за разницу во взглядах. Я не была честна с тобой. Я была
жестока, - она защитила глаза от сияния планеты и посмотрела на  него  снизу
вверх, - Ты был прав: я много потеряла. Жаль, что я не знала твоего друга.
   Он коротко рассмеялся:
   - Что ж, теперь уже поздно.
   Она просто ответила:
   - Я знаю.
   Джамил смягчился:
   - Хочешь войти? - Маржит кивнула, и он приказал двери открыться для  нее.
Зайдя вслед за ней, он спросил - Как долго ты ждала? Ты ела?
   - Нет.
   - Я приготовлю что-нибудь.
   - Ты не обязан...
   Он крикнул из кухни:
   - Считай это знаком примирения. У меня нет цветов.
   Маржит ответила:
   - Цветы не для тебя. Они для дома Чусэка.
   Джамил перестал рыться в овощных лотках и прошел обратно в гостиную.
   - Люди обычно не делают этого в Нетер.
   Маржит сидела на диване, глядя в пол. Сказала:
   - Я так одинока здесь. Я не могу так больше.
   Он сел рядом с ней.
   - Тогда почему ты отвергла его? Вы могли быть хотя бы друзьями.
   Она потрясла головой.
   - Не спрашивай.
   Джамил взял ее за руку. Она повернулась и обняла его, жалобно  дрожа.  Он
погладил ее волосы:
   - Шшш...
   Она сказала:
   - Только секс. Я ничего больше не хочу.
   Он тихо застонал:
   - Так не бывает.
   - Мне нужно чье-то прикосновение, и все.
   - Я понимаю, - признался он, - И мне тоже. Но этим не кончится. Не  проси
меня обещать, что больше ничего не будет.
   Маржит взяла его лицо в ладони и поцеловала. Ее рот пах древесным дымом.
   Джамил сказал:
   - Я тебя даже не знаю.
   - Никто никого теперь не знает.
   - Это неправда.
   - Неправда, - мрачно согласилась она. Легко провела пальцами по его руке.
Джамил ужасно хотел увидеть ее улыбку,  и  заставил  каждый  темный  волосок
увеличиться и расцвести фиалкой под ее ладонью.
   Она улыбнулась, но сказала:
   - Я видела такое и раньше.
   Джамил обиделся.
   - Ну, извини, что я  тебя  кругом  разочаровываю.  Наверное,  тебе  будет
веселее с чем-нибудь новеньким. С единорогом, или с амебой.
   Она рассмеялась:
   - Ну  уж  нет.  -  Взяла  его  руку,  положила  себе  на  грудь.  -  Тебе
когда-нибудь надоедает секс?
   - Тебе когда-нибудь надоедает дышать?
   - Я могу подолгу жить, не вспоминая об этом.
   Он кивнул:
   - Но потом, однажды ты останавливаешься и наполняешь легкие  воздухом,  и
это снова прекрасно.
   Джамил сам не знал, что он чувствовал. Страсть. Сочувствие.  Злость.  Она
пришла к нему, страдая, и он хотел ей помочь, но вряд ли он или она  верили,
что средство и вправду поможет.
   Маржит вдохнула аромат цветов на его руке:
   - Они везде такого же цвета? В других местах?
   Он сказал:
   - Только один способ узнать точно.

***

   Джамил проснулся посреди ночи, он был один.  Он  наполовину  ожидал,  что
Маржит сбежит таким образом, но она  могла  бы  дождаться  рассвета.  Он  бы
деликатно притворялся спящим, пока она одевается и крадется наружу.
   А потом он услышал ее. Раздавшийся звук  не  подходил  для  человеческого
существа, но больше его издавать было нечему.
   Он нашел ее на кухне,  она  скрючилась  вокруг  ножки  стола  и  ритмично
подвывала. Он отступил и  следил  за  ней,  боясь  сделать  еще  хуже  своим
вмешательством. Она встретила его взгляд  в  тусклом  свете,  но  продолжала
механически повизгивать. В ее глазах не было пустоты,  она  не  бредила,  не
галлюцинировала. Она прекрасно понимала, где она и кто она.
   Наконец, Джамил опустился на колени в дверях. Сказал:
   - Чтобы ни было, ты можешь мне рассказать. Мы  все  исправим.  Мы  найдем
способ.
   Она оскалилась:
   - Это не исправишь, глупый ребенок.  -  Она  вернулась  к  своим  ужасным
звукам.
   - Тогда просто скажи мне. Пожалуйста, - Он протянул к  ней  руку.  Он  не
испытывал такой  беспомощности  с  того  времени,  когда  его  первая  дочь,
Амината,  пришла  к  нему  безутешная   шестилетняя   девочка,   отвергнутая
мальчиком, которому она призналась в вечной любви. Ему тогда  было  двадцать
четыре, сам еще ребенок. Больше тысячи лет назад. "Где ты теперь, Ната?"
   Маржит сказала:
   - Я обещала. Никому не говорить.
   - Кому обещала?
   - Себе.
   - Прекрасно. Это легче всего нарушить.
   Она заплакала. Более знакомый звук, но еще более пугающий. Она больше  не
казалась раненым зверем, неизвестным существом, страдающим  от  непостижимой
боли. Джамил осторожно приблизился, она позволила ему обнять себя за плечи.
   Он прошептал:
   - Пойдем в постель. Тепло поможет. Просто побыть рядом - поможет.
   Она презрительно выкрикнула:
   - Это ее не вернет.
   - Кого?
   Маржит молча посмотрела на него, как будто он задал непристойный вопрос.
   Джамил мягко настаивал:
   - Кого не вернет? -  Она  потеряла  друга,  мучительно,  как  он  потерял
Чусэка. Поэтому она пришла к нему. Он мог ей помочь. Они могли  помочь  друг
другу продержаться.
   Она сказала:
   - Не вернет мертвых.

***

   Маржит было семь тысяч пятьсот девяносто четыре года. Джамил уговорил  ее
сесть за кухонный стол. Он  завернул  ее  в  одеяло,  накормил  ее  рисом  и
помидорами, пока она рассказывала ему, как наблюдала рождение его мира.
   Желанная цель сияла впереди, почти  досягаемая,  в  течение  десятилетий.
Практически никто из ее современников  не  верил,  что  это  случится,  хотя
истина  должна  была  стать  ясна  столетиями  раньше:   человеческое   тело
материально. Однажды, необходимые знания и усилия смогут предохранить его от
любого разрушения и разложения. Эволюция звезд и космическая энтропия  могли
бы оказаться непобедимыми или нет, но для  этих  задач  впереди  были  целые
эпохи. В середине двадцать первого века проблемами были  старение,  болезни,
насилие и перенаселенная планета.
   -  Грейс  была  моим  лучшим  другом.  Мы  были  студентками,  -   Маржит
улыбнулась, - Тогда еще не все были студентами. Мы болтали об на  эту  тему,
но тоже не верили, что это случится. Может быть, в  другое  столетие.  Может
быть, для наших прапраправнуков. Мы будем качать младенцев на коленях в свои
закатные годы и говорить себе: "вот он никогда не умрет".
   - Когда нам обеим было по  двадцать  два,  случилось  несчастье.  С  нами
обеими, - Она опустила глаза, - Нас похитили. Изнасиловали. Пытали.
   Джамил не знал, как отвечать. Это были только слова для него:  он  помнил
их значение, он знал, что они означали страдание и  боль  для  нее,  но  это
могло с тем же успехом быть математической теоремой. Он  протянул  руку  над
столом, но Маржит игнорировала ее. Он неуклюже сказал:
   - Это был... Холокост?
   Она подняла глаза на него, покачала головой, почти рассмеявшись  над  его
простодушием.
   - Даже ничего похожего. Не война, не погром.  Просто  один  психопат.  Он
держал нас взаперти в подвале, шесть месяцев.  Убил  семь  женщин,  -  слезы
потекли по ее щекам. - Он показывал нам тела. Они были  похоронены  там  же,
где мы спали. Он показывал нам, чем мы станем, когда он покончит с нами.
   Джамил онемел. Всю свою зрелую жизнь он знал,  что  когда-то  такое  было
возможно - что такое случалось с живыми людьми - но это  осталось  только  в
древней истории еще задолго до его рождения. Ретроспективно, мысль  казалась
невозможно глупой, но он всегда воображал,  что  изменения  произошли  таким
образом, что никто из живущих сейчас  не  видел  этих  кошмаров.  От  самого
минимума, от логической необходимости нельзя было отказаться: его  старейшие
живущие предки неизбежно видели, как мирно отходят в вечный сон их родители.
Но не такое. Не женщина из плоти и крови, сидящая прямо перед  ним,  которую
заставляли спать на кладбище убийцы.
   Он накрыл ее руку своей, подавился словами:
   - Этот человек... он убил Грейс? Он убил твою подругу?
   Маржит всхлипнула, но покачала головой.
   - Нет-нет, мы выбрались! - Она скривила губы в улыбке.  -  Кто-то  ударил
мерзавца ножом в ресторанной драке. Мы прокопали путь наружу, пока он  лежал
в больнице, - Она уронила голову на стол и расплакалась,  но  удержала  руку
Джамила у своей щеки. Он не мог понять, через что  она  прошла,  но  это  не
значило, что он не способен ее утешить. Не  так  ли  он  прикасался  к  лицу
матери, когда ей было грустно по непостижимым для ребенка причинам?
   Она взяла себя в руки и продолжала:
   - Мы решили тогда, сидя в подвале. Если выживем, больше не  будет  пустых
обещаний. Не будет мечтательства. То, что он сделал с теми семью женщинами -
и что он сделал с нами - должно стать невозможным.
   И стало. Каков бы ни был ущерб его телу,  человек  теперь  мог  отключить
чувства и отказаться воспринимать его. Если  повреждалась  плоть,  ее  стало
можно починить или заменить. На тот  маловероятный  случай,  что  разрушится
кристалл, у каждого были запасные копии, разбросанные по вселенным. Ни  одно
человеческое  существо  не  могло   причинить   физической   боли   другому.
Теоретически, человека  все-таки  можно  убить,  но  это  требовало  усилий,
сравнимых с уничтожением галактики.  Всерьез  рассматривать  то  или  другое
могли только злодеи в плохих операх.
   Джамил изумленно прищурил глаза. Она произнесла последние слова  с  такой
яростной гордостью, что не оставила сомнений в своем успехе.
   - Ты - Ндоли? Ты изобрела  кристалл?  -  В  детстве,  ему  говорили,  что
аппарат внутри его черепа создал человек, умерший давным-давно.
   Маржит ласково погладила его по руке.
   - В те времена, очень немногих венгерских женщин  можно  было  спутать  с
мужчиной-нигерийцем. Я никогда не меняла свое тело до такой степени, Джамил.
Я всегда выглядела примерно такой, какой ты видишь меня сейчас.
   Джамил успокоился. Если бы она оказалась самим Ндоли, он мог бы поддаться
чистому благоговению и начать нести обожательскую чушь.
   - Но ты работала с Ндоли? Ты и Грейс?
   Она покачала головой:
   - Мы приняли решение, и сразу же застряли. Мы занимались  математикой,  а
не  неврологией.  Тысяча  вещей  тогда  происходили  одновременно:  создание
тканей,  сканирование  мозга,   молекулярные   компьютеры.   Мы   не   знали
по-настоящему, куда приложить усилия, какие проблемы нам следует принять  на
себя. Изобретение Ндоли не явилось для нас громом с ясного неба,  но  мы  не
играли в нем роли.
   - Некоторое время почти всех настораживал переход от мозга  к  кристаллу.
На раннем этапе, кристалл был отдельным устройством, которое обучалось своей
работе через подражание мозгу, и которому  приходилось  передавать  контроль
над телом в определенный момент.  Потребовалось  еще  пятьдесят  лет,  чтобы
сконструировать  его  постепенно  заменяющим  мозг,  нейрон   за   нейроном,
беспрерывным переходом в подростковом возрасте.
   Значит, Грейс дожила до изобретения кристалла, но  промедлила  и  умерла,
прежде чем успела воспользоваться им? Джамил удержался от выбалтывания своих
заключений. Пока что, все его догадки оказались неверными.
   Маржит продолжала:
   - Некоторые люди не просто  настораживались.  Ты  не  представляешь,  как
яростно Ндоли проклинали в определенных кругах.  И  я  говорю  не  только  о
фанатиках, выплевывавших трактаты о  "победе  машин"  и  их  "нечеловеческих
целях". Антагонизм некоторых из  них  не  касался  деталей  технологии.  Они
сопротивлялись бессмертию в принципе.
   Джамил рассмеялся:
   - Почему?
   - Десять тысяч лет софистики не исчезают за одну ночь,  -  сухо  заметила
Маржит. - Каждая человеческая культура потратила  огромные  интеллектуальные
усилия на задачу примирения со  смертью.  Большая  часть  религий  создавала
изощренные системы лжи по этому поводу, превращая смерть в нечто  иное,  чем
она была на самом деле, хотя некоторые из них предпочитали лгать о жизни. Но
и самые светские философии  искажались  от  необходимости  делать  вид,  что
смерть была к лучшему.
   - Заблуждение натурализма в его самой яркой форме, и самое очевидное,  но
это никого не смущало. Поскольку каждый  ребенок  мог  сказать,  что  смерть
бессмысленна, несправедлива и невыразимо отвратительна, обязательным  долгом
софистики  стало  уверять  в  обратном.   Писатели   веками   утешали   себя
самодовольными  пуританскими  сказками  о  бессмертных,  желающих  смерти  -
умоляющих о смерти. Не стоило ожидать, чтобы все они, вдруг оказавшись перед
лицом  отмены  смерти,   признали,   что   только   подбадривали   себя.   И
самодеятельные философы-морализаторы - большинство из них  не  испытывали  в
жизни большего неудобства, чем  опоздавший  поезд  или  угрюмый  официант  -
принялись завывать о гибели человеческого духа  от  этой  ужасной  чумы.  Мы
нуждались в смерти и страдании, чтобы  закалить  наши  души!  Только  бы  не
ужасные, ужасные свобода и безопасность!
   Джамил улыбнулся:
   - Пускай были и такие клоуны. Но в итоге, конечно, они  подавились  своей
гордостью? Если бы мы шли по пустыне и я говорил тебе, что озеро впереди нас
- мираж, я мог бы упорствовать в своем мнении, чтобы не  разочароваться.  Но
когда мы пришли бы к озеру и мое заблуждение раскрылось, я не  отказался  бы
пить из этого озера.
   Маржит кивнула.
   - Большинство из самых шумных людей в конце замолчали. Но  были  и  более
тонкие аргументы. Хочешь - не хочешь, а вся наша биология  и  наша  культура
действительно развивались  в  присутствии  смерти.  Почти  каждая  праведная
борьба в истории, каждая  достойная  жертва  происходили  против  страдания,
насилия, смерти. Такая борьба становилась невозможной.
   - Да, - озадачился Джамил, - но только из-за того, что они победили.
   Маржит мягко сказала:
   - Я знаю. В этом не было смысла. И  я  всегда  верила,  что  любая  цель,
заслуживавшая борьбы за нее - в течение веков и  тысячелетий  -  заслуживает
своего достижения. Не может быть благородства в борьбе за  идею,  и  даже  в
смерти за нее, если не будет благородным победить. Утверждать иначе не будет
софистикой, это будет просто лицемерием.  Если  путешествовать  важнее,  чем
прибыть по назначению, то не стоило и начинать путешествие.
   - Я говорила все это Грейс, и она соглашалась.  Мы  вместе  смеялись  над
теми, кого называли "трагедийцами": людьми,  заклеймившими  наступающую  эру
как время без мучеников, время без святых и без революционеров.  Никогда  не
будет новых Ганди, Манделы, Анг  Сан  Су  Кю  -  и,  конечно,  в  этом  была
некоторая  потеря,  но  стали  ли  бы  эти  великие   лидеры   приговаривать
человечество к вечным несчастьям, чтобы создать подходящий фон  для  вечного
героизма? Пожалуй, некоторые из них стали бы. Но у самих угнетенных  были  и
лучшие занятия.
   Маржит умолкла. Джамил убрал ее тарелку и снова сел напротив. Приближался
рассвет.
   - Конечн